Шахматист

Глава 7. Выходной

Я проснулся рано утром. Несмотря на то, что была суббота, я знал, что Макс выйдет из дома примерно в восемь. Добравшись до его квартиры, я позвонил в домофон, но мне никто не ответил. Я позвонил во второй раз, в третий, четвёртый…. Лишь на седьмом звонке я понял, что дома никого. Ну, либо Макс просто не хотел открывать дверь. Я стал звонить ему на мобильный, но, конечно, трубку он не взял. Тогда я решил позвонить на работу.

— Ну же, возьмите трубку хоть кто-нибудь! — говорил я вслух, как будто бы меня могли слышать на том конце.

И телефон и правда взяли.

— Алло? — проговорил знакомый до боли и уже родной голос.

— Макс! — закричал я как ребенок, который увидел маму после её долгого отсутствия, — Не бросай трубку, прошу!

— Я вас слушаю, товарищ Пассковский, — холодно ответил он.

— Ты дежурил? — расспрашивал я.

— Да. А что?

— Я сейчас приеду. Давай поговорим?

— Ладно, — ответил он и сбросил трубку.

Я не успел даже сориентироваться, но меня радовало, что всё ещё не так плохо. За пару минут примчавшись в участок, я настолько стремительно пролетел мимо охранника, что даже забыл поздороваться, чем очень ошарашил его. Стук в дверь слился со стуком моего сердца, и я судорожно стал перебирать варианты извинений, того, что нужно сказать в своё оправдание, хотя его не было. Открывшаяся дверь явила мне такую картину: измотанная Лера спала на столе, сжимая в руке злосчастный лист бумаги с шахматными ходами; весь пол комнаты был усыпан ими; Сергеич спал на подоконнике в окружении книг с однообразными названиями «Шахматы и их основы», «Партии и хитрые ходы шахматистов», «Шахматная доска — поле битвы разума». Лишь Макс сидел в кресле и смотрел на пробковую доску, усыпанную вариантами исхода событий. Я кашлянул, боясь разбудить кого-то, и Макс, взяв сумку с курткой вышел со мной.

— Ну что, кофе? — сказал мой друг, даже не взглянув на меня.

— Да…

Мне было почему-то стыдно поднять взгляд, и я чувствовал себя провинившимся котёнком, которого отчитывала хозяйка.

Мы уселись в столовой, и, взяв по кофе, мой друг намекнул, что готов слушать.

— В общем… я был неправ. Вы делаете предостаточно. Наверное, нервы и… эгоизм не позволили мне сказать чего-нибудь стоящее в ваш адрес, — царапая кружку, произнёс я.

— Например? — спросил друг, прожигая меня глазами.

— Благодарность, — ответил я.

Он ухмыльнулся, и несвойственная ему серьёзность сошла с лица, сменившись тёплой улыбкой. Улыбкой моего друга. Он засмеялся и радушно стукнул меня по плечу.

— Не злишься больше? — ещё напряженно проговорил я.

— Дурак вы, Михаил Алексеевич. Столько всего мы с вами прошли, и вы серьёзно думали, что я буду злиться так долго?

— Ну, ты обычно не кричал так, да и не подошёл ко мне тогда, — приободрился я.

— Надо же было тебе понять, что мы не просто твоя прислуга, а имеем хоть какую-то ценность. Мы все порой срываемся. Я понимаю, — ехидно улыбнулся Макс.

Я наконец выдохнул и приобнял Брюллова.

— Поехали со мной к Лене. Она уже ждёт. Я сказал, что мы приедем к 11. Ты, кстати, перед Лерой и Сергеичем извинись.

— Уже ждет? — не понял я.

— Ой, я ещё вчера хотел тебе сказать, да знал, что ты сам подойдешь завтра. Так что Лена в курсе.

Я просиял и пошёл в кабинет.

— Что это с Михаилом Алексеевичем? Объятиями вас встретил, на него не похоже, — удивилась повариха тётя Света.

— Да, видимо, настрой хороший, тёть Свет, — ответил Макс.

