«Дни шли, принося в себе пение птиц и медленный полет облаков, что цеплялись за маковки сосен и, уходя вверх, отдыхали на склонах высокой горы. А девушка у окна сплетала в красивую ленту тонкие шелковые нитки, думая о своем сне.
Солнце вставало за правым склоном, выглядывало, будто играя в прятки, катилось вверх, укорачивая тени на ярко-зеленой траве. И лента плелась, пальцы ловко и бережно укладывали в узор шелка синие, как небо, золотые, как солнечные лучи, зеленые, как веселая трава на полянах. Красные и белые, как лепестки садовых роз и лесных маленьких колокольчиков.
А потом узор завершался, и видно было — больше нечего вплести именно в эту ленту. Тогда девушка завязывала красивые узелки, вплетала в край кисти, и расправив уставшие плечи, вставала, держа на весу новую красоту. Выходила на порог, неся обновку в руках и ждала, показывая ее солнцу и окрестным вершинам.
Но молчал лес, привычно перекликаясь птицами на колючих ветках. И небо молчало, проливаясь легким дождем с аркой радуги между двух облаков. Даже трава, что подбегала к самому порожку, окружая пышные розовые кусты, росла молча, бросая на яркое полотно нежный зеленый отсвет. Никто не выходил из дальнего леса, никто не показывался на просторной поляне.
Тогда девушка вздыхала, уносила ленту обратно в дом. И вешала на стену, темную стену из толстых бревен, на которой почти вся темнота была уже скрыта яркими полосами в дивных узорах. Брала свою корзинку, складывала туда горсть яблочных ломтиков, сваренных в луговом меде. И уходила на верхние поляны, за новыми шелковыми нитками.
Наверное, я не сумела выткать самый красивый свой поясок, самую лучшую ленту, думала она, нагибаясь под низкими ветвями, прыгая с камушка на камень, чтоб перейти быстрый ручей, сидя на опушке сосновой рощи, которая карабкалась вверх по крутому склону. Потому не идет мой прекрасный охотник, не слышит, как горячо я хочу увидеть его лицо, взять его руку, ввести к себе в дом. Усадить за большой стол, на котором будут стоять и вкусная каша в блестящем горшке, и ледяной квас в стеклянной высокой бутылке, и пышные пироги, что тают во рту. Пусть ест и пьет, смеется и разговаривает, пусть любуется мной и тем, что я умею.
А потом приходило новое утро, и девушка снова садилась у светлого окна, вязала к раме цветные нитки. Заводя тихую песню, начинала новый узор».
За шторами уже светлело. Шанелька подняла голову и зевая, задумалась. Сказка писалась, но почему, к примеру, у девушки так и не появилось имени? Как-то смешно и вычурно постоянно называть героиню — девушка.
Шанелька фыркнула, вспомнив затоптанный сетевыми литераторами штамп, пользуемый в эдаких странно-философичных любовных миниатюрах. Она — писал автор с заглавной буквы, Она… и несся дальше, туда, где дожидался Ее — Он, такой тоже большебуквенный. Иногда Шанелька представляла себе стада и толпы безликих сущностей, бродящих по страницам, и нет у них бедных, вообще ничего, кроме заглавной буквы в местоимениях, определяющих половую принадлежность. Смешно. Но вот попалась сама. Остается еще девушку написать с большой буквы Д, и дело с концом. И — Охотник. Разумеется.
Она сонно умылась, улыбаясь и кидая взгляд на всякие ванные мелочи. Вот же! Уважаемое Мыло, кокетливый Шампунь, матушка Зубная Щетка, стерва Мочалка. И готово, еще один мини-андерсен пополнил наши ряды. Жалко, нет Крис, они бы уже плакали от смеха, развивая тему заглавных буков в домашнем хозяйстве — от прихожей до кухни. Но пусть нету. Пусть лучше Крис там парит в небесах, сидя, к примеру, укрытая одеялом, а на полу — прекрасный Просперо, весь в дредах и с синими очами. Дергает струны гитары, и поет ей — ее собственные, такие прекрасно странные стихи.
Проснулась она в ярком свете, пытаясь не забыть ускользающий сон, в котором было что-то важное, что-то как раз из той сказки, что писалась ночью. Но сон размывался, уходил, побежденный мурлыканьем мобильника и громкой возней играющего на полу котенка.
Шанелька перевернулась на живот, нашаривая мобильный и отпихивая теплого кота, который сходу кинулся нападать на ее пальцы.
— Да? Криси?
— Открывай, я пришла.
Котенок прыгнул на смятое одеяло, ввинтился в теплые складки и зевнул, показывая розовый язычок. А Шанелька прошлепала в коридор, торопливо завязывая пояс большого халата и пытаясь пальцами распутать лохматые волосы. Припала к глазку. И успокоилась — Крис стояла одна.
