Шах и мат

Глава XVI. Полуночная встреча

Минуло два дня. А теперь пусть читатель вообразит себя глухой ночью посреди вересковой пустоши, местами схожей с морем, зыби коего застыли в момент колебаний. Пустошь темна; до самого горизонта ничто не вторгается в этот мрак. Там и сям щетинятся кустики дрока, словно некое чудовище бодает изнутри кору земную. И, если кому вздумается разглядеть на этой плоскости какой-нибудь предмет или прикинуть, велика ли она в акрах, зоркость и глазомер непременно подведут любопытствующего. Но вот два дерева; растут они неподалеку друг от друга. Одно покрыто густой листвой – это черный вяз. Он сохраняет неподвижность поистине похоронную, его гигантская крона не пропускает звездный свет. Шагах в пятидесяти от вяза стоит ель; она усохла и лишилась половины своей коры, одна ее голая ветка вытянута влево, так что силуэтом ель очень напоминает виселицу. Чуть поодаль наклонно лежит плоский валун, утопая в папоротниках и травах. Еще одна ель находится несколько дальше; она не такая высокая, как ее соседи, которые при свете дня служат ориентирами там, где даже дорога не проторена. Даром что небо усыпано звездами, деталей этого безлюдного ландшафта не разглядеть, ибо ошметки черного тумана слились над землею и образовали широкое море с неясными границами, и подступает оно к самому горизонту. И надо всем этим – тоскливое завыванье ветра. Сколько ни напрягай глаза, не получится дать определение объектам, которые то и дело рисует фантазия, между тем как слух ежесекундно тщится отделить реальные звуки от причудившихся – они слились все вместе вдалеке, и расстояние до этого сгустка тоже никак не выходит прикинуть более-менее верно.

И вот, если вы представили эту картину, а также сверхъестественные сущности, которые в подобных ситуациях воображение коварно подсовывает даже самым здравомыслящим из людей, то вам понятны будут ощущения долговязого мужчины, что растянулся под усохшей елью, прямо на ее корнях, подпер подбородок кулаками и вглядывается во тьму. Он недавно курил, но сейчас его трубка пуста, и заняться ему нечем, кроме как мысленно рисовать образы на темном фоне, слушать отдаленные стоны и шелест ветра да улавливать в них порой некий зов, а то и стук лошадиных копыт. Ночь промозглая, и долговязый человек то и дело вздрагивает, встает и принимается ходить взад-вперед под своей елью и притопывать, чтобы кровь живее струилась в его ступнях и голенях. Проделав эти упражнения, он снова ложится на землю ничком, подпирая подбородок. Возможно, он думает, что так вернее услышит отдаленные звуки. Его терпение на пределе – и тому есть причина.

Начинается восход луны; яростный алый луч пробивает пелену над горизонтом. Почти у самого края земли (ничего, впрочем, не освещая) возникает багровая полоса. Но даже и она несет нечто похожее на отраду – так в угольной черноте каморки поднимает дух ее обитателя пара тлеющих угольков. Долговязому чудится конская поступь; здесь, на этой равнине, в мертвой тишине, слышать можно на многие мили. Человек навостряет уши, приподнимается, приоткрыв рот. Нет, ничего. Однако едва он вновь ложится, земля – сей звуковой отражатель – вновь приносит ему звуки конских копыт. Так и есть: по равнине легким галопом скачет конь. Теперь человек гадает только о том, к нему или от него направлен бег коня, ибо звуки иногда смолкают. Но они возобновляются, и скоро уже ясно: конь приближается. Вдруг, словно огромный раскаленный медный котел, над лентами облаков всплывает луна, вынуждая предметы обнажить свою суть. Усохшая ель, которая одинокому созерцателю могла показаться полисменом-призраком, простершим руку с дубинкой, готовым пуститься в погоню, теперь явила и другие свои, не такие крупные ветки и уже выглядит почти как обыкновенное дерево. Расстояние можно измерить, хоть и не точно, а на глазок; холмики и гребни тронуты красноватым светом и отбрасывают пусть нечеткие, но глубокие тени.