Она с изумлением на лице направилась дальше готовить, а мой друг пошёл за мной следом.

К этому моменту я уже извинился перед коллегами и добродушно обнимал Леру. Та смеялась, когда я от радости раскрутил её на руках. Сергеич даже обнял меня. Редкость невероятная. Кажись, я и взаправду перепугался, что останусь один. Проснулась во мне совесть.

Потом мы с Максом уселись в машину, по дороге купив тортик и цветы для Лены. Погода была прекрасная и весенняя. Снег растаял, и зима полностью сошла на нет. Выехав из города на трассу, Макс включил музыку. Он включил не просто что-то, а нашу любимую группу. Нам как будто снова было по 20 лет, и мы подпевали и пританцовывали, насколько это возможно, сидя в машине. Я достал из бардачка очки и изображал невероятно пафосного агента. Мы засмеялись. Набор бреда полился из наших ртов, но это было так смешно. Давно мы так не веселились. Как многого стоили эти моменты. Раньше я не думал об этом. Неужели Брюллов разбудил во мне человека? Да нет, бред какой-то. Но одно я понял точно: несмотря на всю мою аморальность и эгоизм, со мной навсегда останутся мои друзья. Удивительно, но сейчас я был в этом уверен, главное было не огорчить их ещё раз, постараться сделать всё, чтобы они были счастливы. И тогда буду счастлив я.

Прошло какое-то время, прежде чем мы заехали в деревню. Там жили родители Лены. Эта деревушка напоминала мне моё детство, когда я сам жил в такой. Домики были ветхие, завалившиеся на бок, и когда лёгкий ветерочек раскачивал деревья, казалось, что дома подтанцовывали им. Домишки были облезлые, деревянные, но душевные. Ставни будто напоминали, что раньше окна закрывали не для того, чтобы отгородиться от мира, а чтобы показать что-то прекрасное, сделанное своими руками. А какие были заборы! Ветхие, сколоченные из веток, да и вообще из всего, что попадалось под руку. Люди в деревне жили бедно, но это не отнимало у них добродушия и открытости к другим. Когда я ездил в посёлок к Ботковой — никто меня не ждал, все встречали осуждающим взглядом, а здесь наоборот. Нам улыбались, махали рукой. Наверное, потому что я ехал с Максом. Его невероятно любили здесь, так как он частенько помогал жителям. Я смотрел в окно и видел, как солнце нежно отражалось в лужах, как пахло срубленным деревом, топили печи. Пели птички. Такое спокойствие было на душе. Каждый раз, приезжая сюда, я ощущаю это.

Мы проехали по мощёной дороге к дому родителей Лены. Он был такой аккуратный, раскрашенный в бело-голубые тона, а на деревянных, вколоченных в землю столбах были натянуты верёвки, на которых сушат белье. Калитка казалась внушительной, потому что Макс недавно сам отремонтировал забор. Да и в принципе их дом был наиболее «свежим» из всех, что я видел в округе. Мы вышли из машины и в хорошем расположении духа направились во двор. Там на меня снова нахлынула ностальгия. Аккуратно выложенные из кирпичика дорожки обрастали потихонку травой. За верёвками стояли тазики, и я заметил маму Лены, которая убирала их по местам после стирки.

— Здравствуйте, тёть Люд, — радушно поздоровался я.

Невысокая женщина направилась ко мне, радостно приветствуя. На ней было песочного цвета платье с захлёстом на груди и расклешённой юбкой. Аккуратные бусы висели на её шее, видимо, она готовилась к нашему приезду. У тёти Люды были кудрявые волосы, подстриженные «под мальчика», но, разумеется, гуще и чуть длиннее, румяные щёчки, тонкие брови, чуть крупноватый нос и прекрасные серо-голубые глаза.

— Господи, дорогие мои, я думала вы приедете чуть попозже. Ну проходите, проходите, я уже почти всё сготовила, — суетливо говорила она.

— Вечно в заботах, мам. Отдохни чуть-чуть, — предложил Макс, обнимая тёщу.