— Ну? — сказала подруга вполголоса, стаскивая стильные ботинки и суя ноги в тапочки, — все норм? Еще спите, сурки?
— Легли поздно. Утром почти.
Шанелька топталась рядом, стараясь по лицу Крис определить, как там, все ли хорошо. Та повесила плащик и, тихо ступая, прошла сразу в кухню. Села, вытягивая ноги и откидываясь на узком диванчике.
— Ясно. Дело молодое. Устала, как черт. Тоже всю ночь не спала, считай. Поели хорошо? Нашла чем накормить-то?
— Конечно, — удивилась повышенной заботе Шанелька, — ему хоть что дай, жрет, как прорва. Хорошо, сейчас снова задрых. Ну, со мной всю ночь хороводился, устал, конечно, резвиться.
— Там паштет, — вспомнила Крис, никак не давая Шанелька кинуться в расспросы, — фуа-гра, в баночке. Ты нашла? Угостила?
— Паштетом? — поразилась Шанелька, набирая воды в чайник, — ничего себе, обойдется. Еще фуагру на него тратить. Прекрасно покушал собственной еды. Кстати, покакал, как положено, горжусь.
Крис закашлялась и бросила на стол обкусанный вчерашний круассан.
— Пока-кал? Ты про кого вообще? Кто резвился?
— Ну он. В смысле кот наш. Лиловый. Ты чего, Крис? Принц тоже покушамши, и изволил засрать все опилки, тебе на радость.
— Оставь принца в покое. Я тебя спрашиваю, ты Диму покормила?
Шанелька застыла с пальцем, нацеленным на кнопку чайника. В полном молчании слышался шорох. Принц Мориеси бегал по клетке, взбираясь по лесенке на второй этаж и по прутьям спускаясь обратно.
— Дима, — уточнила Крис, — Димочка Фуриозо, Валеев который. Ты же вчера свидание ему.
— Я?
— По телефону!
— Я???
— Да ты, ты! Целую, говоришь, и все у нас получится! Через час.
— Через час получится?
— Ты даже Оле приветы передавала! Я еще подумала, ну святая Тереза Шанель, на горло собственной ревности. Позавидовала даже! Ключи тебе дала. Специально!
— Я… — задумчиво повторила Шанелька, напряженно вспоминая, — целовала Диму, значит. А-а-а!
Она тыкнула, наконец, в кнопку, и бухнув локти на стол, упала лицом в подставленные ладони.
— Ну? — Крис подалась вперед.
— Я… Ох… погодь. Я уссуся сейчас, — она стиснула ноги под махровыми полами халата. И наконец, пригибаясь к столу, захохотала в голос, стуча по салфетке кулаками.
— Тише ты, разбудишь, — машинально сказала Крис, но спохватилась и потребовала, — колись уже! Что?
— Это Дима. Завгородько. Он мою сказку читает. С мамой. Пообещал, что сам, всю целиком сам, осилит и тогда мне позвонит, чтоб я похвалила. Ему шесть лет, Митяйчику, читает неважно. Но обещал. Ты что, Криси, не заметила, они же мне звонят, моя малышня. Частенько. Ой-й-й… а я тебе — резвился, всю ночь…
— А Оля???
— Дружат они. У него Оля с языка не сходит. Жениться на ней собрался. В восемь лет. Так ты фуагру — Диме?
— Кому же еще?
— Я думала — коту!
— Ну да. Когда ты сказала, как славно покакал, я заподозрила. Неладное.
Крис снова откинулась на спинку дивана и тоже захохотала, приведя в волнение принца у своего плеча.
— Ну а ты, — отсмеявшись, потребовала Шанелька, вытирая слезы, — ты сама порезвилась хоть?
— Ой, у меня целая история. С географией. Парней мы вытащили. Марианна кинулась своему Перышку на шею, всю грудь ему слезами замочила, обцеловала морду с фингалом. Мадам Гарсия с флейтой. А я…
— Вот же черт. Так она его девушка, да?
— Не просто девушка. Они через месяц расписываются. Придурки малолетние, ни жилья, ни работы, а туда же — семья. Потащили нас комнату свою показывать.
— Ужасно. Я так надеялась. Что это все же он. А он жених уже. Ты как?
— Нормально я, — удивленно ответила Крис, — если не считать того, что Валерка с Васькой всю ночь волками друг на друга смотрели. Я думала, он его гитарой все же треснет. По пирсингам. Но сдержался.
— Кто гитарой?
— Васька. Василий Коньков. С дредами который. Шанелечка, ты вообще спала или так, добделась совсем?
— Вот оно что, Петрович. То есть, красавчик с дредами у нас обыденный Василий просто вот Коньков? А тощее недоразумение со скрипкой — испанец Просперо Гарсиа?
