Серая нить. Книга первая.

ГЛАВА 13.

Тын пришел в себя, когда небо только начало светлеть. Он с трудом разлепил ссохшиеся веки, ожидая, когда спадет мутная пелена с глаз. Во рту было сухо как в пустыне, язык лишенный влаги опух, отказываясь слушаться, когда кузнец попытался им пошевелить. Тын повернул голову в поисках воды, но вместе с сознанием к нему вернулась и боль. Она раскаленным стержнем застряла в плече, с каждым ударом сердца напоминая о себе.

Немного отдышавшись, кузнец захотел подняться повыше, чтобы осмотреться и тут же обнаружил новый очаг боли. Ему показалось, что какой-то изверг продолжая издеваться над ним, приложил раскаленное железо к его спине. Холодный пот выступил на лбу кузнеца, с губ сорвался стон.

– Тятя, тятя, дядька глаза открыл, – послышался детский голосок, словно из тумана. На лоб кузнеца легла широкая, мозолистая ладонь.

– Дык, его опять лихорадит, бедолагу. Ну ничего ежели в себя пришел, выкарабкается, – подытожил свои наблюдения обладатель хрипловатого голоса. – Ты Катейна, глаза свои не таращи, поди лучше воды принеси, да губы смочи. Видишь, они от жара все потрескались. Мазь, мазь не забудь, что Хмурыч принес.

Над Тыном склонилась лохматая голова. Волосы на ней были густы и давно не видели гребня. Если вообще когда-нибудь были чесаны. Кущи на голове без видимого перехода превращались в такую же лохматую бороду. Не заросшими щетиной оставались, только нос и глаза с хитрым прищуром.

– Где, я? – одними губами произнес кузнец.

– Дык, у меня дома, в подвале, – ответила борода.

Затем заскрипели высохшие ступеньки и в поле зрения появилась девчушка лет десяти, с рыжими волосами и таким же хитрым прищуром.

– Я, – продолжил хозяин, – Итин гончар, но все меня зовут борода.

– Это заметно, – криво улыбнувшись, прошептал Тын.

Но через миг улыбка сошла с лица кузнеца, а глаза стали тревожными. Тын вцепился в руку гончара, и он беспокойно заговорил.

– Итин, предупреди стражу, измена в городе, – кузнец скривился, боль в плече, мешала дышать, – в трактире Копыта, враги.

– Ты милок, лежи не дергайся так, только с того света вернулся , а туда же город спасать.

– Не хочешь, тогда я сам, – скрепя зубами Тын стал подыматься с постели.

– Ляг не ярипенься, – стал удерживать раненого Борода, – ни к чему страже твои хлопоты, да и нет теперича стражи нашей. Покуда ты, со смертью тягался, наш город оказался под пятой басурманской, – Итин замолчал, тяжело вздохнул, а глаза наполнились влагой. – Слободку нашу, Глинку вырезали и сожгли, вот тока мы с Катекой, и выжили. Схоронились в подвале за горшками через енто и выжили. Благо подвал у меня глубокий и вход со двора, а не из дому, как у других, то бы угорели от дыма.

– Куда же войско наше подевалось? – спросил кузнец, до которого ещё не совсем дошел смысл сказанного.

– Таки смыло, войско. С горных озёр водой и смыло, сам говорил измена, – гончар ещё раз вздохнул прежде чем продолжить. – А ещё отряд у них в нутрии крепости был, как только наши вои город покинули, бусурмани енти к воротам. Доспехи с убиенных стражей поснимали, да на себя подевали, это чтобы стража у ворот их сразу не признала. Ещё говорят, привел дадгов к воротам сам командир верховной стражи. Вот таки дела милок, так что лежи, поправляйся, – Итин поправил одеяло и встал, чтобы уйти.

– Эх вы, по норам забились. А надо было народ подымать, – разозлился кузнец, сжимая кулаки.

– Дык подымались мужики, когда слободку вырезали, шибко раздухорились, асобля когда увидели, как дадги тикать от них начали. До площади дворцовой дошли, а там их и ждали латники, – продолжил рассказывать Борода, не замечая злые нотки в голосе кузнеца. – Обложили их там как волков, со всех сторон, токо флажков не было. Народ собрался мастеровой, за меч как браться толком не знают, а как увидели войско чужеземное, вообще оробели. Оно и понятно, у всех детвора, да бабы дома дожидаются, – гончар замолчал и принялся чесать бороду, при этом довольно похрюкивая.

– Дальше что было? – нетерпеливо спросил Тын, которому надоело смотреть, как гончар возится со своей бородой.

Итин с явным недовольством прекратил копаться в бороде что-то выискивая там, и уставился на кузнеца.

– А чего дальше. Дальше к ним вышел главарь басурманский, велел по домам расходиться или всех вырежет, включая домашних.

– Затем правда молвил, коль есть что сказать, выберите делегатов, с ними мол гутарить буду, – хозяин дома вновь замолчал, и вытащил откуда-то кусок хлеба, тут же засунул его в образовавшийся проем в бороде, принялся жевать.

– Ну, и что, послали? – поинтересовался кузнец.

– Знамо дело послали, – ответил гончар и отправил в рот очередной кусок.

– Мне что, каждое слово из тебя щипцами вытаскивать, – раздраженно буркнул Тын.

– И куда ты так торопишься, – все так же невозмутимо ответил хозяин, стряхивая крошки с бороды. – Все беды от спешки.

– Не томи, – взмолился кузнец.

– Принял правитель басурманский ходоков наших и говорит им. Живите, как жили, работайте казну приумножайте, но ежели супротив пойдете, пощады не будет. Вот таки дела, – закончил рассказ Гончар, своей любимой присказкой.

