Шанелька и Крис [СИ]

Глава 11

Комната в захламленной и затоптанной трешке оказалась неожиданно уютной. Сумрачная из-за густо-облиственных веток, забивающих окно по самым стеклам, а еще — высокие шкафы с темными дверцами и такими же темными стеклами. Высокий потолок с древней люстрой, увешанной вытянутыми стекляшками-сосульками. Но вдоль пустой стены мягкие диваны, укрытые темно-красными узорчатыми покрывалами, пара кресел и перед ними — низкий и длинный журнальный столик с чашками, полными темного же чая. На стенах горели два светильника в виде пришлепнутых кучерявых тарелок, матовые. И казалось Шанельке, все они находятся внутри старого саквояжа, такого — коврового. Ковро-вый сак-вояж, повторила мысленно, усаживаясь в кресло, и оно приняло ее мягко, уступчиво, топя в себе и задирая ей коленки. Шанелька позволила креслу расположить себя, как ему удобно, порадовалась, что удобно и ей. Погладила отполированные многими ладонями подлокотники и обратила взгляд к тому самому, несколько раз помянутому стулу. Снова разулыбалась. Это не стул был, а настоящий трон. Стоял высокой спинкой к высокому окну, поблескивал завитками резьбы по закругленной верхушке и выгнутым лебедиными шеями подлокотникам, круглил тугое бархатное сиденье.

В общем длинном коридоре кто-то ходил, в дальней кухне смеялись, болтали, вдруг свистел чайник, хлопала дверь в санузел. Там Шанелька уже побывала, познакомилась с таким же высоченным потолком и веревочным ковриком на полу в шестиугольных плитках-картинках. На удивление чистый фаянсовый унитаз казался в туалете космическим пришельцем и хотелось вместо него увидеть нечто стимпанковское, с надраенными медяшками и сиденьем красного дерева. Зато ванная комната оказалась как раз студенческой. Вся увешанная сохнущими носками, цветными полотенцами, заставленная тазиками с мокрым бельем, в углу — корзина, с крышкой, безнадежно раззявленной, оттуда свешивалась пара джинсовых штанин — разные. И батарея зубных щеток на заляпанной мылом стеклянной полочке. На зеркало была прилеплена большая прозрачная наклейка с мрачной мордой чудовища Франкенштейна, криво сшитой по мимическим линиям, ужасно небритой.

Сейчас ванну занимала Крис, мыла руки и поправляла волосы. А вернувшись, прямо направилась к трону, села, величественно улыбнувшись Шанельке и перевела взгляд на дверь в квадратах матового стекла.

— И куда все делись?

— Ваше королевское велицво готово вкушать сладостные аккорды? — уточнила Шанелька, возясь, чтоб сидеть еще уютнее.

— Вполне, — согласилось велицво, — и поскорее бы. А то, тащила чуть не за шиворот, и вдруг испарилась.

Хлопнула входная дверь, исполнив скрипучую музыкальную фразу. Затопали в прихожей шаги, заглушаемые возней и негромкими поначалу словами.

— Привела, — обрадовалась Шанелька.

— Нормально я, — стал громче недовольный, изрядно капризный голос, — да чего ты вцепилась, Марьячка. Полно еще времени. Успел. Успел бы.

— Я весь парк… — голос девушки был тише, и не договорив, она с готовностью замолчала, когда возлюбленный Перышко перебил, продолжая капризничать.

— Я хоть там побыл бы! Как надо. Чем торчать тут. С твоими недорослями.

— Перо, а в зубы не хошь? — добродушным басом осведомился кто-то, специально для вопроса протопав из кухни в прихожую, — скажите, цац какой, каприз нумер тринадцать.

Вопрос был слышен хорошо — в комнату, распахнув двери, вошел не-испанец Васька, неся поднос с чайником и печеньем, ногой попытался двери за собой захлопнуть.

— Это наш альт, — представил заочно обладателя добродушного баса, — они все время цапаются.

