Серая нить. Книга первая.

ГЛАВА 9.

Надмир открыл глаза, сна, как не бывала, вроде и не спал.

В последнее время стоило ему закрыть глаза, он оказывался в другом мире. И в тоже время Надмир сохранял реальность происходящего. Словно две жизни текли в нем, разделяли между собой день и ночь, а сон был дверью, через которую он переходил от одной реальности к другой. Вот и сейчас Надмир, открыв глаза, почти физически почувствовал, как за ним захлопнулась дверь.

На улице послышались первые звуки просыпающегося селения. То там, то тут скрипела калитка. Это хозяюшки выгоняли на улицу своих кормилиц, где пастух сгонял их в стадо и вел на луга. Вскоре к торопливым шагам женщин, прибавилось кряхтение проснувшихся мужчин. Выйдя на порог, они сладко потягивались и издавали неприличные звуки.

Округа просыпалась. Ещё не много и дневная суета сметет таинство ночи, свалит на головы селян каждодневные заботы. Последней каплей в окончательном пробуждении стала смена стражи. Бодрые шаги дневной стражи сопровождали звон оружия и доспехов. На этот звук сбегалась детвора. Малышня, протирая заспанные глаза, бросалась вдогонку ушедшим воинам, пристраивалась в хвост отряда.

– Пора вставать, – прошептал Надмир и стал подыматься.

Поднявшись, он потянулся за костылями. Как не стыдно ему было, но без них самостоятельно передвигаться он не мог. Надмир, переставляя палки и стараясь не шуметь, поковылял на улицу.

Прошло четыре месяца с тех пор, как он очнулся замурованным в дупле гигантского дуба. Первые недели были для него, словно продолжение трехлетнего сна. Он часто терялся, не осознавал, где сон, где явь. Надмир, блуждал между жизнью и смертью, не знал куда примкнуть, кружась между этими двумя берегами бытия. Колдуну пришлось приложить все свои умения и знания, чтобы удержать, пытающийся взбунтоваться, разум ученика. В промежутках, когда Надмир не уходил через дверь-сон, Ведун заставлял пересказывать увиденное во сне, вытягивал из него все подробности, записывал их в свитки.

Спустя месяц, благодаря усилиям колдуна и его помощника, Надмир смог самостоятельно сидеть, держать ложку и кружку. Только ноги отказывались слушаться его, оставались неподвижными. Одно вселяло надежду – они чувствовали тепло и холод. На улице Надмир уселся на скамейку у крыльца.

Из-за деревьев появились первые лучи восходящего солнца. Он улыбнулся вступающему в свои права светилу, раскинул руки, стараясь как можно больше впитать жизненной силы зарождающегося дня.

С заднего двора доносились звуки, которые стали уже привычными: свист, рассекаемого мечом, воздуха; резкие выдохи и треск ломающихся досок. За домом занимался отец. Каждое утро, невзирая на погоду, он выходил во двор, чтобы «согнать жирок».

Отец. Сейчас он привык к этому слову. Оно наполнилось чувством и переживаниями, не застревало в горле и не резало слух.

Встреча с родителями для Надмира была не меньшим потрясением, как и само возвращение в мир из страны сверкающих узоров. Детские мечты об отце, семье воплотились в один из дней. Когда Надмир лежал в доме Ведуна и проводил большую часть времени за гранью сна, увидел вошедшего Вена. Он воспринял его, как одно из своих ведений, что посещали юношу в эти дни. Надмир сразу узнал в нем того сотника, который часто приходил в дом ребенка, приносил с собой сладости и по долгу играл с ними. Уже тогда, выстраивая образ отца в своих мечтах, Надмир многое взял от сотника. Время шло, а призрак из детства оставался рядом. Боле того, метаясь в бреду снов, он чувствовал, как тяжелая, шершавая ладонь гладила его по руке.

Время шло. Однажды, ранним утром Надмир открыл глаза и увидел, дремавшего в углу сотника. «Все же это не сон», – подумал он, тихо позвал:

– Отец, – и тут же испугался произнесенного слова, а вдруг все не так, и он ошибся, выдавая желаемое за действительность.

Ева слово слетело с губ юноши, сотник открыл глаза, посмотрел на Надмира: «Как ты узнал»? – спрашивали его глаза. « Видел во сне», – прошептал Надмир.

Позже, сидя у ложа сына, Вен долго рассказывал, как долго ждал этой встречи, как встретил мать, которая ждет их дома. Надмир слушал отца и в какой-то миг понял, что он, вернулся, вернулся в этот мир окончательно.

– Правильно, что встречаешь светило, – на плечо юноши легла рука отца, – оно ведь как дитятко малое, нежное и мягкое по утру, заставляет улыбаться, когда смотришь на него. Нет в нем ни злости полуденного зноя, ни тоски заката. Усаживаясь рядом, Вен тихо спросил.

– Как там матушка, встала?

– Вроде потчевала, – ответил Надмир и покосился на дверь.

– Ну, тогда пойдем на задний двор, пусть ещё маленько поспит. – Прошептал сотник, взял его за локоть, помогая вставать. В этот момент из хаты послышалось позвякивание посуды и тихое пение.

Сын и отец переглянулись между собой. Вен развел руки, дескать, что они опоздали в своем стремлении. Пение матери заставляло светиться улыбкой суровое лицо сотника. Надмир не раз замечал, отец возле матери становился, как бы моложе. Его колючие глаза теплели, он из матерого волка превращался в безобидного щенка. Мать хоть и была лишена зрения, но всегда чувствовала приближение любимого, как бы тот не крался. Они вели себя, как дети, радовались каждому прикосновению друг к другу. Дверь распахнулась и на крыльцо вышла Оленья.

– Ну что, вои мои, – её рука потрепала волосы сына,– хватит сидеть, стол уже накрыт.

Зайдя в хату, семейство уселось за стол, на котором был собран нехитрый завтрак: кувшин парного молока, да полная чаша кожутских булочек, обмазанных медом и посыпанных орехами. От них шел такой аромат, вдыхая который можно было захлебнуться слюной, если не попробовать их немедля.

Надмир взял одну из булочек и почувствовал сохраненный внутри печной жар. Он невольно бросил взгляд на, стоящую в другом конце хаты, холодную печь, будучи уверенным, что булочки вытащили из печи несколько тинок назад.

– Не удивляйся сынок, мои руки настолько горечи, что запечь булочку для меня пара пустяков, – сказала мать, почувствовав замешательство сына. Надмир фыркнул и сел за стол.

– Ешь сына, пока не остыло, – подкладывая булочки в миску, тараторила Оленья, – а то не знаю, – притворно вздохнула она, – разогреюсь ли сызнова, чтобы их подогреть.

– Мама, – возмутился Надмир, так что крошки полетели изо рта во все стороны, – зачем разговариваешь со мной, как с маленьким.

– Мать, и в правду, дай ему нормально поесть, – вступился за сына Вен. – Ивушка прибегала, она и принесла. Нынче ярмарка собирается, вот она с сестрицами напекла сдобы на продажу. Матушка с ними вечером сговорилась, чтобы занесли по утру.

– Ивушка девица хорошая. Неведомо мне, какая она ликом, но душа у неё чистая,– вставила слово Оленья.

– На тебя сына, так и зыркает, когда забегает, – поддержал Вен.

– А ведь скоро праздник первой ночи, – продолжала Оленья, – ой, смотри, уведут девку. Аль сама на другого глаз положит, ежели таким теленком останешься.

– Мама, – взмолился Надмир, – какой праздник, у меня ноги, что поленья, как сложишь, так и лежат, а вы телок.

– Чтобы девка довольна была, ноги – последнее дело, – подал голос отец, – туточки голова нужна, а вернее обе. Заржал он, вспоминая казарменный юмор.

Оленья вдруг замерла, затем повернула голову в сторону окна, выходящего в сторону леса.

