Шестеро вышли в путь. Роман

Глава двадцать первая
ПОМИЛОВАНИЕ ПОНЕВОЛЕ

Снова сидели за столом. Разбудили Булатова, заставили его выпить. Тишков и Гогин отсутствовали. Поглядывая в окно, Ольга видела, что под командой монаха они двое и несколько бородачей укладывают вещи, составляют мешки рядами. У сарая сидели часовые с винтовками. Спереди подойти к сараю нельзя. Но задней своей стеной он соприкасается с зарослями малинника. Только бы ей вырваться из-под надзора! Она бы пробралась через кустарник - хотя бы слово сказала им, хотя бы от них услышала слово…

Музыки нет. Тишков, застегнув на ременную петельку баян, с печальным лицом укладывает мешки. Но полковник веселится, будто играют оркестры. Он не умолкает ни на минуту, он неистощим в выдумках. То он выпивает полкружки самогону, стоя на одном колене, то целует Ольге руку, утверждая, что лучше не бывает закуски, то предлагает Булатову пить аршином и хвастает, что за свою жизнь выпил, наверное, уже десять верст. Потом вдруг он, допив кружку, швыряет ее на пол и выходит.

Сразу наступает в комнате тишина. Все трое молчат. Теперь понятно, с каким напряжением следили они за неуместным пьянством полковника, за переменами его настроения.

Молча смотрят все трое в окно. Полковник твердой походкой, будто он ничего не пил, пересекает поляну. Один бородач по его приказу отпирает ворота сарая, другие бородачи, держа винтовки наперевес, стоят против ворот.

Полковник исчез в сарае. Тишина. Минута идет за минутой, ни звука не доносится из сарая. О чем там разговор?

- Черт его знает, этого дурака! - говорит Катайков. Он даже не замечает, что думает вслух. - Угадай, какая ему глупость на ум взбредет…

Ольга выходит на крыльцо. Она оглядывается. Никто на нее не смотрит. Она спускается по ступенькам. Медленно идет она по поляне, будто к сараю, но, не дойдя, поворачивает к зарослям малинника.

Гогин, только что завязавший большой мешок, выпрямляется и, улыбаясь, глядит на нее. Он предвкушает веселую игру: она попытается убежать, а он опять будет беззвучно идти за ней, умирая от смеха. Потом он заставит ее вернуться, а может быть, если разрешат, сделает и еще что-нибудь похлеще. Ольга понимает немудрящий его расчетец. Она стоит у самого кустарника. Вот-вот побежит… Пусть Гогин ждет и надеется - она разочарует его.

И вдруг из-за куста доносится шепот:

- Оля, Оля! Это я, слышь, Колька маленький, Николай Третий.

Лицо Ольги совершенно спокойно. Не торопясь она поворачивается лицом к кустам и руками перебирает ветки, будто ищет - вдруг да поспела где-нибудь хоть одна малинка.

- Слышу, говори.

- Оля, - задыхаясь от волнения, шепчет где-то в кустах невидимый Колька маленький, - ребят похватали, а я убег, и Патетюрин убег.

- Патетюрин был с вами? - тихо спрашивает Ольга.

- Ага, - доносится шепот. - Он как даст в лес - я видел, да я подумал: лучше здесь останусь, прослежу, куда отведут.

- Хорошо, - говорит Ольга спокойно. - За мной следят, понимаешь?

- Понимаю, - волнуясь, шепчет Николай Третий.

- Если удастся тебе передать… - говорит Ольга, перебирая ветки, все выглядывая: вдруг прежде времени да созрела малинка, - если удастся тебе передать, - повторяет она, потому что горло перехватывает у нее от волнения, - скажи им, что Булатов, Катайков, полковник и отец Елисей хотят бежать за границу. В воскресенье вечером они будут в Малошуйке, там у них знакомый кулак, а в понедельник выйдут в море. В море их будет ждать норвежская шхуна. Запомнишь? Надо, чтобы ребята знали, а то вдруг со мной что случится…

- Запомню, - шепчет Николай Третий.

- И еще скажи им, - шепчет Ольга, - что Булатов вздор, что все чепуха, что я только их люблю, что либо мы с ними спасемся, либо мы с ними погибнем. И Васе особо это же самое передай.

- Да они знают, они ж ничего и не думают, они же знаешь какие ребята! - задыхается от волнения Колька маленький - доверчивая душа. - Ты про них и не сомневайся.

- Тихо! - шепчет Ольга, чувствуя, что кто-то стоит за спиной.

И не торопясь поворачивается. Да, в двух шагах за нею улыбается всевидящий Гогин.

- Малинку ищете, барышня? - спрашивает он, - Рано еще, не созрела.

- Созреет, - спокойно говорит Ольга, не торопясь переходит поляну и входит в дом.

