Шахидка с голубыми глазами

Глава 9 СКВЕРНОЕ СОБЫТИЕ

Я хоть и ненавижу устоявшиеся выражения, которыми криминальный мир малюет романтический ореол для своей мрачной жизни, но пришлось ими воспользоваться, чтобы точно охарактеризовать наши с профессором отношения: отныне мы были повязаны кровью. Точнее не скажешь. Труп незнакомца с дырявой, как старый поливной шланг, аортой не выходил из моей головы. Душе было тяжко, она страдала, как всегда случалось, если мне приходилось быть свидетелем отвратительных сцен убийства. И все же я чувствовал, что намного крепче и увереннее стою на ногах, нежели несколькими часами раньше. Ибо у меня появился союзник, товарищ по несчастью, с которым я нес один и тот же крест.

Я добирался в город на попутке. Устроившись на заднем сиденье, я рассматривал мобильник убитого незнакомца с лопнувшим дисплеем. Включить его не удалось, и тогда я извлек кодовую карту и вставил ее в свой телефон. Я надеялся заполучить список телефонов и имена абонентов, с которыми в той или иной степени мог быть знаком покойник. Но меня ждало разочарование. SIM-карта была пуста, в ее памяти не было ни одного телефонного номера. Странно, что я ожидал иного. Профессиональный убийца, выходя на дело, конечно же, позаботился об информационной чистоте своих карманов и телефона.

Водителя я попросил остановиться за квартал от моего дома. Видел бы Никулин, какими окольными путями я пробирался к себе, вот бы посмеялся! Если бы я сбежал из африканской тюрьмы где-нибудь в черной Эфиопии или Уганде, то, наверное, не так бы старательно прятался и запутывал следы, как сейчас. Простым словом «везение» уже нельзя было обозначить то редкостное чудо, которое случилось со мной. Четыре попытки убить меня провалились! Но с каждым разом мои шансы на благополучный исход уменьшались. Я должен был вести себя предельно осторожно. Малейшая ошибка могла оказаться последней.

Из сквера, находящегося рядом с моим домом, я долго наблюдал за подъездом и своими окнами. Двор был полон ребятни и пенсионеров. Откуда-то неслась музыка, с ритмичностью метронома стучал теннисный мячик о стол, надрывался в коляске младенец. Только теперь с острой тоской я почувствовал, как отдалился от этой жизни, словно наблюдал за ней через тюремную решетку.

К подъезду я прошел через палисадник, поднялся к себе по лестнице и последний пролет преодолел на цыпочках. На дверь была наклеена бумажная полоска с печатью милиции, мокрые следы на бетонном полу высохли, и о вчерашнем происшествии напоминали только многочисленные раздавленные окурки, валяющиеся у порога.

В квартире мне стало тоскливо, хоть вой! Стараясь не приближаться к окнам, я заглянул на кухню. Кафельный пол высох, но на нем остались отвратительные сукровичные пятна.

Я зашел в гостиную, где окно было зашторено, бесцельно прошелся из угла в угол, открыл бар, схватил первую попавшуюся бутылку и плеснул в стакан. Это оказалось «Блэк скотч виски» египетского производства, которое я прихватил с собой, возвращаясь из Шарм-эль-Шейха. До прихода милиции бутылка была полной, теперь в ней осталось на глоток. Потом я зашел в кабинет, достал из замурованного в стену сейфа загранпаспорт и деньги, сел за стол, порылся в ящике. Мне было душно, хотелось раздвинуть шторы и открыть настежь окна.

«Надо продавать эту квартиру, – подумал я. – К чертовой матери продавать!»

На краю стола мерцал красной лампочкой телефонный аппарат, снабженный автоответчиком. Я проклял это изобретение с тех пор, как поставил его у себя дома. Не помню случая, чтобы на автоответчике кто-то записал бы приятную новость. Красная лампочка, обозначающая оставленное для меня сообщение, уже давно ассоциировалась с неким грубым хамом и сквернословом. Чего только я не наслушался! Были претензии из налоговой инспекции, были ругательства из отделения милиции, были жалобы клиентов, были угрозы от хозяина помещения, которое я арендовал под офис. Чего ждать сейчас?

Я допил виски и нажал на кнопку воспроизведения.