– Кто? – спросил Вен.

– Ведун, к Надмиру, – произнесла она и села, сложив руки на коленях.

Всякий раз, когда колдун приходил в дом бывшего сотника, тот внутренне напрягался. Он боялся, что сына может увести этот старик, ведь не зря постоянно крутится рядом.

– Мир вашему дому, – приветствовал хозяев, вошедший Ведун.

– Пусть и твой дом беды обойдут стороной, – без особой радости ответил Вен.

– Хлеб, соль вам, – добавил колдун, заметив, что хозяева сидят за столом.

– Присаживайся, коль пришел, – пригласил хозяин.

– Сиди мать, сам подам, – остановил супругу Вен и встал из-за стола.

– Благодарствую за приглашение, но я сыт. Дома в аккурат перед тем, как к вам собраться, поел. Ты не подумай хозяйка, что брезгую твоим угощением. Мне старику много ли надо, а пузо надрывать, так и в землю раньше сроку слечь можно. Затем Ведун повернулся к Вену

– Ты, не серчай сотник, – приступил к делу колдун – но мне с сыном твоим потолковать надобно, если разрешишь.

– Я ему не господин, захочет, толкуйте, – нахмурился Вен.

– Если я не ко времени пришёлся, могу зайти попозже, – произнес Ведун, чувствуя раздражение сотника.

– Учитель, не стоит утруждать себя ходьбой ещё раз. Я свободен и рад буду поговорить с вами, – остановил колдуна Надмир.

– Тогда пойдем во двор, – предложил Ведун.

– Зачем на улице сидеть, – засуетилась Оленья, – что люди подумают, садитесь за стол, так сподручней будет. Ежели мы с отцом мешаем, то выйдем.

– Спасибо хозяюшка, но нам лучше на улице разговор держать, за одно и косточки свои стариковские на солнышке погрею, – ответил колдун, затем обратился к юноше. – Ты выходи, я сейчас подойду.

– Хорошо учитель, – сказал юноша и потянулся за костылями.

Ведун подождал, пока выйдет ученик, затем подошел и сел напротив сотника.

– Ты злишься на меня. У тебя на это есть причины. Знаю Вен, ты боишься, что уведу у тебя сына, не буду скрывать, так оно и будит рано или поздно, – произнес Ведун и открыто посмотрел в лицо сотника. – Мне самому тяжко смотреть ему в глаза, зная, на что его толкаю. Ведь он для меня почти, что сын. Но вы оба знаете, что на кого пал выбор быть хранителем, не принадлежит себе. Не может он просто валяться на печи. Как мне не жаль Надмира, но кто-то должен думать о судьбе клана, а иногда и рода человеческого. А то, что назревают большие беды, ведомо вам не понаслышке.

Ведун замолчал и прежде чем продолжить, прищурившись, посмотрел на Олейну, потом на сотника.

– Или вы думаете, что можно отсидеться по хатам? Спрятать своё чадо в надежде, авось пронесет? Нет! – Ведун стукнул кулаком по столу. – Не пронесет, беда настигнет, и уж тогда никто не сможет уберечься.

Колдун замолчал, потирая ушибленную руку. Он ждал возражений, но не дождался.

– Мы можем ещё подсобить ему, обучить, подготовить к грядущим испытаниям, стать тем щитом, который примет на себя первый удар. Но что щит без твердой руки – кусок дерева, оббитый железом. Так что, не жалей его, жалость погубит и сына твоего, и нас, и будущее поколение. Ведун встал и вышел, не попрощавшись с хозяевами.

Сотник сидел за столом, сжимал кулаки. Ему хотелось догнать и взять за грудки колдуна, встряхнуть, как следует, прокричать ему в лицо – Оставьте мою семью в покое. Я заслужил это, выстрадал каждый миг своего счастья.

Пальцы Вена слегка подергивались от напряжения, когда их накрыла ладонь жены.

– Успокойся душа моя, – тихо проговорила Оленья, – он прав, хоть и жесток в своем суждении. Мы не сможем спрятаться от будущего, отвернуться от своих близких. Беда все ровно найдет нас. Я давно чувствую это. Просто не говорила, все надеялась, как сказал колдун, на авось.

– Но, – хотел возразить Вен.

– Но, – мягко перебила его Оленья, – никто не запретит нам быть рядом с нашим сыном.

– Ты права, права, – прошептал сотник, целуя руки возлюбленной.

Выйдя из дома сотника, Ведун остановился на пороге перевести дух. Досада задела его душу, кольнула в сердце. Ведь не по своей прихоти, не корысти ради, указал путь Надмиру, вывел его на тропу испытаний. Таков выбор сделала судьба. Она сбросила этот груз на плечи людей, и теперь смотрит со своих высот, что будет дальше – согнуться они под ним или окрепнут. Её не волнует, какой кровью может обернуться это испытание, у неё много другой работы.

Надмир улыбнулся, когда увидел, как учителю досталось от родителей. Перечить колдуну, тем боле разозлить решался не каждый в клане. Вернее таковых он не встречал, не считая отца и матери.

– Не злись на них учитель, они носятся со мной, что квочка с яйцами, – произнес он, чтобы успокоить учителя.

– Я понимаю и не злюсь на них,– ответил Ведун.

Он почувствовал, как действительно злость ушла. Учитель сел рядом, готовясь приступить к разговору, ради которого пришел сюда.

– Надмир, мальчик мой, тебе пришлось многое пережить. Скажу больше, никому доселе, на моем веку по край ней мере, не выпадало такое во время обучения. Но учение не закончено. Я пришел спросить тебя, готов ты продолжить начатое, или перенесенное отбило у тебя, тягу к знаниям. Не спеши с ответом, обдумай все, прежде чем сказать своё окончательное слово.

– Я однажды, – начал юноша, но его перебил колдун:

– Помню, ты делал выбор, но дальнейшее обучение потребует от тебя ещё больших сил, а значит и новых жертв. Поэтому предлагаю подумать и сделать выбор.

Надмир пару раз вздохнул, как-то по стариковски, почесал затылок, затем произнес:

– Учитель, теперь у меня семья, отец, мать. Всю жизнь я мечтал о них. Трудно передать словами, что творится у меня в душе, когда мать треплет мои волосы, или отец протягивает руку дабы помочь встать. Какая радость наполняет меня каждое утро, когда я, открывая глаза, вижу их, – Надмир сделал паузу, прежде чем продолжить. – Вместе с радостью во мне поселился страх. Нет, боязнь за дорогих моему сердцу людей, что наступит день, когда я не смогу уберечь их, потому что, испугавшись трудностей, упустил что-то важное. Так что я не изменю своего решения.

Ведун внимательно выслушал ученика. После чего достал из сумки сверток, замотанный в холстину. Он неспеша размотал его и выложил перед учеником две книги.

– Как твои видения? – спросил он.

– Мм, как покинул ваш дом, они оставили меня в покое, – ответил Надмир, – думаю, от воздуха свежего голова кругом пошла, вот и бред всякий в голову лез.

– Бред говоришь, – Колдун взял одну из книг и открыл на, заранее заложенной, странице.

– Смотри сюда, – протянул он юноше книгу, – ничего не напоминает?

Надмир взял книгу. В окружении незнакомых букв чужого языка, посреди страницы был начертан круг, с нелепым нагромождений знаков внутри. Чего только там не было и, пересекающиеся линии, и круги наложенные друг на друга, и странные знаки закручивающиеся в спирали и волны. Сплошной хаос, на первый взгляд, лишенный всякого смысла.