Он устроил поднос на столе, постоял, оглядывая чашки, разбросанные ложечки и банку с сахаром. Видимо, решив, что свою порцию гостеприимства выполнил, повалился на ковровый диван рядом с креслом Шанельки, мелькнув полосатыми носками. Задрал к ней перевернутое лицо, обрамленное толстыми косками дредов.

— Чай там. Сушки. Баранки которые.

— Спасибо, — отказалась Шанелька, — я попозже.

— Марьячка его с парка вытащила. У Перышка там любимый дуб. Для страданий. Он еще не знает, что вы тут. Счас будет сюрприз.

Коньков что-то замурлыкал, опереточное, покачивая ступней на колене джинсовой ноги.

Недовольный голос приближался. Шанелька села удобнее, чтоб в сумрачном полусвете все видеть.

— И я… — двери снова открылись, голос споткнулся.

Крис улыбнулась, блеснув зубами на затененном лице, руки неподвижно лежали на подлокотниках.

— Крис-ти-на? Это — вы?

Марианна расцвела, заглядывая сбоку в лицо любимого, затопталась, аккуратно подталкивая его в комнату. За их спинами кто-то присвистнул, прошел дальше, что-то сказал в кухне и в ответ несколько голосов рассмеялись.

Просперо, тощий и нескладный, как худая тряпичная кукла, ступил ближе, не отводя глаз от восседающей на троне Крис. И вдруг выпрямился, протягивая руку назад. Там уже парила его скрипка, вынутая из футляра, лежала на ладонях Марианны.

— Время, — вдруг произнес Перышко совершенно деловитым голосом, — сколько там? Осталось.

— Через час и сорок минут. Автобус, — Марианна отдала ему скрипку.

Ушла к дивану и села рядом с Василием, отпихивая его ногу.

— Да, — сказал Просперо, подкручивая что-то, прилаживая скрипку к подбородку и снова убирая — осмотреть, погладить, стряхивая невидимое, — угу. Тогда… это вот.

По комнате, укладываясь на сумрак, поплыла низкая нота, длинный, как вязкая сладкая лента, звук, и казалось, ему так же уютно устраиваться в полумраке, как Шанельке сидеть в кресле, Крис восседать на смешном стуле, похожем на трон, а Ваське валяться, упирая в покрывало вязаные полосатые носки. Нота плыла, и вдруг незаметно сменилась, звук стал выше, вместе с ним выпрямилась сутулая спина Перышка, крепче встала нога, и вся фигура будто вплелась в свет, в музыку, сделалась с ней одним целым, и — засветилось лицо.

«Он, и правда, чудесно играет». Шанелька осторожно искоса посмотрела на девушку. Худенькое лицо, против ее ожиданий, не выражало восторга, и смешной материнской гордости, такой неловко умилительной. Было замкнутым и светилось тоже, будто оно зеркало, отражающее внезапную, но такую ожидаемую красоту мальчика, играющего на скрипке. Это покой, поняла Шанелька, покой, когда — все правильно. Она, эта смешная девочка, нашла свой путь и потому ей не нужно мельтешить, что-то там выражая лицом, или жестами, позой. Вот она, эта полуулыбка, хочешь, скажи — джокондовская, но нет, без ее зовущей загадки и обещания, скорее улыбка Будды…Я тут, и я знаю, что тут — правильно. А ты, если хочешь, узнаешь тоже. Непременно…

Мысли были неспешными, тоже плыли, вплетаясь в ноты, звуки, аккорды. Покачивались в темнеющем воздухе, полном неясных бликов от темных стекол, каких-то рамок на стенках. И шум жизни был слышен, так же, как видны эти блики, очертания, полосы и плоскости. В кухне свистел чайник, кто-то негромко говорил, а еще ходил по коридору, останавливаясь у приоткрытой двери, потом снова уходя. За старыми рамами иногда скребла по стеклу ветка, а за деревом кричали дети и ехали вдалеке машины. Удивительным образом все это не мешало музыке, казалось ее частью. Будто скрипка Просперо собрала мир вокруг себя, как самый правильный оркестр. Играть жизнь.

