Сердцеед

34

— Простите? — в замешательстве произнес Тэппинг, вглядываясь в эффектную незнакомку, которая, по-видимому, была абсолютно уверена в том, что знает его по шоу-бизнесу.

Да и саму Мэрсайн его реакция поставила в тупик.

— Вы же помните, — сказала она, — как участвовали в великолепном летнем представлении в Фаллертоне в Калифорнии вместе с Джесси Дэниэлс и Джорданом Престоном? По-моему, это была пьеса Уайльда «Как важно быть серьезным»… Да-да, именно так! Вы исполняли одну из главных ролей и, насколько я помню, получили очень хорошие отзывы в прессе.

— Вы, кажется, принимаете меня за кого-то другого, — настаивал Тэппинг. — Я живу в Лондоне.

— В Лондоне жили и другие артисты! — восторженно продолжила Мэрсайн, отнюдь не желая сдаваться. — Я еще помню, что никому из вас даже не пришлось вырабатывать американский акцент, чтобы играть в Штатах.

— Простите за напоминание, — сказал Тэппинг, — но вам, должно быть, известно о существовании двойников?

Мэрсайн поджала искусно накрашенные губы.

— В таких вещах я обычно не ошибаюсь, — возразила она, взяв журналы, за которыми сюда пришла. — Вне всяких сомнений, ваше лицо мне знакомо.

— Даже и не знаю, что вам сказать, — пожал плечами Тэппинг. — Но в любом случае благодарю вас за комплимент.

Когда они обе вышли из игровой комнаты, Виктория услышала гадкое замечание Пэгги:

— Что за глупая сучка!

— Да, — согласился Тэппинг. Правда, говорил он значительно тише Пэгги. — Несомненно.

Верная своей репутации респектабельной женщины, Мэрсайн Кэмерон не удостоила этих двух людей признанием того, что она расслышала их реплики. В противоположность ей у Виктории кровь закипела в жилах от возмущения.

— Все это крайне странно, — пробормотала Мэрсайн Виктории, когда они подошли к лестнице. — Могу поклясться, что я узнала этого молодого человека.

— Он это и не отрицал. Просто сказал, что у каждого человека есть двойник.

— Но это же совершенно дикое предположение! Ты можешь вообразить себе существование двух Мэрсайн Кэмерон?

Виктория поцеловала ее в щеку.

— Мне трудно иметь дело даже с одной.

— Ну и продувную же бестию я воспитала… — вздохнула Мэрсайн. — Остается лишь надеяться, что мне больше повезет с внуками. Говоря о них…

— Этим я займусь попозже, мама, — сказала Виктория, прервав ее.

— Значительно позже, надеюсь!

Когда Виктория вернулась в кухню, Хантера там уже не было: он стоял во дворе, погруженный в раздумья, его взгляд был направлен на поднятую железную решетку. Виктория подошла к нему.

— Миссис Мэрсайн нашла все, что хотела? — спросил Хантер.

— И то, что хотела, и нечто сверх ее ожиданий. — Виктория рассказала Хантеру о том, что произошло в игровой комнате.

— Ваша мать когда-нибудь была в Лондоне? — спросил Хантер, предположив, что, может быть, ее пути пересеклись с адвокатом по ту сторону океана.

— Нет, но ей втемяшилось в голову, что Тэппинг был в Калифорнии и что она видела его там в спектакле.

— Не надеть ли вам свитер? Сегодня вечером подул северный бриз.

— Вы сказали это ну совсем как моя мать!

— Польщен сравнением, — ответил Хантер. — Она женщина, очень четко формулирующая свои мысли.

— Вот видите, вы тоже уходите от темы разговора…

— Разве?

— Что здесь делает Тэппинг? — настойчиво спросила она, как бы напоминая ему, что после приезда англичанина она была демонстративно отстранена от бесед за закрытой дверью. — Допускаю, что вы обсуждали притязания Пэгги и Сина Майкла на поместье, — продолжила она. — Но вы никогда…

— Не все дела, которыми я руковожу, Виктория, должны становиться всеобщим достоянием. Я ввожу вас в курс дела лишь тогда, когда считаю это необходимым.

Прежде чем ответить, Виктория позволила его словам уложиться в ее сознании.

— Если хотите знать мое мнение, — ничуть не растерявшись, заметила она, — то должна сказать, что этот человек вызывает большую неприязнь.

