Шанелька и Крис [СИ]

Глава 20

Нежный и одновременно сильный голос певицы наполнял теплое нутро машины, делая все томным и значительным. Иногда европейские ритмы сменялись чуть заунывными восточными и подруги покачивались, мурлыкая в такт иноземным словам. Притормаживая на светофорах, Крис поворачивала голову, проверяя, как там, в небольшой клетке на заднем сиденье чувствует себя высокий принц крови Гэндзи, за которым они заехали к заводчице, растрепанной девушке с мягкой улыбкой и черными, как ягоды, глазами.

А Шанелька молчала, уютно грустя и вспоминая, как пару часов тому они посидели в квартире старика Дерябы, отхлебывая из плоских пиалок янтарный чай с крупными неровными чаинками. По ковру носился Марьяччо, пугая свое отражение в зеркале старого шкафа, Крис внимательно слушала Ивана Даниловича, а Шанелька, время от времени ставя свой чай, снова и снова подходила к большой карте, такой — странной.

Это была карта мира, да. Но одновременно — карта слов. Каждый материк и каждый остров, реки, горные кряжи, морские впадины и заливы — все было подписано не одним названием, а сразу несколькими. Мелко, на разных языках, и из разных времен. Белые, вернее, желтоватые от времени плоскости морей и материков слова заполняли густо, придавая им волшебный объем, будто через лупу Шанелька смотрела не на буквы, сплетенные в слова, а внутрь, в глубину, такую, почти бесконечную.

— То мой друг делал, Андрей, второй помощник на «Аяксе», — Деряба покачал фаянсовый чайничек и наклонил над подставленной Крис пиалкой, — сильно книжки любил. Хочу, говорит, Данилыч, такую карту сделать, чтоб на ней все имена были, от древних греков до наших вот. А как стал делать, то и за голову взялся. Сильно много всего. Но упорный мужик, никак не бросал, раз, говорит, в одну не вмещается, сделаю другую. А еще, говорит, поверх той сделаю кальку, чтоб, значит, еще больше поместилось. По временам. На вовсе старую — поновее. А там еще поновее. Когда я с «Аякса» списался, он мне ту, самую первую подарил. Я вот думаю, сделал ли, как хотел. Но потерялись мы, уж лет двадцать не знаю, где он да что.

— И рисунки, — очарованная Шанелька вернулась к дивану, беря на колени уставшего, наконец, Марьяччо, — в детских книжках бывают наподобие, но тут совершенно прекрасные, как старые гравюры.

— Они и есть, — кивнул Деряба, — книжек он гору переворотил, тушь с перьями специальными покупал, когда в Японию заходили. Так что там и парусники, и зверье всякое. Вовсе сказочное зверье, как то древние про мир думали.

Он густо засмеялся, щуря маленькие глаза.

— Договорился с капитаном, ночами торчал в рубке, ее ж никуда не разложишь, здоровущая. Раз наляпал чернилами, вся вахта ходила с синими подошвами.

— Какой молодец, — Шанелька слушала и одновременно готовилась попросить, чтоб старик взял кота, избавив Крис от дополнительных хлопот.

Но Деряба вполне ситуацию понял и сам предложил, так что просить не пришлось, а согласились девочки охотно, с одобрением рассмотрев в коридоре и в кухне расставленные по ранжиру кошачьи горшки и миски.

Все это радовало Шанельку, хотя к маленькому Марьяччо она успела привязаться. Ну, что ж, на то они и коты, знала она, чтоб из любого угла прыгать прямо в сердце.

Улыбнувшись, она тоже повернулась, поглядеть на сановного Гэндзи, но за прутьями того было почти не различить, и Шанелька стала смотреть на дома и перекрестки, подернутые пеленой холодного дождя.

— А все-таки, оказалась карта не мира снов, а мира слов, еще одно просто совпадение.

— Не просто, — возразила Крис, — сама вечно со мной споришь, про знаки. Она же тебе понравилась?

— Еще бы!

— А другую ты напишешь сама. Она будет прекрасная, и твоя. Для твоего мира, как эта карта — для мира Дерябы.

