Шахматист

Глава 16. Спутники поспешности — ошибка и раскаяние

С момента задержания Ветвицкого прошло пару дней. Макс пришёл в себя, и мы с Ксюшей несколько раз навестили его за это время. Он уже даже шутил. Когда мы в очередной раз пришли поговорить с ним, в больнице стояла легкая суета. Пациенты куда-то спешили, а врачи пытались поскорее попасть на обед. Я и Ксюша довольные топали с гостинцами к моему товарищу. Зайдя в палату, я увидел Макса. Ему делали очередную перевязку, и медсестра, заметив нас, сказала:

— Секундочку, мы закончим.

Я кивнул и уселся на скамейку в коридоре рядом со входом. Спустя пару минут девушка пригласила нас к больному. Тот, довольный, встретил нас улыбкой. Друг мой выглядел всё ещё помято, но в разы лучше, чем сразу после операции. Лицо Макса уже было не таким бледным, а синяки под глазами и вовсе ушли.

— Привет, Мишаня, — улыбнулся он, слегка приобняв меня.

— Привет, как себя чувствуешь? — спросил я.

— Гораздо лучше, скоро уже снимут швы. Так что, я думаю, смогу поприсутствовать на суде Ветвицкого.

— Ну, без тебя он не пройдет. В конце концов, ты же пострадавший. Но это замечательно, что уже скоро мы сможем с тобой прогуляться, — подбодрил друга я.

— Верно. Ксюшка, как там дела обстоят в участке? — обратился Макс к девушке.

— Неплохо. Я тебе тут принесла супец и фруктиков. Врач сказал, что тебе можно бананы. И гляди, что у меня есть, — похвалилась та.

— Ура! Не только безвкусная каша! Я готов принимать пищу, товарищ врач! — шутил Макс.

Я был рад видеть его довольным. Я словно забыл обо всём. Меня волновал только мой братец. Ну и то, что Ксюша не осудила меня и не разочаровалась. Всё это время без Макса мне было ужасно тоскливо, и я часто вспоминал Сергеича. Конечно, я винил себя за то, что он погиб, но вскоре принял решение простить себя. Думаю, мой психолог был бы этому только рад. Мне думалось и о Лере. Но всё же я осознал, что сделал всё возможное. Ксюша была рядом, и это знатно меня поменяло. Я стал умнее и научился отпускать плохое. Конечно, я грустил, вспоминая друзей, но всё же приятные воспоминания пересиливали тоску.

Покончив с едой, Макс спросил:

— Миш, а у тебя разве не допрос сегодня?

— Да, я поеду. Вы пока поболтайте. Я заеду вечерком, — пообещал я и вышел из палаты.

Доехав до нашего участока, я сказал вслух:

— И вот настал момент истины. Допрос нашего Шахматиста.

Это был вторник, 7 апреля, если вдаваться в подробности. В допросной меня уже ждал Ветвицкий. на его лице красовался синяк, оставленный мной же…

— Ну привет, — произнёс я, садясь на стул напротив.

— Привет, неудачник, — засмеялся Ветвицкий.

— Кто ещё из нас неудачник? — парировал я.

Он вгляделся в моё лицо и скорчил злую морду. Он понял, что облажался.

— Макс жив… — выдавил он. — Ну что ж… прекрасная работа, Михаил.

— Проиграл свою шахматную партию, парень. А знаешь, почему? Я всё это время играл белыми.

Он сжал кулак.

— Ты всё равно меня не посадишь. У вас только косвенные улики. Я адвокат, кто лучше меня знает о судебной системе? — измывался он.

Мне захотелось его треснуть, но всё же я сдержался. Он и без того был жалок и глуп.

— Правда? Думаешь, ты силён? Ммм… Как же ты ошибаешься… Знаешь такую пословицу: «Спутники поспешности — ошибка и раскаяние»? Так вот… ты поспешил, — произнёс, я нажав на кнопку.

На всю допросную зазвучала запись его разговора с Максом.

— Пф! Этого мало, — отпирался он.

Вёл он себя нагло и явно хотел меня спровоцировать.

— Хорошо. А вот это? Косвенное? — выкладывал я на стол листы с результататми экспертиз.

Ветвицкий яростно вздохнул. Отпечатки, потожировые, ткань, найденная у него дома при обыске, кровь практически всех жертв, камеры на доме, где он напал на Макса, костюм со следами моей крови и т. д. Там был весь комплект. Я даже нашел ту злосчастную тубу, которой меня ударили по голове. Всё сходилось, и теперь я несколько раз перепроверил документы.

— Ну допустим. Ты победил. Поздравляю, но не искренне, — улыбнулся он.

— Зачем ты убивал невинных людей? Почему просто не убил меня? — спросил я.

— Ты называешь Боткову и Механова людьми? Так, биомусор, засоряющий нашу планету. Сколько таких ничтожеств проходит через кабинет адвокатов? И все они на свободе. Считай, я очистил этот мир от парочки таких. А тебя убить было бы слишком просто. Я хотел растоптать тебя, — говорил Ветвицкий, откинувшись на спинку стула.