— Как мне отдыхать, когда вы приехали? — сердилась та.

— Так мы за тем и приехали, чтобы ты передохнула, — не унимался мой товарищ.

Женщина закатила глаза, но всё же улыбаясь, повела нас вдоль двора. Макс помог донести тазики в баню, а я ещё раз осмотрелся. Уже начинала цвести мимоза, и запах стоял невероятный. Повсюду лежали деревянные ящики, всё было так хаотично, невпопад, но уютно. Я не могу назвать это бардаком, потому что бардак — слово с отрицательным значением. Я прошёл чуть дальше и приметил, что дядя Вова — отец Лены — вытащил лодку. Видимо, скоро собирается порыбачить, ну или покатать Лену. Река уже давно очистилась ото льда, хоть вода в ней и была холодной для купаний. Было ещё недостаточно тепло, чтобы ходить без куртки, но весна во всю давала о себе знать. Меня окликнули, и я обернулся:

— Мишаня, здорово! Давно тебя не видали, не заезжал уже бог знает сколько! — произнёс дядя Вова.

— Да меня всего две недели не было, дядь Вов! — возразил я.

— Ой, так это полным-полно времени прошло!

Он пожал мне руку, крепко, по-мужски. Сразу видно, человек трудящийся был. Вообще все его черты вызывали только приятные эмоции. У дяди Вовы был крупный нос пипкой, большие уши, чуть-чуть оттопыренные кверху, тоненькие губы, густые брови и очень тёплый взгляд. Его глаза отдавали синевой, такой, какая обычно встречается в море. Его седую голову украшала кожаная кепка, немного облезлая, но всё же олицетворяющая простого человека. Тоненькая рубашка-поло, олимпийка синего цвета с красными вставками на карманах возле груди. Его смугловатую руку украшали часы и мозоли.

Немного поговорив, мы зашли в дом. Я слегка нервничал, но очень хотел увидеть Лену. Она сидела за столом в зале. Разумеется, тётя Люда уже организовывала фуршет. На столе, покрытом голубой клеёнкой, в вазе стояли астры, привезённые Лене, рюмки, компот в трёхлитровой банке, салатики, солёные огурчики собственного производства, картошечка и элегантная салфетница. Позади стола располагался шкаф из тёмного дерева. Хотя ему больше подходило слово сервант. На его застеклённых полочках находилась посуда, доставаемая только в особенных случаях. Но, разумеется, таких особенных случаев все избегали. Кроме того, сервант был заполнен книжками, подаренными кем-то открытками и фотографиями, напоминавшими о самых прекрасных моментах. В углу висело зеркало. Обои в комнате были непонятной расцветки, с узором, чем-то похожим на бамбук. На окне висели шторы в цветочек серебристо-коричневого цвета. Странное сочетание, но не мне судить. Диван, приставленный к столу, был накрыт пледом, по краям лежали голубые подушки, а на стене, конечно же, висел ковёр. Тот самый ковёр, который всегда вешали на стену непонятно по какой причине. Наверное, потому, что он вызывал воспоминания.

Лена заметила меня и, улыбнувшись, слегка уставшим голоском поприветствовала:

— Миша! Я так рада тебя видеть! — она вскочила с дивана.

— Я тоже, Леночка, — приобнимая знакомую, сказал я, — Как вообще твоё самочувствие? Давно я что-то не приезжал, — виновато ответил я.

— Да ничего страшного, чувствую себя как обычно: не плохо и не хорошо. Периодически всё болит, но доктор говорит, что пока всё нормально. Недавно переливание делали. Готовлюсь вот к пересадке костного мозга, — рассказала девушка.

— Это хорошо. Надеюсь, что скоро всё пройдёт, и мы с тобой и Максом поедем куда-нибудь отдыхать на моём драндулете.

Лена коротко и звонко рассмеялась. Я был очень рад слышать её смех. В последний раз, когда мы с ней виделись, она лежала без сознания под капельницей, и как мне казалось она вообще не подавала признаков жизни. Страшная картина. Не знаю, как Максим с этим справился. Мои рассуждения прервали: дорогой друг присел рядом с нами, а суетливые родители Лены что-то донесли на стол.