И вслед за ней входит в дом Миловидов. Он входит и оглядывает всех тяжелым подозрительным взглядом.

- О чем разговаривали? - спрашивает он.

- О том, что не о чем тебе с босяками болтать, - говорит Катайков. - Они на мякине тебя проведут.

- Как знать, как знать… - говорит Миловидов. Долго молчит и вдруг спрашивает: - Скажи, Катайков, что с нами будет?

- Через неделю, - пожимает Катайков плечами, - сойдешь с корабля и гуляй по Европе.

- А почему их расстрелять нельзя? - раздумывает вслух Миловидов. - Все равно же в Европу…

- Да ведь до Европы еще добираться, - говорит Катайков и искоса поглядывает на Миловидова. - Да, впрочем, расстреливай, только, смотри, убивать, так всех.

- Решено, - говорит полковник и, высунувшись в окно, зовет: - Отец Елисей!

Все молчат. Ольга мучительно думает, что делать. Монах входит с обычным своим деловым видом, садится и вытирает со лба пот.

- Чего тебе?

- Отец Елисей, - говорит Миловидов, - исповедуй комсомольцев - расстреливать будем.

Монах секунду смотрит на Миловидова и отводит глаза.

- Исповедать недолго, - говорит он. - Чего это ты вдруг решил?

- Все равно убегать! - Миловидов ударяет по столу кулаком. - Все равно не найдет никто! Кто узнает, куда мальчишки делись! Заплутали в лесу, медведь задрал или утонули в болоте. Мы их в болото и покидаем. Кто их там, к черту, найдет…

- Один-то сбежал, - говорит монах. - Доложит небось начальству, какой их медведь задрал.

- Ерунда! - ударяет Миловидов кулаком по столу. - Пока до начальства доберется, мы в Малошуйке будем. Пусть глядят, как белеет парус одинокий.

- А в солдатах уверен? - спрашивает монах.

- Как псы преданы, - хмуро отвечает полковник.

- Врешь, - так же хмуро говорит монах. - Мне голову не морочь.

- Сам расстреляю, - говорит полковник.

- А солдаты промолчат? - спрашивает монах.

- Откуда я знаю! - орет полковник. - Ты хозяин над душами, поп полковой. Уговори, благослови, помолись - твое дело!

- Ты командуешь, - говорит отец Елисей. - На меня не вали. Решай, полковник!

- Мы с Булатовым вдвоем, - говорит полковник. - Пусть и он ответ несет, а то почему у него руки чистые? Может, он предать меня хочет, почем я знаю!.. Пойдешь расстреливать? - в упор спрашивает он Булатова. - Или боишься руки запачкать?

- Ничего не боюсь, - отвечает Булатов с неестественной улыбкой. - Как решим, так и сделаю.

- Пошли! - говорит Миловидов.

Он идет к выходу, но его окликает отец Елисей:

- Подожди, полковник. Пока, слава богу, наши олухи не взбунтовались и даже мальчишку выдали. Но лучше не чиркай спичкой - бочка с порохом рядом.

Полковник дышит, широко раздувая ноздри, и неизвестно, что он скажет или сделает, обезумев от ярости, спирта и тоски.

- Значит, выхода нет? - говорит он задыхаясь. - Мы в ловушке? - И вдруг в ярости кричит на Булатова: - Это ты, дурак чертов, мальчишек на нас навел! Все предатели, всех застрелю!

Он выхватывает браунинг из кобуры, и одновременно выхватывают браунинги Булатов и Катайков, и отец Елисей не торопясь достает из-под рясы большой, тяжелый кольт.

- Ну что ж, - говорит он очень спокойно. - Будем палить друг в друга. Дело хорошее.

Миловидов кладет браунинг в кобуру; прячут оружие и остальные.

Монах, не вставая с места, смотрит в окно.

- Вон солдатик понес кашу пленным, - говорит он. - А кто его знает, о чем они говорить будут. Молодые люди эти всю Россию уговорили - вдруг да и твоих дурней уговорят?

- Все неверно. Всюду опасность, - говорит Миловидов. - Я боюсь, ужасно боюсь! Надо в Европу скорей, да ведь черт его знает, что там, в Европе? И как доберешься? Вдруг да подстрелят? Вдруг на пути перехватят? С ума ведь сойдешь! Отчаяние! Я так хочу жить, как никогда раньше не хотел! Шесть лет сижу здесь, в лесу, все думаю: когда-нибудь поживу еще! Шесть лет не живу, чтобы потом пожить. И вдруг не удастся? Тут-то вдруг и сорвется, когда два шага осталось. Голова кругом идет… Все как во сне. Надо проснуться. А как проснуться? Боязно! Шесть лет я боюсь проснуться…

Он уронил на стол голову и зарыдал. Рыдал, всхлипывая, стонал и головой ударялся о стол.