И теперь, при свете, явственно стали видны и конь, скачущий галопом, и всадник. Они приближаются – поэтому Пол Дэвис поднялся в полный рост и занял позицию в нескольких шагах от усохшей ели. В лунных лучах всадник выглядит как разбойник – один из тех, из-за кого пустошь много лет назад имела дурную славу. На этом человеке фетровая шляпа с низкой тульей, короткий сюртук с пелериной и кожаные гамаши, которые издали кажутся голенищами сапог; в целом его силуэт на фоне лунного диска весьма колоритен. Резким движением жутковатый всадник остановил коня прямо перед носом того, кто был так истомлен ожиданием.

– Что ты здесь делаешь? – бросил он грубо.

– Считаю звезды, – последовал ответ.

То были пароль и отзыв; после соблюдения сих мер предосторожности всадник произнес:

– Полагаю, Пол Дэвис, ты здесь один.

– Никогошеньки, кроме нас с тобой, – заверил Дэвис.

– У тебя в запасе дюжина уловок, Пол; ты умеешь засаду устроить, поднаторел на таких трюках. Эта твоя елка – ничего, не подозрительная; но вон у того вяза крона что-то уж слишком кучерявая.

– Я тут ни при чем, – несколько мрачно отозвался Пол.

– Еще бы. Физиономия у тебя не из тех, от которых деревья листвой покрываются и розаны расцветают; да на тебя глядя, даже редька в рост не пойдет, скорее уж засохнет на корню, вот как эта ель.

– Допустим; дальше что? – процедил бывший сыщик.

– А то, что в этакой кроне птичка вполне могла гнездо свить. Короче: я тут беседу с тобой не поведу. Давай топай за мной.

Говоря так, зловещий всадник, чья длинная рыжая борода развевалась на ветру, поворотил коня и направил его к одинокой дальней ели, которая до восхода луны казалась Полу Дэвису призрачным полисменом.

– Будь по-твоему, – бросил Дэвис. – А вообще и не стоило, пожалуй, ради тебя сюда тащиться.

– Ворчишь? – хмыкнул всадник.

– Ты бы так закоченел, как я, тогда бы и сам ворчал, – огрызнулся Дэвис. – У меня зуб на зуб не попадает.

– Да неужто?

– Тут холодно, как в карцере.

– Что ж ты с собой горючего не прихватил? – удивился всадник, разумея бренди.

– Я выкурил две трубки.

– Кто бы мог подумать, что среди лета выпадет такая промозглая ночь?

– По-моему, на этой растреклятой пустоши круглый год холодрыга.

– На вот, хлебни напитка с гор у южного моря.

Всадник извлек из кармана фляжку с джином. Дэвис принял ее весьма охотно – к удовольствию дающего, которому на руку был положительный настрой собеседника.

– Угощайся, приятель. Ну как, нравится?

– Право слово, не к чему придраться, – похвалил Пол Дэвис.

Всадник оглянулся. Пол Дэвис отметил, что спина у него сутулая почти до увечности. Теперь оба были далеко от вяза, в «кучерявой» листве которого, по мнению всадника, мог притаиться соглядатай.

– Вот эта елка подойдет. Тебе, поди, подпорка нужна будет, а то и не выстоишь до конца беседы? – поддразнил всадник. – А джин допей, – добавил он, когда Дэвис протянул ему обратно ополовиненную фляжку. – Меня-то скачка разгорячила, я лучше покурю.

Он натянул удила, похлопал коня по взмыленной шее. Конь запрядал ушами и, фыркнув, принялся обнюхивать скудную растительность у своих копыт.

– Допью с удовольствием, – согласился Пол Дэвис и налил себе еще в емкость, которая плотно надевалась на дно фляжки.

– Все выливай, чтоб никаких опивков не осталось, – потчевал всадник.

Мистер Дэвис сел на землю и прислонился к стволу; в руке он держал импровизированный кубок. Для полного впечатления, что Дон Кихот Ламанчский, на пути к подвигам застигнутый тьмой, разбил лагерь под еловой сенью, недоставало только ослика, увековеченного в этом романе под кличкой Серый.

– Небось, как прочел три дня назад газеты, так с тех пор и трясешься? – предположил джентльмен в седле и осклабился, так что его рыжеватые усы встопорщились и выгнулись подобно паре гусениц.

– Не понимаю, о чем речь, – отвечал мистер Дэвис.

