Сестра Груня

ЗИМНИЙ ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ БАЛКАНЫ

Победа под Плевной открыла русским войскам дорогу на Шипку.

Двенадцатого декабря Военный совет принял решение о переходе войск через Балканы. Начинать переход надо было как можно скорее, не дожидаясь весны, чтобы не дать туркам опомниться после поражения. Не дать перестроить свои силы. И гнать их, гнать безостановочно с болгарской земли.

Вести́ наступленье предполагалось сразу в трёх направлениях. На запад, в сторону Софии, двинутся войска генерала Гурко. Через Троянский перевал пойдёт отряд генерала Карцева. А части Радецкого, охранявшие Шипкинский перевал, должны были действовать в этом же районе.

На Шипке у противника была сильная оборона. Там, у селения Шейново, в Казанлыкской долине, стояли лагерем тридцать пять тысяч турецких войск во главе с командующим Вессель-пашой. Чтоб избежать больших жертв, намечалось обойти врага с двух сторон по труднопроходимым перевалам и нанести неожиданный удар. Сделать это должны были правая и левая колонны из отряда Радецкого.

Таков был общий замысел сражений, принятый через два дня после победы под Плевной. Замысел небывало смелый. Ведь стояла суровая зима, все тропы занесло снегом. Никогда ещё ни одна армия мира не переходила зимние Балканы. Это считалось невозможным. Но русская армия думала иначе.

Тридцать первого декабря войска генерала Гурко одолели Балканский хребет, а через четыре дня была освобождена София. Сразу же выступила левая колонна и направилась к Травненскому перевалу. Ждал своего часа и Скобелев, возглавлявший правую колонну. Он готовился, как всегда, тщательно, действуя по суворовской поговорке: «Солдат до́рог». Скобелев старался всё предусмотреть. Солдаты получили запас сухарей на пять дней и необходимое в горных условиях обмундирование. Заранее были подобраны выносливые лошади, хотя больше приходилось рассчитывать на людей при подъёме в гору. К трудному переходу готовились и сёстры милосердия. Они должны были следовать за передовыми частями и уже прибыли в Топлиш, где стояла правая колонна.

Наконец-то Груня собственными глазами увидела прославленного генерала Скобелева. Правду сказал Тимофеич, вид у него молодецкий, лицо красивое, голубые глаза, ясный взгляд.

Она уже много о нём слыхала и от раненых, не только от Тимофеича. Рассказывали, что он прибыл в Болгарию добровольцем. Что за храбрость был награждён двумя Георгиевскими крестами и золотым оружием. И ещё говорили, что у него много недругов. Некоторые высшие чины невзлюбили его, завидовали его славе, наговаривали на него самому царю. Рассказывали такой случай: когда после героической переправы через Дунай царь Александр Второй торжественно обходил войска, поздравляя с победой, он отвернулся, увидев Скобелева.

И всё равно слава и храбрость Скобелева победили вражду, и имя «генерала в белом» узнали все в Болгарии и в России.

Перед началом похода Скобелев обратился к солдатам с напутственным словом. Он не скрывал, что предстоит трудный переход через Балканы. Без дорог, через глубокие снежные сугробы, одолевая высоты, остерегаясь пропастей. И всё это на виду у сильного врага. Он призывал быть мужественными, хранить славу своих отцов.

Солдаты слушали его с волнением. Перед каждым вставал в памяти пройденный путь: переправа через Дунай, сраженья за Плевну, бой под Горным Дубняком. Теперь их ждут новые подвиги.

— Наше дело святое! — закончил Скобелев.

И в ответ разнеслось могучее «ура!».

На лицах солдат преданность: все пойдём без страха!

Ему верили, его любили и чувствовали себя готовыми совершить подвиг, отдать свою жизнь во имя победы.

Смолкли крики «ура!», и наступила совершенная тишина. Скобелев вновь заговорил.

— Болгаре-дружинники! — обращался он теперь к болгарским ополченцам. — В боях с врагом вы заслужили любовь и доверие ваших ратных товарищей, русских солдат. Пусть будет так же и в боях, которые предстоят!

И вновь в ответ прогремело «ура!». И вновь в этом возгласе слились голоса русских и болгар.

