Шах и мат

Глава XV. Отец и сын

Пригревшись, сэр Реджинальд Арден задремал над своим «Ревю де Дё Монд»[30], который удерживал между большим и указательным пальцами; журнал захлопнулся у него на коленях. Очнулся сэр Реджинальд, когда услышал голос Крозера; он поднял взгляд и даже как будто не сразу поверил собственным глазам, когда они различили в дверном проеме фигуру, которую сэр Реджинальд не видел целых два года.

Примерно одно мгновение пожилой баронет задавался вопросом, а не сон ли ему снится и что на самом деле есть этот безупречный овал лица, эти большие ласковые глаза, этот дивно очерченный рот с темно-каштановыми усиками – нежнейшими, положительно шелковыми, будто бы не ведавшими, что такое бритва, – бесплотный ли это портрет, который взялся из ниоткуда, или его единственный сын во плоти? Вот почему взор баронета выражал недоумение и удивление.

– Мне следовало явиться раньше, сэр, но ваше письмо я получил всего час назад, – произнес Ричард Арден.

– Боже! Дик? Ты все-таки приехал! А я думал, ты мне снишься. Дай руку. Надеюсь, Дик, сегодня мы покончим с нашей прискорбной ссорой. Интересы отца и сына – я говорю о серьезных интересах – не должны разниться, Дик.

Сэр Реджинальд Арден простер костлявую руку и улыбнулся сыну, приглашая его войти, однако при этом как бы и сдерживая, а молодой человек, сколь ни был ловок и развязен, пожал эту руку с явным смущением.

– Выпьешь чего-нибудь, Дик?

– Нет, сэр, благодарю.

Сэр Реджинальд украдкой пытался прочесть мысли Ричарда, поэтому начал издалека:

– У меня для тебя новость, Дик; это касается Элис. Ну что, подождать, пока ты сам догадаешься, в чем тут дело?

– Я самый недогадливый человек на свете; прошу вас, сэр, не томите меня.

– Там, на бюро, я оставил письмо от Уиндерброука; не сочти за труд, возьми его и положи на этот стол. Кстати, ты знаком с Уиндерброуком?

– Да, но не коротко.

– Так вот, он пишет… письмо доставили всего час назад… короче, он хочет жениться на твоей сестре, если она не против. Он просит моего согласия и приводит перечень плюсов, которые я получу. Недурной такой перечень, я бы сказал, Уиндерброук очень щедр. Погоди-ка. А, вот. Прочти сам, Дик.

По мере того как Ричард читал, глаза его округлялись, а дыхание становилось все прерывистее. Баронет следил за ним неотрывно.

– Итак, Ричард, что ты думаешь?

– Что тут думать! Это великолепно. Условия самые выгодные. Остается надеяться, что Элис не сглупит.

– Этого не будет – я прослежу, – заверил старик, косясь на письмо.

– По моему разумению, сэр, неплохо было бы подготовить Элис. Я взял бы это на себя и привлек бы леди Мэй. Я предлагаю данный шаг, зная, что моя сестра лелеет романтические мечты. Если к такой пылкой девице, как Элис, сразу применить родительскую власть, это едва ли принесет плоды.

– Я подумаю об этом; утро вечера мудренее. Тем более Элис приедет сюда только завтра к ужину. Она ведь ни к кому не питает особой симпатии, а, Дик?

– Нет, насколько мне известно.

– Сам увидишь: дело сладится. Да, сладится. Непременно, – заверил сэр Реджинальд.

Повисло молчание. Сэр Реджинальд обмозговывал другие свои не терпящие отлагательств дела. Заговорив, он опять стал подбираться к теме окольными путями.

– Что нынче в опере дают? Которую из танцовщиц считают лучшей? – поинтересовался старик, и глаза его плотоядно блеснули. – Я шесть с лишним лет в балете не бывал. А почему? Не мне тебе рассказывать, Дик. Сам знаешь, какую жалкую жизнь я веду. Бог мой! За мной следят; ко мне приставлены толпы шпиков! Не будь эти убогие столы да стулья собственностью моего брата Дэвида, их уже нынче описали бы и вывезли. Клянусь, что Крейвен, мой поверенный, отправил шерифу два уведомления, чтобы мебель твоего дяди не смели продавать за мои долги. Если бы не Крейвен, здесь бы и табуретки не осталось. А я – о небо! – сошел с поезда раньше времени, страшась ареста, и оставшийся путь домой – если эти руины можно назвать домом – проделал в почтовой карете, за исключением нескольких последних миль. Я не рискнул сообщить Крейтону о своем возвращении. Из Твайфорда, где я… где мне вздумалось провести прошлую ночь, я написал только к тебе одному. Я тешусь надеждой, что все уверены, будто я до сих пор во Франции. Да, таково положение вещей!