Все принялись обедать и обсуждать предстоящую Ленину операцию. Пересадка костного мозга — дорогое и тяжёлое испытание. А главное, очень опасное. После пересадки костного мозга иммунитет как бы обновляется, и любой мельчайший вирус может убить человека. Кроме того, лечение может оказаться неэффективным, так как шанс на успех равен всего 50–60 %. Я, конечно, всего не знаю, но так объяснял Максу врач Лены. Несмотря на всё перечисленное, девушка всё же решилась на эту процедуру, так как шанс всё-таки есть. Но вскоре мы закрыли эту сложную тему и принялись обсуждать дела житейские. Мы с Максом ели с таким наслаждением, что едва успевали дышать. Тётя Люда готовила с душой, отдавая частичку себя каждому пирожочку или супу. Здесь было так легко, ненавязчиво, тепло. Вдруг дядя Вова сказал:

— Ленусь! Не хотите прокатиться с Мишей и Максом на лодке? Погода сегодня тёплая, да и ты давно не выходила из дома. Свежий воздух — вот что прописал тебе врач!

Она растерянно, по-детски закрутила головой, переводя взгляд с меня на своего возлюбленного.

— Покатаю, покатаю, солнышко, — нежно ответил Макс.

Она улыбнулась и холодными губами поцеловала его в щёку.

— Ой, прости, — засмеялась Лена, вытирая след от помады на щетине Максима.

Я смотрел на Макса и видел в его глазах смутную тревогу. Сегодня он был не очень разговорчив и, видимо, о чём-то раздумывал. Думаю, мой друг переживал за предстоящую операцию Лены и старался об этом не думать, но выходило плохо. В этот момент меня посетила странная мысль. Мысль об истинных ценностях. Что нужно человеку, у которого есть любимый, семья и место, которое можно гордо назвать домом? Ответ в случае Лены довольно прост — здоровье. У меня оно было. Если бы я мог, то обязательно поделился бы им с Леной, но увы.

Работа убивала в нас добродушие. Она как лезвие ножа — вечно царапает твою душу о жестоких преступников, о погибших невинных людей, и после такого, разумеется, перестаёшь верить в существование чести, справедливости и любви в целом. Мир становится в твоём понимании ареной Колизея, где гибнут невинные, а кто-то хлопает и веселится, глядя на их мучения. Но меня всегда спасал Макс. Родителей в моей жизни нет и не было, поэтому я родился уже ожесточённым. Никогда не знав любви, я не мог овладеть этим искусством. Как там говорил Печорин? «Я был готов любить весь мир, но меня не поняли. И я выучился ненавидеть». Вот это про меня. Жил я у бабушки, мать видел изредка, а отцом всегда считал своего отчима, который, к моему большому сожалению, прожил недолго. О родном отце я никогда и не задумывался. Не скажу, что он меня волновал. Бабушка была доброй, ласковой женщиной, но все остальные были холодными, жестокими, поэтому с самого детства у меня сложилось чувство, что этот мир создан только для зависти и агрессии. Одной только бабушкиной любви мне не хватало, и, думаю, я сильно не дооценивал её. Деревня была не самой благополучной, если честно, так что агрессии в ней хватало с головой. И, как я говорил ранее, когда часто видишь несправедливость, то в будущем сделаешь всё, чтобы её предотвратить. Вот я и стал следователем. Но любви мира моя должность не прибавила. Но мне ли жаловаться? Я обрёл друга. Такого чистого и светлого, как Брюллов. Он заменил мне брата, а Ленины родители, отец и сёстры Макса — семью. Я часто думал, что глубоко несчастен, но только сейчас понял, что просто не замечал истинных ценностей.

— Они завтра приедут, — прервал мои рассуждения Макс и, заметив мой растерянный вид, пояснил, — Женя и Даша.