— В каком смысле?

— Создается впечатление, что он совершенно забыл о беременной жене, оставшейся в Англии.

— Если, конечно, не считать его ежедневных долгих разговоров с ней по телефону, — возразил Хантер. — Или вы не знали об этом?

Виктория, конечно, об этом не знала, но отказываться от своего мнения не собиралась.

— Он звонит ей, скорее всего, из чувства вины, — предположила она.

— А в чем он повинен?

Насколько она могла судить, Хантер получал чуть ли не садистское удовольствие, возражая на каждое сказанное ей слово.

— Вы смотрите сквозь пальцы на его поведение, — сказала она, раздраженная тем, что Хантер не испытывает никаких угрызений совести.

— Почему вы считаете, что он делает что-то непозволительное?

— Зачем женатый мужчина идет в полночь на прогулку с девушкой, единственное стремление которой — совратить его?

— Ну, а если его самолюбию льстит оказываемое ему внимание?

— Все кончится тем, что он будет волочиться за ней, не получая ничего взамен!

— А вы абсолютно уверены в этом?

Получилось, что Хантер опять вынудил ее уйти в оборону, к чему Виктория всегда относилась с ненавистью. Особенно если знала, что права.

— Полагаю, что это очевидно любому человеку, наблюдающему их отношения, — резко и твердо ответила она, лишь мимолетно осознав, что другие люди могли предположить то же самое и о ней с Хантером.

— Вы его спрашивали обо всем этом?

— Конечно, нет! Зачем мне это нужно?

— Иногда, — сказал Хантер, — прямой ответ — лучший путь к правде.

В ответной реплике Виктории прозвучало нескрываемое раздражение. Было ясно и то, на кого оно нацелено:

— Я пыталась сделать это, но, поверьте, безрезультатно.

Когда она развернулась, чтобы пойти обратно в замок, Хантер поймал ее за руку. Прикосновение было достаточно властным, чтобы заставить ее взглянуть на него.

— Может быть, вы просто задаете не те вопросы, Виктория, — сказал он, быстро приблизился к ней, и его рука соскользнула ей на талию.

Пристальный взгляд Хантера — теплый и чувственный в янтарном свете дворовых фонарей — как бы сверлил Викторию в молчаливом ожидании. Можно было подумать, что его следующее движение полностью зависело от ее ответа на просьбу, с которой он готов был вот-вот к ней обратиться. Разум советовал Виктории сопротивляться, но тело ее отказывалось следовать этому совету: оно уступало великолепному мужчине, все крепче обнимавшему ее. Их губы разделяло уже лишь несколько дюймов.

— Почему вы не спрашиваете меня, что я делаю? — пробормотал он.

Когда она собралась ответить, Хантер закрыл ей рот поцелуем столь сладостно-страстным и неистовым, о каком до сих пор Виктория могла лишь догадываться в своих мечтах. Необоримое желание ощущать его влажные поцелуи вдребезги разнесло ее самообладание. В его могучем объятии их тела прогнулись, сливаясь воедино, и Виктория почувствовала, как подкашиваются ее ноги.

Позабыв обо всем, что уже произошло и чему еще суждено быть, Виктория желала лишь одного: она хотела, чтобы как можно дольше продолжались эти поцелуи, это волшебство. Она никогда и не предполагала, что губы могут быть столь соблазняющи! Нежное поглаживание ими перемежалось сильными, пронизывающими толчками его языка и подавленными стонами наслаждения, несомненно свидетельствовавшими о том, что Хантер О'Хари желал ее так же сильно, как она его. Его устало-нежный язык пульсировал, обвивал ее язык, возбуждая молнии желания, пронизывающие все ее тело. Она уже представляла в воображении, что значит отдаться мужчине, любовная прелюдия которого столь ярка и опьяняюща…

Виктория даже не вздрогнула при звуке упавшей на землю металлической трости.

— Не стоит ли нам притормозить? — наконец прошептал он и отстранился, позволив им дружно перевести дух.

В данный момент Виктория меньше всего хотела «притормаживать». Ведь сколько силы воли она потратила за последние недели, стараясь подавить обуревавшие ее чувства! Однако последовавшее замечание Хантера почти заставило ее рассмеяться.

— Похоже, мы пали жертвами ошибки в расписании, — сказал он. — Ведь все эти недели я мог беспрепятственно целовать вас — и что же я делал? Ждал первого вечера после приезда вашей матери.

