Севильский слепец

25

Суббота, 21 апреля 2001 года,

дом Фалькона, улица Байлен, Севилья

Какой ингредиент снотворных таблеток подавляет сновидения? Тот же, от которого сохнет во рту и пухнут мозги? Фалькон лежал в темноте, водя пальцами по напряженному лицу, как боксер, пытающийся оценить серьезность полученных им накануне травм. И что это за черные дыры в памяти? На память пришли слова Алисии, сказанные ему прошлым вечером.

— Невроз подобен черной дыре в космосе. Он причудлив и необъясним. Как происходит такая катастрофа, как гравитационный коллапс[104] звезды? Как может переживание оказаться для человека настолько тягостным, что он отторгает память о нем, сжимает ту часть мозга, в которой оно запечатлено? — сказала она. — Но аналогия этим не исчерпывается, потому что сжавшаяся звезда обладает столь огромной силой притяжения, что постоянно засасывает в свой отрицательный мир новые и новые объекты. Так и невроз поглощает все положительное, что есть в вашей жизни, и заряжает отрицательной энергией. Вы описали мне два важных для вас романа, — с вашей первой возлюбленной Исабель Аламо и вашей бывшей женой Инес. Оба романа были страстными, взаимными, но они не смогли противостоять силе притяжения находящейся внутри вас черной дыры.

— С Инес нас связывал только секс. Теперь я это понимаю, — сказал он.

— Неужели? — спросила Алисия. — А не кажется ли вам, что именно вы хотели поддерживать отношения на таком уровне? Секс примитивен. А любовь сложна.

— Я знаю, что это был секс. Поэтому-то я и страдаю от этой нелогичной ревности.

— Сексуальное пресыщение всегда неизбежно.

— Вот именно, — уверенно заявил он. — Пресыщение наступило, и ничего не осталось.

— Если не считать того, что вы по-прежнему очарованы ею и по-прежнему хотите ее. Какая-то ваша часть не порвала с ней… И это одна из причин, почему вы не можете говорить о ней с судебным следователем.

Коловорот мыслей изматывал его. Чтобы не думать, он встал с постели. Дневник отца с громким стуком упал на пол, напомнив прочитанное прошлой ночью. Хавьера переполнили жалость и гадливость. Он был потрясен слабостью отца, этой прежде неизвестной ему отвратительной чертой отцовской личности. Какой же силой, какой пылкой душой обладала его мать, чтобы поверить в этого подлеца, и какую сомнительную награду она обрела в лице похотливого мужа-бисексуала. В нем уживались хрупкий-хрупкий гений и человек с врожденной склонностью к никчемности.

Он облачился в спортивный костюм и спустился вниз. Телефон подмигивал ему. Он решил прослушать единственное оставленное для него сообщение, думая: никто мне домой не звонит, все только на работу. В комнату ворвался голос Пако, сообщавший ему, что матадор Педрито де Португаль вывихнул колено на тренировке и теперь в понедельник, в тот самый день, для которого он привезет быков, один бой свободен. Пако был уверен, что у Пепе есть надежда выступить.

Фалькон выбежал к реке и затрусил вдоль ее темной кромки к Золотой Башне. Какой-то встречный бегун приветственно кивнул ему, а еще один небрежно отсалютовал. Он успел уже стать тут своим, с тех пор как покончил с безумным кручением педалей на месте. В нем открылись какие-то странные шлюзы. Он ни словом не обмолвился Алисии о своих нелепых слезах, вызванных лицезрением на экране Рамона и Кармен. Откуда взялась эта сентиментальность? В его работе ей не было места. Эта мысль буквально пригвоздила Фалькона к месту. Его грудь ходила ходуном. Он бессознательно развил бешеную скорость, пытаясь убежать от мучительных догадок. Не по этой ли причине он пошел работать в полицию? Не испытывал ли он потребность бесстрастно созерцать ужасные жизненные катаклизмы? Не было ли это прозрением? Он потрусил обратно к дому, купил по дороге «АБС» и нашел в ней извещение о похоронах Сальгадо.