Скрипка Просперо. Шанелька слушала, потом думала, потом думала и слушала одновременно. В какой-то момент поняла — ее рука лежит на голове Васи Конькова, а после он взял ее ладонь, накрывая свои глаза. Потянул ниже, прижимая к губам. Они шевельнулись, щекоча поцелуем. И отпустил, дыша ей в ладонь. Шанелька вернула руку на его волосы. Устроила там, перебирая толстые коски, как перебирают шерсть на загривке любимой собаки. И вдруг ужасно затосковала по Диме Валееву. Его стриженым жестким волосам, короткому носу, из-за которого у него такой немного странный профиль, по его… да по всему… Она прикусила губу, выпрямилась, бережно убирая руку с копны дредов, чтоб не дернуть невзначай. Тоска постояла перед лицом Шанельки и тихо ушла в сторону, уступая место плавным недодуманным мыслям.

Скрипка Просперо. Прекрасно это звучит, как музыка. Есть «Книги Просперо», так называется фильм, совершенно волшебный, снятый волшебником режиссером по волшебным стихам. В нем — такой же свет, как тут, в этой комнате, где непонятно, как живут, да и неважно сейчас…

Ответом на ее мысли мягкий свет из приплюснутых к стенам тарелок мигнул и погас. В кухне заговорили громче, но кто-то шикнул, и замолчали, шурша шагами мимо двери. Шаги слышались, вплетаясь в паузы скрипичного голоса, и умолкали.

Перед глазами Шанельки, которые видели одновременно сотни реальностей (свет на худеньком лице Марианны, замкнутое спокойствие Крис, ее узкие кисти на выгнутых подлокотниках, зеркало на корявом валуне, призванное отражать тучи и свет, который из них, плечо Димы, когда приподнялся, сбрасывая одеяло… мерцающий красным хрупкий новогодний шар в ладонях Шанельки, облака на склоне горы-приключения, приютившей орла с простертыми крыльями) — перед ее видящими все это глазами проходили какие-то фигуры, осторожно, как в плавном менуэте. Василий оказался спиной, возле шкафа, а потом на корточках у стола. И там загорелся маленький огонек на витой высокой свече в темном, кажется, бронзовом шандале. Мигнул, выпрямился, снова согнулся, укладывая себя на пустоту, отразился в неясных бликах. И стало видно, что в комнате много людей. Свеча отмечала, как входят, приоткрывая двери, и вот уже сидят на диванах, потеснив Василия, а кто-то — на полу, обняв колени. Пара стоит у самых дверей, видна светлая макушка девушки ниже плеч высокого темноволосого парня.

И уходя в тишину, скрипка умолкла. Просперо отнял ее от плеча, опустил вниз, в другой руке повис тонкий, почти невидимый смычок. В тишине сказал, хорошим, совсем не капризным голосом:

— Спасибо, Кристина. Теперь можно ехать.

— Марианне скажи спасибо, — кивнула Крис, — она нас отыскала и убедила.

Перышко засмеялся, обнимая свою Марианну, поцеловал в скулу. Такой — тощий нескладный, с таким же, как у нее, острым худым лицом. Только вместо копны русых волос вились по плечам темные, негустые, схваченные на затылке какой-то шпилькой.

Крис встала, вокруг зашевелились слушатели, и не было так, как на торжественных концертах, никто не хлопал, не подходили пожимать руку и говорить комплименты. Разошлись снова по своим делам, и уже кто-то ругался в прихожей, выговаривая в телефон насчет, почему снова нет света, девушка, в третий раз за день уже.

Марианна прошла к шкафу, отворила высокие дверцы, там обнаружился, видимо спрятанный на время концерта, их студенческий быт: гора постели с комком одеяла, вешалки с одеждой, полка со всякими мелочами.

— Сумка, — нервничая, сказал Перышко, стоя рядом с ней и перебирая вешалки, — моя.