В подвале установилась тишина, нарушаемая только сопением Итина, копающегося в своей бороде. Тын же лежал, погрузившись в свои мысли.

«За что, за что судьба наказывала его. Сначала отобрала любимых людей, теперь ещё родной город, под пятой у проклятущих дадгов».

– Я у вас долго не залежусь, маленько оклемаюсь и уйду, – после продолжительной паузы произнес кузнец.

– Ну ты проглянь на него, Куды ты пойдешь. – хлопнув себя по бокам возмутился гончар. – К себе, так там тебя схватят и в цепи, аль сразу башку отрубят. Может, кровушку басурманскую хочешь пустить? Тоды подумай о людях простых. Енти как сказывали, ежели кто убьет их него то, всех родичей убийцы под нож. Ежели нет никого, десять человек на улице схватят первых попавшихся, и чик. – Итин провел большим пальцем по горлу.

– Нет, – вздохнул Тын, – из городу уйду, как только ноги ходить смогут. Тяжко здесь оставаться.

– Э-э-х, неужто ты думаешь ежели от сель можно было уйтить, седели бы мы здесь. Пол города давно разбеглось. Просто так никого не выпускают. Хочешь уехать, пожалуй золотой, за кормильца, и по пять медяков за каждую голову из семейства. И это за простого смертного. Мастера, иль умельца редкого, обязали по пять золотых платить.

На воротах строго нынче, не проскочить. На улице ежели поймают без бирки, сразу в управу тащат. Списки то у них все остались, покуда разбираются, в темной сиди, похлебку пустую хлебай.

– Ну, это не страшно, – ухмыльнулся кузнец – я тайные ходы знаю. Не зря же, десяток лет, на этих стенах ноги стаптывал.

– Дык может и нас Катейной, собой заберешь? – с мольбой в голосе, произнес Борода.

– А почему и нет, коль не боитесь, – ответил Тын улыбаясь, – веселей в дороге будет. Только не знаю я куда пойду, некуда мне идти.

– Не тужи по этому поводу, аль мало на свете хороших мест, где-нибудь да найдем приют.

Третий день Дакес вел остатки войска Глена по горным тропам. Чудом спавшиеся воины шли молча, стараясь не встречаться взглядом с идущими рядом.

Всего три дня назад, эта горстка уставших людей являлось гордостью Глена. Его армией и называла себя непобедимой, а стены города считались непреступными. Воины города погибли в последней для себя битве, даже не высунув мечей из ножен, не прихватив с собой ни одного врага, пришедшего их покорить. Те, кто уцелел, сейчас уходили все дальше от родных мест, оставляя своих близких, на милость победителям.

Командир нижней стражи вел людей к соседям, надеясь найти там защиту и кров, зализать раны, а уж после этого думать, как жить дальше, как вызволить оставшихся в крепости родных. Он вел воинов средь гор, и казалось сам был под стать гранитному утесу, мимо которых проходил. И никто не догадывался о том, как разрывается его сердце, когда думы о жене и дочери просачивались сквозь этот гранит.

– Первый сержант, командуй привал, – приказал он идущему рядом воину.

– Отряд привал, – загремел голос первого сержанта. – Командир первой сотни ко мне, остальным отдыхать.

К стоящему в сторонке от всех Дакесу и первому сержанту подошел воин с отметками десятника на латах, и доложил.

– Командир первой сотни Иёма.

– А где настоящий командир?-, спросил Дакес, когда увидел на отметки.

– Волной смыло, – ответил командир первой сотни.

– Других старших не осталось? – поинтересовался первый сержант.

– Два десятника, и полусотеный.

– Почему тогда ты командуешь сотней, а не старший по званию, – продолжил расспрашивать Дакес.

– Сотня так решила, – устало ответил Иёма.

– У нас что базар, хором решать, кого и куда назначать, – Возмутился первый сержант.

– Погоди, – остановил старого вояку Дакес. – А ты, ответь, за что они тебя избрали.

– Увел от воды, вслед за вами.

Командир нижней стражи молчал, смотрел на повалившихся, на землю людей. Он молчал, пару тинок, затем приняв решение, повернулся к стоящему рядом десятнику.

– Десятник Иёма, Я Дакес Акха командир нижней стражи являясь старшим по званию, произвожу вас в сотники, с правом присваивать звание десятника, в своей сотне.

– Вот теперь он твой, – произнес Дакес на этот раз, обращаясь к первому сержанту.

– Сотник Иёма выберите самые быстрые ноги, числом два десятка, отправите их в дозор, вперед и назад, идти две мили. Ставите секреты и ждете смены. Смена через три часа, – отдал приказ первый сержант.

– Люди устали, отдохнуть хоть немного бы, – попытался возразить новоявленный сотник.

– И чтобы не спали, – в ответ гаркнул сержант, пропуская мимо ушей просьбу Иёмы.

Дакес стоял над обрывом и смотрел в сторону, где за горами находился Глен. Он словно старался через расстояние увидеть своих родных.

– Караулы расставлены, костры разложены, скоро все будут накормлены, – доложил подошедший сержант.

– Как ты думаешь, наши ещё живы? – спросил у него Дакес, не отводя взгляда от горизонта.

Первый сержант молчал и только ели заметное движение скул выдавали его волнение.

– Все мысли об этом, гоню от себя. Не позволяю, взять верх над собой, иначе погибель, – сквозь зубы произнес воин.

– Командир, положил руку на плечо сержанта, крепко сжал его.

– Мы заберем их, обязательно заберем. Не пройдет и полгода. Обещаю.