Шанелька и Крис [СИ]

Глава 14

Она не стала звонить Шанельке с дороги, уверенная в том, что подруга снова писала вместо поспать, и зевая, решила, пусть хоть она выспится днем. Так и будем, по очереди, как в дозоре…

Машина ехала быстро, тормозила на светофорах, снова набирала скорость, пару раз Крис съезжала с трассы на какие-то боковые улицы небольших поселков и, проскакав по неровному асфальту, выбиралась, миновав зарождающуюся пробку. Васька то сидел молча, то болтал что-то необязательное, тоже вкусно зевая. И совершенно не стеснялся, был как дома, на мягком сиденье. Наверное, он так везде. И — со всеми, предположила Крис, улыбаясь и кивая на его разговоры. И хотела бы подумать другое, но как-то не получалось, и в конце-концов, ее саму это стало раздражать. Он получается, прав? Она никак не может увидеть за внешней красотой настоящего Васьки? Причем, если бы случился он эдаким меланхоличным занудой, или же — капризным склочником, о, да, тогда красоту можно отслоить, отодрать, как отдирают цветную обертку и без нее — вот она, суть. Халва. Или что-то наоборот, не будем вдаваться в подробности. Но позволить парню быть не просто красивым, а еще и солнечно-ласковым, не выходит, обертка не отдирается, маячит, лезет в глаза, подсказывая, да он, наверное, со всеми такой. Наверняка. Не в смысле хороший, а в смысле использует красоту. Нехорошо, Кристина Андревна, укорила она себя рассеянно, следя за дорогой, ах, нехорошо, но если думается про это, то уже хорошо. И интересно.

Фаду, подумала она дальше, вытаскивая эту мысль из предыдущих размышлений, я так и не спросила его, почему написал мне именно фаду. А не вальс и не полечку, не романс и протча.

Трасса шла рядом с железной дорогой и по ней ехала зеленая электричка, в окнах — тысячи голов. Потом дороги разошлись и вокруг замелькали золотые пятна берез в просвеченной роще.

…Спрошу, размышляла Крис, и найдется загадке логичное объяснение, как ее стихам в подземном переходе метро. А если не спрошу, то можно потешить себя надеждой, поиграть в сказку, переплетенную с реальностью.

— А я тогда взял и уехал, вообще не думал, что поступлю, — рассказывал Васька, придерживая на коленях чехол с гитарой, — ну я еще год пирожки продавал на станции. И листовки раздавал тоже. Я и сейчас иногда раздаю, если играть неохота за баблосы.

— Молодец.

— А фаду, ты вчера спросила. У нас тема такая сейчас, можно выбрать из нескольких жанров три основных и написать музыку. У меня есть хуммпа, калипсо и вот фаду.

Рассказывал бесхитростно и Крис прикусила губу, мысленно смеясь над собой. Вот тебе и вся романтика, дамочка. И насчет «написал — тебе», да всем говорит одинаково.

— Вот, — гордо закруглился Васька, — я тебе и калипсо сыграю, только там тоже без слов, не подобрал еще. Ты что смеешься?

— У меня был знакомый метеоролог, он говорил, мужчине очень полезно знать все виды облаков, у них названия романтичные. Обнимаешь девушку за плечи и тычешь пальцем в небо. Всегда найдется, что показать. А астрономы, они ночью созвездия показывают.

— Здорово, — одобрил Васька, улыбаясь до самых ушей, спрятанных под золотистыми дредами, — ты куда в Москве едешь? Меня высади, где удобно, да? Я на метро доберусь.

В почти тишине проехали еще минут десять, Васька мурлыкал что-то, шевеля пальцами поверх гитарного чехла. И на светофоре, когда Крис затормозила немного резко, качнулся, выпрямился, хмурясь.

— Подожди. Это ты насчет того, что я тебе играл, да? Что я так баб снимаю? Как твой синоптик?

Лицо у него было расстроенное и возмущенное одновременно. Крис стало неловко, но бес дергал за язык, тем более, ну взрослые же люди.

— А нет, что ли?

Васька молчал, только рука перестала перебирать невидимые струны.

Сворачивая в тенистую, уже городскую аллею, Крис незаметно вздохнула с досадой. Вот сейчас он ледяным голосом потребует высадить. И выйдет, гордо задрав небритый красивый подбородок. Канет в мегаполис, унося свою обиду. Детский сад и бабство. Но — музыкант, не кот начхал, тонкая душевная организация…

— Подожди! Вот тут можно, у переулка?