Как и в боях под Плевной, они пойдут вместе и стойко выдержат любые испытанья. Выдержат, чтобы победить.

Перед вечером отряд направился к Имитлийскому перевалу, в обход Шипки. Оттуда он должен был спуститься к деревне Шейново, где собрались главные силы турок.

Впереди — авангард во главе с генералом Столетовым. В авангард входит рота сапёров, один стрелковый батальон, сотни уральцев, две болгарские дружины. Следом — остальные части Скобелева, в том числе пять дружин болгарского ополчения. С этими дружинами прошёл Столетов от Дуная до Балкан. Ополченцы любили своего русского генерала за доверие к ним, за справедливость, за то, что переносил вместе с ними все тяготы августовских сражений за Шипку. И вот он снова идёт с ними, невысокого роста, с седыми висками, умное, волевое лицо. От всего его облика веяло спокойствием и внутренней силой.

Неожиданно хлынул ливень со снегом и тотчас же ударил сильный мороз. Люди с трудом карабкались по обледеневшим скатам, появились раненые и обмороженные.

— Братцы! Навались! Раз-два-три! — слышалось в заснеженных горах.

Под эти возгласы солдаты поднимали пушки на крутых подъёмах и спускали на канатах, которые закреплялись за деревья и камни. Иначе было не одолеть.

— Эх, дубинушка, ухнем! Сама пойдёт! Сама пойдёт! — отдавалось эхом. И здесь, как искони велось в трудную минуту, солдаты помогали себе песней.

Снег высотой в два метра, крепкий мороз, пронизывающий ветер.

— Навались, братцы! Навались!

И одобрительное:

— Славно, ребята! Спасибо!

Кое-где двигались по одному, проваливаясь по пояс в снег. Поднимались и скатывались назад на крутых каменистых подъёмах. От сильной стужи гибли кони.

Тяжело было в этом походе солдатам, но ещё тяжелее сёстрам милосердия, которые неотступно следовали за отрядом. Непрерывно требовалась их помощь: то перевязать раненого, то поддержать ослабевшего, напоить чаем продрогшего от холода. В то же время и самим надо было удержаться на ногах, не упасть, не ослабеть. Идти и идти вперёд.

Подъём становился всё круче, всё труднее. Одну высоту одолели, за ней новая, ещё более опасная. Сорвался — и косточек не собрать, внизу бездонная глубина.

Груня почувствовала, как её начинает одолевать отчаянье. Дойдём ли? Кругом опасность, всё грозит смертью. Можно голову сложить и от пули врага, и от неосторожного движения. Но всё равно: «Коль выйдешь — дойдёшь!» — упрямо твердила она самой себе. Главное — не пускать страх в душу. И верить, что без неё, как и без каждого, кто шёл с ней рядом, не обойтись. Не было б сестры милосердия Груни, возможно, кто-то и не выжил бы, остался на поле боя. А кто-то пал духом, не получив вовремя поддержки. Надо дойти обязательно.

Если бы наладилась погода! Перестал бы сыпать безжалостный дождь со снегом!

Вчера на минуту Груня обрадовалась. Сквозь тучи нежданно-негаданно вынырнул месяц, вгляделась — круты рожки. Народился молодик, круты рожки, — к хорошей погоде — есть такая примета. Но как видно, в горах иные приметы, не те, что в русской Матрёновке. Не помогли круты рожки, небо вновь заволокло тучами. И вновь то снег, то ливень, то ураганный ветер.

Впереди, точно призраки, возникают деревья и скалы. Груня поглубже надвигает на голову суконный башлык. Холодно. Ноги как деревянные, высокие походные сапоги не греют. Спасает только движение, но идти приходится медленно. За сутки одолели не более семи вёрст, и то с большим трудом.

Переходить заснеженные Балканы в мороз и при ураганном ветре казалось настолько невероятным, что турки и не допускали мысли о наступлении русских. Они спокойно оставались у Шипки, собираясь дотянуть до весны, чтобы потом самим двинуть на русских.

Тем временем отряд Скобелева продолжал переход.