– Здравствуй, чудовище! – раздался из динамика гнусавый голос Никулина. – Когда ты, мартовский кот, будешь ночевать у себя дома? Не могу тебя разыскать… Слушай и запоминай. За щедрые премиальные даю дополнение к информации о студенте Якименко. В третьей городской больнице я обнаружил его выписной эпикриз. Оказывается, этот парень пытался повеситься в подвале дома на собственном ремне от брюк. Его с трудом откачали, две недели держали в больнице и лечили антидепрессантами. Это случилось за месяц до того, как его труп с пулевым ранением нашли в море. Любопытно, правда? Не хочу навязывать твоему гениальному мозгу свои выводы, и все-таки я уверен, что это он сам засадил себе пулю в сердце. Так сказать, довел задуманный план до печального конца. Скорее всего, он сначала застрелил заведующего кафедрой Урусова, а потом вышел на пирс, покончил с собой и упал в море. О мотивах ломай голову сам. Но это все цветочки. Есть информация, которая тянет не просто на премию, а на Гран-при, но по телефону о ней лучше не говорить. В агентстве, в нашем секрете, я оставил папку с документами, касающихся твоего профессора Веллса. Как ознакомишься с ними – звони мне на мобилу. Чао!

«А Никулин все-таки молодец, – подумал я, прослушивая запись еще раз. – Если останусь жив и получу обещанные семь тысяч баксов, то половину отдам Иоанну».

В агентстве, под съемной панелью керамической плиты, мы с Никулиным обустроили тайник, в котором хранили особо важные бумаги. Назвали мы его «секретом». Документы, о которых упомянул Никулин, распалили мое любопытство. Укладывая в «дипломат» комплект запасного белья и туалетные принадлежности, я прокручивал в уме только что полученную информацию. Странный случай со студентом, который убил заведующего кафедрой Урусова, а затем свел с собой счеты, никаким боком не цеплялся к профессору Веллсу. Я не мог найти связи между ними. Скорее всего, связи и не было, и потому я переключился на размышления о документах, которые ждали меня в агентстве. Что в них? Что нового и необычного я узнаю о профессоре Веллсе, к которому нежданно-негаданно нанялся телохранителем?

Перед выходом я выпил стаканчик марочной мадеры, взял «дипломат» и тихо вышел из квартиры. Чтобы не обмануться в надеждах, я стал успокаивать разгулявшееся воображение. Никулин, конечно, добросовестный парень, но иногда склонен к преувеличениям. Бывало, что заурядные события он предвосхищал запредельными эпитетами, называя их «шокирующими», «потрясающими» или «сенсационными». Думаю, в нем умер преуспевающий журналист, профессиональный талант которого заключается в умении раздувать из мухи слона.

В середине Киевской улицы такси, в котором я ехал, застряло в пробке, и я понял, что мои нервы не выдержат такой пытки. Расплатившись с водителем, я выскочил из машины и быстро пошел в сторону вещевого рынка, чтобы затем через сквер выйти на Дражинского. Пробка вытянулась до самого моста через Дерекойку, где соединялись улицы Киевская, Московская и Маркса. Машины, стоящие в плотной колонне, рычали, дымили; у кого-то уже закипел тосол, и клубы едкого пара поднимались над разгоряченным капотом. Наверное, там, впереди, случилась серьезная авария. Я перешел на другую сторону, к реке. Пронзительно сигналя и сверкая проблесковыми маячками, сквозь затор медленно протискивалась машина «Скорой помощи». Двумя колесами она наехала на бордюр и едва не размазала меня о чугунную изгородь. Идущая мне навстречу старушка, качая головой, сказала:

– Человек под грузовик попал… Ой, страшно как! Столько кровищи! Вот «Скорая» поехала, а на что уже эта «Скорая»! Там ему всю грудь размолотило… Ой, не могу…

Я повернул в обратную сторону и перешел на Московскую. В голову стала навязчиво лезть мысль, что эта авария – предзнаменование некоего скверного события, которое меня ожидает. Я мысленно отругал себя за суеверие и, сокращая путь, через дворы вышел на улицу Руданского. На том мосту через Дерекойку часто случались аварии. И виноват во всем вещевой рынок. Машины паркуются где попало, народа тьма-тьмущая, толкотня, суета – вот и попадают люди под колеса.

Узкая улочка, соединяющая Руданского со Свердлова, круто пошла вверх. Из подъездов прилепившихся друг к другу старинных домов тянуло запахом старости и нищеты. Полил дождь. В водосточных трубах забулькало и застучало, словно по ним не вода сливалась, а сыпались гвозди и гайки. По брусчатке потекли потоки грязной воды с радужными разводами, прихватывая по пути мелкий бумажный мусор. Я уловил запах мокрой гари. Жильцы частенько поджигают мусор в баках, чтобы не платить за вывоз. Дождь хоть и гасит огонь, но воздух отравляется зловонным паром. Тогда невольно забываешь, что живешь в курортном городе – хочется надеть противогаз.