У Надмира от этого зарябило в глазах, он на миг их закрыл, а когда вновь взглянул на рисунок, краем глаза уловил, узор в некоторых местах становился прозрачным. С сквозь мешанину нагромождений линий сверху проглядывалось ещё что-то. Поймав эту особенность, взор его словно приклеился к начертанному на бумаге. Появилось ощущение, что мир потек, теряя плотность, а вместе с ним поплыл и он. Водоворот, образовавшийся на месте рисунка, становился все глубже. Он подхватил и стал тянуть Надмира в низ, под скопище знаков. Юный хранитель проскочив сквозь них, увидел то, что скрывалось под слоем знаков.

Это был шедевр, поражающий своей простотой и гениальностью. Всего два цвета – черный и золотистый. Каждый штрих имел скрытый смысл. Линии занимали свое, и только своё место, ни одна из них не была похоже на другую. От узора шло знакомое ощущение силы. Звук разбивающейся об поверхность капли, не позволил Надмиру вспомнить, где касалось его это ощущение силы. Капля упала, и он оказался внутри узора.

Все вокруг было заполнено сотнями нитями. Они, как натянутые струны, звенели от бегущей по ним силы. По одним она текла, словно золото, вспыхивала яркими искорка, по другим – струилась сама тьма, отдающая могильным холодом.

Разыгравшееся любопытство подтолкнуло Надмира, и он дотронулся до золотой нити. Палец кольнуло, и в него полилась энергия, заполняя приятным теплом. Вслед за ним пришло ощущение могущества и величия, уверенности в своей несокрушимости. Поток золотистого света, несущий в себе эту силу, становился все больше. Тепло сменилось жаром. Надмир не мог, да и не хотел оторваться от золотого ручья, в который превратилась нить. Где-то, на задворках сознания, не одурманенное волшебным светом, маленькое я рванулось, заставило Надмира сделать шаг назад. Этот шаг и спас его. Нога встала на черную нить. Огненная змея, пытающаяся проглотить Надмира, разжала пасть, отпуская свою жертву, превращаясь вновь в безобидную золотую нить. Вслед за этим на него обрушался поток воды, который вырвал юного хранителя из плена волшебных нитей.

В следующий миг, Надмир почувствовал, как обожгло щёку. Это чувство пришло из далека, из глубины его сознания. Затем вновь боль, но уже с другой стороны и более реальная. Когда он почувствовал её в третий раз, до него дошло – кто-то усердно хлестает его по щекам. Надмир нашел в этом мало приятного и поспешил открыть глаза. Первым, кого он увидел, был учитель, который занес руку для нового удара. Но в последний момент, Ведун заметил раскрытые глаза ученика, встал с колен, недовольно ворча:

– Ну вот, все веселье испортил.

Не в состоянии оценить шутку учителя, Надмир попытался встать, но рука проехала по раскисшей земле, и он плюхнулся в лужу.

– Что за хренотень, – выругался Надмир – откуда здесь лужа?

– Водичку разлили, отсюда и лужа. В твоем возрасте пора знать такие вещи. А вот ругаться, милок, скверно, не этому я тебя учил, – нравоучительным тоном произнес колдун, словно издеваясь над ним.

– Простите учитель, – извинился юноша – с перепуга я. И все же, откуда лужа, да и я весь мокрый.

Учитель пару раз шмыгнул носом, хотел было ещё съязвить, но отчего-то передумал, стал рассказывать что случилось.

– Пока ты книгу разглядывал, я отвлекся, ища среди страниц подтверждения своим мыслям, не дававшие мне уснуть всю ночь. Когда же оторвался от книги, гляжу, мать честная, ты сидишь, глаза стеклянные, застыл как истукан. Ладно, только бы это, от тебя парок начал подыматься, покраснел весь, жуть. Дотрагиваюсь до тебя, а от тебя жар, как от плиты. Ещё немного и спечешься. Я к колодцу. Прибегаю, а ты на земле лежишь, глазами, вытаращенными по сторонам зыркаешь. Вижу дела совсем плохи, окотил я тебя студеной. Помогло, да так, что жар в миг спадать стал. Вот только приходить в себя ты никак не хотел, пришлось помочь. Не до вечера же тебе валяться, – Ведун замолчал, повернулся и стал искать что-то за спиной. Он протянул полотенце мокрому Надмиру.

– Теперича, ты, сказывай, чего с тобой приключилось. Юноша скинул рубаху, стал обтираться.

– Чего молчишь, память отшибло что ли, – заворчал колдун, которому надоело ждать, пока ученик приведет себя в порядок. – Давай рассказывай.

– После ваших оплеух имя своё забудешь, – огрызнулся Надмир, усаживаясь подальше, на всякий случай, от учителя.

Юный хранитель почесал затылок. Он не спешил, долго подбирал слова, чтобы передать увиденное.

– Дивно было. Сижу, рисунок разглядываю, нелепость, словно дитя тешилось. Как поплыло всё кругом, будто браги хлебнул на тощяк сверх меры. Вижу, сквозь детские «каляки», узор другой проступает. Чудной, свет в нем живой, аж глаза режет, будто на солнце взглянул. Промаргался, глядь, а я внутри узора. Рядом нити золотые, да черные, натянуты, аж звенят. Я от этой красоты, страх даже позабыл. Интересно стало до жути. И стало меня любопытство подталкивать, дотронуться до одной из нитей, ну я и дотронулся. Хорошо стало, тепло. Чувствую, силушка не людская в меня вливаться, горы сверну, стоит пальцем пошевельнуть. А сила все наполняет и наполняет. Чую, распирает меня, ещё немного и разорвет на куски. Жар такой, как будто в печь посадили, думал – спекусь. Потом вода хлынула. Что дальше – не помню, очнулся, вы меня мордуете, – закончил рассказ Надмир. Они какое-то время сидели молча. Затем юноша спросил у колдуна:

– Учитель, книга чужеземная? Ладно, буквы странные, рисунки, вот что в голове не укладывается, не людские какие-то. Не верю, что простые смертные могли силу такую иметь, дабы такое… – Надмир замолчал, ища сравнение, но не нашел и лишь беспомощно развёл руками. Не понимаю и все, – выдал он, так не найдя слов.

– Книга действительно не здешняя – ответил Ведун – её принес один хранитель из далекой страны Соол. Давно это было. Не один Ведун успел смахнуть пыль с неё, толком не зная, с какого края подступиться к ней. Вспомнил, только сейчас вспомнил, – Ведун с досадой ударил ладонями по коленям, – о рукописи есть запись в ведальной книге. Ведун ещё раз ударил себя по коленям, досадуя, что забыл столь важное.

– Учитель, вы о каком-то открытии упомянули, – сменил тему разговора Надмир.

– А? Ну да, – встрепенулся колдун, – ночью перелистывал записи, сделанные с твоих слов, мне показалось, что-то подобное уже читал. Бессонная ночь, вот изволь, – он взял вторую книгу и погладил её, словно та была живым существом. После чего раскрыл её, стал водить крючковатым пальцем по столбцам букв чужого языка.

Надмир смотрел, как усердно учитель шевелит губами. Он едва сдерживал улыбку, больно тот напоминал школяра – зубрилу. А ведь ещё не так давно, – подумал Надмир, глядя на колдуна, – он был для меня воплощением могущества. Детское сердце трепетало каждый раз, когда его видел. Казалось, все тайны мира были спрятаны под пологом накидки колдуна. Наконец Ведун оторвался от книги, и выпрямил затекшую спину.

– Фууу, – выдохнул он, – почти забыл язык их мудреный. Не все мне удалось, конечно, но кое-что растолковать удалось. Слушай самое главное. Откроется знание то, Что в хаосе скрыто. Вкусившему сока древесного вкус. Времени бег в себе остановит. В начало мира вернуться сумеет.

– Ну, – произнес Ведун, довольный собой, – догадываешься, о чем идет речь? Надмир пожал плечами:

– Кто их поймет, заморских мудрецов. Стишки хоть и странные, но так себе, на завалинке и того лучше сочиняют

– О, духи, за что мне это наказание, – рассердился колдун, – пошто, вы шлете дар ослу.