В молчании они заехали в боковой проезд, Крис не стала глушить мотор, поворачиваясь к спутнику. А тот, вылезая, оставил гитару на сиденье.

— Щас я, — дверца хлопнула.

Крис поглядела вдогонку стройной фигуре в голубых джинсах, узорчатом каком-то перуанском свитере и распахнутой куртке. И повернула ключ, возмущенно чертыхнувшись. Ей на работу. Но хоть не стал впадать в обиды, уже хорошо. Если не явится через пять (она посмотрела на часы), ладно, через десять минут, уеду с гитарой, решила, пусть потом сам ищет и добывает ее у меня.

Васька вернулся через восемь минут. Вытаскивая гитару, снова устроился на сиденье, сунул в руки Крис небольшой пакет из оберточной бумаги.

— Тебе. На работе посмотришь, ладно? Ты мне телефон свой оставь, а то потеряемся совсем. Я не хочу. Теряться.

Посмотрел, как она пристраивает пакет, ощупывая пальцами пустоты и какие-то в нем выпуклости, мягко отобрал снова и, повернувшись, положил на пустое заднее сиденье.

— Диктуй, я запишу, и тебе звякну, — приготовил мобильник, держа палец над кнопками.

Еще через пять минут Крис высадила его у метро. Васька сунулся к ней, обнял, целуя в щеку. Выскочил, бережно вешая гитару на плечо. Помахал в стекло машины, произведя небольшой фурор в стайке идущих невдалеке школьниц, которые, как велосипедисты на треке, что наталкиваются на вдруг потерявшего скорость лидера, столпились, раскрывая рты и не отводя глаз от высокой фигуры. Крис расхохоталась и поехала дальше, ощущая, как горит щека памятью о быстром и уверенном, таком братском поцелуе.

А Шанелька спала, уже в третий раз за позднее утро. Закрыв нетбук, она сходила умыться и свалилась, вытягиваясь до хруста в локтях и коленях. И через несколько минут открыла глаза, с ощущением, что проспала сутки. Села, разглядывая затемненную шторами комнату. И после с досадой встала, занялась кошачьим горшком, насыпала Марьяччо корма, и в клетку Мориеси тоже положила вкусностей. Сварила себе кружку кофе, поставила на кухонный стол, ушла поплескаться в душе… И еле успела добрести до постели, закрыла глаза, кажется, еще сидя, и снова заснула. Потом звонили в дверь, и она, испуганная, сидела, размышляя, откликнуться или подождать, пусть уйдет, кто-там, соседи, что ли. А вдруг это Крис? Прошлепала босиком в прихожую и осторожно смотрела в глазок на чье-то серое пальто с рядом больших черных пуговиц. Пуговицы покряхтели, звонок снова дилинькнул, под ногами запрыгал, суетясь, Марьяччо, и когда Шанелька выпрямилась, прижимая котика к груди, в глазке уже исчезала серая спина.

Тогда она улеглась в третий раз. Натянула до шеи одеяло, закрыла глаза. И впервые за последний месяц позволила себе думать о Диме Валееве, по-настоящему. Будто не было ничего плохого, наказала себе, вот не было и все, нафиг. Имею право я подумать о мужчине, из-за которого шилось очаровательное платье с подвенечными шортами?

Имеешь, согласился с ней сон. И показал, как они вместе едут, смеются, щурясь от яркого южного солнца, пускающего золотую рябь по синей бескрайней воде. Машина уютно ворчала, Дима рассказывал что-то, а потом рассказывала Шанелька, так что тихие слова сна, а он пытался ей что-то сказать, еще, важное что-то, остались пока не услышанными. Совсем засыпая, она спохватилась, прислушиваясь, но слышать смех Димы было важнее. Потом, попросила она, я так редко вижу его во сне, пусть он, ладно? Но ты все равно скажи мне, что хотел, мой сон. Например, завтра ночью.

Окончательно ее разбудил новый телефонный звонок и прыжки Марьяччо по дивану и креслам. Шанелька нашарила телефон, прижимая к уху, уронила, выкопала его из одеяла.

— Алло, — сказала хриплым со сна голосом, — Марьяччо! А ну!..

— Это Крис, — поправил ее голос в трубке, — чо там, воюешь?

— А? Да. Начинаю вот. Марьяччо, черт с ушами, оставь в покое конфеты!