– Мысль о ваших страданиях, сэр, глубоко печалит меня.

– Я в этом не сомневаюсь и не сомневался, Дик, – с энтузиазмом подхватил сэр Реджинальд. – Жизнь моя – истинный ад. Во всей Англии мне голову негде приклонить. Я непрестанно терплю худшие из унижений и мучаюсь, как не мучается в преисподней и самый отпетый грешник. Я знаю, что ты сочувствуешь мне. Ты не можешь спокойно смотреть, как твоего отца превращают в парию, как он, несчастная жертва афер, вынужден скитаться, всем чужой и чуждый. И вот что я скажу тебе прямо сейчас, Дик, ибо за тем я тебя и позвал: ни один сын, у которого есть хоть капля сострадания, хоть крупица совести, хоть песчинка благородства, не станет терпеть подобного, когда единым росчерком пера может прекратить отцовские мытарства и возвратить своего несчастного родителя к жизни и свободе от унижений! Итак, Ричард, тебе все известно. Я ничего не скрыл от тебя, и я уверен – нет, Дик, я знаю, знаю, – что ты не будешь наблюдать за медленной смертью своего отца, что поставишь подпись, которая освободит его. Ради бога, мой мальчик, говори! Неужели у тебя нет сердца и ты откажешь своему измученному отцу? Или ты хочешь, чтобы я встал перед тобой на колени? Я люблю тебя, Дик, хоть ты в это и не веришь. И я встану, встану на колени; вот я уже встаю!

Руки сэра Реджинальда были сцеплены; он дернулся в кресле. Его большие выпуклые глаза уставились на Ричарда. В них было изрядно пыла, это правда; но присутствовала и темная низменная подозрительность.

– Святые небеса! Не двигайтесь, сэр, заклинаю вас! Если сделаете это, я немедленно уйду, – выкрикнул сконфуженный, почти паникующий Ричард. – Я должен вам признаться… Сэр, это очень неприятно, но мне ничего другого не оставалось. Мною двигала необходимость… Если раньше я бы согласился, теперь это не в моей власти. Назад пути нет.

– Ты продался этим евреям! – завопил старик, вскакивая на ноги. – Ты позволил втянуть себя в махинации с моим поместьем, обязался вернуть долги по получении наследства! Смерти моей ждешь?!

Ричард Арден потупил взор. Сэр Реджинальд сделался настолько бел лицом, насколько позволяла пергаментная желтизна его кожи; в выпуклых глазах горело пламя. Казалось, старик сейчас схватит кочергу и размозжит голову родному сыну.

– А что мне было делать, сэр? Я не имел иных средств к существованию. От дома вы мне отказали; денег лишили.

– Это ложь! – взревел сэр Реджинальд и с грохотом обрушил на стол свой трясущийся кулак. – Мать завещала тебе полторы сотни годового дохода.

– Этой суммы джентльмену недостаточно, сэр. Я был вынужден поступить так, как поступил. Вы не оставили мне выбора, сэр.

– Нет, сэр, погодите! Вам не удастся все свалить на меня, сэр. Вы могли, сын мой, проявить покорность; о да, могли, но не пожелали! А ведь я был готов к примирению в любое время; я только этого и ждал. Вам оставалось прийти с повинной, и я распахнул бы для вас объятия – и вам это слишком хорошо известно, сын мой! Мы объединили бы наши доли от доходов поместий, я сделал бы все для вашего счастья – вы это знаете. Но вы предприняли иной шаг, и вот теперь ничего не поправишь. Вы на это пошли, вы уничтожили меня, и я буду молить Господа, чтобы то же самое Он сотворил с моим сыном!

Дрожа всем телом, старик нашарил левой рукой колокольчик и отчаянно зазвонил. На Ричарда он косился поверх плеча, и взгляд был исполнен ярости, почти неистов.

