Сестра моя, жизнь

Дрожат гаражи автобазы,

Нет-нет, как кость, взблеснет костел.

Над парком падают топазы,

Слепых зарниц бурлит котел

В саду — табак, на тротуаре —

Толпа, в толпе — гуденье пчел.

Разрывы туч, обрывки арий,

Недвижный Днепр, ночной Подол.

«Пришел», — летит от вяза к вязу.

И вдруг становится тяжел,

Как бы достигший высшей фазы

Бессонный запах матиол.

«Пришел», — летит от пары к паре,

«Пришел», — стволу лепечет ствол.

Потоп зарниц, гроза в разгаре,

Недвижный Днепр, ночной Подол.

Удар, другой, пассаж, — и сразу

В шаров молочный ореол

Шопена траурная фраза

Вплывает, как больной орел.

Под ним — угар араукарий[88],

Но глух, как будто что обрел,

Обрывы донизу обшаря,

Недвижный Днепр, ночной Подол.

Полет орла как ход рассказа.

В нем все соблазны южных смол

И все молитвы и экстазы

За сильный и за слабый пол.

Полет — сказанье об Икаре.

Но тихо с круч ползет подзол,

И глух, как каторжник на Каре[89],

Недвижный Днепр, ночной Подол.

Вам в дар баллада эта, Гарри.

Воображенья произвол

Не тронул строк о вашем даре:

Я видел все, что в них привел.

Запомню и не разбазарю:

Метель полночных матиол.

Концерт и парк на крутояре.

Недвижный Днепр, ночной Подол.

Красавица моя, вся стать,

Вся суть твоя мне по сердцу,

Вся рвется музыкою стать,

И вся на рифмы просится.

А в рифмах умирает рок,

И правдой входит в наш мирок

Миров разноголосица.

И рифма не вторенье строк,

А гардеробный номерок,

Талон на место у колонн

В загробный гул корней и лон.

И в рифмах дышит та любовь,

Что тут с трудом выносится,

Перед которой хмурят бровь

И морщат переносицу.

И рифма не вторенье строк,

Но вход и пропуск за порог,

Чтоб сдать, как плащ за бляшкою

Болезни тяжесть тяжкую,

Боязнь огласки и греха

За громкой бляшкою стиха.

Красавица моя, вся суть,

Вся стать твоя, красавица,

Спирает грудь и тянет в путь,

И тянет петь и — нравится.

Тебе молился Поликлет[90].

Твои законы изданы.

Твои законы в далях лет.

Ты мне знакома издавна.

Любимая, — молвы слащавой,

Как угля, вездесуща гарь.

А ты — подспудной тайной славы

Засасывающий словарь.

А слава — почвенная тяга.

О, если б я прямей возник!

Но пусть и так, — не как бродяга,

Родным войду в родной язык.

Теперь не сверстники поэтов,

Вся ширь проселков, меж и лех

Рифмует с Лермонтовым лето

И с Пушкиным гусей и снег.

И я б хотел, чтоб после смерти,

Как мы замкнемся и уйдем,

Тесней, чем сердце и предсердье,

Зарифмовали нас вдвоем.

Чтоб мы согласья сочетаньем

Застлали слух кому-нибудь

Всем тем, что сами пьем и тянем

И будем ртами трав тянуть.