— Не получилось, — возразил я.

— Получилось, — прошипел он, улыбаясь.

— Тогда моя очередь. Ты не успеешь опомниться даже, как окажешься в тюрьме. Ты навсегда это запомнишь, — сказал я, приблизившись к лицу адвоката. — Знаешь, что с такими как ты делают в тюрьме? — я засмеялся.

Ветвицкий молчал.

— Вчера заходил в палату к Максу, и он просил тебе передать, — я показал Шахматисту довольное фото Макса, где он показывает неприличный жест. Адвокат засмеялся:

— В его стиле. Но ты и правда думаешь, что людей волнуют такие герои, как вы? Думаешь, им не плевать? Меня запомнят, обо мне будут говорить, а кто будет говорить о вас?

Ветвицкий улыбнулся, явно насмехаясь.

— Ты жалок… Я хочу слышать про смерть Сергеича и Леры, — сказал я, включая запись.

— Хочешь поплакать? — он изобразил хныкающего ребёнка, — Ну хорошо, слушай.

И он начал рассказ.

— Я заметил подозрения Сергеича, ещё когда мы сидели в суде. Он обратил внимание на мой кейс и флакончик феназепама внутри. Но тогда психолог списал это на то, что ему показалось. Конечно, дедуля не унимался и, взглянув на списки Леры, увидел мою фамилию. Тогда он отксерокопировал их и сложил в ежедневник. После того, как я ударил тебя и сбежал, я решил выкрасть его записи. Но это и было моей ошибкой. Когда я подбросил лист с партией, то Сергеич всё понял. Он узнал мой кейс: как назло, ты запомнил его и смог описать. Затем ваш новый патологоанатом помогла вам отыскать номер моего автомобиля. Тогда Сергеич пробил его и выяснил, что это моя машина, и я её перекрасил. Тогда он собрал отпечатки, которые я понаоставлял в кабинете, и сравнил в лаборатории. Всё сошлось. Вы как дураки умчались отдыхать, и в участке никого не было. Я приехал поговорить с Сергеичем, чтобы выманить его из участка, но не был готов к тому, что он всё узнал. Сергеич ждал меня. В кабинете мы долго беседовали о тебе. Тот, в отличие от Леры, понял, для чего я вызвался помочь в суде, и почему я простил Леру. Единственное, он не вспомнил мою настоящую фамилию, и всё-таки под угрозой твоей смерти я увёз его из участка. Затем убил его, переодел, ну, остальное вам известно. Сергеич был прав — у нас с ним была особая связь психолога и убийцы. Ему стало ясно, что я подражатель.

— Почему ты не уничтожил ежедневник с уликами? — спросил я.

— Не успел. Да и странно было бы возвращаться в участок — меня бы тогда точно заподозрили, — пояснил Ветвицкий.

— А Валерия? — спросил я.

— А что Валерия? Она проснулась после снотворного и ничего не помнила. Увидела меня, готовившего обед и, наливая чай, заметила баночку, которую я забыл, когда подмешивал ей пентобарбитал. Она медик и, естественно, знала, что это. Начала расспрашивать и вроде бы даже успокоилась, как мне показалось. Но нет. Она сделала анализ крови утром, и всё. Её цепочка сложилась. Я в списке аптек, у меня нет алиби, вспомнила и про машину, и т. д. Она приехала домой и попыталась сделать вид, что ничего не знает. Но её попытка добыть мои отпечатки сыграла с ней злую шутку. Я начал наносить ей ножевые ранения, но вскоре почувствовал тревогу. Словно надо было бежать. Я оставил Леру и выкинул телефон в туалет, чтобы она не позвала на помощь. Тогда я уехал в квартиру матери. Квартира была пуста — самое то, чтобы залечь на дно. Ваши меня, конечно, знатно погоняли, и пришлось бросить автомобиль, но всё равно я улизнул. Конечно, Лера молила меня, она говорила, что любит, словно мне не плевать. Жаль бедняжку, — наклонив голову, закончил Ветвицкий.

Я был зол. Как он мог так говорить? Впрочем, у него нет совести, а сострадания тем более.

— А Боткова? Механов? Варавин? Ордин? Другие полицейские? — перечислял я.