– Кто такой осел? – поинтересовался Надмир, пропуская мимо ушей причитания Ведуна.

– Твой прямой родственник, да простят меня твои родители, к ним это не относится. Надеюсь, когда вы, два тупых животных встретитесь, признаете своё родство, – выдал рассерженный колдун.

Чтобы успокоиться Ведун принялся ходить перед учеником. Помелькав несколько тинок перед носом ученика, он вернулся на своё место.

– Надмир, – обратился колдун, – ты всегда казался мне смышленым отроком, так перестань вести себя как дурачок – переросток. Соберись, напряги то, что у тебя здесь, – постучал Ведун пальцем по лбу ученика, – в голове, то есть мозги. Или меня начнут терзать сомнения в наличии их у тебя. Давай-ка ещё разочек. Откроется знание то, Что в хаосе скрыто. Вкусившему сока древесного вкус. Вновь прочитал колдун.

– Ну, о чем это? – спросил он.

– О знаниях, – неуверенно произнес юноша. И тут же со стороны учителя послышалось рычание.

– Обо мне? – неуверенно добавил Надмир.

– Наконец-то, как говорится не мытьём, так тыканьем, – с издевкой произнес колдун.

– Но какие знания я вынес из хаоса? – спросил Надмир.

– Видишь ли, дело в том, – произнес колдун, немного подумав – знания, которые вложил в тебя прародитель леса, сами по себе не появятся. Здесь важно ещё желание и воля к их познанию. Возьми тот же рисунок. До тебя никто не смог прикоснуться к его силе, увидеть истинный лик. Что откроется в тебе, я не ведаю, но одно скажу точно, все, что привиделось, слышалось за годы, проведенные в дупле – есть самые ценные знания. Если будешь жалеть себя, то упустишь их и больше не вернешь. Ну что, отдышался?– спросил Ведун юношу, не дожидаясь ответа, продолжил. – Тогда давай ещё разочек, только осторожнее. Надмир потупив взгляд, не спешил брать протянутую книгу.

– Учитель, может на сегодня хватит, у меня и от первого раза руки трясутся, в дом войти сил не осталось. Дайте мне отойти немного, а через пару дней продолжим, – пожаловался юноша.

Ведун молча встал, собрал книги, бережно укутал их холстиной, направился к калитке. Он сделал пару шагов, остановился.

– Сейчас ты слаб, немощен. Забота близких ослабила твой дух, который помог тебе выйти из сна. Забота породила жалость к самому себе. Напоследок скажу, жалость убивает дух, а что тело без духа, так, кусок ходячего мяса. Желаешь всю жизнь таскать за собой ноги? Оставайся, и сиди на лавочке, вздыхая о несчастной своей судьбе. Но, если решишься выполнить свое предназначение, забудь о жалости, перестань замечать пинки, которые жизнь будет тебе постоянно наносить. Если нет, то скоро, поверь мне, словно бесхозная собака будешь, заглядывать в глаза родных, выпрашивать для себя сострадания. Думай, пока есть время, только помни, его остается все меньше, – колдун развернулся и ушел. Юный хранитель, едва сдерживал слезы, рвущиеся наружу.

Сзади хруст ветки, выдавал присутствие кого-то ещё. Надмир оглянулся, за спиной стоял отец.

– Ты все слышал? – спросил у него Надмир.

– Да, – коротко ответил Вен и сел рядом. Обида взяла верх над Надмиром, прорвала плотину гордости.

– Зачем он так со мной? Ведь не через озорство или прихоть возвысится, получил я свою немощь. Аль не понимает, что камнем весит она на шее, мешает вздохнуть полной грудью, тянет к мыслям недобрым, – срывающимся от обиды голосом произнес он. Вен обнял сына за плечи, слегка прижал к себе.

– Ты, сынок погодь, не спеши обвинять старика за жестокость в брошенных словах. Он пожил немало. И пока не слышал я, чтобы он словами разбрасывался обиды ради. Ты в словах его, не обиду ищи, а совет. Но в одном колдун прав, гони жалость, не помощница она тебе. Вен встал и направился в дом, вдруг резко развернулся и подошел к сыну.

– Завтра, на заре жду тебя на заднем дворе, – голос отца стал жёстче. Добродушный отец в миг превратился в хмурого сотника с дальней заставы. – Пришло время становится мужчиной.

Надмир сквозь сон почувствовал, кто-то упорно его будит. Он с трудом разлепил веки, мутным взглядом, не совсем проснувшегося человека, уставился на отца.

– Сам встанешь или водицы плеснуть? – спросил Вен.

– Что случилось? – глупо таращась, пролепетал Надмир.

– Уже забыл? Одевайся и во двор живо, – в самое ухо, чтобы не разбудить мать, сурово прошипел отец.

Сотник взял полотенце, ведро и бесшумно вышел из хаты, но тут же его голова показалась из-за стены

– Костыль возьми, один, – приказал Вен и вышел на улицу.

Надмир, туго соображая, накинул рубаху, взял костыль, поспешил на улицу. Ему с трудом удавалось передвигаться с помощью одного костыля. Хоть он и балансировал на грани падения, все же добрался до заднего двора, где его дожидался отец.

– Чтобы выжить в лесу или в битве нужно многое уметь и знать, – без предисловий начал бывший сотник. – Два важных качества ты уже пропустил – уважение и дисциплина. Ты несерьёзно отнёсся к моим словам, тем самым проявил неуважение, через это нарушил дисциплину. Ты опоздал. На заставе твое опоздание могло стоить жизни многим воинам. Чтобы до тебя лучше дошло, у ворот куча камней, перетащи их до темноты. Но это потом, после того как освободишься. Сегодня первый день твоего обучения, как воина, поэтому, я не буду сильно мучить тебя, лишь посмотрю, на что ты годишься. Вен подошел к стене, взял два длинных шеста.

– Держи, – он кинул один из них сыну, – и повторяй за мной.

Надмир неловко поймал одной рукой брошенный шест, больно ударивший его по голове. Он едва не упал на землю, когда уронил костыль.

– Не подымай, – остановил отец, когда Надмир потянулся за костылём. – Тебе понадобятся обе руки, привыкай чтобы ноги обходились без их помощи.

Надмир провел на заднем дворе пару тей, к исходу которых не чувствовал своих рук. От упражнений с шестом рябило в глазах, голова была усеяна шишками, набитыми во время занятий.

– Хватит, – наконец сжалился сотник.

В насквозь промокшей от пота рубахе сын готов был свалиться без сил. Он глотал утренний воздух широко открытым ртом, держась за шест. Перед глазами плыли разноцветные круги.

– Что, спекся? – с усмешкой произнес отец. Он стоял перед ним бодрый, лишь слегка взмокший, без тени усталости. – Это тебе не мамкины пирожки трескать.

– Ты пока не расслабляйся,– остановил он, сына, собирающегося сесть, прям на землю, – иди, воды натаскай, да обмойся. От тебя несет, как от помойной ямы.

Отрешенность, которую вызвала усталость, смягчила обиду после слов отца, но затем она стала расти, словно тесто на дрожжах, заполняя душу.

«Сначала Ведун издевался над ним, упрекал за недуг, теперь и отец туда же». Он злился на всех, в том числе и на себя.

– Воняет ему, – произнес юноша, и взял ведро – сам-то в воде обмылся, а мне таскай.

Вен стоял у окна и смотрел, как сын двигался на негнущихся ногах, словно на ходулях. Надмир с трудом переставлял их, брел от колодца к бочке и обратно. Вен нервно постукивал пальцами по стене, боролся с желанием подойти к сыну, отобрать эти проклятущие ведра, забросить их подальше. Разум и любящее сердце отца боролись между собой. Вен рванулся к выходу, когда увидел, как Надмир оступился и припал на колено. У самой двери путь ему преградила Оленья. Она обвила шею мужа, удерживая его на месте.