— В коридоре, — доложила Марианна, вынимая тарелки и пластмассовую хлебницу, — сейчас я бутеров сделаю, поедим и провожаться. Кристина, Неля, вам с колбасой?

— Нам уже пора, — поспешно ответила Крис, — у нас еще дело тут. Небольшое.

Шанелька, пугаясь, вспомнила свою руку на голове Васи. Вдруг Крис обиделась? Надо ей как-то объяснить, что это совершенно ничего не значит. Это все музыка, и ее пространство, в котором все вещи, большие и маленькие, избавляются от всякой наносной мути, становятся тем, что они есть. Мы просто слушали. И Василий это понимал. А думала я — про Диму. Оказывается, не важна мне обида на него, главное — найти, разыскать, сказать, ты мне нужен, и еще сказать — я тебе верю. И пусть даже потом грабли размахнутся и врежут Шанельке по носу, это неважно. Важно верно сыграть основной аккорд, а он именно такой…

Но говорить это сейчас нет времени, и неловко при всех. Времени остается только побыть еще немного, потому что тут эльф Вася Коньков, с дивными яркими глазами и прекрасным лицом. Крутится возле Крис и явно хочет побыть именно с ней.

— Я есть хочу, — пожаловалась Шанелька, перебивая собственные суматошные мысли, — Криси, ну полчаса еще, и как раз все выйдем. Вместе. Автобус. А мы поедем. Когда Просперо поедет.

— Да, — обрадовалась Марианна, выставляя посуду на стол.

— Нет, — одновременно с ней проговорила Крис, уже направляясь к двери.

— Да, — в один голос с обеими сообщил Василий, но тут же сориентировался и устремился следом, — тогда я с вами. По делу.

— От скромности ты у нас не помрешь, — издевательски сообщил обладатель добродушного баса, альт, который оказался невысоким крепышом, похожим больше на штангиста.

— Не помру, — похвастался Василий, топчась в прихожей и напяливая свои конверсы.

Шанелька вопросительно смотрела на Крис. А та кивнула, с явным удовольствием.

— Только быстрее, нужно успеть. До шести.

Они попрощались со всеми, кто набился в прихожую, жали чьи-то руки и кого-то хлопали по плечу, с кем-то смеялись над какими-то шутками. Потом пожелали Просперо всяких успехов.

Спускаясь по лестнице, Крис остановилась, поднимая голову к маленькому отсюда лицу девушки:

— Марианна? А ты как вообще узнала, что мы там, на озере?

— А вы сами сказали же. Ночью. Извините, я услышала, и время даже. Когда говорили с…

Крис раскашлялась и, маша рукой, побежала вниз, толкая перед собой Шанельку. Следом прыгал Василий, в такт шагам мурлыкая очередной музыкальный пассаж.

Вот, думала торжествующая Шанелька, что и требовалось доказать. Крис намеренно рассказала, где мы будем, для Конькова, не иначе. А он тормоз, как все мужики, и Марианна его обогнала. Как стоячего.

Через пять минут петляний в тенистых переулках, освещенных через золотую листву желтыми фонарями, они выехали на одну из центральных улиц. И встали перед большой стеклянной витриной с цветными буквами по фасаду ПИЦЦЕРИЯ ДОН ТОМАТО. Ниже под буквами трепыхалась на вечернем ветерке белая бумажка, приклеенная скотчем.

— Здрасте-пожалуйста! — рассердилась Крис, — закрыто, что ли?

Хлопнула дверь, Василий выскочил, подбежал и вернулся, неся в руках оторванную бумажку.

— Ремонт, извините, откроемся через неделю.

— Свинство, — печально сказала Крис.

— И бутеров не пожрали, — сочувственно согласилась Шанелька.

— При чем тут бутеры, — удивилась Крис, разворачивая машину, — эх…

Шанелька промолчала, как бы дипломатично, но не поняв, чего же Крис хотела тогда от пиццерии. Правда, она упоминала какое-то дело, может и правда, деловая встреча сорвалась. Но ей бы тогда просто позвонили. Мол так и так, закрыт ваш оазис помидоров и пиццы.