«Моя мать, — хотела сказать Виктория, — никогда бы не осудила нас за то, чем мы только что занимались».

Его руки, лежавшие на талии Виктории, расслабились, что заставило ее обнять его покрепче. Она подняла глаза и взглянула на его лицо, которое до сих пор могла видеть лишь с определенного приличиями расстояния.

— Не знаю даже, куда нам теперь направиться, — сказал Хантер.

Не слишком ли рано сказать: «В замок»?

— В замок? — спросила Виктория.

Хантер глубоко вздохнул и ласково прикоснулся к ее ниспадающим на шею волосам, накрутил их себе на пальцы.

— Это был бы легкий ответ, — заметил он.

В этот момент ему на глаза упал луч света, и Виктории показалось, что в них засверкали слезы. Но он тут же моргнул, и видение исчезло.

— А что дурного в «легком» ответе? — спросила она, не понимая, какие могут быть сложности после того, как они так решительно признали свое единство взглядов и общее желание вывести отношения на новый эмоциональный уровень — уровень любви.

Хантер улыбнулся ей с такой нежностью, что она растаяла.

— Вы, Виктория, заслуживаете человека, который мог бы отдать вам все сто процентов своего существа. Но именно сейчас я, как бы ни хотел, сделать это не в состоянии.

— Тот поцелуй не был похож на долевую часть, — заметила она, прибегнув к юмору как своей надежнейшей обороне от того, что в его устах прозвучало отказом. — Мы с вами, по-видимому, используем разные единицы измерения.

Хантер ответил на ее вызов похлопыванием пальцами по ее щеке.

— О, Виктория… — тихо сказал он. — Чему я обязан тем, что встретил такую женщину, как вы?

— Наверное, счастливому случаю.

Хантер кивнул и прикоснулся губами к нежно-мягкой коже ее лба.

— Но мне, боюсь, потребуется «ирландское везение», чтобы удержать вас.

«Так многого и не надо», — подумала Виктория, зная, что для этого вполне достаточно двух сильных рук Хантера О'Хари.

Плюс к этому обязательно нужна правда.

— Ну хорошо! — громко сказала она, уступив его просьбе проявить терпение и понимание. — Вы знаете, где я живу.

В горле Хантера был подавлен смешок:

— В самом центре, под моей крышей.

— А я-то думала, ты спишь… — сказала Виктория Мэрсайн.

Чтобы не разбудить ее, она попыталась раздеться в темноте. Очень тихо. И все это зря.

— Что ты здесь делаешь? — пробормотала из темноты сквозь сон Мэрсайн.

— Это же моя комната! Ты помнишь?

— Я имею в виду, что, черт тебя подери, ты делаешь здесь, когда великолепный Хантер в… Кстати, где он?

— Не можешь ли ты относиться к этому поосторожней? — потребовала Виктория, хорошо понимая, куда клонит мать.

— Осторожней? К чему, дорогая?

— Ты все-таки мать. Точнее, моя мать.

— Не могу понять, о чем ты говоришь.

— Ну и прекрасно. Я слишком устала, чтобы спорить с тобой.

Мэрсайн драматично вздохнула.

— Мне знаком этот вздох, — напомнила ей Виктория. — Не хочешь ли сказать, что кроется за всем этим? Или я должна сыграть с тобой в викторину «Вопросы и ответы»? Тогда ты можешь задать мне, по правилам, двадцать один вопрос.

— Все это сводится к одному, — парировала Мэрсайн. — Ты его любишь.

— Кого?

Мэрсайн включила светильник у постели.

— Фиделя Кастро! Зачем ты спрашиваешь «кого»?

— Люблю я его или нет, это, мама, вопрос несущественный.

Мэрсайн покачала головой.

— Откуда у тебя такие радикальные взгляды? Любовь не может быть несущественной. Это — все!

— Ну, если ты так говоришь…

— Конечно, я говорю так. Я — твоя мать. Я всегда права!

— Всегда?

— Всегда.

Виктория присела на край своей кровати.

— А что ты скажешь о Джоне Тэппинге? — спросила она. — Ты все еще считаешь, что и в отношении его была права?

Мэрсайн с непоколебимым хладнокровием встретила пристальный взгляд Виктории.

— Я уверена, что и тут права! — решительно сказала она. — Я даже докажу тебе это завтра.