– Перестань терзать себя. Не надрывай сердце понапрасну. Твое решение мудро, – шептала она, успокаивая суженого. – Посуди сам, сможет жалость твоя защитить его от недругов или отвести занесенный меч. Нет. А вот шишки, да синяки, набитые при обучении, глядишь и прибавят ума, разума.

Надмир поставил ведро на крыльцо. Бочка была наполнена. Он весь мокрый направился в дом. В хате за столом сидели отец с матерью. На лавке у входа белым пятном лежала чистая рубаха. Отец молча ел, глядя в одну точку перед собой. Мать заботливо что-то подкладывала ему в миску.

– Натаскал? – спросил Вен у, проходившего мимо, сына.

– Да, – ответил Надмир, взял рубаху, порываясь выйти на улицу.

– А ты не столь беспомощен, как мне казалось, – сказал Вен вдогонку сыну.

Дерзкие слова едва не сорвались с губ Надмира, но он так и остался стоять с открытым ртом. До него дошел смысл сказанного отцом. Отец так загонял его, что он пропустил момент, когда, стал обходиться без костыля. Не зная, что сказать Надмир вышел на улицу. Погруженный в свои мысли он не заметил, как оказался возле бочки с водой. Он чувствовал, что голова вот-вот расколется от противоречивых мыслей. Юноша наклонился, чтобы умыться, но, потерял равновесие и оказался по пояс в воде.

– А, все ровно, обмываться, – подумал он, залезая в бочку целиком.

Колодезная вода обожгла холодом разгоряченное тело, смыла пот, грязь, усталость.

После купания Надмир, как заново родился. Его настроение даже не испортил появившийся Ведун.

Колдун шел и совсем не следил за дорогой. Он, словно слепой, постоянно спотыкался. Его мысли явно летали где-то далеко, оторвавшись от действительности.

– Я прочитал запись, коя сопровождала книгу, – сказал он и сел возле Надмира, буд-то никуда не уходил, – в ней говорится. «В стране, откуда сея, книга, произошло разрушение одного из семи храмов, ордена стерегущих. Причина сему послужило рвение одного из Посвященных. Изучая книгу, сей муж, решил проверить знания, прочитанные в ней». Ведун замолчал и развернулся к юноше.

– Я шел к тебе, и меня вдруг стали одолевать сомнения, а по зубам нам этот орешек?

Надмир молча пожал плечами. Затем наступила пауза, в прочем она затянулась ненадолго. Настроение колдуна за это время опять изменилось

– Ну, коль мочишь, тогда ещё попробуем, – сказал Ведун, не дождавшись ответа.

– Боязно все ж, а если что не так пойдет, всю округу погубим, – осторожно попытался возразить Надмир учителю.

– Боязно, но мы чудок знаем, чего ожидать. Или мокнуть более не охота? И хватит меня стращать, время только теряем,– произнес Ведун, не желавший отступать.

Надмир потянулся за рукописью и почувствовал покалывание в пальцах. Книга узнала его, ей не терпелось побыстрее оказаться в протянутых руках. Открыв её, Надмир не стал терять времени на рассматривание путаницы. Он поддался уговорам внутреннего голоса, просто приложил ладонь к рисунку.

Пара ударов сердца – мир оставался прежним. Ещё удар сердца. На уши стала давить тишина, звуки словно замерли. Окружающий мир отдалился, отгородился от него не видимой стеной. Он почувствовал, сейчас упадет та капля, что открывала для него проход в другой мир. Кап, услышал Надмир, и в тот же миг оказался внутри светящегося кокона.

«Ой, осторожней, Надмирушка, светла головушка, не дергай руками, не ступай, куда не попадя» – мысленно приговаривал юный хранитель, помня, к чему привело его любопытство в прошлый раз.

Надмир выбрал место, где темные и светлые нити проходят рядом друг от друга, и распростер руки над ними. Выждав не много, он стал потихоньку опускать правую ладонь все ниже и ниже. Через какое-то время Надмир заметил, как от золотистой нити отделился светлый волосок. Юноша приостановил движение руки. Золотистый волосок так же остановился, он качался из стороны в сторону, словно искал простертую над ним руку. Наконец найдя её, он пиявкой прилип к ладони. Последовал еле ощутимый укол, и по телу потекло расслабляющее тепло. Как и в прошлый раз, вслед за теплом, Надмира накрыла волна силы. Она подхватила сознание, вознеся его на вершину гребня.

Волосок постепенно увеличивался, раскалялся, и вскоре слегка обжигал ладонь. Волна тем временем становилась все круче, быстро набирая мощь. Но Надмир был готов к этому. Желая сбить волну света, он коснулся левой рукой темной нити. Холод в миг остудил жар.

Юный хранитель, наигравшись светлой нитью, решил испытать себя тёмной. Он отвел подальше руку от света, вскользь коснулся темноты. Холод тут же сковал всю левую сторону. Рука, сделалась тяжелой, как кусок гранита, стала тянуть в низ. Надмир ощутил, как несущейся по его венам холод, парализовал его тело, стремительно подбирается к сердцу.

Собрав остатки сил, он потянулся и кончиком пальца коснулся золотой нити. Холод отпустил его из своих колючих объятий, но не так быстро, как это было с теплом.

«Все, хватит», – решил для себя Надмир. – «Надо искать способ как выбраться отсюда».

Он, блуждал по кокону, будто по лесу и случайно наткнулся на место, где были разорваны нити. Надмир подошел ближе, понял, что ошибся. Нити силы не весели лохмотьями, как почудилось ему вначале, а были аккуратно разделены. Его поразило необычность разъединения. На конце нитей силы висели два полукруга противоположного цвета, по одному с каждой стороны, то есть на конце золотистой нити был темный полушар, на конце темной нити – золотистый.

Надмир стоял и смотрел на них, гадая об их назначении. Любопытство, которое не раз заставляло его страдать, вновь взяло над ним верх. Он осторожно коснулся золотистого полушария, и ничего не произошло. Тогда Надмир дотронулся до темного полушария, и вновь ничего не изменилось. Он более внимательно осмотрел полушария, после чего обнаружил выемки, по размеру совпадающие с выпуклостями с другой стороны. Надмир стоял и не знал что делать. Затем, неожиданно для себя, он потянул половинки на встречу друг другу. Полушария соединились легко, даже не оставили следов на месте соединения.

Образовавшийся шар задрожал, издал гул. Цвета потекли к нитям, не смешиваясь меж собой, будто их притягивал родной цвет. Настал тот момент, когда полушария заняли место на нити своего цвета, как бы обозначая начало этой нити.

Как только это произошло, нити ожили, по ним пробежал волшебный огонь, рожденный в соединенном шаре. Там где он проносился, нити разбухали, увеличивались в размере, заполняли собой все вокруг. Надмир дернулся, было бежать, но его прочно удерживали разросшиеся нити. Они становились все больше, лишая его возможности дышать. Он слышал, как трещат ребра и, теряя сознание от боли, почувствовал, как на лицо упало несколько капель воды.

Вонь была не выносимой. Желудок не выдержал этого и исторг содержимое. Рот наполнился рвотой. Надмир, согнувшись, начал блевать.

– Вот она благодарность людская, – донеслось до него, когда рвотные судороги отпустили юношу, – я ему жизнь спас, можно сказать, с того свету вытащил, а он, эээх

– Не надо было посылать – спасать не пришлось, – прохрипел Надмир. Сделав вздох, он добавил. – Умоляю, уберите вонючку, или убегу обратно, смерть там не так мучительна, как эта вонь.

Надмир отдышавшись, уселся на лавочку. Все тело ныло, как после хорошей драки. Он потянулся за кувшином с водой, и острая боль раскаленным железом пробила бок.

– Вы, это, не поленом меня приложили? – хватаясь за бок, произнес юноша.