— Я написал тебе фаду, — вдруг сказал с заднего сиденья Василий.

Машина слегка дернулась, подруги вместе быстро оглянулись, вернее, Крис уставилась в зеркало, а Шанелька просто так.

— Откуда ты знаешь? — Крис вела машину по широкой освещенной трассе, высматривая нужный переулок.

Василий пожал плечами.

— Знаю. И все. Хотел сегодня сыграть.

— Мне завтра на работу, — сказала Крис, перескакивая через целый блок хождений вокруг да около, — рано и сразу в Москву.

— Марьячка сегодня туда едет, вернется завтра. Комната свободная. Оставайтесь.

Теперь уже они вместе посмотрели на Шанельку. Но та покачала головой. В машине было уютно и по-свойски, ехать бы так и ехать. Но если Крис захочет остаться, пусть остается одна, потому что Шанелька не хочет ночевать в людной студенческой квартире, и еще у нее есть одно важное дело, оно требует внимания и сосредоточенности. Вернее, даже два. А если думать о зверях, которые с утра ждут хозяев, то целых три.

— Вы меня на остановку довезите, — попросила она, — если тут прямой есть, я прекрасно доеду. С пересадками ужасно не хочется.

Минуту ехали молча. Василий ждал, придерживая гитару на сиденье рядом. Надо же, удивилась Шанелька, а не заметила, что он с ней. Ну верно, она ему, как рука или нога. Или — сердце.

— Нет, — сказала Крис, уверенно выворачивая к трассе, — если хочешь, вези фаду к нам, утром я тебя до консервы подброшу. А Шанельку не стану одну отправлять, через пол-Подмосковья.

— О! — обрадовался Василий, — так норм, да. Прямо сейчас едем?

— Если тебе не надо чего взять…

— Не-а. У меня все в рюкзаке. И она, — он похлопал по вытертому чехлу.

И вдруг Шанелька засмеялась, вспомнив Марианну, бегущую через кочки и бурелом.

— Марьяччо! Это теперь наш кот. Вот его имя.

— Мариачи, — поправил Василий, — мексиканцы в сомбреро, кстати, очень неплохие композиции есть, у них. Играют на свадьбах и похоронах, короче, на всех жизненно важных моментах.

— Вот-вот. Он же не музыкант в сомбреро. И не Марианна. Поэтому он — Марьяччо.

— Ага, — сказал после паузы довольный Василий и качнул копной дредов, — понял. Он и то и другое, и теперь из этого — третье. Так мы везем имя вашему коту?

Крис снова внимательно посмотрела в зеркало на красивое довольное лицо. Кивнула, улыбаясь.

— Да. Мы везем имя. Коту.

— Круто!

Подъехав через час к знакомой детской площадке, закрытой старыми липами и высокими кленами, Крис вышла и поманила к себе Шанельку, которая топталась, разминая уставшие от долгого сидения ноги. Сунула ей в руку ключи:

— Тут в двадцати минутах за городом дача у Ольги Павловны, помнишь, я тебе рассказывала, сотрудница наша, на цветах повернутая? За столом мы уже насиделись, я так вообще выше крыши. Ты не против, мы с Васькой поедем, цветочки польем, собаку накормим? Ольга мне ключи отдала, чтоб я пару раз в неделю…

— Конечно! Конечно, я не против. Тем более, у меня тоже дела, ну ты понимаешь.

Крис засмеялась, оглядываясь на смутный силуэт в машине:

— Шанелькин, не сиди опять до утра, со своей писаниной. Я понимаю, но все же. Завтра у нас вечер развлечений.

— Куда повлечемся?

— В ночной клуб. Гламур вместо культур-мультура. Тоже надо. Там электронщики выступают, я уже билеты заказала.

Шанелька тоже посмотрела на окна автомобиля. Сказала дипломатично:

— Если сама не решишь планы поменять, то, конечно же.

— Нет. Не надейся. Должны мы хоть раз за неделю попасть туда, куда я запланировала, елки-палки.