— А, — поняла Крис и снова засмеялась, — я тоже сперва решила, что романтический испанец просто обязан быть нашим красавчиком. А вот шиш. Какие-то сплошные недоразумения вчера наслучались. Когда их вывели, Марианна как завопит, ах, Перышко, ах, любимый мой! И кинулась, чуть Азанчеева не уронила. Я целую секунду думала, ну что же, не судьба, а может и нормально, нафига мне юный блондин с гитарой, испанских кровей. Но тут она добежала, по пути чуть не уронив гитариста, и вклещилась в своего скрипача. А я с раскрытым ротом осталась при Васе Конькове в кедах и дредах. И при Валерии Аксеновиче, который по-джентльменски отвез нас всех в Железку, то бишь в город Железнодорожный, бывшую Обираловку, а там совсем не по-джентльменски уперся и обратно ехать без меня не захотел. Так что, в мою честь был устроен квартирник, меня поили чаем с сухариками, кормили горелой яишней и пытали до утра музыкой средневековых менестрелей, исполняя ее на гитаре, кларнете, флейте, стеклянном треугольнике, и даже на скрипучем клавесине, найденном юными меломанами на местной помойке. Потом еще присоединились к оркестру соседи, сыграли нам на батарее отопления. Бедный Азанчеев, я думала, у него уши напрочь отвянут и отвалятся. Ты что это так мудро качаешь головой? Перестань.
— Я тебе говорила. Он с тобой вовсе не просто так! Офигеть, Криси, теперь вокруг тебя разыграется драма. Нет, дррама. Нет, Драма с большой буквы. Они вызовут друг друга на дуэль.
— Медицинскими штангами, — подсказала Крис, наливая себе кофе.
— ?
— Которые для пирсинга.
— Точно! Но дальше все плохо…
— Почему это?
Шанелька подставила свою чашку.
— Потому что оба — классные. Коньков твой свежеспасенный, просто какой-то эльф красотун. А Азанчеев… О-о-о, он вообще невероятно какой харизматичный. Между прочим, на актера Крейга похож. Такой же ледяной мужик супер-стильный. Я б и выбрать не смогла.
Крис покачала головой, зевнула, отодвигая чашку.
— Будто я им так уж нужна, обоим. Слишком ты хорошо обо мне думаешь.
— Думаю, как заслуживаешь, — строптиво не согласилась Шанелька, — я знаю, какая ты.
— Мерси. А мужчины, они нас воспринимают совсем по-другому.
— Как мы себя, так и они нас. Сама говорила.
— Наконец-то узнаю Нельку-Шанельку. А то я боялась, что Череп из тебя сделал нещасное страдающее существо. Навечно.
Обе замолчали. Крис открыла клетку и на руку вышел принц Мориеси, сел, обнюхивая ее пальцы. Шанелька смотрела на них, иногда отвлекаясь на окно, где ярко светило солнце, временами прячась за небольшую плотную тучку. Та лениво крутилась — одна на все небо, но никак не желала сдвинуться, будто сторожила солнечный свет. И когда ловила солнце, на кухонном столе исчезали ажурные тени от белых занавесей, а лицо Крис становилось из смуглого темным, непроницаемым.
Вся из противоречий, так говорят, думала Шанелька, снова прихлебывая теплый кофе. С одной стороны — сильная, спокойно уверенная в себе. С другой — так же уверенная в том, что ее место не в центре мира. Прекрасно чувствует себя там, где Шанельке страшновато — в концертных залах, на всяких фестивалях. И вместе с тем — очень неохотно заводит новые знакомства, предпочитая старых проверенных друзей. Но их у нее много. Мужчины обращают на нее внимание, как говорят опять же — делают стойку. Но сама Крис уверена, что внешность у нее так себе, и западают мужчины лишь на два момента, на ее роскошную грудь (эти забывают смотреть в глаза) и те, кто ценит ее как умного собеседника и знающего специалиста (среди таких не часто встретишь джеймсовбондов). Так что она «не обольщается». Что по мнению Шанельки — ерунда и так не надо. Вот у самой Шанельки с мужским вниманием проще. А-а-а, кричит что-то в голове у мужчины (если в голове) — блондинка! И внимание обеспечено, и тут уж никаких бесед и прочих интеллектуальных изысков, о чем же с блондинкой беседовать, не смешите. Но именно на этом и сыграл Костик Черепухин, вдалбливая замученной Шанельке мрачные уверения, что время ее пройдет, как только красота иссякнет. Уже прошло, вещал Костик, уже — никому не нужна. И так преуспел, что в итоге Шанелька сама себя считала мошенницей, которая обманывает тех, чье внимание привлекает. Кинулся очередной на белокурые волосы, на серые яркие глаза, пухлые губы, стройную фигуру. Хвать-похвать, поближе глянул — а дамочка-то уже не девушка. Еще поближе — да ей даже не тридцатник. И претендент ведет себя так, будто Шанелька его обманула-обидела.