– На, выпей, – Ведун вместо ответа, протянул ученику кружку с резко пахнущим зельем, – поможет. Надмир взял кружку, подозрительно понюхал её содержимое.

– Пей, пей, не отравишься, – успокоил его колдун.

Юноша, закрыл глаза, залпом выпел отвар. Желудок отреагировал на это громким бурчанием, но удержался от резких возражений.

Боль отступила, дышать стало легче. Надмир вздохнул полной грудью, радуясь, что может делать это без боли и начал рассказ о своем приключении.

Ученик давно замолчал и даже стал клевать носом, а колдун все сидел и теребил бороду.

– Чуял я, не просто будет, но то, чего вытворяет книга, меня пугает, – голос Ведуна разбудил задремавшего ученика. – Сначала чуть не сожгла тебя, теперь раздавить удумала, чего ещё от неё ожидать. Ладно, завтра на свежую голову покумекаем, что к чему.

Пока колдун бурчал себе под нос, Надмир мужественно боролся с дремотой. Но усталость потихоньку стала перевешивать его усилия. Наконец он сдался, закрыл глаза, и позволил себе немного поспать. В сонное, убаюканное дремотой сознание, пробралась предательская мысль.

– Что-то учителя не слышно, может, ушел? Обиделся за книгу, теперь в отместку каверзу какую-нибудь придумает. Организм от размышлений стал просыпаться.

«Нет, нет, нет», – мысленно застонал Надмир, – «я хочу спать, спать, спать, хочу спать».

Убеждал он себя, но наверно не очень убедительно, так как сон оставил его.

«Ну почему? Захочешь отдохнуть, так нет, в голову лезет всякая ерунда», – злился юноша, понимая, что сладкий, обеденный сон в тени сеновала пропал.

Он нехотя открыл глаза. Так и есть, надежды на сон рухнули окончательно и без поворотно при виде, замершего не вдалеке, учителя. Время шло, а колдун все стоял, изредка что-то тихо бормоча себе под нос.

– Учитель, – окликнул его Надмир, – все в порядке. Может с книгой, что случилось?

– Может с книгой что, – повторил колдун, затем повернулся и позвал ученика:

– Мальчик мой, подойди ко мне.

Юноша обречено вздохнул, встал и, стараясь согнать с лица недовольство, направился к учителю.

– Скажи, – проговорил Ведун, протягивая книгу, – тебе виден, сей рисунок.

– Как же я его увижу, если с верху камень лежит, – взглянул в книгу, ученик.

– Смахни его, – не отставал колдун.

Удивленный причудам учителя, Надмир попытался убрать камень. Но не тут-то было. Камень лежал, словно приклеенный. Это его так поразило, что он нагнулся, чтобы лучше разглядеть сучившиеся. Первым бросилось в глаза то, что камень не был приклеен, а буквально вырос из бумаги, был её продолжением.

– Чудно, – произнес юноша, – и как вам удалось этакое.

– И впрямь, чудно, – ответил Ведун, – только это сотворил не я. Понятно, ученье – это не с девками миловаться, но книгу, зачем испортил.

– Ничего я не портил, и камень этот не творил, зря вы на меня наговариваете,– возмутился Надмир.

– А больше некому. Но коль говоришь, что не нарочно, тогда рассказывай, как все было, – миролюбиво проговорил колдун.

– Так нечего рассказывать, все, как в прошлый раз, – морщась от боли, сказал юноша.

– Ничего, я ещё разок послушаю, может быть чего новенького вспомнишь. – Не обращая внимания на жалобный взгляд ученика, настаивал на своем колдун.

Надмир тяжело вздохнул и в очередной раз начал свой рассказ о путешествии в запредельное.

Ведун выслушал, усердно теребя бороду, погрузившись в раздумья. Примерно через тэй, он позвал юного хранителя, который к тому времени успел прикорнуть в теньке.

– Надмир, подойди сюда, – позвал он, разморенного юношу – отдохнул?

– Лучше бы не отдыхал, еле встал, – ответил юноша и скривился от ноющей боли,.

– Потерпи, закончим – подлечу. – Произнес колдун, затем протянул книгу ученику. – Давай попробуй ещё разочек.

Книга вновь встретила Надмира покалыванием в пальцах, но к этим ощущениям прибавилось ещё одно. Оно напоминало далекое бормотание, и одновременно шум листьев на верхушках деревьев. Виденье ушло, уступило место узору. Он ясно увидел, как на этот раз его прикрывал другой рисунок. В отличие от тонкой вязи основного узора этот рисунок был намалеван толстой кистью. Надмир поднырнул под него и оказался в коконе. Юный хранитель помнил, где находиться интересующие его место. Не теряя времени, он направился прямо к ним. Когда Надмир подошел к полушариям, его поразило то, что как и в прошлый раз они были разделены, словно всё ранее происходившее с ним просто пригрезилось.

– Попробуем еще разок, – прошептал он, соединяя полушария – авось и про…

Боль иглой вонзилась в бок, заставила Надмира застонать. Не открывая глаз, он прислушался к своим ощущениям. Бока горели. Казалось, с них содрали кожу и натерли солью. Все было настолько реально, что страшно было открывать глаза и проверять, каково оно на самом деле.

– Жизнь говно, – прошептал Надмир. Фраза из снов полностью отражало его состояние.

– Уж точно не мёд, – услышал он в ответ. Юноша повернул голову и увидел рядом сидящего с колдуном, отца.

– Мальчик мой, – начал речь Ведун. Он избрал для этого нравоучительный тон и добавил туда весомую порцию иронии, – я просил тебя просто посмотреть изменения, только взглянуть. Может тебе нравиться боль? Ты скажи, и мы не будем переживать, зная, что ты получаешь удовольствие. Правильно, сотник? – издевался колдун. – Если это так, то я твоего отца попрошу внести толику удовольствия в ваши занятия. Ведун поднял книгу, встал с колен, уселся на лавку.

– Вен, ты пока мы потолкуем, истопи-ка баньку, – обратился колдун к дышащему ему в затылок, сотнику.

– Ну, а ты долго ещё будешь бока отлеживать? – недовольно пробурчал ведун, лежащему Надмиру. – Может, прекратим, коль ты слабенький такой.

– Зачем прерывать такое веселье, – горько усмехнулся ученик,– гулять так, гулять.

Надмир сел на лавку. Он едва сдерживал себя, чтобы не застонать. Ему казалось, боль присутствовала в каждой частичке его тела. Не то чтобы говорить, дышать, хотелось через раз. Даже натянутая улыбка заставляла страдать.

Колдун тем временем вытащил из котомки уже знакомую флягу и налил из неё в кружку снадобья, протянул её юноше.

– Пей, только мелкими глотками, – произнес он, – и рассказывай, хоть не зря ходил? Чего-нибудь, нового заметил?

Надмир не спешил с ответом. Он потягивал мелкими глотками отвар, как и советовал колдун, восстанавливал в уме все происшедшее в запределье.

– Вспомнил! – прошептал он, держа кружку обеими руками. – Сверху был ещё один узор, такой, ну, как бы, плотней, тяжелей что ли.

– Хорошо, а дальше что? – спросил Ведун.

– Всё, больше ничего нового. – Ответил Надмир, прикладываясь к кружке.

Юноша допил отвар, встал с лавки. Его слегка пошатывало, хоть он и пытался скрыть это.

– Ну, продолжим! – бодрым голосом произнес Надмир, потирая руки.

– А? – оторвавшись от своих мыслей, произнес Ведун, до него дошел смысл сказанного. – Нет, на сегодня хватит, отдохни, как следует. В баньку сходи, глянь, как отец старается.