Сёстры Макса! Эта новость меня очень обрадовала и, поев, мы встали из-за стола. Через пару минут мы уже стояли на берегу и разглядывали лодку. Она была железная, с облезлой краской зеленоватого цвета, но довольно вместительная. Мы с Максом решили, что он довезёт нас до середины речки, а назад, по направлению к дому, буду грести я. Через пару минут наша лодка была уже на середине притока. Лена осторожно наклонилась к воде и стала водить рукой по водной глади, как скрипач смычком по любимой скрипке. Она смотрела на след, оставляемый её рукой, и тепло улыбалась нам. А что ещё нужно ей для счастья?

— Споём? — предложил я.

— А давайте! — ответил Макс.

Леночка начала петь песню «Конь» группы «Любэ» лиричным, нежным голосом. Мы своими басами стали подпевать. Её пение было таким прекрасным, таким настоящим, напоминающими зов предков. Я видел, как Макс счастлив, и как счастлива Лена. А мне не нужно было ничего, кроме их улыбок.

Время пролетело быстро. Мы даже не заметили как стало смеркаться. Вдруг с берега нас позвали, и я, взяв вёсла, стал грести назад. Причалив, мы вышли на берег и отправились ужинать. Тетя Люда приготовила жаренную рыбу, салат и баклажаны с чесноком и сметаной. Мы с Максом объелись до упаду и недолго побеседовав, направились в баню. Попарившись, я окончательно расслабился и через пару минут уже спал на отведенном мне месте.

На следующий день я проснулся в хорошем расположении духа и, приведя себя в порядок, потопал завтракать. Наконец-то я выспался и отдохнул как следует. Тетя Люда сготовила блинчки и мы с Максом охотно наворачивали их за обе щеки. Скоро мы приметили сестёр Макса, которые уже приехали и направлялись в дом поздороваться. Мы обнялись и поприветствовали друг друга. Макс тоже не растерялся и, поцеловав сестёр в лоб, начал что-то расспрашивать. У него было две сестры. Одной 24 года, другой — 19 лет. Они были уже достаточно взрослыми, но Макс всё равно воспринимал их как младших сестричек. Они были так похожи на него. Просто одно лицо. Единственное, цвет волос слегка отличался. Женя, старшая сестра, была брюнеткой, как и её брат. Тоже высокая, с такими же глубокими сине-зелёными глазами. Она носила строгую короткую стрижку, а в ушах красовались серебряные кольца, прилегающие к мочке уха. У неё было хорошее телосложение и слегка строгий взгляд, не свойственный никому в семье. Единственное, что выдавало в ней ребяческую наивность, были родинки. Училась Женя хорошо и окончила институт всего с одной четвёркой, так же, как и школу. Макс всегда помогал ей, но она была приучена к самостоятельности. Девушка она была серьёзная, потому что работа этого требовала. Работала она заместителем директора какой-то строительной компании.

Младшая же сестра, Даша, училась на втором курсе института, но не так успешно, как Женя или Максим. Она была больше человеком творческим и сейчас учится на дизайнера. Как говорит сама Даша, «мы потом такой бизнес с Женей сделаем! Каждый к нам приходить будет». Поскольку её творческая натура выражалась в открытости и желании видеть всё в ярких красках, то и цвет волос этому соответствовал. Они были покрашены в русо-сиреневый. Их мама была русой, и Даша пошла в неё. Но это была единственная их общая черта. Дашка любила краситься ярко: в голубые или зелёные цвета, в зависимости от настроения. Одежда у неё стильная, лаконичная, прекрасно ей подходящая. Вы можете подумать, что сёстрам было грустно без мамы, но это не так. Макс понимал их как никто другой, а большего им и не требовалось. Да и отец у них был прекрасный. Дядя Андрей выглядит словно Макс из будущего. Он мужик простой, трудящийся, до сих пор работает на каком-то там производстве. Вот и сейчас уже собирался чем-то помочь дяде Вове.

— О, и Мишку собой захватили! Молодцы, молодцы, — протяжно проговорил он. — Как дела-то, сынок?

Каждый раз, когда он так говорит, это льстит мне. Давно я не слышал этого слова в свой адрес.