Автомобиль дернулся и почти встал, медленно переползая в пробке на пару-тройку метров. Как хорошо, что мы заранее едем, думала Шанелька, можно не волноваться. А уже почти совсем темно, и фонари расплакались через мокрые стекла. Я увожу хорошую погоду. Наверное. Приеду домой и будет видно, точно ли увезла.

Ей снова стало тоскливо, от того, что дома опять думать о Диме. Она и сейчас о нем думает практически постоянно, но, как на той карте штурмана Андрея, поверх мыслей о Диме накладываются полупрозрачной калькой другие дела и переживания, и все равно, главная, основная часть неумолимо просвечивает, особенно там, где становятся реже верхние рисунки, вот как сейчас.

Ничего, решила Шанелька, я это переживу. У меня есть Тимка, коты и мама, и целый выводок мелких читателей в библиотеке, а еще тут, рядом, но уже скоро далеко — Крис, и котик Марьяччо со стариком Дерябой. И другой выводок — постарше — музыканты консервы из трешки в Железке. Со временем все керченское и крымское, связанное в воспоминаниях с Димой, освободится от них и снова станет ее — Шанелькиной жизнью. Видимо, не суждено ей состояться любимой женщиной симпатичного и веселого Димы Фуриозо. Ладно, придется стать андерсеном и братьями гримм впридачу, пытаясь шутить бодро, решила Шанелька. Тем более, уже почти приехали, и нужно думать, как перетащить в здание вокзала вещи через вечерний, уже густой и унылый дождь.

— Валерка обещался, — сказала Крис, накидывая капюшон и открывая багажник машины, — ну, как сможет. Сколько там у нас натикало?

— Восемь, — Шанелька подхватила сумку, уже покрытую каплями дождя, — час с копейками нам куковать.

— Нормально. Кофейку выпьем, в кафешке.

Таща сумку и рюкзак, они прошли под большой навес, углубились в гулкий вокзальный зал и, найдя в рядах кресел свободные места, встали, оглядываясь и скидывая с волос мокрые капюшоны.

— Эй! — из-за киосков вывернулась маленькая фигурка в здоровущем плаще, замахала рукой, торопясь, — мы тут, мы ждали-ждали!

И за Марианной высыпали, от неожиданности появления, казалось, целой толпой, смеющиеся парни и девочки, обступили, снимая с плеч черные футляры с инструментами.

— Перышко! — счастливо поделилась Марианна, — на один день приехал из Тулы, вернулся, специально, чтоб Нелли. Проводить чтоб.

Худой испанский гранд уже стоял рядом с любимой, бережно держа в руках скрипку. Марианна стащила с его головы вязаную шапку, привстав на цыпочки, поправила волосы, забранные в тощий хвостик. И забеспокоилась, вертя головой:

— Васька еще застрял где-то.

— Да что вы, — ошеломленная смехом и возгласами Шанелька покраснела, стоя во взглядах, как в лучах софитов, — я вам и так приветов, через Крис, вам же еще ехать, в Железку свою. А вечер!

— Так мы отсюда же. И поедем. У нас электричка через сорок минут. Как раз, да? Перышко…

Понизив голос, заворковала о своем, загораживая скрипача, а он неловко отвечал, стесняясь заботы, что-то про ужин и не замерзни, и куртку не расстегивай.

Скучающие пассажиры, которые вокруг сидели и полулежали в неудобных пластиковых креслах, с интересом разглядывали небольшую толпу, где был альт, и жестоко сверкающая труба, и перламутровая флейта с круглыми кнопками в тонких руках Марианны, а еще — стеклянный треугольник у невзрачного мальчика в черном бушлатике с золотыми пуговицами. И — небольшой барабан, прижатый к животу другого мальчика, в растаманском радужном берете.

— Да где он? — Марианна отлепилась от возлюбленного, возмущенно оглядываясь по сторонам. И вдруг ахнув, засмеялась, прижимая к груди флейту.

— Ну, — раздался за спиной Крис знакомый и недовольный голос, — чего ржете. Ну, вот я.

Шанелька, с изумлением глядя, прикусила губу. Марианне можно, она своя, а вот ей нужно бы удержаться. Но тяжело, хохот стал общим, и ребята сквозь смех выкрикивали шутки.

