Шестеро вышли в путь. Роман

Глава тринадцатая
ОХОТНИК НА БЕШЕНЫХ СОБАК

Днем в понедельник мы подошли к Лузе, деревне, стоящей на берегу озера, похожей до странности на все уже пройденные нами деревни. Верст тридцать мы прошли от Калакунды, и Харбов настоял на том, чтобы несколько часов поспать.

- Ничего не будет хорошего, - сказал он, - если мы их нагоним, а у самих сил не будет. Нам силы нужны, Вася.

- День жалко терять, - пробовал протестовать Мисаилов.

- Ночью еще лучше идти, - возразил Харбов. - Прохладней.

В Лузе было три дома. Вернее, домов было шесть, но из трех хозяева выселились за озеро, поближе к городу.

Мы не могли ничего узнать о Катайкове. Хозяйка дома, куда мы зашли отдохнуть, притворялась совершенной дурой и на все отвечала одинаково:

- Мы не знаем, у нас неизвестно.

Из второго дома взрослые ушли на несколько дней в лес рубить дрова, в третьем доме жил старик с сыном. Сын отправился куда-то гулять, куда - понять было невозможно, а старик прикидывался глухим, и от него тоже ничего нельзя было добиться.

- Проходили, - сказал уверенно Харбов, когда хозяйка пошла за молоком. - Видно же - врут. Все под Катайковым ходят. Кто куплен, а кто боится.

- Верно, верно, - закивал головой дядька. - Дай ему волю - он всех под себя заберет.

- Может, и так, - сказал Мисаилов, - а может, просто новых людей боятся, оттого и глаза отводят.

Харбов подумал и посмотрел на Николая Третьего. Тот притомился и в ожидании молока клевал носом.

- Коля, - сказал Харбов, - придется идти в разведку.

Коля маленький вздохнул, но беспрекословно встал из-за стола и вышел. Он вернулся минут через пятнадцать. Мы уже ели, когда он молча вошел, сел, взял ложку и стал хлебать из общей миски.

- Ну? - спросил Мисаилов.

Коля маленький кивнул головой.

- Проходили, - сказал он. - Старик их перевозил.

- Когда?

- Вечером вчера. И Савкин шел с ними. Мы отставали, но шли правильно.

Спали мы недолго. Старик, кряхтя, перевез нас через Лузское озеро, и часа через два мы подошли к озеру Ик. Можно было бы переехать на лодке два сливающихся озера - Ик и Монастырское, но лодки не было. Как мы ни устали, надо было идти тропой, огибавшей озеро.

Мы шагали, не думая ни о чем, чувствуя, что еще шаг, еще два шага - и остановишься, упадешь. Харбов пробовал затянуть песню, но и это не помогло. Никто не стал подтягивать, да и он сам пел так вяло, что даже слушать было неловко.

Дядька покряхтывал, иногда останавливался откашляться и, задыхаясь, догонял нас. Колька маленький, красный, потный, шагал стиснув зубы, и на лице его было написано, что он, может, и свалится, но не остановится ни за что. В этом молчаливом мальчишке таилась мужская душа. Мы с уважением поглядывали на него и понимали, что не к чему задавать вопросы, которые в этих случаях задают детям: «Не устал ли? Может, отдохнешь?»

На тракте путника утешают верстовые столбы. Как бы он ни устал, у него есть интересное занятие: вот еще столб - значит, пройдено столько-то, осталось столько-то. Все время видны результаты усилий. А здесь - шагаешь, шагаешь, и ничего не известно, сколько прошел, сколько еще осталось. По сведениям Харбова, до Носовщины было восемнадцать верст.

- Кто их считал, эти версты! - бормотал дядька. - Баба мерила, да оборвала веревку. Говорится: «Карельский верстень - поезжай целый день».

Мы шли долго, но я не могу описать дорогу. Шли, шли, спотыкались, чувствовали, что теряем последние силы, молчали и шли, и лес был все такой же, он ничуть не менялся, как будто мы шли по кругу и снова и снова проходили те же места.

Лес вдруг отступил. На маленьком расчищенном участке зеленел овес. Казалось, деревня совсем близко. Но снова стволы сомкнулись, и опять мы шагали, чувствуя, что теряем силы, что сейчас упадем, и опять не падали и шагали дальше. А потом тропинка вдруг пошла вниз, и между деревьями сверкнуло озеро. Мы вышли на берег. Напротив была деревенька. Перевоза не было. Мы стали кричать. Деревенька - как вымерла. Потом из избы вышел человек, вгляделся, приложив козырьком руку к глазам, и опрометью бросился к лодке. Минуты не прошло, как он уже торопливо греб.

- Ребята, - сказал Девятин, - это же Патетюрин!

Озерко было маленькое, а лодка шла быстро. С ходу она врезалась носом в берег, и Патетюрин выскочил на землю.