Котик зацепил лапой очередной леденец в шуршащем фантике, выкинул из вазы и, проследив, как тот свалился на пол, растопырил коготки, цепляя следующий.

— Значит так. К семи часам приезжай на Преображенку. Я тебя буду ждать, в центре зала, на скамейке. Настроение как? Ну, прекрасно.

— А ты? У тебя нормально все получилось?

Крис засмеялась, потом зевнула, оглушая Шанельку, охнула.

— Все класс. Если засну в клубе, положишь меня под стол, к утру разбудишь.

— Какие вы молодцы. А тут пальто приходило, серое такое. С пуговицами. Кряхтело в глазок. Я не открыла, на всякий случай.

— И правильно. Не знаю, сосед, может, какой. Ладно, я в труды.

— Криси? Ты спросила? Насчет совпадений этих всех?

Крис усмехнулась, отворачиваясь от коллег и глядя в окно на белые облака, подсвеченные осенним сочным солнцем.

— От совпадений остались рожки да ножки. Как оно обычно и бывает.

— И сон? — Шанелька вдруг резко вспомнила, что в своем сне она целовалась с Димой, так ярко приснилось, будто по-настоящему, а потом приснилась Оля, почему-то с головой, накрученной на бигуди, в фартуке и в руке поварешка. Это было невесело. И она рассердилась, вот же кукла, даже в сон пробралась, мешая им насладиться.

— Какой сон? А… — Крис помолчала, обдумывая.

Ужасно хотелось усмехнуться еще раз, и сон о солнечном Ваське смахнуть в ту же коробку с неудавшимися совпадениями, скучную коробку из серого картона. Или убедить себя, что плохо запомнила, ну мало ли что снилось несколько лет тому. Но закавыка была в том, что сон — был. И снился ей именно Васька, его яркие глаза, и его растрепанные во все стороны короткие дреды. И кеды эти дурацкие.

— Сон был, — признала неохотно.

— Вот! — торжествующе подхватила Шанелька, и Крис увидела, как та по своей привычке выставляет перед лицом указательный палец, — а ты говоришь! Иди трудись, потом вместе поразмышляем.

Она попрощалась и снова легла на спину, потягиваясь и обдумывая. Ужасно, конечно, хочется, чтоб рояли в кустах были, и чтоб были всякие загадки, и знаки. Но все портила Оля с поварешкой, ведь если принять за данность то, что сны не просто так, то выходит и Оля никуда не делась, и в реальности тоже будет маячить, эдакой хозяйкой Диминой жизни. Символы читаются без вариантов. Вот мы, а вот юная красотка по-домашнему.

Но слишком долго думать не было времени. Оказалось, Шанелька проспала долго, и времени — испить кофе, перекусить, собраться и выбежать. А ведь еще нужно заняться питомцами, чтоб не оголодали и до следующего утра жили в чистоте и уюте.

Занимаясь быстрыми хлопотами, она урывками пыталась додумать все эти мысли, о знаках в жизни и во снах. Сны — штука странная, думала, меняя в клетке воду в прозрачном поильнике и выпустив его высочество прогуляться по кухонному столу. Мало того, что осмысляемые подсознанием реальные события перемешиваются, сон еще имеет свой собственный словарь, и это так увлекательно, попытаться понять, откуда взялись те или иные символы. Во-первых, сон берет на вооружение то, что ты сама вычитала или услышала. Общие символы. Сон знает, что мясо снится к нездоровью, а выпавший зуб к потере друга. Потому что ты сама знаешь это. Читала в сонниках. Но еще сон пользуется аллегориями и сравнениями самостоятельно. Замерзла нога, высунутая из-под одеяла, получай картинку, как ходишь по льду босиком или бредешь по стылому ручью. Болит голова, пока спишь? А вот тебе картинка, услужает сон, показывая, как на бедную голову нахлобучивается тесный шлем или башка застряла в какой-то норе. И не физическое тоже. Одолевают мрачные мысли, думаешь их, используя сослагательное наклонение, столь нелюбимое Крис, и сон послушно продлевает, разворачивает, то буквально, а то пользуя символы (смотри подуманное выше).

И как понять, что из этого является просчитанным оптимумом, которым подсознание отчитывается, выдавая яркие картинки возможного развития событий, а что просто отчетное, об уже происшедшем. Или — реакция на звуки и прочие раздражители, что приходили к спящему телу. Шанелька хмурилась, и улыбалась, насыпая корма Марьяччо, унося в туалет его горшок и гремя сухими чистыми опилками.