К тому времени, как он разделся, чтобы принять душ, весь положительный эффект пробежки улетучился. По спине поползли нервные мурашки, а в животе разверзлась пустота, обладавшая ужасающим сходством с черной дырой Алисии. В нее, казалось, затягивало все его позитивные идеи, и Фалькон страшно перепугался, что она может поглотить все, включая его здравый рассудок. Он принял орфидал.

Фалькон позвонил брату до того, как тот отправился на пастбище за быками для корриды, которая должна была начаться в понедельник.

— Как твоя нога? — спросил Фалькон.

— В порядке, — ответил Пако. — Есть какие-нибудь новости?

— Пока нет.

— Слушай, еще одно дело, — продолжил Пако. — В воскресенье нас будет восемь человек.

Молчание.

— Ты что, забыл, что ли?

— У меня работы по горло, — заговорил Фалькон. — Ты помнишь Рамона Сальгадо, папиного агента? Его убили вчера утром… У меня это и два других убийства, так что я не…

— Кто-то убил Рамона Сальгадо? — переспросил Пако.

— Именно так. Сегодня днем его хоронят.

— Представить себе не могу, зачем кому-то понадобилось утруждать себя.

— Значит, понадобилось.

— Ладно… в воскресенье мы будем ввосьмером.

— Напомни мне, пожалуйста, о чем речь.

— Мы собираемся приехать к тебе к воскресному обеду, останемся ночевать, на следующий день позавтракаем у реки, потом бой быков, а за ним ужин где-нибудь в городе. А во вторник утром мы вернемся сюда.

— Я забыл.

— Позвони-ка лучше Энкарнасьон.

Дав отбой, Фалькон набрал номер Энкарнасьон, которая сказала, что приготовит комнаты, а воскресным обедом займется вместо нее ее племянница. Она велела ему оставить деньги, чтобы можно было сегодня же закупить все необходимые продукты. Фалькон сходил к банкомату на улице Альфонсо XII и снял со счета 30 ООО песет. Когда в девять часов он вернулся домой, звонил телефон. Это был Пепе Леаль, сообщивший, что ему отдали место Педрито де Португаля. Фалькон предложил ему переночевать у него, но Пепе предпочел остаться со своей квадрильей в отеле «Колумб».

— Я забегу в воскресенье вечером, — сказал он. — Мы сможем поговорить. Вы подготовите меня к понедельнику, нервы успокоите.

Фалькон рассказал ему о знаменитом retinto, которого Пако готовил к корриде, и уловил волнение юноши, для которого все так удачно складывалось.

В 9.30 утра Фалькон позвонил Фелипе, чтобы узнать, обнаружил ли он что-нибудь. Никаких отпечатков в доме Сальгадо не оказалось. Теперь они разбирались с пробами крови, но все проверенные к настоящему моменту образцы принадлежали Сальгадо. Фалькон позвонил судмедэксперту. Тот еще не составил отчет, потому что ожидал из лаборатории результатов анализа крови.

— Осматривая труп в морге, я заметил три синяка вокруг правого глаза убитого, — начал рассказывать врач. — Все прочие травмы у него на затылке и в районе виска. Причем эти три повреждения имеют особый характер. Они нанесены не твердым и острым, а тупым и сравнительно мягким орудием, скорее всего — кулаком. Убийца трижды ударил его по лицу, и я задался вопросом: зачем? Судя по расположению синяков, убийца бил его левой рукой, но я знаю, что он правша.

— Откуда?

— Если вы вознамеритесь удалить веки у того, кто уже привязан к стулу, вы встанете позади него и запрокинете его голову назад. Оба надреза скальпелем были сделаны слева направо.

— Так почему же, по-вашему, он бил левой рукой?

— Потому что не мог пустить в ход правую.

— Что же ему помешало?

— Она была стиснута зубами жертвы. Старик его укусил.

— Вы можете это доказать?

— Усыпив пострадавшего хлороформом, убийца вытащил у него изо рта носки, чтобы он, находясь без сознания, не задохнулся. Когда прооперированный начал приходить в себя, убийца снова затолкал носки ему в рот, но либо немного замешкался, либо сжатие зубов было рефлекторным.

— Но как вам удалось это узнать?

— Я обнаружил у убитого во рту и на носках не принадлежащую ему кровь. У него кровь нулевой группы, а эта — группы АВ. Я уже распорядился провести анализ ДНК.