- Вас-то мне и нужно, - сказал Патетюрин, не здороваясь. - А то я совсем запутался.

- Катайков проходил? - торопливо спросил Мисаилов.

- И Катайков и Ольга - вся компания. Они натворили чего-нибудь?

- Давай переедем, - предложил Харбов, - и поговорим толком. Мы расскажем, и ты расскажешь.

- Ну вот! - сказал Патетюрин. - Лучшего места не найдешь. У Катайкова уши длинные - не знаешь, где он тебя услышит. Давайте сядем и поговорим.

Мы рассказали Патетюрину про бегство Ольги, про отъезд всей компании - словом, все, что знали. Он рассказал о встрече в Носовщине, о проверке документов и, главное, о разговоре с Ольгой.

- Может быть, я сделал ошибку, - сказал Патетюрин. - Надо было их задержать… Но, понимаете, повода нет. Документы в порядке. Командировочные, дьяволы! Я бы, конечно, плюнул бы и задержал для проверки, но тоже, знаете, дело рискованное. Легче легкого опростоволоситься. Что они вооружены - это факт. Отношения обостришь, а они стрельнут в спину, и все. Тут ведь не знаешь, кто у Катайкова в руках, а кто нет. Вот Савкин, хороший мужик, беднота, и вдруг на тебе - оказывается, катайковский человек!

- Про Савкина мы особо тебе расскажем, - сказал Харбов. - Теперь вот что. Как ты там хочешь, а мы за ними хоть до самого Белого моря пойдем!

- Ишь вы какие! - Патетюрин усмехнулся. - А я что ж, в Носовщине рыбку буду удить, что ли? Мы теперь с вами им такого перцу дадим, будь здоров! Тут всякое оказаться может. У меня есть кое-какие соображения. В общем, я думаю так: как ни обидно, а до утра надо спать. Куда вам таким идти? А часиков в пять двинемся. Теперь вот вопрос: куда?

- Ты ж говоришь - на Кожпоселок, - сказал Харбов.

- Не я говорю, а Катайков, - возразил Патетюрин. - Это, понимаешь ли, разные вещи. Что-то он больно громко об этом сказал: уж так громко и так ни к чему, что я думаю - путал след. Тут две тропы - на Кожпоселок и на Калгачиху. Вот и надо решать, куда пойдем.

- Палка о двух концах, - задумчиво проговорил Харбов. - Может быть, он нарочно слишком громко говорит про Кожпоселок, чтобы ты решил, что он обманывает, и пошел на Калгачиху, а сам возьмет да и махнет на Кожпоселок.

- Кулацкие штучки, - сказал дядька. - Хитрит, мироед!

- На Калгачиху - понятно, - вмешался Мисаилов. - Тропа до Белого моря, а на Кожпоселок зачем?

- На Кожпоселок - тоже понятно, - с сомнением протянул Патетюрин. - Дальше тропа раздваивается: одна идет на восток - к Кожпоселку, а другая - на север, на Юдм-озеро и Нименьгу, тоже к Белому морю. Тут хитрая штука. Так просто не разгадаешь. В общем, сейчас отдыхать, а утречком выйдем.

Лодка была маленькая, и Патетюрин перевез нас всех за два раза. Хозяйка постелила на полу, и мы как повалились, так и заснули.

Патетюрин не лег. Он сидел за самоваром со старухой хозяйкой. Вдвоем они пили стакан за стаканом и молчали.

Когда я проснулся, было то же самое. Патетюрин и хозяйка сидели друг против друга, каждый держал блюдце на вытянутых пальцах и потягивал чай. Я подумал, что они так и просидели всю ночь, но, оказалось, нет. Просто мы очень долго спали. Они за это время допили самовар, выспались и снова сели чаевничать.

Мы сходили на озеро, умылись и выпили чаю. Говорили о чем угодно, кроме того, что нас волновало. Вышли мы в пять утра. Был вторник, Катайков вышел в семь утра в понедельник. Он обогнал нас почти на сутки. С версту прошли молча. Потом Патетюрин остановился. Деревня скрылась из глаз. Узкая тропинка вилась между стенами из вековых стволов, бурелома, мха и папоротников.

- Ну вот, ребята, - сказал Патетюрин, - здесь, я думаю, можно спокойно говорить. Я считаю, что надо дойти до Калгачихи. Соображения у меня вот какие. До Калгачихи считается полсотни верст, а до Кожпоселка - девяносто. Это раз. Значит, здесь мы вечером наверняка узнаем, этой они тропой идут или нет. Если этой - Калгачиху им никак не обойти. Если мы двинемся на Кожпоселок, то там верст через пятьдесят тропинка раздваивается, и опять ничего не известно. Деревни там нет. Спросить не у кого. Вы сегодня выспались, отдохнули, так что к вечеру мы до Калгачихи дойдем. Не было их - вернемся. Все меньше риску.