– Будет тебе прикидываться, Пол. Я про заметку, где насчет убийства прописано, которое в «Салуне» случилось; ну, когда французишку этого прирезали. Да ты, поди, назубок выучил все, что про тебя мистер Лонкглюз сообщил. Так-то вот жизнь поворачивается, люди ролями меняются. Неприятно, должно быть, тебе, такому умному, в шкуре подозреваемого ходить да ищеек бояться?

– Сам знаешь: не я тут подозреваемый; не был бы ты в том уверен, сюда бы не прискакал. Ведь не любовь же к моей персоне привела тебя ночью на пустошь? – усмехнулся Пол Дэвис.

– Да мне плевать что на мистера Лонгклюза, что на тебя; только, я погляжу, Лонгклюз сложа руки не сидит. В Суррей-Гарденс[32] с репортером встретился, на целую статью во вчерашней газете наговорил. Неделю назад за Парламент агитировал в Дербишире да еще вчера письмо сочинил к избирателям. До тебя ему дела нет.

– А мне кажется, очень даже есть, – возразил мистер Дэвис.

– Из «кажется» хлеб не испечешь. Многие, которые себя за умников почитали, за решетку загремели. Смотри, Дэвис, как бы и тебе не перемудрить. По лезвию бритвы ходишь; с огнем играешь. Не дай-то Господь, обожжешься, а не то пятки поранишь. Бросай-ка это дело, мой тебе совет, покуда козыри еще у тебя – они ведь у тебя, верно?

– Верно, приятель, – подтвердил Пол Дэвис, который умел бахвалиться не хуже своего визави.

– У меня-то другой интерес, не настолько опасный и с дальним прицелом. Правило мое такое же, как твое: «Хватай что можешь»; только я осторожно действую, понимаешь ты это? А вот у тебя все шансы жизнь на виселице окончить.

– Сам знаю, – бросил Пол Дэвис. – Только я никого не боюсь. Меня не проведешь. Что я, дитя, по-твоему? Ты за кого меня принимаешь?

– За грабителя и убийцу; не ты ли грохнул француза в «Салуне»? Хорошенькое дитя, нечего сказать! – цинично отвечал всадник.

– Лжешь! Тебе отлично известно, что я из его денег ни гроша не взял и ни к единому волосу на его голове не притронулся. Ты нарочно так говоришь, чтобы меня взбесить; глумишься надо мною.

– Вот еще! Какая мне разница, бесишься ты или нет? По-твоему, я у тебя что-то выудить хочу? Да мне все известно не хуже, чем тебе. Кажется, ты меня за простофилю держишь; а я не таков. Думаешь, обиняками можно из меня сведения вытянуть? Выкуси!

– Да нет, ты не простофиля. Я знаю, кто ты, – хитро заметил мистер Дэвис.

– Неужели знаешь? Ну так давай, скажи! – подначивал всадник, выпрямляясь в седле и подбочениваясь, вскидывая голову, чтобы обеспечить Дэвису лучший обзор своих лица и фигуры.

– По-моему, ты – мистер Лонгклюз, – отчеканил Пол Дэвис, подкрепляя свои слова кивком.

– Я – мистер Лонгклюз! – отозвался всадник и захохотал. – Вот это заявленьице; никогда таких плохих отгадчиков не встречал. Да ты хоть видел мистера Лонгклюза? Между нами сходства ни на грош, двух косточек одинаковой длины не сыщешь, а что до физиономий, так в них и пара дюймов не совпадет. Эх, Дэвис! А еще бывший сыщик! Душой клянусь, повезло тебе, что я – не Лонгклюз; он бы на моем месте тебя пристрелил!

С этими словами всадник вскинул руку, которую до сих пор держал в кармане; впрочем, оружия рука не сжимала. Зато Пол Дэвис на всякий случай юркнул за дерево и уже оттуда прицелился из револьвера.

– Брось пушку, идиот! – крикнул всадник. – Видишь, у меня в руке ничего нет! – Он пришпорил коня и, удалившись на некоторое расстояние, показал Дэвису пустую ладонь. – Только я не так глуп, чтобы встречаться с типом вроде тебя совсем безоружным – потому что от такого только и жди подвоха.

Рука нырнула обратно в карман и появилась уже оснащенная двуствольным пистолетом; на металле играл лунный свет.