Фалькон повесил трубку, и тут зазвонил его мобильник. Это был Фелипе, подтвердивший, что одна из капель крови имела группу АВ. Эта капля находилась между дверью и стулом на расстоянии одного метра двадцати сантиметров от его передней ножки.

Пока Фалькон разговаривал, начал трезвонить стационарный телефон. На этот раз звонила Консуэло Хименес.

— Откуда вы узнали этот номер?

— Я позвонила в полицейское управление, и там мне сказали, что вы еще не приходили.

— Они не дают мой домашний номер, к тому же у вас есть номер моего мобильника.

— Мне этот номер известен давным-давно. Район посвятил меня в сию великую тайну, — сказала она. — Когда-то мы с вашим отцом изредка разговаривали по телефону.

— Вы что-нибудь узнали относительно сеньора Карвахаля?

— Я прочла в газете, что Рамон Сальгадо был убит тем же самым человеком, что и мой муж. Вы не сказали мне, что у Рауля отрезали веки.

— Газеты гоняются за сенсациями, — ответил он, закрывая тему.

— Мы с Районом были добрыми друзьями, — проговорила она.

— Видимо, не такими уж добрыми, раз вы при нашем первом разговоре даже не сумели припомнить его имя.

— Тогда я была шокирована проникновением убийцы в наш интимный мир и просто пыталась защититься от проникновения в него следователя… вот и все.

— А вам не приходит в голову, что сокрытие вами дружбы с Сальгадо могло стоить ему жизни? — Фалькон намеренно передергивал, пытаясь сыграть на ее чувствах.

— Он мне сообщил, что собирается встретиться с вами.

— Когда?

— После убийства Рауля мы разговаривали каждый день, — сказала она. — Разве ваши люди не изучили список телефонных звонков?

— Я еще не заглянул в отчет.

— Рамон был очень отзывчивым человеком и к тому же порядочным.

— Когда, по его словам, мы собирались встретиться?

— Вчера, за обедом.

— Он говорил, что собирается обсуждать со мной?

— Нет.

— А он случайно не намекнул, что это имеет какое-то отношение к вам?

— С какой стати?

— Он говорил вам о нашей маленькой сделке?

— Нет.

— Он собирался предоставить мне информацию, которая вывела бы меня на врагов Рауля, в обмен на разрешение провести день в мастерской моего отца, — объяснил Фалькон. — Вы не знаете, зачем ему это понадобилось? То есть зачем ему понадобилось проводить день в мастерской отца? Он утверждал, что интерес у него совсем не коммерческий.

— Он был предан вашему отцу, — заметила она. — Всей своей жизнью и успехом Рамон был обязан гению Франсиско Фалькона.

— Так что же, он хотел пообщаться с духом моего отца?

— Вам не идет цинизм, дон Хавьер.

— Насколько хорошо вы знали Рамона… и как давно?

— Около двадцати лет.

— Вам известно, что он был женат? Молчание.

— Что его жена умерла при родах? Снова молчание.

— Вы в курсе его… — Фалькон осекся. Им вдруг овладела апатия. Пиджак непомерной тяжестью давил на плечи.

— Чего «его»? — поторопила она.

— Расскажите мне, что вы знали о Рамоне Сальгадо, — попросил Фалькон. — Он присутствовал в моей жизни, сколько я себя помню. Я даже фигурировал в фильме убийцы под названием «La Familia Salgado». Но, оказывается, я видел лишь скучную внешнюю сторону его существования.

— Не могу поверить, что он не сказал бы мне, что был женат, — произнесла она. — Мы говорили обо всем.

— Быть может, все-таки не совсем обо всем, — предположил Фалькон.

— Ну, например, он признался мне, что убил человека.

— Рамон Сальгадо кого-то убил?! — воскликнул Фалькон.

— Он сказал, что это была случайность… ужасная случайность, но он кого-то убил, и это лежало на его душе страшным бременем.

— Почему он вдруг решил излиться вам?

— Потому что я излилась ему. Я была тогда в депрессии после второго аборта и разрыва с сыном герцога, напилась и рассказала ему о другом аборте, о том, как заработала те деньги, и… знаете, у нас вышел по-настоящему задушевный разговор.