- Ладно, - сказал Мисаилов, - пошли.

За эти дни я привык ходить. Отдохнув за ночь, я шагал совсем легко. Тропинка была узенькая, еле заметная. Мы шли гуськом. Впереди всех шагал Патетюрин. Он посвистывал, поглядывал по сторонам и время от времени смотрел назад, проверял, не отстал ли кто. Все шли ровно. Колька маленький даже стал было рыскать, как собачонка, по сторонам. Но Харбов на него прикрикнул.

- Иди спокойно, - сказал он строго. - Устанешь, потом возись с тобой!

Колька притих и шагал вместе со всеми.

Часа через два мы увидели возле самой тропинки остатки костра. Мы тщательно осмотрели землю вокруг. Трава была сильно примята, а в нескольких местах сухие листья собраны в кучу.

- Спали, - сказал задумчиво Патетюрин. - Видите, какие подушки поустраивали? Наверное, они в Носовщине ночевать собирались, да я их спугнул. Значит, верно идем.

Мы пошли дальше. Медленно ползло по небу солнце, медленно двигались мимо нас ровно построившиеся стволы. Опять мне казалось, будто мы идем по кругу. Кажется, уже проходили мимо этой ели, уже перешагнули через этот свалившийся поперек тропинки заросший мхом ствол. Только по солнцу было видно, что идем правильно, на северо-запад. Солнце поднималось выше и выше, и скоро лучи его стали доходить даже к нам, сюда, на тропинку, в узкий и сырой коридор.

Снова я чувствовал слабость и боль в ногах. Не очень-то, оказывается, привык я к ходьбе за эти дни. Снова усталость ломила мне спину. Устали и все. Дядька посапывал, все чаще останавливался покашлять и с трудом догонял нас. Все выглядели плохо, но все молчали и шли шаг за шагом, стараясь не думать об усталости.

Солнце стояло почти прямо над нами, когда тропинку пересекла маленькая речушка. Через нее было перекинуто подгнившее, замшавевшее бревно. Здесь опять остатки костра, примятая трава, обломанные сучки. В одном месте выплеснут недопитый чай. Сухие чаинки прилипли к траве. Здесь мы решили отдохнуть. Мы поели хлеба, запив водой. Разжигать костер не хотелось, да и не было ни чаю, ни сахару. Мы разлеглись кто где. В нескольких местах листья были собраны в кучи. Видно, опять наши предшественники пристраивали подушки под головы. Мисаилов лег, щекой прижался к сухим листьям и на минуту закрыл глаза.

Патетюрин сидел на камне, о чем-то думал и негромко посвистывал. Остальные молчали.

- Странно все-таки… - сказал Мисаилов. - Вчера, может быть, в это же время здесь отдыхала Ольга. Может быть, на эти же листья голову положила. - Он подумал и добавил: - Ничего не понимаю…

Больше никто не сказал ни слова. Мы все заснули, кроме Мисаилова и Патетюрина. Мисаилов лежал и без конца решал одну и ту же неразрешимую задачу: что же случилось, что произошло с Ольгой? Ведь он ее хорошо знал - так ему казалось. Скрывала она от него какую-то, может быть, самую важную часть своих мыслей и чувств или просто он сам был близорук и толстокож, не увидел и не заметил главного в ней? Тысячу раз думал он об этом и все передумывал заново.

Патетюрин посвистывал и тоже думал и передумывал. Ему тоже надо было решить нелегкую задачу, о которой тогда мы еще не знали. Он не считал пока нужным вводить нас в курс дела.

Он разбудил нас, когда, по его расчетам, было часа четыре. Мы быстро собрались и пошли. И опять тянулись стены из стволов, бурелома, мха, папоротника, опять вился узенький коридор, и мучительная усталость охватывала нас, болели плечи и руки, ноги и спины. Но мы шли, шли, шли, молчали, и каждый из нас знал: сколько бы ни пришлось идти, мы все равно дойдем.

Солнечные лучи уже не пробивались к нам. Стало прохладно и сыро, запахло влажной гнилью.

Над лесом солнце стояло еще высоко, и долгий летний день был в разгаре. Но здесь, на дне узкого коридора, уже начинался вечер.

- Дальше одна тропа? - спросил Харбов. - Теперь они до самого Белого моря к ней привязаны? Да, Ваня?

Патетюрин промолчал, посвистел и неохотно буркнул:

- Возможно.

Налево сквозь деревья сверкнула вода - там лежало лесное озеро.

- Теперь два шага, - сказал Патетюрин.

Опять серебряное озеро, высокий лес вокруг, опять черные избы на берегу и сети, развешанные для просушки. Деревни были одна как другая, одно как другое были озера, бесконечен и однообразен был лес.