Васька вышел вперед, опуская руку со скомканной в ней серой шапкой, с вызовом повернулся, чтоб все полюбовались. На месте роскошных золотых дредов сверкала напрочь побритая голова. Не очень ровно, за ушами торчали клочки волос.

— Ты что, башку в печку совал, а, гитарист? — орал альт басом, — или собаки тебя таскали?

— То его барышня потрепала, точно! Повыдерла все волосья!

— Васька, паричок подогнать? У меня подруга в костюмерной, а? Она тебе и бороду приклеит.

— Конькова нашего на пятнадцать суток забрили, а-а-а!

Васька внимательно посмотрел на лицо Крис, прищурился. И она, стараясь убрать с лица замешательство, поняла, шапку снял специально. Подловил, черт с ушами, усмехнулась сердито, и сразу подумала, а уши-то, торчат, как у чебурашки.

— Захотел и постригся, — с вызовом объявил Василий, — а что, плохо выгляжу?

Спрашивал вроде у всех, но смотрел именно на Кристину. Она улыбнулась в ответ. Потом кивнула ободряюще. Но правда была в том, что бритая голова катастрофически не шла прекрасному Ваське Конькову, и, хотя он оставался вполне милым и симпатичным парнишкой, яркой, той ослепительной красоты, не стало. Вернее, она поугасла, будто прикрутили свет, да нестрашно, размышляла Крис, кивая чьим-то шуткам и словам, ведь он все тот же чудесный щенок Васька, но оказался в итоге не таким простым, и может быть, чересчур замороченным, на свою же бритую голову. В которой — мысли, созвучные рассказанной им в ту ночь книге, о не гармонии полной красоты. А может быть, так и нужно. Если бы после ночного свидания он вошел в ее сердце, да, так вот, немного пафосно, но по сути верно, ей было бы совершенно наплевать, как там побрита смешная башка гитариста Конькова, и он сразу увидел бы это по выражению ее лица. Как, к примеру, наплевать ей сейчас на любой внешний вид холодного стильного Азанчеева, от рваного макинтоша и пирсингов которого они с Шанелькой старались убежать в летнем Коктебеле. И не заставишь ведь себя. И надо ли заставлять?

Пока она размышляла, ободряюще улыбаясь бритому мрачному Ваське, вокруг снова что-то изменилось. Было впечатление, что, сдвигаясь, изменилось само пространство, и Крис не сразу поняла, это флейта у губ серьезной Марианны пропела несколько плавных, гармоничных нот, выговаривая щемяще знакомую мелодию.

И стихая, уступила место глухому барабанному стуку.

Барабан сказал свою фразу. Вокруг встала тишина, и в нее вклинивались высокие, под самым стеклянным потолком, объявления, внезапно правильно находящие себе место в повторе первой музыкальной фразы уже скрипкой у подбородка Просперо.

— Электричка на Балашиху отходит от третьей платформы…

Подхватывая скучные слова, скрипка повторила музыкальное послание флейты, и стихла, а барабан снова утвердил свое «тум-ту-ду-дум».

Шанелька, растерянно смеясь, встала ближе, касаясь плечом плеча Крис и обводя глазами маленький оркестр, людей, что стали подходить, останавливаясь в проходах и за спинками кресел.

Инструменты вступали один за другим, проговаривая одну и ту же фразу, выпевали ее же дуэтом, усиливая звук, ну да, понимала Шанелька, если знаменитое «Болеро» исполняет оркестр, в нем в десять раз больше инструментов и звук нарастает по мере того, как они вступают, расширяя собой пространство, а тут ребят всего семь, нет, восемь человек, им приходится изворачиваться. Не то слово, одернула она себя, но неважно. Главное, пространство звучит, и глухой стук барабана делит музыкальные фразы, одновременно как бы приколачивая их друг к другу. Или — ставя печать. А поверх музыки, как блик на солнечной прозрачной сосульке, появляется в правильных местах тонкая нота стеклянного треугольника, даже странно, как ясно ее слышно.

В кармане Крис глухо зазвонил телефон, она сунула туда руку и помеха умолкла.

И еще четверть часа они стояли, слушая, улыбались, когда, отыграв, альт вздымал свой альт, цвета густого загара на ясной полированной древесине, кланялся, прижимая к распахнутой куртке широкую лапу с длинными обезьяньими пальцами. И снова устраивал перед лицом, поднимая смычок.