— Да, для таких излияний нужен особый настрой.

— Мы оба были одинокими, разочарованными людьми и открылись друг другу в кафе на Гран-Виа за стаканом бренди.

— И когда именно произошло убийство?

— В начале шестидесятых в Танжере. Он кого-то толкнул во время пьяного спора. Парень упал, неудачно ударился и умер. Все удалось скрыть. Он заплатил какую-то сумму и покинул страну.

— Вам не кажется, что он мог солгать?

— Зачем бы ему понадобилось возводить на себя такую напраслину?

— Затем, например, чтобы ваши беды показались вам пустяком. К тому же это придает Рамону загадочность… нечто такое, чего он был напрочь лишен.

— Мой единственный ответ: вы не слышали, как он говорил. Вы не видели, чего ему это стоило.

— Ладно, — согласился Фалькон. — Все так. Дело было сорок лет назад…

— Именно в то время, в которое вас завело расследование убийства Рауля, — напомнила она. — Вы тогда сказали, что вам необходима вся предыстория. Вот и еще одна деталь этой предыстории.

— Теперь моему начальству и мне нужны свежайшие факты, — ответил Фалькон. — Я ведь даже не могу доказать, что ваш муж и Рамон пересекались в Танжере. Нет никакой ниточки.

— Мой муж представил Рамона вашему отцу. Рауль дал ему рекомендательное письмо, с которым он и прибыл в Танжер.

— Что произошло между Раулем и моим отцом? — спросил Фалькон, не устояв перед искушением на мгновение уклониться от темы. — Насколько мне известно, с момента переезда в Севилью они ни разу не виделись.

— Не знаю. Он никогда не говорил об этом, а когда я спрашивала, делал вид, будто не слышит.

— Ясно, — сказал Фалькон. — Расскажите мне о нынешних отношениях между Районом и вашим мужем.

— Какие отношения вы имеете в виду?

— Ведь это Рамон познакомил вас с Раулем, не правда ли?

— А-а, так для вас события двенадцатилетней давности — свежайшие факты, — съязвила она. — С чего же начать?

— Как насчет «Экспо — девяносто два»? Те имена, которые я вам называл, были связаны…

— Ну-у, это было всего девять лет назад. Вы становитесь современным человеком, старший инспектор.

— Как вы думаете, если бы вас в детстве изнасиловали, как долго вы носили бы в себе обиду и боль?

Ответом было безмолвие, такое глубокое и настолько затянувшееся, что Фалькон окликнул собеседницу, чтобы удостовериться, что она все еще находится на другом конце провода.

— Что за имена и при чем тут совращение детей? — спросила она теперь уже раздраженно.

— Это часть полицейского расследования, которая должна оставаться тайной, — спокойно произнес он. — Но одно имя вы знаете… Эдуардо Карвахаль.

— Если вы скажете, что либо мой муж, либо Рамон имели какое-то отношение к педофилам, вам придется ответить передо мной и моими адвокатами.

— Продолжайте читать газеты, — парировал он, и она шваркнула телефонную трубку.

Через считанные секунды зазвонил мобильник. Фалькону никак не удавалось отойти от телефона после того, как он прогулялся к банкомату. На нем просто свет клином сошелся.

— Где вы находитесь? — спросил комиссар Лобо.

— Мне пока не удалось выбраться из дома, — ответил Фалькон. — Я только и делаю, что отвечаю на звонки.

— Ладно, — бросил Лобо. — Я буду в кафе внутри «Пласа-де-Армас», в ближайшем к проспекту Кристо-де-ла-Экспирасьон. Через пятнадцать минут.

Лобо никогда прежде не встречался с ним вне управления, да еще в таком месте. Это могло означать только одно: предмет предстоящей беседы был слишком щекотливым для всеслышащих бетонных стен полицейского управления.

Едва Фалькон ступил во внутренний дворик, как снова зазвонил стационарный телефон, и ему пришлось вернуться. Он рывком снял трубку и прижал к уху. Тишина.

— Diga.

— Что вы теперь думаете о Районе Сальгадо, Tio[105] Хавьер?

— Привет, Серхио. — Выброс адреналина помешал ему придумать что-нибудь похлеще.