Мы вошли в дом попроситься ночевать, но старуха бобылиха, жившая там, хмуро сказала, что у нее молока нет и самовара нет и что лучше бы мы пошли к соседям - там нам всего дадут.

Мы спросили, проходил ли Катайков, но старуха перепугалась, стала клясться, что ничего не знает и никого не видела. Нельзя было понять, врет она потому, что ей приказали, или так бестолкова, что вообще боится разговаривать.

У соседей дом оказался побогаче. У них была корова, и нам дали молока. Хозяин отсутствовал. Он ушел на поле. Поле его было километрах в десяти, на расчищенном участке леса. Почему так далеко? Потому что там прошел лесной пожар и легче расчистить участок. Здесь сельское хозяйство велось по так называемой подсечной системе.

Придет ночевать хозяин или не придет - хозяйка не знала. Когда мы спросили насчет Катайкова, она тоже испугалась и стала клясться, что ничего не знает, что они люди честные и перед властью не виноваты.

Колька маленький помчался выяснять дело по своей линии. Детей в деревне было трое, если не считать грудного. Две девочки и мальчик. Все трое, по словам Кольки, твердо его заверили, что никто не проходил.

- Значит, ошиблись, - сказал Мисаилов. - Надо было идти на восток. Ну что ж… Завтра до Носовщины, а послезавтра - на Кожпоселок. Двое суток потеряли, надо нагонять.

- Знаете что, ребята! - сказал вдруг Патетюрин. - Пока самовар закипит, сходим, посидим на бережку.

Мы поняли, что он хочет поговорить вдали от хозяйских ушей. На берегу лежали дном кверху вытащенные на песок лодки. Патетюрин, будто пробуя силу, взял за нос и приподнял сначала одну, потом другую.

- Все чудится, что кто-то подслушивает, - усмехнулся он. - Садитесь, ребята. Есть разговор.

Мы расселись на перевернутых лодках. Патетюрин пристроился на валуне, лицом к домам, чтобы видеть, если кто-нибудь подойдет.

- Дело такое, - сказал Патетюрин. - Вы знаете, что я поехал бешеных собак бить. Действительно, стоит перед нами такая задача. Есть случаи бешенства. Но, видите ли, задача моя посложней. Бешеных собак бить - дело не очень определенное. Сегодня туда поехал, завтра в другую сторону. Собаки всюду могут беситься. Значит, всякому понятно, почему меня носит в разные стороны. А всерьез говоря, послали меня разведать насчет совсем особого дела… - Патетюрин замялся. - Дело это, видите ли, секретное.

- Народ свой, - решил Харбов. - Давай говори.

- Да, да, - согласился Патетюрин, - я просто так. Одним словом, есть некоторые сведения. Иван слышал, что Петру говорили, что Сидор видел. Толком ничего не узнаешь. Народ тут молчаливый. В общем, дошли до нас слухи, будто в здешних лесах скрывается какой-то отряд, отбившийся от белой армии. Отбились они, когда задали интервентам перцу, то есть в тысяча девятьсот двадцатом году. И будто бы шесть лет они здесь живут. Какие-то тут монахи замешаны… То, что в бывших скитах монахи остались, - это точно, это мы знаем. Так вот, будто замешаны монахи. Кое-кто из жителей им помогает. Кто охотой, кого припугнут. Отсюда советская власть далеко, защиты негде искать. Словом, будто бы живет в лесах белогвардейская часть. Где? Неизвестно. Конечно, за Водл-озером. Ближе места обжитые. Вот я и гоняю, прислушиваюсь, беседую. Поняли? (Мы кивнули головой.) Теперь подумаем: вышла компания из Носовщины, а в Калгачиху не пришла. Может быть, мы ошиблись, и они пошли на Кожпоселок. Хорошо, а кто костры жег? Останавливалось несколько человек. Видали, сколько травы намяли, насгребали листьев? Костры свежие. Ни дождь не мочил, ни звери не рылись. Что ж вы думаете, столько людей прошло, а мы о них и не слышали? Да это знаете какая новость по здешним местам!

- Значит, ты думаешь, - сказал Мисаилов, - что они между Носовщиной и Калгачихой куда-то свернули?

- Вот именно, - кивнул головой Патетюрин.

Наступали сумерки. Черной стеной вокруг озера и деревеньки поднимался лес. Тишина была мертвая. С новым чувством тревоги я вглядывался в непроницаемую стену елей. Кто знает, что там, в глубине? Может быть, и сейчас, прячась между стволами, смотрят на нас какие-то люди…

- Чай пить! - крикнула хозяйка, высунувшись в окно.

- Пошли, - сказал Патетюрин. - Завтра двинемся той же тропой обратно. Может, остались какие-нибудь следы. А здесь никому ни слова. Кто их знает, с кем они связаны…