— Да нормально. У меня имеется предложение. Погода сегодня замечательная, может быть, устроим пикник?

— Да ты же мои мысли читаешь! Мы с Вовой договорились уже. Вот мангал собрать решили, на речку съездим повыше чуть-чуть. Там красивенько, и никого нет из людей, да и Ленок птичек любит посмотреть.

Мы оперативно собрались и поехали. Всё было прекрасно, поэтому время и пролетело быстро. Весь день я наблюдал за моим другом и видел, какой он был довольный, как сияли его глаза, внутри которых что-то таилось. Это что-то меня пугало. Я знал, что его тяготит какой-то груз, а из-за недавнего происшествия считал виноватым себя. Я знал, что, если будет время утром, то обязательно спрошу Макса об этом. Но пока лишь наслаждался его улыбкой. Женя и Даша были рады его видеть. Они смеялись, разговаривали на какие-то серьёзные темы, а порой говорили рандомную чушь, искренне этому смеясь. Ленок выглядела очень измотанной, но её блеклая улыбка всё равно доставляла невероятную радость моему другу. Родители вечно были заняты, и лишь один я наблюдал за всеми, как какой-то режиссёр самого прекрасного на свете фильма. Макс привёз всем по подарку, так как с сёстрами он виделся редко, а с отцом тем более. Время пролетело быстро. Никто даже не заметил, как стемнело. Часы показывали 21:40, значит, ехать назад в город смысла не было. Мы остались в доме родителей Лены, но понимали, что завтра придётся рано вставать, чтобы успеть на работу к 7. Чуть-чуть посуетившись, все в итоге улеглись спать. В доме настала гробовая тишина. Меня уложили на полу, Макс с Леной спали напротив, девочкам досталась одна из спален, так же, как и родителям Лены, а отец Макса спал на диване. Я слышал и сопение отца Максима, и храп дяди Вовы в соседней комнате, и звонкое тикание часов в коридоре. Настала ночь, и я старательно пытался заснуть. Сквозь дремоту я вдруг почувствовал, как через меня перешагнули и направились во двор. Я развернулся и понял, что это был Макс. Его место на кровати пустовало. «Куда это он намылился на ночь глядя?» — подумал я. Туалет находился в доме и для того, что бы сделать свои дела куртка ему была не нужна. Но затем меня сразу посетила мысль, что лучшего момента для разговора не будет. Я тихонько поднялся и вышел вслед за ним

Макс сидел на крыльце в кромешной темноте и, раскуривая сигарету, смотрел, как пепел сыплется вниз.

— Ты чего это? Нам завтра вставать рано, — осторожно начал я, присаживаясь рядом.

Макс не встрепенулся, а как завороженный смотрел прямо перед собой.

— Да не спится чего-то. Видимо, день был слишком хорош, — слегка улыбнулся друг.

Он не поднимал глаза на меня и явно не хотел, чтобы кто-то сидел рядом, но я всё равно продолжал докапываться до сути:

— Что-то произошло?

— Нет, нет. Всё прекрасно, всё лучше, чем могло быть… Лучше, чем могло быть… — бубнил он.

— Поэтому ты эту гадость куришь? — сказал я, забирая у него из рук, как мамочка, сигарету, — Может, всё-таки расскажешь?

— Я немного устал, — начал он грустным голосом, — хотя слово «немного» тут не подходит. Я очень устал.

— От чего? — пытался понять его я.

Макс резко вскочил со ступенек и стал кричать:

— От чего?! Да я батрачу на двух работах! Я совершенно забыл, что такое выходной! Надо оплачивать квартиру, коммуналку, каким-то образом находить деньги на лекарства для Лены, потому что бросить её я не могу и не хочу; приезжать, помогать родителям, отцу, разруливать проблемы с институтом у Даши, поддерживать Женю с её трудностями на работе, постоянно улыбаться, шутить глупые шутки и делать вид, что всё в порядке! — перечислял, задыхаясь, он, — радует лишь то, что хотя бы доктор имеет совесть и даёт нам отсрочку по выплате, иначе я вообще не представляю, что бы было! Я почти не сплю, потому что после основной работы, я работаю на дому с документами для другого участка! Денег ни на поесть, а уж тем более на мою одежду нет! Я хожу как идиот в полицейский форме 24/7, потому что вся остальная моя одежда совсем износилась и выглядит как половая тряпка! Ещё эта дурацкая операция, из-за которой я весь на взводе. Почему я должен смеяться?! Почему я должен улыбаться ради вас, когда я устал?! Порой мне кажется, что всё это такой бред!