Прошел месяц, как Надмир возобновил ученье. Утренние занятия с отцом все больше походили на избиения. Отец спеша обучить Надмира воинской науке, не жалел сына, как будто боялся опоздать. Ведун тоже не отличался добротой. По мере обучения он все чаще отправлял Надмира за грань запредельного, в мир живой энергии, где каждый шаг мог стать роковым. Там, в запределье миленький цветочек от прикосновения превращался в зубастого монстра, тоненька паутинка, прилипнув к коже, способна была высосать из человека всю жизненную силу.

Это выматывало, опустошало юного хранителя. Силы, растраченные днем, не успевали восстанавливаться за ночь. Не помогало даже стремление матери получше накормить своё чадо. Каждое утро Надмир открывал глаза, все его естество молило о пощаде или хотя бы о передышке. Он чувствовал – ещё немного и ему не выдержать.

Этот день выдался особенно тяжелым. Отец поднял его, когда звезды во всю горели на небе, и ещё не собирались уступать своё место утреней заре. Вен поставил на ноги, никак не желающего просыпаться Надмира, и несколько раз встряхнул его. Добившись своего, бывший сотник повел недовольно сопящего отпрыска в дальний угол двора, который был огражден забором вот уже несколько дней.

– Время разминок закончилось, пора тебе почувствовать, что такое боль, – убирая ограждение, произнес сотник. – Это конечно не то, что приходиться терпеть решившим посветить себя ратному делу, но синяков прибавит точно.

Когда забор был убран, Надмир увидел перед собой толстый столб, из которого во все стороны торчали палки. Предчувствуя недоброе, у юноши на душе заскребли кошки.

– Знакомься, – отец хлопнул по столбу, – это Кошмар. Он научит тебя двигаться быстрей. Многие после занятий с ним смогли, вырастить «глаза на затылке». Вставать теперь тебе придется пораньше, поэтому я дал ему ещё одно прозвище – Ночной. Так что сын у тебя теперь есть свой, собственный ночной кошмар.

– Я для начала оставлю всего пару деревяшек и щит, – продолжал Вен знакомить сына с новым орудием пыток. – Каждые пять дней буду добавлять новые. Ещё через десять дней, поменяю одну деревяшку, на настоящие лезвие. Так что советую не лениться, если не хочешь стать калекой. Вот эти красные круги – уязвимые места у человека в броне, – прохаживаясь вокруг деревянного монстра, давал пояснения сотник, – кстати, только удар в эти точки может остановить «кошмар».

– Смотри, как это делается, – произнес он и взял шест.

Вен подошел к устройству, повернул рычаг, который находился в самом низу столба. Механизм ожил, стал крутиться, размахивать висевшим на нем оружием. Легко уклонившись от летящего в голову шара, сотник отступил на шаг и начал крутить восьмерку шестом. Вен выждал пару мгновений, напал. Сотник ударил концом шеста в щит, тут же резко присел, уходя от выскочившего с боку лезвия, и уже снизу нанес удар прямо в красный круг, который ранее прикрывал щит. Механическое чудовище пару раз скрипнуло и замерло.

– Вот так, все просто, но нелегко, – произнес сотник, у него после упражнения даже не сбилось дыхание.

– У «кошмара» десять кругов сложности. Я буду прибавлять по одному каждый месяц, – продолжил отец, – ну а для начала, оставлю тебе меч, копьё и кистень. На первое время думаю – хватит, – Вен показал на выскакивающее лезвие. Отец закончил знакомить сына с устройством, хлопнул в ладоши, произнес:

– Начинай.

– Будь осторожней с «кошмаром», – крикнул Вен, почти скрывшись за углом, – через тэй у нас занятия, не забудь.

При первом же подходе к механизму Надмир получил такой удар шаром в грудь, а вслед за ним и деревянным мечом в бок, что долго отлеживался. Вторая атака на деревянного монстра закончилась так же плачевно. Он увернулся от шара, даже отбил выскочивший меч, но удар щита в спину выбил из него воздух, уложил его в пыль. Через тэй, когда отец вернулся, Надмиру так и не удалось остановить механический столб. Вен посмотрел на запыхавшегося сына, недовольно покачал головой.

– На сегодня хватит, пошли, солнце скоро встанет, – произнес он и увел Надмира в угол двора, где они обычно занимались.

Недосыпы, дикая усталость и недовольство наставников, капля за каплей наполняли чашу терпения в весах судьбы. Но сегодняшний приход ведуна стал последней частицей, что переполнила чашу.

«Все брошу и уйду в лес, подальше от всего. Не могу я больше, не для меня всё это», – думал Надмир, выслушивая упреки учителя. – «Завтра, завтра я им все скажу и уйду».

Эту ночь он решил провести на сеновале. Хотя все было решено, он боялся, что отец, взглянет в его глаза и догадается раньше времени о принятом решении.

Надмир лежал в сарае, на стоге недавно скошенной травы. Мучаясь угрызениями совести, он подыскивал слова для своего признания, но так и не находил их. Надмир промаялся пол ночи, вымотался окончательно и незаметно для себя уснул.

Мы седели кто, где, лысые в мешковатой форме и подбадривали друг друга идиотскими шуточками, демонстративно громко смеясь. Когда наступала тишина, мы сами того не замечая, втягивали шеи, опасливо осматривались по сторонам. Спартанская обстановка давила на нас, заставляла чувствовать себя не уютно. Бравада и хмель последних дней улетучилась. Нас, молодых парней вырвали из гражданской жизни и оставили один на один с суровой реальностью. Наша жизнь круто переменилась.

Дверь распахнулась, и в казарму вошел крупного телосложения военный. Его обветренное лицо не выражало никаких эмоций, из-под нахмуренных бровей смотрели цепкие, колючие глаза. Обведя помещение взглядом, гора мышц проскрипела:

– Взвод в одну шеренгу становись. Живо.

Подстегнутые этим рыком, словно кнутом, пацаны, которые ещё несколько дней назад тискали девчонок и глотали дешевое пойло у себя во дворе, повскакивали со своих мест. Мы суетливо носились по казарме, пытаясь понять, где должна стоять шеренга и то место, которое каждый из нас должен в ней занять.

Виновник хаоса, творившейся в помещении, стоял как скала, с усмешкой наблюдал за происходящим. Казалось ещё немного, и он начнет зевать, устав от беспорядка. Через несколько минут слабое подобие строя, наконец, застыло перед отдавшим команду.

– Моя фамилия Степанов. Я старший сержант, доблестных десантных войск. На время прохождения службы в нашей части назначен командиром взвода, к которому вы приписаны. А это значит, что на ближайшие полгода я для вас кто? – сержант сделал паузу, чтобы бойцы смогли закончить фразу.

– Типа отец,– раздался гнусавый голос с конца строя, чем вызвал волну смеха.

– Не угадал боец, – сержант остановился напротив подавшего голос бойца. – Я олицетворение ужаса, заставлявший вас в детстве просыпаться в мокрой постели. Проклятье, от которого можно избавиться двумя способами: первый – сдохнуть, второй – окончить учебку. Причем первый, мене болезненный и более гуманный. Вы узнали кто я, теперь пора узнать, кто вы. Ты, – сержант остановился напротив моего соседа и ткнул пальцем в грудь.

– Десантник, – заорал новобранец, то ли от испуга, то ли от усердия. Сержант стал вплотную к бойцу, схватил его за ремень и слегка приподнял.

– Слушай меня внимательно, – прошипел сержант, – не дай бог, сказать тебе это, за пределами этих стен. Мне даже трудно представить, что может с тобой случиться.

– Ты дух, – перекручивая ремень, продолжал сквозь зубы говорить сержант, – то есть, никто и ничто. Право называть себя десантником, надо ещё заслужить. А пока вы просто стадо животных, которых готовят для бойни! – уже орал сержант. – И, чтобы, вы, скоты, прожили там чуть дольше, после первого выстрела, я из вас все соки выжму. Сержант отпустил перепуганного юнца, вернулся в начало строя.