— Боткова грезила сбежать от злого отчима. Я пришёл в клуб и убедил её, что помогу. Она была уверена, что я не знаю про её лжесвидетельство! — рассмеялся адвокат. — Глупо, но ладно. Договорились встретиться в определенный день, я зашёл в бордель, притворившись, что не знаю её, и мы поехали к ней. Та взяла вещи, я уколол ей миорелаксант и убил. Записку подложить не составило труда. Глупец Ботков сам полез, куда не надо, и отвёл от меня подозрения. Параллельно, за несколько дней до убийства Марии, я встретился с Механовым. Убедил его по старой дружбе поменять бампер на машине Ботковой. Так как я отмазал его от тюрьмы, тот сразу же согласился, и был готов сделать, что угодно для меня. Машину я попросил у Марии в залог. Та была только «за». Ну и Механов повёлся, а дальше по старой схеме. Заманил под предлогом оплаты услуги, уколол, убил. Варавин меня знал, так как я вёл дело его сына. Вот только потом они меня сменили и проиграли. Я сказал, что смогу помочь с обжалованием приговора Варавину младшему. Так он оказался на месте своего убийства. Ордин знал меня как хорошего адвоката и искал моей помощи. Боткова в тот вечер предложила ему взятку, и Ордин отказался. Но конверт в машине остался. Мы договорились с Дмитрием встретиться, чтобы договориться о судебном разбирательстве, которое вот-вот должно было всплыть. Но я просто убил его и подложил записку в конверт Ботковой. Затем я услышал ваши радостные новости про Боткова и решил помочь. Полицейские меня знали, и я наврал, что меня прислали им на замену в патруль. Убить их было чуть труднее, но эффективнее. После убийства первого, Макса обвинили, и я помог. Так я втёрся в доверие к тебе, Михаил. Ну, а остальное ты знаешь, — закончил тот.

— Да. До встречи в суде.

Я вышел из допросной. Это был предпоследний раз, когда я видел Ветвицкого. Последним стал день суда. Не думаю, что вам будет интересно знать про то, как всё прошло, но ему дали пожизненное. Ни один адвокат не пытался ему помочь. Он опозорил их профессию, поэтому суд прошёл быстро. Улик было много, признаний тоже. Собственно, он и не отрицал свою вину. Наоборот, хвалился своим поступком. Вопрос был лишь в сроке заключения, но и это решилось быстро. Макс выступил в качестве пострадавшего, описав всё детально, да и я рассказал про покушение в подъезде. Ветвицкий думал, что добился своего, но на деле не хотел признавать поражение. Да. Этот урод повторил участь своего отца и повесился в СИЗО. Счёл это неким символизмом. Хотя как по мне, то это было жалко и трусливо. Я никогда так ни о чём не жалел. Мне бы хотелось, чтобы Ветвицкий получил должное наказание, но судьба распорядилась иначе. Ветвицкий оставил предсмертную записку на клочке бумаги. на ней были написаны всего два слова: «Конец партии». Вот тогда я и почувствовал вкус победы. Пусть и очень горькой победы. Эта «игра» стоила жизни моему наставнику, начальнику, подруге и некоторым пусть и не очень хорошим, но всё же невинным людям. Конечно, всех коллег оперативно заменили. Людей меняют как перчатки. Никто и не задумался о том, чего стоило это трудное дело. Для всех в городе эти смерти были лишь цифрой. Числом жертв. Но для нас с Максом и Ксюшей это значило нечто большее. Таким печальным оказался конец этого дела.

Мне казалось, что никаких расследований после дела Шахматиста и быть не может. Собственно, так и вышло. По крайней мере, для меня. нас наградили (Сергеича и Леру — посмертно) и выписали огромную премию, после чего я уволился. Это был конец моей истории, истории «Героя нашего времени». Макс поправился и вернулся домой, к Лене, но так и не смог смириться с моим уходом. Поэтому, через пару месяцев он забрал документы. Мы с Ксюшей сошлись и стали жить вместе спустя какое-то время. Когда её отец узнал об этом, он был удивлён таким исходом событий, но всё же счастлив. У Макса всё сложилось хорошо. Он стал преподавателем в университете по подготовке следователей. Всё-таки он не смог отказаться от этой профессии полностью. Студенты его безумно любили, к слову. Ксюша продолжила работать в участке с отцом, а я переквалифицировался в писателя. Я написал несколько книг про трудности, с которыми сталкиваются следователи, а также про то, что маньяки и убийцы не должны быть романтизированы. Ветвицкий ошибся, сказав, что никто нас не вспомнит. И я был этому рад. Я поставил памятник следователям на свои деньги. Пришлось немного подкопить, зато все СМИ гудели об этом. Но что ещё лучше, мы с Максом оставили хорошее наследие: прекрасных следователей. Периодически я навещал Леру и Сергеича на кладбище. Со временем я их отпустил. Лена, жена Макса, смогла родить здорового ребёнка. Девочку. Жаль, болезнь всё-таки взяла верх, и она прожила не долго. Макс тяжело переносил это, но всё же смог справиться с утратой. Он назвал девочку Мила, как и хотела Лена. Я считаю, что лучшего отца, чем Максим, просто не существует. Кстати, я стал крёстным. У нас с Ксюшей родился сын, и я настоял на том, чтобы мы назвали его Серёжей. В общем, всё наладилось. Чему меня научила эта ужасная шахматная партия? Я понял, что лучшего времени, чем сейчас, никогда не будет. Понял, что любовь спасает человека от отчаяния. Понял, что порой люди, которые не приходятся нам родственниками, становятся гораздо важнее всех в этом мире. А дружба никогда не угаснет, если двое тянут её к звёздам. научился прощать себя, жить, чтобы просто жить. И поверьте мне, нет ничего прекраснее жизни.