Мимо меня медленно проехала пожарная машина. Сидящий в кабине мужчина в брезентовой спецовке курил, поднося сигарету к губам, казавшимся неестественно красными. Лицо пожарного было выпачкано в саже. Ну вот, наверняка это был выезд на тушение мусора. Конечно, на мусор, куда ж еще! Дождик пошел вовремя и довершил работу пожарных… Я невольно ускорил шаг. Что ж это на душе так тревожно? Что ж это меня терзает какое-то недоброе предчувствие?

У продуктового магазина свернул налево. Отсюда до агентства рукой подать. Но я уже не иду, а почти бегу. Потоки дождевой воды, льющиеся мне навстречу, напоминают нефть. Они черные от угольной сажи, в них кружатся мелкие обугленные щепки. И запах… Тяжелый, удушливый запах мокрого пожарища…

Мне не хватает терпения обойти сквер, и я прыгаю через кусты, шлепаю ногами по раскисшему грунту газона, раздвигаю цепкие мокрые ветки. Я жадно смотрю вперед, где среди деревьев все отчетливее проступают контуры жилого дома, на первом этаже которого расположено мое агентство… Почему там так много людей? Зачем они толпятся под окнами, что-то бурно обсуждают?

Я вышел на асфальт, засыпанный осколками битого стекла и кусками обугленных оконных рам. Идти становилось труднее с каждым шагом, словно я находился на морском дне… Мое агентство изменилось неузнаваемо, и я даже сначала подумал, что ошибся адресом. Черные оконные проемы, из которых еще валил тяжелый пар, почерневшие стены дома… На ватных ногах я приблизился к распахнутой настежь металлической двери. Рядом с ней я с трудом разглядел оплавленную табличку с надписью «Детективное агентство». Из смолисто-черного дверного проема навстречу мне вышел пожарный. Он тянул за собой мокрый, сплющенный шланг, из наконечника которого еще выплескивалась вода.

– Нельзя туда! – сказал он мне, преграждая путь.

– Это мое агентство, – с усилием произнес я.

– Нет там уже никакого агентства, – равнодушным голосом ответил пожарный. – Все сгорело… Освобождайте проход!

Трудно описать, что я чувствовал, когда сидел на мокрой лавке в сквере, глядя на пузырящиеся от дождя лужи. Страха не было. Злости не было. Скорее, какое-то отупение, усталость, неживое безразличие ко всему… Пожарный сказал мне, что не исключена версия поджога; кто-то из жильцов дома за несколько минут до возгорания слышал, как разбилось окно агентства, а затем – сильный запах бензина. Поджог… Что ж за сволочь все это начудила? «Нет там уже никакого агентства…» Я стал вспоминать, а что, собственно, там было? Старая мебель, которую давно надо было вынести на свалку. Несколько шкафов с архивами. Несчетное количество нудных заявлений от обиженных граждан, которые нам передали из милиции. Скудная библиотека. Буфет, заставленный пустыми бутылками. Электроплита…

Пожалуй, самое ценное, что сгорело, так это документы, которые оставил под плитой Никулин. Жаль, очень хотелось их почитать, любопытство зашкаливало. Неужели именно из-за этих документов сожгли агентство? Напрасно, напрасно. Из пушки по воробьям. Ничего этот гребаный поджигатель не добился. Сейчас позвоню Ваньке Никулину, и он все расскажет…

Я набрал номер домашнего телефона Никулина. Долгие гудки… Я насчитал десять гудков, прежде чем отключил связь. Что ж, достану его через мобильный. Я набрал другой номер… Эка неудача! Недоступен Иоанн. А ведь он должен ждать моего звонка… Не надо паниковать. Гнать поганой метлой черные мысли! Оказывается, я по натуре пессимист. Подумаешь, недоступен абонент! Ну, выключил Ванька трубку. Или сели аккумуляторы – сколько раз у меня такое бывало! В конце концов, он спустился в подвальный пивной бар, куда радиоволны не проникают.

Я вымок до нитки, и меня стал колотить озноб. Надо где-нибудь согреться и привести мысли в порядок. Покрутил головой, словно забыл, где нахожусь… Вокруг – посеревшие от дождя деревья и дома. Кажется, что я смотрю на мир сквозь запотевшие очки… К Ашоту в кафе! Скорее к Ашоту! У него уютно и тепло. Тихо играет музыка. Потрескивают в камине дрова. Я закажу солянку, холодец с горчицей и хашламу. И водки. Тогда только я расслаблюсь, оживу. И смогу дозвониться до Ваньки. И услышу его голос: «Водку хлещешь, чудовище?» Я вызову его к Ашоту, и мы хорошо посидим…