Макс заливался слезами, у него была настоящая истерика. Он еле успевал глотать воздух между каждой фразой, и всё также не поднимал глаз на меня. Я подошёл к нему и обнял, пытаясь успокоить.

— Тише, тише, всё хорошо. Ну же, сделай вдох и выдох. Мы это вместе с тобой пройдём. Увольняйся к чёрту с этой второй работы. Я договорюсь о бесплатном лечении для Лены.

— Дурак, что ли? Не надо, всё нормально, — успокаиваясь, говорил он.

— Нет, Брюллов, ты не понял — это приказ! В конце концов, 45 статья для кого? Закон о полиции: право сотрудника на медицинское обслуживание.

— Я пробовал. Дмитрий Владимирович мне отказал, мол, это бумажная тягомотина. Я пытался, но он пригрозил, что уволит меня. У нас всегда так всё работает. на бумажках написано, а на деле ничего…

— Нет, — вертел головой я, — Кто это сказал? Владимирович? Ничего, я завтра с ним поговорю. А если помогать не захочет, мы на него иск запустим о неправомерном использовании своих полномочий. Лена у тебя на иждивении, верно?

— Да, конечно — собравшись с духом, отвечал Макс.

— Ну вот, отлично. По закону он просто обязан. Так что ничего страшного. С этим я вопрос решу, а ты со второй работы чтобы уволился! Нечего себя изводить! Мне твой здравый ум нужен. А насчёт оплаты квартиры. Знаешь, что? Переезжай ко мне или, может, я денег одолжу? В любом случае, я всегда тебе премию могу выписать. И насчёт отдыха. Будет тебе отдых. Я завтра один поеду на работу, а ты оставайся здесь.

— Чего? Нет, нет, нет, нет, нет. Работу я пропускать не буду. Потом отдохну как-нибудь, — засуетился Максим.

— Брюллов, оперуполномоченный и старший по званию Пассковский Михаил Алексеевич приказывает — слышишь? — приказывает взять отгул, дабы избежать утечки важных сотрудников. К Лере я и сам завтра схожу, а Сергеич с Сашей во всём мне помогут, если что, обязательно тебе позвоню, всё расскажу, всё доложу, но ты остаёшься и точка.

Макс улыбнулся и, крепко пожав мне руку, приобнял за плечо.

— Спасибо, — нервно засмеявшись, сказал он, — Спасибо.

— Ну-ка тихо! Тихо. Я давно должен был так сделать. А сейчас — спать! А то кто-то мне тут только что кричал, как он устал. Надеюсь мы никого не разбудили. В кровать быстро! Чтоб самым крепким сном, и мысли эти… отбрось. С Леной всё будет хорошо, обещаю.

Он кивнул, и мы разошлись. Аккуратно, заходя в дом я заметил что никто не проснулся. Хорошо что у мужчин такой крепкий сон. В постели я долго думал о том, что завтра мне предстоит тяжёлый день. Пусть Макс ничего не ответил по поводу квартиры, но это неважно. Деньги я ему в любом случае одолжу, а если он не захочет занимать, я ему за шкирку закину, но одного не брошу. Мысли о чувствах плавно натолкнули мой уставший мозг на все те ощущения, что я испытывал в автомобиле, когда мы нашли третий труп. Завтра придётся всё обследовать в одиночку, без моего напарника. Ему нужен отдых, и я знал, что поступаю правильно. Тем временем усталость взяла своё, и я погрузился в беспокойный сон.