В финальном торжествующем аккорде над их головами, треща, качнулась из стороны в сторону и снова исчезла в высоких стеклах стайка воробьев, что-то пророкотал репродуктор. И, после рева всех инструментов одновременно, когда они, тоже вместе, очень слаженно, оборвали аккорд, секунду стояла тишина внутри вокзального шума. А потом все захлопали и закричали, маша руками и даже шапками.

Шанелька захлопала тоже, стараясь улыбаться широко, чтоб не щипало глаза, вот же я, совсем аки старая дева, сейчас прослезюся, укорила себя мысленно. Но ребята уже подходили, кто-то жал ей руку, торжественно тряся, кто-то просто махал, складывая барабан и трубу. Крис, похлопав и тоже смеясь, вынула мобильник, проверив звонок, и заодно поглядела на часы.

— Кофе тебе пить уже в вагоне, Шанелькин. Пошли на платформу.

— Я помогу, — сказал Васька, берясь за длинную ручку сумки. Закричал друзьям, которые уходили в другие двери, оглядываясь, — да сам доберусь, ехайте!

В подземном переходе мрак сменялся жидким светом настенных неоновых ламп, очерчивающих васькины оттопыренные уши, снова густел, и тогда приходилось идти осторожно. Сумка тарахтела колесиками, а рядом, и следом, и впереди — тоже волокли сумки, шуршали и стукали шагами.

— Как здорово, — сказала Шанелька, но в маленьких отрывистых звуках эха голос тонул, и она замолчала, снова переживая внезапный подарок к отъезду.

Наверху света было полно, а над ним стояла уже ночь, близко, над самыми навесами платформы, и — совсем черная. Потому было одновременно празднично, будто вокруг Новый год, но и тоскливо от слишком яркого, назойливого света.

— Твой бизнесмен с хвостом, что ли, не приедет? — сумрачно спросил Васька, оттаскивая сумку к вагонам.

— Мы встретимся позже, договорились, — мягко ответила Крис.

Шанелька сочувственно посмотрела на Ваську. Вот бы он улыбнулся, тряхнул стриженой головой, ну не втюрился же он в Крис на полном серьезе! У него наверняка миллион подружек-ровесниц, и полмиллиону из них наплевать, какую он выберет прическу.

Она вытащила билет, проверить номер вагона. И собираясь что-то спросить, обернулась к подруге. А потом — туда, куда та смотрела, пристально, с холодной яростью на смуглом лице.

Вдоль серых вагонов шел Дима Валеев, нес на плече рюкзак, свесивший свободную лямку. А рядом, цепляясь за его локоть, торопилась юная Оленька, цокала шпильками, смеясь и с удовольствием встряхивая мелкими светленькими кудряшками, смотрела по сторонам. Покачивая бедрами, поправляла другой рукой стильную короткую курточку с меховым воротником.

Шанельку качнуло. Она встала покрепче, облизнув мгновенно пересохшие губы. И, хватаясь за локоть подруги, попятилась, укрываясь за ее спину.

— Не хочу. Видеть их. Не могу…

Крис пошла вперед, все быстрее, в пять стремительных шагов оказалась рядом с парочкой.

— Кристина Андреевна! — радостно удивилась Оля, не отпуская мужской руки, — а мы…

И замолчала, потому что рука Крис, прочертив в электрическом мертвом свете плавную дугу, впечаталась в скулу Димы Валеева.

— Ого, — сказал Васька, мрачнея еще больше, — еще один, да? Нифига себе.

Шанелька, не веря глазам, сделала пару шагов вперед, хотя собралась убежать, но куда убежишь за четверть часа до отправления, а еще, после слов Васьки ей нужно было услышать, что скажет ее лучшая подруга ее недавнему жениху.

— Кристина, — сказал Дима, прижимая ладонь к горящей щеке.

— Что? Девочку нашел, да? Я должна, как идиотка, подпрыгивать, высматривать тебя. Тебе русским языком сказано было. Было ведь? Так ты вместо… вместо… таскаешь свою юницу. Я…

— Криси, — Шанелька схватила подругу за рукав, — замолчи, ну, пожалуйста. Я не понимаю ничего. Ты? И Дима вдруг? Я вообще. Совсем.