– Хорошенькое дело, когда собеседник, чуть что, пушкой начинает размахивать. Коли не можешь по-мужски говорить, сидел бы дома. Давай, жми на курок; поглядим, кто из нас лучше стреляет. А хочешь, я сейчас спешусь и мы с тобой врукопашную схватимся? Только имей в виду: мои кулаки – они что молоты железные.

– Я решил, что ты нечестную игру ведешь, – заговорил Дэвид. – А со мной так вот просто не разделаться. И ты ко мне не приближайся – нам и с такого расстояния друг друга слышно будет.

– Я сделку предлагаю, – начал всадник. – А за кого ты меня держишь, мне без разницы. Я не мистер Лонгклюз; но, если тебе так легче, можешь называть меня этим именем. Жаль, денежки ко мне не плывут, как к мистеру Лонгклюзу. Слушай, что я придумал; по-моему, план недурен. Когда двое джентльменов, скажем, к примеру, ты и мистер Лонгклюз, к согласию прийти не могут – ты говоришь, что Лонгклюз сделал то-то и то-то, а он говорит, что ничего подобного не делал, или даже входит в раж и все валит на тебя, – тут без вопросов. Чтобы дело решилось полюбовно, надобен человек с опытом. Его задача – сыскать типа, который богача шантажирует, и поступить с ним согласно обстоятельствам. Мои условия скромные. Пять шиллингов с каждого фунта, и ни пенсом меньше. Тогда мы с тобой оказываемся в одной лодке, верно? Иначе говоря, я получаю с него все, что могу, а сам остаюсь целехонек, потому – я только посредник между тобой и им, стало быть, чем больше я для тебя выгадаю, тем мне же лучше. За последние пять лет я много таких дел уладил, которые без меня и не решились бы. Я в адвокатские конторы вхож – самые что ни на есть успешные в столице. Чуть какой случай щекотливый – допустим, против джентльмена компромат имеется, – сейчас за мной посылают, и я все устраиваю к общему удовольствию. Только так оно и возможно, когда хочешь, чтоб с прибылью да без риска. С мистером Лонгклюзом я уж говорил. Ему желательно за решетку тебя упрятать, а лучше – на виселицу отправить. И он не из тех, кто позволит денежки у себя выманить. А с другой стороны, ему не улыбается отвечать на встречное обвинение, которое ты ему, того и гляди, обеспечишь. Ну а я так устрою, что ни один из вас в накладе не будет. Что скажешь?

– А ты чем докажешь, что видался с мистером Лонгклюзом? – парировал Дэвис, довольный теперь, что в ходе переговоров чуть ранее сделал неправильный вывод о личности всадника. – Может, ты просто меня дурить вздумал? За случай ухватился и выжимаешь из него по максимуму?

– Я правду говорю, приятель.

– Да что я вообще про тебя знаю? Как твое имя? – не унимался Пол Дэвис.

– Имя свое я дома оставил, в буфете оно лежит. Тебе про меня только то известно, что я сам рассказал, и ничего другого услышать не надейся.

– Ну да ведь и я – стреляный воробей. Ты, конечно, не без способностей, да только слишком много о себе понимаешь. Я так мыслю, что и сам справлюсь, свой секрет продать уж как-нибудь сумею. Ну а ты – что ты такое можешь для меня сделать, чего я сам не сделаю?

– Лукавишь, Пол, ох, лукавишь. Да ведь ты к мистеру Лонгклюзу не рискнешь сунуться, потому – он на тебя зол. Ну и кого ты к нему пошлешь, а? И вообще, какой смысл чваниться перед человеком вроде меня? Вообразил, будто я твои речи за чистую монету принимаю? Ты вот что уясни: или мы сделку заключаем сейчас же, или ты меня больше не увидишь.

И всадник натянул удила, заставив коня запрокинуть голову и создать впечатление, что сейчас он пустится вскачь.

– Погоди! К чему такая спешка? – крикнул мистер Дэвис.

– А к тому, что недосуг мне тут впустую торчать. Не сошлись мы с тобой – значит, чем скорее расстанемся, тем меньше времени будет потрачено, – объяснил всадник, оборачиваясь в седле и для равновесия хватаясь за подпругу.

Каждый словно бы ждал: не добавит ли визави еще что-нибудь?