— Но факты! — возмутилась она вслух, ставя пустую чашку и закинув в рот последний кусочек круассана, — есть же факты!
— Ты о чем? — проснулась совсем задремавшая Крис, на шее которой восседал принц, прячась в черных прядках волос.
— Я говорю, вот они — двое. Вокруг тебя. Ты их интересуешь. Обоих! Конечно, по-разному, но факт налицо. Если копаться и все раскладывать по полочкам, то ты, конечно, навыясняешь себе, что не-испанец Василий исполнен благодарности за спасение и потому пел тебе на гитаре.
— Играл.
— Неважно. А насчет Азанчеева заведешь свою старую песню, он друг, за тебя волновался, потому торчал в трешке в Железке у студентов консервы. А как женщина, ты значит, их не интересуешь. И даже когда окажешься, ну к примеру, в совершенно интимной обстановке, с кем-то из них. Голову так томно с подушки приподнимешь и подытожишь, да это все из благодарности за спасение, или же — по дружбе. Чего ты смеешься?
— Факты, — повторила за ней Крис и подвинула чашку, — факт такой, я хочу спать, но неохота терять день, ты заметила, я сегодня снова отгул выцарапала себе?
— А давай, — вдохновилась Шанелька, — давай куда в музей поедем? Самый большой, самый центральный. И я поставлю себе самую большую галочку. Галчищу. Что была.
— А если без галочек?
Шанелька задумалась. Первые дни вышли такими насыщенными, что больше всего ей хотелось валяться на диване, может быть, посмотреть какое кино. Или вот книжный шкаф, она сдерживается, чтоб не закопаться в книги, потому что непременно найдет что-то очень желанное и уткнется сразу на несколько часов. Но ведь ехала, за три тыщи километров. Какой уж тут диван.
— Едем в Железку, — постановила вдруг Крис, — и не смотри с ленинским прищуром, ни с кем там встречаться не станем. Но на ваших югах нет такой осени, она сейчас в самом разгаре. Много леса, и обязательное озеро, а за ним еще одно, мы когда-то были. Темные сосны и золотые клены. Будем ходить, пока не сядет солнце. Потом пораньше спать, у меня завтра день в конторе тяжелый. А писать сядешь днем, завтра, потом приедешь ко мне.
— Зачем тогда именно в Железку? — удивилась Шанелька, — ты говорила, тут тоже офигительные парки. И озеро есть. Или тебе тут немного надоело уже? Просто ты спишь совсем. Может умнее погулять недалеко?
— Только город Железнодорожный, — постановила Крис, — только Обираловка, только хардкор. Пройдемся по платформе, откуда кинулась под поезд Анна Каренина, очень литературное занятие. Там даже ночной клуб есть, называется «Каренина», мне говорили. Я кофе сейчас еще тресну и буду — огурец.
— В программе клубных развлечений — массовые кидания под проходящие электрички, — предположила Шанелька, заботливо наливая в чашки кипяток, — под определенным градусом, разумеется.
— Кстати про электрички, — вспомнила Крис, — там еще проходит знаменитая опять же литературная «Москва-Петушки». Только кататься в ней я не советую. Сплошные венечки ерофеевы, но не отягощенные талантом. То есть, алкаши беспробудные. Очень атмосферно.
— Если там от Венечки осталась одна атмосфера, можно не будем кататься? — согласилась Шанелька, — мне такой атмосферы хватает везде и кругом. Ты точно не заснешь по дороге? Он сильно далеко?
— Нормально, — Крис вдумчиво пила кофе, давая принцу припасенные специально для него горошины, — минут сорок в машине, за все про все.
— Ты устала, — расстроилась Шанелька, — да ну его, Криси, сидим дома.
— Нет, — упрямо заперечила та, — едем обязательно! Мы должны.
Шанелька внимательно посмотрела на сонное лицо подруги. Все интереснее и интереснее. Страньше и страньше. Хотя есть очень простое объяснение. Ну, запала Крис на не-испанского гитариста, и пообещала ему, эдак мимоходом, ой, завтра мы как раз будем рядом. А рассказывать про это не желает, чтоб не признаваться в слабости. А то вдруг Василий Коньков продинамит намек. И тогда они будто бы просто погуляют в прекрасной подмосковной осени. Так что, слишком возражать не стоит, вдруг на глазах Шанельки развертывается чудесное романтическое приключение. И пусть.
— Утром пробки, конечно же. А днем вполне терпимо. Так что прокатимся на машинке, уповая, что нам повезет. Собирайся, я в душ, чтоб совсем огурцом.
— Кота обеспечь, пока он на хозяйстве! — закричала уже через плеск воды, — едой и наоборот опилками. Чтоб мы им и дальше гордились.