Крис вырвала руку, продолжая испепелять взглядом унылого Диму, за которого продолжала цепляться Оля и, к ярости Крис, продолжала улыбаться, явно наслаждаясь ситуацией.

— Оля, — Дима попытался высвободиться, — Оля, отойди, дай мне сказать. Кристине.

— Еще чего, — обиделась Оля, повисая и прижимаясь, — имею право. Дело семейное.

— Продолжается посадка в поезд… — вклинился в беспорядочную беседу голос из репродуктора.

— Семейное, — с сарказмом отозвалась Крис.

— Я хочу в вагон, — попросилась Шанелька, бросая рукав подруги и отходя к мрачному Ваське.

— Нет, — повелела ей Крис, — стой!

— Нет, — встрепенулся Дима, умоляюще глядя на обеих, — Шанелька, послушай!

— Нет, — в свою очередь отказалась слушать Шанелька, хотела добавить, насчет, идите вы куда шли, со своей семейной Олей, но слезы мешали. И вообще все непонятно.

— Димочка, — весело сказала Оля, — поцелуй меня, срочно. А то не успеем ведь.

— Оля, прекрати, — с тоской попросил Дима, — Шанелька, у тебя какой вагон? Кристина, времени семь минут всего! Можно, я скажу?

— Нет! — отрезала Крис, увлекая Шанельку к нужному вагону, — скорее, семь минут всего.

— Да черт! — Дима проорал это так, что остановились все, кто рядом бежал и шел, — минуту хоть! И валите, куда угодно! Я, блин, целую неделю, как заяц. С концерта в кабак, электрички всякие. Пиццерия эта закрытая. Русским! Конечно, русским языком!

— Что? — Крис остановилась, дергая руку, но Шанелька тянула ее, не отпуская.

— Русским языком ты мне передавала, да! Тоже мне, Мата Хари! И куда ни приеду, вы, что ли, там? «Болеро» сидел слушал. Как дурак. В лесу носился, потом замок целовал на этом дурацком кафе. Каждый день почти! Каж-дый день. Я что, марафонец какой? Устроили мне челлендж, это наказание такое, да? Мелкая мстя за подругу? Да еще этот «Витязь», на меня там, как на сумасшедшего. Я с краешку посижу, не прогоняйте, свидание у меня. А там сплошные делегации и миллионеры.

Шанелька стояла, открывая рот и пытаясь понять хоть что-то в сбивчивой и очень сердитой речи Димы. А Крис, видимо, понимала, но при упоминании миллионеров удивилась:

— Подожди. Какой «Витязь»? Я же сказала, «Добрыня»! Русским…

— Языком, понял я. Но мне передали — «Витязь».

— Ты что, ты пытался там посидеть?

— Меня на коврике постоять не пустили!

— Заканчивается посадка на поезд… — бархатно предостерег женский голос.

— Шанелька, — Дима повернулся к утерянной возлюбленной, — Нелечка, давай в поезд, а? Я тебе все расскажу. Олька, не лезь, ты еще тут. Извини. Давай щеку и дуй к матери, она там ждет же.

Оля кинулась на шею, путаясь в распахнутой куртке и звонко целуя Диму в щеки и в нос.

Помахала всем рукой. И вдруг поманила Ваську.

— Ну? Пошли, а то я в переходе каблук сломаю.

Васька вопросительно посмотрел на подруг, Крис поспешно закивала. Шанелька, полсекунды подумав, вернулась, протягивая обе руки.

— Васенька, до встречи! — обняла поперек напряженных боков, не давая увернуться от поцелуя. И отступила, мстительно улыбаясь мрачному взъерошенному Диме.

— И очень зря, — громко заявил тот, когда она величественно проследовала мимо, задрав подбородок, — Олька — моя дочь. Как не очень давно выяснилось.

Он поддержал споткнувшуюся Шанельку, таща ее за собой, забрал у ошарашенной Крис сумку и кинулся к вагону, где проводница уже сердито гремела ступеньками.

— Она тебе расскажет, потом, — заорал из вагона, через голову толстой тетки в форменном пиджаке и куртке, — Кристина, спасибо за помощь! До встречи!