— Не называйте, меня так.

— Тогда и ты не называй меня дядей, — произнес Хавьер.

— Вы не ответили на мой вопрос о коллекции картинок Иеронима Босха, принадлежавшей вашему старинному приятелю… отличный тайничок, не правда ли?

— Картинки действительно непристойные, но у нас в стране существуют законы, предусматривающие суровое наказание для растлителей детей. Тебе не следовало самому…

— Я вижу, что у вас сейчас на уме, старший инспектор. Пристрастие Рауля к маленьким девочкам и Рамона к насилуемым мальчикам… очень интересно.

— А еще Эдуардо Карвахаль.

Молчание.

— Кончай убивать, Серхио, — рявкнул Фалькон. — Завязывай!

— Я никого и не убивал. Это не потребовалось.

— Как твой большой палец? — поинтересовался Фалькон, и телефон вырубился.

Фалькон прижал трубку ко лбу. Он его упустил. Все нужные слова пришли ему в голову с секундным опозданием. Он швырнул трубку на рычаг и отправился на встречу с Лобо.

Идя по улице Педро-дель-Торо, Фалькон размышлял о качестве молчания, наступившего после того, как он назвал Эдуардо Карвахаля. Это было молчание человека, никогда прежде не слыхавшего это имя. Значит, опять тупик.

Коммерческий центр «Пласа-де-Армас» был когда-то главным вокзалом Севильи, который теперь превратился в прибежище бездельников, которые бродили по расположенным там магазинам, кафе и фаст-фудам. Лобо сидел в одиночестве за столиком у старого входа. Перед ним стояли две чашки кофе. Он был одет в теплое, не по погоде, пальто.

— У вас усталый вид, старший инспектор, — сказал Лобо.

— Я только что разговаривал с нашим убийцей.

— Он все так же доволен собой?

— После всех утренних звонков я оказался не готов к разговору, — признался Фалькон. — Он сбил меня с толку, назвав «дядей», и я даже не сообразил спросить у него, как он узнал мой номер.

— Какой номер?

— Старый телефонный номер отца… он никогда его никому не давал.

— Может быть, он нашел его в доме Рамона Сальгадо?

— Возможно.

Фалькон коротко рассказал Лобо о телефонных звонках. Тот постукивал пальцами по краю стола.

— Похоже, его озадачило сделанное вами сопоставление, — заявил Лобо.

— Надо признаться, меня это немножко расстроило.

— Да и сеньора Хименес ничего не сообщила о Карвахале, а только пришла в ярость при намеке на причастность ее мужа к насилию над детьми, — продолжил Лобо. — Что вы теперь собираетесь делать, старший инспектор?

— Думаю отослать компьютер в полицию нравов. Я все еще надеюсь, что собранные в нем фотографии приведут нас к Карвахалю.

— Причина, по которой мы встречаемся здесь, возможно, имеет к этому некоторое отношение, — сказал Лобо. — Название «МКА Консульторес» дошло до меня из другого источника. Произошла утечка информации. Вы с кем-нибудь говорили о своем открытии?

— В одной из бесед с сеньорой Хименес я назвал фамилии некоторых директоров, но не саму фирму, — ответил Фалькон. — А когда я увидел фотогалерею Рамона Сальгадо, то решил обсудить свою новую версию с судебным следователем Кальдероном, и мне, естественно, пришлось упомянуть «МКА».

— Значит, это он слил информацию, — заявил Лобо. — Именно так она и попала к комиссару Леону, что весьма интересно.

— Неужели судебный следователь Кальдерон мог сказать доктору Спиноле или главному прокурору Бельидо?

— А как, по-вашему, судебный следователь Кальдерон мог получить такую должность в неполные тридцать шесть? — ответил вопросом на вопрос Лобо.

— Он производит впечатление очень способного человека.

— Так оно и есть, но к тому же его отец женат на младшей сестре доктора Спинолы. Они — одна семья.

— А как сведения об «МКА» просочились к вам? — поинтересовался Фалькон.

— Все мы держимся на наших секретаршах, — ответил Лобо.

— И как это повлияет на мое расследование?

— Любое развитие событий выявит степень виновности, — сказал Лобо.