Сестра Груня

ПЕРЕД НАСТУПЛЕНИЕМ

В караулке, прозванной брянской хатой, засветился огонёк. Здесь, у подножия Николаевской горы, расположился отряд поручика Брянского полка Денисова.

Брянскую хату знают не только защитники Шипкинского перевала, знакома она и болгарским беженцам. Поручик Денисов не раз подкармливал из своих скудных запасов беженцев и делился с ними одеждой.

А однажды в сильную метель брянцы подобрали у подножия горы полураздетого мальчика. Его внесли в хату, отогрели, накормили и одели в тёплую одежду. Мальчик оказался сиротой. Идти ему было некуда, и он остался у приютивших его солдат, живёт теперь здесь, в брянской хате.

Светало. Поутих ураганный ветер, не смолкавший всю ночь. Скрипнула дверь, и из занесённой снегом хаты вышел худощавый человек в военной форме. В руках он нёс раскладной стул. Вслед за ним выбежал болгарский мальчик, приёмыш, обеими руками прижимавший к себе, чтоб не уронить, кожаную сумку. Мальчик пошёл рядом. Но вот худощавый человек остановился, обнял мальчика за плечи, взял у него сумку и дальше пошёл один, проваливаясь в снегу.

Это был художник Василий Васильевич Верещагин, который уже долгое время находился здесь, на Шипке, рисовал её защитников. Сейчас он поднимался на вершину Николаевской горы, собираясь делать наброски для большой картины. Уже пришло и название её: «На Шипке всё спокойно».

Там, куда он поднимался, на вершине Николаевской горы, в страшные метели и при нестерпимом морозе бессменно стоят на часах брянцы. Вместе с Орловским полком и болгарскими ополченцами Брянский полк обороняет Шипку уже с августа месяца.

Если бы вдруг заговорили горы! Если бы смогли поведать о том, что было здесь в августе 1877 года, им бы не поверили. Но остались живые свидетели, участники августовских сражений. Они всё ещё продолжают защищать Шипкинский перевал. Сейчас они гибнут от лютых морозов, а тогда, в августе, гибли от нестерпимого зноя, от жажды. Под страшным огнём противника.

Командующий турецкой армией Сулейман-паша пытался в те дни любыми силами укрепиться на Николаевской горе. Несколько суток бились защитники Шипки и отразили удар. Но ненадолго. Турецкие войска исступлённо бросились в новую атаку.

Была светлая лунная ночь. Не сразу заметили турки, что небо потемнело. Чёрный диск надвинулся на луну. Лунное затмение! Турки ужаснулись: для них это было плохим предзнаменованием. Но прошло замешательство. Развернув своё зелёное знамя, они ринулись в решающую атаку.

Защитники перевала выбивались из сил. Потери были огромны.

Вот уже видны разгорячённые злобой лица врагов. Оставалось только вступить в рукопашную схватку. Больше защищаться было нечем.

Конец!

И вдруг раздались крики «ура» — то прибыл Брянский полк. Брянцы сделали героический марш-бросок. И поспели вовремя, хоть для этого пришлось совершить невозможное. Так, солдаты 4-й стрелковой бригады прошли в полной боевой выкладке сорок вёрст за шестнадцать часов, а солдаты 14-й дивизии — шестьдесят вёрст за двадцать пять часов. Лица почернели от усталости, но солдаты тут же вступили в бой и бились до глубокой ночи, приговаривая: «Знай, турок, как ходить на русских».

Больше противник не пытался захватить перевал.

Началось долгое «Шипкинское сидение». Турки «уселись» у подошвы горы ждать весны. Они были уверены, что русские не выдержат сильных холодов и сами покинут перевал.

Но русские не уходили. Вместе с болгарскими ополченцами они уже пятый месяц стойко держали оборону.

Должно быть, тогда и сложил кто-то солдатскую песню про «шипкинских орлов»:

Нехитрая песня, зато точная и задорная, как воспоминанье бывалого солдата.

Зима выдалась невиданно холодная для Болгарии, почти русская. Дули ураганные ветры. Всё засыпало снегом.

Случалось, землянки обваливались под снежными заносами.

Часовые коченели от холода. Много было обмороженных и больных.

А в это время каждый день неизменно генерал армии Радецкий посылал в штаб главнокомандующего одно и то же донесение: «На Шипке всё спокойно!»

…Верещагин добрался до вершины Николаевской горы. Огляделся. Перед ним уже ставшая привычной картина. Склоны гор, покрытые густыми лесами, засыпанные снегом крутые горные тропы, глубокие ущелья и впадины. Внизу, у подошвы горы, тянется цепь турецких траншей. Оттуда прямо на перевал нацелены батареи. Всё кругом зловеще затаилось.

Верещагин опускает неподалёку от землянки раскладной стул, с которым он никогда не расстается и вскоре в его альбоме появляется карандашный набросок: солдат стоит по пояс в снегу, опираясь на ружьё. Вид утомлённый, но нет в лице солдата обречённости. Есть верность долгу, озабоченность и человеческая доброта.

Для будущей картины сделано уже много набросков. В них боль художника и его любовь к герою-солдату, на долю которого выпали неимоверные страдания. В них — правда. Очень жестокая и суровая, которая ранила сердце.

Когда Радецкий увидел рисунки Верещагина в альбоме, он побледнел — такое сильное производили они впечатление — и попросил уничтожить их, чтоб их не увидели в России.

Верещагин не выполнил просьбу генерала, продолжал рисовать, не отступаясь от правды.

Становится всё холодней. Усиливается ветер. Верещагин заканчивает свою работу и прячет альбом в кожаную сумку. Надо спускаться вниз, пока не разразился настоящий ураган.

Возле брянской хаты его ждёт мальчик-приёмыш. Увидев художника, бежит навстречу и отбирает у него сумку. Несёт её сам. Темнота окутала Шипку. Чуть светит огонёк в окошке брянской хаты. Свистит, воет свирепый ветер.

На Шипке всё спокойно!