– Чтобы вы не усомнились в моих словах, форма номер два и выходи строиться. Разминка перед ужином никому ещё не вредила. Ведь пять километров не испортит ваш аппетит. Правильно бойцы. Не слышу.

– Так точно, товарищ сержант! – дружно рявкнул строй.

– То тоже, – произнес сержант, плотоядно улыбнувшись, – выходи строиться.

В тот день никто так и не смог попробовать свой первый армейский ужин. Добравшись до казармы, молодые повалились без сил на свои постели, прямо в, пропитанной потом, одежде. Вошедший вслед за ними командир взглянул на бойцов, ухмыльнулся и молча вышел. Это была первая и единственная поблажка со стороны сержанта, за полгода проведенных в учебке. Следующее утро напоминало ад. Начался он со страшного слова подъем.

– Ты что, боец, не слышал команды подъем, – заорал мне в ухо сержант.

От неожиданности я подпрыгнул, едва не опрокинул верхнею койку, от куда на меня, выпучив сонные глаза, смотрел Колян, так же разбуженный криком командира.

– Быстрей бойцы, быстрей, улитки и те вас обгонят, – ходил среди мечущихся солдат сержант.

– Вы не бойцы Советской Армии, а сонные мухи. Ничего, скоро детский сад кончится, и тогда вы, что – спросил сержант у первого попавшегося бойца, – тогда что, ещё раз спрашиваю. Или мне прочистить тебе уши.

– Мы, мы научимся? – промямлил перепуганный молодой.

– Тогда вы трупы, вонючие трупы, корм для падальщиков. Понятно?

– Хочешь выжить, научи тело действовать быстрей, чем думаешь.

– Стреляй, потом разберешься, был враг вооружен или нет. И главное, помнить – хороший душман, мертвый душман, – свою маленькую лекцию сержант сопровождал хлесткими ударами ремня по пятой точке нерасторопных. – Все гуманные сопли оставьте тем, кто остался дома, если хотите выжить. Все пламенные речи закончены, выходи строиться.

Через пару месяцев пробежка перед ужином действительно не портила нам аппетита, даже наоборот. Но наш сержант не знал устали, выдумывал все новые истязания. Мы едва привыкали к одному, как на наши головы сваливалось иное, более жесткое испытание. Жутко завидуя другим, мы, как проклятые носились по окрестностям. Наши животы и коленки знали каждый бугорок, каждую ложбинку в поле возле учебке.

Иногда наш командир по несколько дней запрещал нам снимать рюкзаки, набитые камнями.

– От чего зависит ваша жизнь в рейде? – поучал он при этом. – От наличии боеприпасов, воды и пищи. У тебя закончились патроны – ты труп. У тебя не осталось воды, ты – труп. Если ты не способен нести груз наравне со всеми, взваливаешь часть его на плечи товарищей – значит, ты снижаешь шансы выжить у всех, кто рядом с тобой.

Походы, так называл сержант такие дни. Мы повсюду таскались с полной выкладкой и набитыми магазинами, будь-то столовая или казарма. При этом мы соблюдали караульную службу по усиленному варианту. Даже спали мы в эти дни не на кроватях, а под ними. У сержанта, казалось, не было другой цели в жизни, кроме одной – заставить поверить нас в существование ада на земле. Как мы тогда заблуждались, думая так.

Прозрение наступило вскоре, после того, как нас, несколько десятков молодых, только что окончивших учебку бойцов, забросили на дальнюю, горную заставу в Афгане.

При первом, боевом выходе мы, несколько воспитанников безумного Макса, так между собой звали нашего сержанта, угодили в патрульную команду, проверяющую дорогу перед проходом колоны.

Наш небольшой отряд, пройдя ущелье, начал окапываться, чтобы дождаться колону. Вдруг тишину разорвала пулеметная очередь. Пока мой мозг пытался понять, что случилось, тело принялось спасать себя. Я упал, ужом, скользнул под нависшую над дорогой скалу, подсознательно отмечая, откуда ведется огонь. Вжался в камень, я видел, как падали те, кто не был так быстр. Другие подались панике, метались по дороге, пока смерть не настигала их. Пули, вырывали из тел клочки формы, перепачканные кровью с прилипшими к ним кусками мяса. Еще страшней было, когда разрывная пуля попадала в голову. Голова лопалась как арбуз, сброшенный с высоты, разбрасывая вокруг мозги. Один такой серый комок слизи с кровавыми прожилками упал мне на ботинок. Это заставило мой мозг вернуться к реальности – к грохоту взрывов и противному свисту пуль. Я передернул затвор и расстрелял в упор, выскочившего на меня, душмана.

Позже, подоспевшие вертушки помогли нам выбить духов. После боя, дымя дешевыми сигаретами в кругу других бойцов, переживших этот Ад, я для себя отметил. Мы, прошедшие школу безумного Макса стояли сейчас и жадно затягивались «примой». Да кто-то был ранен, у всех дрожали руки, но мы были живы! Ребята, прибывшие с нами из учебки с других взводов, погибли все.

Всю оставшуюся жизнь я с благодарностью вспоминал нашего сержанта. Его муштра, выматывающие марши, пролитый пот, его наука, все это делалось для одного – спасти наши жизни. Чтобы матери смогли обнять еще раз своих сыновей. Собираясь в кругу ребят, прошедших ту войну, мы подымали чарку за его здоровье.

Надмир открыл глаза, картины войны чужого мира до сих пор стояли перед глазами.

Он ещё какое-то время отходил от сна, после чего решил – пора вставать и поднялся с постели. Надмир взял лежащую у изголовья рубаху, спасибо матушке, вышел во двор.

У сарая напротив деревянного чудовища, что набило ему немало шишек, сидел отец.

– Я опоздал? – спросил Надмир, который специально поднялся пораньше.

– Нет, сон ушел, вот и вышел воздухом подышать. В доме душно, а здесь благодать. Тебе то, чего не спится. Время ещё есть.

– Не знаю, – пожал плечами сын.

Они сидели молча. Отец и сын наслаждались прекрасным рассветом, наблюдая, как светлеет небо.

– Не надеялся вновь увидеть тебя здесь, – прервал молчание Вен. – Думал, сломался – это было в твоих глазах.

– Ты прав, отец, вчера так и было, – Надмир на миг замолчал, вспоминая сон, приснившийся ему явно не случайно. – Чего греха таить, хотел даже сбежать от стыда.

Сотник тяжело вздохнул и печально поглядел на сына. Хотел было что-то сказать, но Надмир остановил его.

– Этой ночью у меня было видение, где незримый друг поведал мне о своей жизни, – Надмир поднялся и стал ходить перед отцом. Он искал слова, чтобы поведать о пережитом этой ночью, о тяготах, перенесенных тем, другим. – Его рассказ открыл мне глаза на мою жизнь, заставил по другому взглянуть на тех, кто рядом со мной, понять, что их деяния только на благо мне.

Посему, – Надмир встал перед Веном на колени – прошу, отец, прости глупца за его слепоту и мысли скверные.

– Я был уверен, ты поймешь меня, – растрогано проговорил Вен, – Спасибо, что снял этот груз с моих плеч. Сотник поднял и крепко обнял сына.

– Смышленый ты у меня, – усаживаясь на скамейку, произнес Вен – и Ведун тобой доволен. У него даже глаза светятся, когда о твоих успехах рассказывает. Ты, сына, на него ежели что, сильно не серчай.

– Доволен, говоришь, – усмехнулся Надмир. – Да он меня иначе, как осел, не называет. Не знаю, что за животина, но звучит обидно. Отец, ты хоть расскажи, что за тварь этот осел. Бывший сотник затрясся от смеха.

– Ну, старик, ну придумал. Видывал раз этого осла. Так вот сын, более упрямой и тупой скотины ни до, ни после я не встречал.