– Уведи его! – взвизгнул сэр Реджинальд, когда явился Крозер, и даже ногой топнул. – Возьми за шиворот и вытолкай вон! И дверь за ним закрой, и на замок ее запри, а если он дерзнет прийти снова, захлопни дверь у него перед носом. У меня больше нет сына!

Ричард Арден уже и сам выскочил из комнаты, так что последняя фраза не достигла его сознания. Однако, идя коридором, он слышал выкрики; голос сэра Реджинальда звенел в его ушах, когда он закрывал за собой парадную дверь, когда сбегал с крыльца, когда запрыгивал в кэб. Крозер придержал для него дверцу кэба, пробормотал пожелание доброй ночи и еще долго следил со ступеней, как удаляется, теряясь в сумраке, наемный экипаж. Вот тени поглотили его; тогда Крозер тяжко вздохнул. Семья распалась; горе-то какое! Крозер был преданным слугой, без этого нынешнего лоска; жил при Арденах с детских лет (он родился в их северном поместье). Водись у баронета деньги, он нанял бы в лакеи кого-нибудь пофасонистее.

«Старый хозяин долго не протянет, – рассуждал Крозер, прислушиваясь к стуку колес, напрягая зрение. – Чего он еще не развалил, то мастер Ричард в свой черед развалит. Тут Арденам и славу поют. Сэр Реджинальд разорился, мастера Гарри убили, мастер Дэвид в коммерсанты подался! Проклятье на доме лежит, вот оно что!»

Проходя мимо хозяйских покоев, Крозер слышал, как сэр Реджинальд в нервном возбуждении меряет шагами гостиную. Миссис Танси, к которой Крозер направлялся, была одна; вся дрожа, она стояла под дверью своей комнаты. Перед ее мутными от старости глазами разворачивалась ужасная сцена, столь часто ее посещавшая: увитая плющом сторожка у ворот Мортлейк-Холла, ледяная луна глядит сквозь голые ветви, мышастая лошадь завалилась на бок, опрокинув двуколку, а над Генри Арденом, беспечным и веселым братом баронета, нависли двое злодеев – один опустошает карманы, другой умерщвляет беднягу.

– Господи, мистер Крозер! Кто это так рассердил сэра Реджинальда? – выдохнула старушка, сухонькой левой рукой вцепляясь в запястье лакею. – Не иначе, мастер Дик? Я думала, ему сюда путь заказан. Они с отцом вечно ссорятся. Ой, лихо мне, мистер Крозер!

– Присядьте, миссис Танси, мэм. Вам бы не повредил глоточек горячительного. Почему это вы такая всполошенная?

– Потому, мистер Крозер, что сэр Реджинальд разбушевался, а у него в этакие минуты в горле ровно что скрежещет. Вот так же оно скрежетало у мастера Гарри, когда он последний-то свой хрип испускал, под кинжалом-то разбойничьим! Вовек мне того не забыть!

Миссис Танси надавила пальцами на закрытые глаза и стала мерно качать головой.

– Дело давнее, и беды не поправишь. Незачем нам с вами убиваться, миссис Танси, когда уж тридцать лет минуло.

– Двадцать два года исполнится аккурат в день Логденских скачек[31]. Уж мне ли не помнить!

Она снова закрыла глаза и взялась рассуждать:

– Разошлись бы они тихо-мирно. Ведь ежели отец с сыном друг другу в лицо не взглянут без того, чтоб не повздорить, им самое лучшее – друг от дружки отвернуться на всю жизнь. Так нет же: они под одной крышей сойтись норовят. А мир-то – он широк!

– Ваша правда, ничего хорошего из этих встреч да споров не выходит; мастер Дик все одно поместья не получит, – заметил мистер Крозер.

– Новый позор на его голову! – изрекла миссис Танси. – Мастер Дик сердце отцовское терзает. Сдается мне, – продолжала она уже другим тоном, – даже когда бедного мастера Гарри убили, и то сэр Реджинальд так не сокрушался, как из-за ссоры с мастером Диком. Один только мастер Дэвид – из всего семейства – со смертью брата не смирился. Вот кто, покуда жив, не успокоится.

– А мог бы и крест поставить на этом деле, все одно ведь убивца не найдет, – сказал Крозер. – Давайте-ка, миссис Танси, я вам стаканчик горяченького приготовлю, а? Вон вы какая бледная.

Миссис Танси согласилась, и дальше разговор пошел более приятный, а там и ночь сомкнула крыла над Мортлейк-Холлом со всеми его страстями и печалями.