Узкие тропы извиваются среди громоздящихся одна на другую скал. Идти по ним мучительно трудно и опасно. Не раз срывались и падали в пропасть лошади, соскальзывали вниз повозки и орудия. Иссякали последние силы.

Наконец-то привал у вековых буков. Люди с большими предосторожностями разжигают костры, тянутся к огню. Чуть обогревшись, уступают друг другу место.

К костру поднялась Груня с большим чайником кипятка, напоить озябших солдат. Поодаль от костра она заметила человека в заледеневшей, как у всех, шинели. Он сидел на складной табуретке и рисовал солдат, протянувших руки к костру. Груня узнала его: художник Верещагин. Он был и под Плевной, где его легко ранило.

Художник поднялся со своей складной табуретки и подошёл к костру погреть озябшие руки. Груня торопливо налила в кружку кипятку и протянула ему.

— Погрейтесь, — сказала она сочувственно.

Он взял с благодарностью и стал пить, согревая о кружку руки. Стоявший рядом солдат в изумлении уставился на Груню.

— Егор! — вскрикнула она. — Братец!

Их мгновенно окружили солдаты, все улыбаются: брат с сестрой встретились. И где? Вон куда забросила обоих судьба, на Балканы. А Груня с Егором поверить не могут, что встретились. Разом заговорили, торопясь разузнать о жизни друг друга.

— Что, нет Феди с тобой? — спросила Груня.

— Разъединили нас после Плевны, — не сразу ответил брат.

— Вместе бы вам лучше было, — огорчилась она. — Где же теперь Федя?

— И сам пока не знаю, — сказал он. — Да ты не думай плохого, Грунюшка. Всё обойдётся. Расскажи-ка лучше про себя. Вижу, стала сестрой милосердия. Умница ты у нас.

Груня счастливо улыбается. Повезло ей безмерно — встретила любимого брата. Сразу все трудности забылись, будто мир сошёл на землю, — так светло, так радостно.

— Теперь бы хоть одним глазком на мамушку с отцом поглядеть, — помечтал Егор. — По нашему двору походить. Дорого б отдал за это.

— А помнишь, ты мне кувшинку над омутом сорвал? Я тогда перепугалась, утонуть бы мог, — вспомнилось почему-то Груне.

— Не забыла? — обрадовался брат.

— Разве хорошее забывается? Ты для всех был добрым. К тебе за правдой шли.

Ей не хотелось говорить о предстоящих боях. Сейчас для неё и для Егора дороже всего воспоминания о родном доме. Милая Матрёновка, мамушка с отцом, детство — всего несколькими словами перебросились Егор с Груней, а будто солнце проглянуло во тьме, будто к роднику с живой водой припали.

— Вставать! — раздалась команда. — В ружьё!

— Ты побереги себя, Грунюшка, побереги! — крикнул на прощанье Егор и побежал догонять своих товарищей.

А Груня, как это и предписывалось, последовала за отрядом. С ней неотлучно подруга Вера и ставший им близким ездовой Тимофеич, который вёл под уздцы лошадь.

Подойдя к горе Караджа, отряд остановился. Дальше двигаться невозможно. Пришлось расчищать заваленную снегом тропу. Не хватало лопат — расчищали руками, утаптывали, ложились на снег и перекатывались по нему с боку на бок.

Так продолжалось три версты. Наконец расчистили тропу. Вновь двинулись в путь, по самому краю пропасти.

— А-а-а-а! — раздался вдруг отчаянный вскрик.

Кричала Груня.

— Что? Что стряслось? — всполошились солдаты.

— Тимофеич! Тимофеич! — в ужасе проговорила Груня. — В пропасть упал. — И со слезами в голосе торопливо рассказывала: — Гляжу: только что был и нет его. На глазах поскользнулся и полетел вниз. Вот здесь, — показывала она рукой на то место, где случилось несчастье. — Прямо на глазах, — повторяла она. — Здесь!

Над пропастью сгрудились солдаты, глядели, рассуждали, как спуститься, поискать ездового.

Вдруг кто-то воскликнул:

— Братцы! Глядите! Вон он лежит! Может, живой?

Заметили ездового и другие солдаты, начали звать его:

— Тимофеич! Откликнись, ты живой?

Снизу послышался стон и слабый возглас:

— Помогите, братцы! Живой!