А еще эти странные сны, которые повторяются, перенося в места, где никогда не была. Но от повторений кажется, можно не просто описать этот город или это побережье, а даже составить карту.

Она еще раз проверила клетку, помахала принцу и ушла в комнату, села, беря на коленки кота и жалея, что пора собираться, чтоб не опоздать.

Карта. Карта, составленная по снам. Может быть, именно в этих нездешних местах Крис из новой сказки будет искать свое сердце, украденное тоже во сне?

Марьяччо разнеженно мурлыкал, обхватывал лапами запястье и бодал ладонь, тыкаясь носом в пальцы. Шанелька и сама чуть не замурлыкала, умиляясь ласковости котика. И поглаживая, чтоб без них поменьше скучал, снова задумалась, теперь уже не о сказке, которая бродила вокруг, пока еще поодаль, поглядывая и тайно улыбаясь. А о том, куда же девать бедного кошачьего парня. Просить Крис оставить его у себя это уже полное свинство, попробуй помири любимых крысиков (Шанелька была уверена, что принцу Мориеси недолго осталось куковать в одиночестве, не зря Крис каждую свободную минуту проводит на форумах крысоводов, высматривая подросших и раздаваемых малышей) и кота-охотника. Но и везти домой, в самолете или поезде… Можно, конечно, озадачить котом Марианну с Просперо. Как бы свадебный подарок. Но жить они будут в этой своей трешке, там толпа, а вдруг не уследят, выскочит, потеряется. Или поссорится с каким альтом, еще хуже — с контрабасом.

— А-а-а, — шепотом закричала Шанелька, убитая вспыхнувшими картинками о квартире, где живут не люди, а музыкальные инструменты, а люди ждут их в консерватории, куда, приходя, флейты и скрипки открывают шкафы, вынимают подручных, и полируя мягким бархатом, объединяются для игры.

Это тоже можно было бы написать. Наверное. Но первый восторг прошел и Шанелька, сваливая дремлющего кота в кресло, решила, нет, какая-то получается чересчур выпендрежная сказка. Сама она таких никогда не любила, где все меняется местами и дальше автор юзает и юзает эти перемены, нет, подмены, призывая читателя восхититься его вывернутым умом. Нет. Это неинтересно. Пусть остается для зубоскальства и словоблудия, как болтовня о пальто, что пришло и само звонило в дверь. А сказка, она должна быть, как тот новогодний шар, который привез ей в подарок Дима. Хрупкая и прекрасная, такая, чтоб даже дыхание заставляло ее нежно звенеть. Даже взгляд. И тогда ее хрупкость станет крепче железа, потому что написанное переселится в душу и запечатлеется, продолжит там жить. Дышать.

Вот так надо. Шанелька вытаскивала из дорожной сумки те самые белые шорты из плотного атласа. Натягивала тугие колготки, красиво бликующие на коленях и икрах. Застегивала на груди жемчужные пуговки укороченного топа без лямочек. Вот так надо! И как здорово было бы суметь именно так.

Поверх белого с блеском легла матовая ажурная ткань цвета слоновой кости, совсем простая, пробитая одинаковыми прорезями, которые, натягиваясь и драпируясь, стали разными, превратились в изысканный узор, просвечивающий то нежным загаром на талии, то приглушенным атласным блеском на бедрах и груди. Складки упали, скрывая колени, до самых щиколоток. Но скрывая, показывали все линии тела. И Шанелька, поворачиваясь перед зеркалом, грустно порадовалась тому, что загорала и плавала, и не успела еще набрать зимних килограммов. Вот только главный повод показать себя-прекрасную увы, не состоя…

Она строго оборвала мысль. Взмахнула подолом, цепляя пальцами ажурные дырки. И только выгнулась соблазнительно, обжигая отражение взглядом женщины-вамп, как Марьяччо напал на край платья, а заодно на ступню, затянутую в красивые колготки.

Пришлось совсем не по-вамповски отдирать брыкающегося кота от дырок в трикотаже, одновременно спасая колготки от лап с когтями.

— Фу, — сказала красная растрепанная Шанелька неясному силуэту кошачьей башки за узорчатым стеклом двери, — ну ты паршивец, Марьяччо. Ничего не смыслишь в роковой красоте.