Пригляделись — лежит на спине, не на глыбах камней, а между небом и землёй, будто на огромных жёстких ладонях. Это деревья откуда-то сбоку протянули над пропастью свои густые ветви и прочно переплелись. На ветви-ладони и свалился Тимофеич.

— Держись, браток, не робей! — подбадривали его сверху. — Сейчас мы тебя вызволим из плена!

В обозе моментально отыскали длинные верёвки, опустили их вниз Тимофеичу. Он тут же обвязался покрепче и вцепился руками в прочную верёвку.

— Давай! Давай! — раздалась команда, и бедолагу ездового подняли наверх.

На площадке вокруг него сбились люди. Слышались радостные возгласы:

— Счастлив же ты, Тимофеич! И в пропасти не пропал! Небось, изрядно перетрухнул?

— А то нет, что ли? — отвечал бледный Тимофеич. — Главное, вишь, детей жалко и жену, сильно б горевали. Спасибо, братцы, — сказал он осипшим от пережитого голосом и поклонился всем до земли.

Он взял терпеливо дожидавшуюся его лошадь под уздцы и повёл её. Надо догонять передовые части, а то и так из-за него люди замешкались, будь она неладна, эта пропасть!

Третий день движется отряд Скобелева. Последний привал в горах, и на рассвете начался спуск в Казанлыкскую долину. Спустились незамеченными, осмотрелись — будто в ловушку попали: перед ними турецкие укрепления, за спиной — отвесные скалы. Предстояла битва насмерть.

Густой туман окутывал долину. Под его прикрытием началось наступление на турецкие редуты. Впереди 63-й пехотный Угличский полк с болгарскими ополченцами и горная батарея из восьми орудий. Полк наступал с распущенными знамёнами. Туман развеялся. Турки сразу заметили русских, открыли по ним сильный артиллерийский и ружейный огонь. В рядах наступавших возникло замешательство. Кто-то побежал назад, кто-то припал к земле, не решаясь поднять головы, кто-то пытался укрыться от огня за деревьями.

— Алла! Алла! — кричали турки.

Русские продолжали лежать под всё усиливающимся огнём, не в силах возобновить атаку. Поражение казалось неминуемым, турки предвкушали лёгкую победу.

— Алла! Алла!

И тогда командир полка Панютин выхватил у знамёнщика боевое знамя и ринулся вперёд.

— За мной, братцы! Смелее! Ура!

Барабанщик Бартелев — о нём потом напишут в книге подвигов — поднялся во весь рост.

— Ребята! — крикнул он. — Мы присягали. Неужто теперь откажемся? Вперёд! Ура!

И забил наступление.

— Ура-а-а! — подхватили дружно солдаты и ополченцы и бросились в атаку. Уже ничто теперь не могло остановить их.

И тут вновь увидела Груня художника Верещагина. Он сидел на своём раскладном табурете и спокойно рисовал под огнём.

Но вот через горы перевалила кавалерия. Началась новая атака Угличского полка. Верещагин не выдержал, вскочил на коня и помчался вместе с кавалеристами туда, где развернулась самая жаркая схватка.

— Аман! Аман! — послышалось вокруг — турки запросили пощады, поднимая руки вверх. И вскоре Вессель-паша выкинул белый флаг.

Крики «ура!» сотрясали Казанлыкскую долину и поднимались к вершинам Балкан. Летели вверх шапки. Ещё одна крупная победа.

Потом через многие годы в честь победы над турками болгары назовут самую высокую точку Шипки именем генерала Столетова. А в честь погибших русских воинов воздвигнут памятник-мавзолей. У подножия памятника встанет бронзовый лев, охраняющий вечный сон тех, кто пал в бою. На каменной стене будет сделана надпись: «Болгарин! Обнажи голову и благоговейно преклони колени на этом священном месте! Здесь русские войска и болгарские ополченцы с неслыханной доблестью отстаивали нашу свободу. Их томила лютая жажда, они коченели от холода среди грозных метелей, их косили пули, шрапнель и гранаты, но своей грудью, беззаветным своим мужеством, пламенным патриотизмом остановили они бешеный напор врага».

Памятнику этому жить вечно.