- Вот беда с ним какая, - спокойно сказал монах.

Подошел к углу, где стояло ведро с водой, взял его и плеснул на полковника. Полковник сразу затих. Вода стекала с его волос. Плечи иногда еще слабо вздрагивали.

- Рассудим спокойно, - заговорил Катайков. - Патетюрин сбежал. В хорошем случае ему до Пудожа добираться три дня. Да от Пудожа милиция будет три дня идти. Ну, пять дней считайте. А мы через пять дней парус поднимем. Так что вы, полковник, зря нервничаете.

- Интересно узнать… - сказал Булатов.

- Подождите! - оборвал его Катайков. - Теперь насчет мальчишек. Ничего они такого не знают про нас. Пусть себе сидят запертые или выбираются сами, когда мы уйдем.

- Интересно узнать, - повторил Булатов, - какое у мальчишек настроение. Дайте я схожу разведаю.

Миловидов поднял голову и руками с силой провел по лицу. Он опять казался спокойным, и его невыразительные глаза быстро оглядели всех сидящих за столом.

- Ну что ж, - сказал он. - Сходите, прапор.

Булатов встал и подошел к двери.

- И не думайте заводить с ними шашни! - кинул ему вслед Миловидов. - Уж вас-то пристрелить неопасно. За это ответ будет небольшой.

Булатов кивнул головой и вышел.

- Ты веришь ему, Катайков? - спросил Миловидов.

- Никому я не верю, - уклончиво ответил Катайков.

- Ты как думаешь, отец Елисей?

- Я не думаю, - ответил монах, - я дело делаю. Если мы через час выйдем, за ночь минуем Калгачиху, на Ветреном поясе - привал, завтра к вечеру - Малошуйка, и утром в море.

- Слушай, отец, - сказал Миловидов, - опасное дело - вместе с солдатиками выходить.

- А что я могу сделать? - спросил монах.

- Не хитри, отец… - протянул Миловидов, - есть у тебя средство.

- Не знаю, что ты говоришь. - Монах отвел глаза, будто застеснялся.

- Выведи солдат на тропу староверов.

- Чтоб они меня на куски разорвали?

- Уж ты-то да не убежишь! - сказал полковник. - Кому другому рассказывай, а не мне.

- Что за тропа староверов? - спросил Катайков.

- Да вот, - сказал Миловидов, - он, изволите видеть, скрывает. А что скрывать, когда вся жизнь на кон поставлена! Есть древняя тропа, проложенная староверами. Ни на каких картах ее не найдешь. От кого прячешь, отец?

- Не вижу смысла, - пожал плечами Катайков. - Этой тропой или другой.

- Да ведь понимаешь, какое дело… - Миловидов прищурился и улыбнулся. - Выйти-то они на эту тропу выйдут, а прийти им не обязательно. Вы расспросите как следует отца Елисея - он расскажет, скольких людей выводил на тропу, а выходил с тропы почему-то всегда один.

- Клевета, - сказал монах. - Клянусь перед богом!

- Рассуди сам, - сказал Миловидов, - как мы с солдатней распутаемся? Представляешь, что будет, если они увидят, как мы на шхуну садимся, а их бросаем?

- Здесь оставить, - сказал монах.

- Эх, ты, а еще поп! Отпустят они! Да они вторую неделю волнуются!

- Завести я их заведу, - сказал монах, - дело несложное. Да как потом удерешь?

- Возьми с собой прапора, - сказал Миловидов. (Катайков громко закашлялся и посмотрел на Ольгу.) - Ничего, - махнул Миловидов рукой, - какой он ей к черту муж! Должна ж она понимать. У него жена в Петербурге. Не какая-нибудь, а настоящая, в церкви венчанная. Чего ей за него держаться?.. Возьми прапора, отец. Они за ним следить будут, а ты шмыг - и пропал. Пускай они там рассчитываются.

- Не думайте, что прапор так глуп, - раздался голос в дверях. Вошел Булатов. Лицо у него было очень взволнованное. - Я, полковник, от вас ни на шаг. Имейте в виду.

- Ну, отец Елисей, решайся, - сказал полковник, не обратив на Булатова никакого внимания. - Уведешь их на Лев-гору, ночью исчезнешь, и встретимся в Малошуйке. Или так - или всем погибать!

- О господи, - сказал монах, - оценишь ли, на что иду?

- И моих двух возьми, - ввернул негромко Катайков. - Гармониста и Гогина. Ни к чему они нам. Балласт.

- Ладно, - согласился монах. - На большой подвиг иду. Стройте солдат.

- Вот это да! - сказал Миловидов. - За это люблю! Наливай, купец!

Катайков разлил спирт; все встали, держа кружки в руках.

- За вашу жену, Булатов, - сказала Ольга, подняв кружку, - За ту, которая в Петербурге. Настоящую, в церкви венчанную.

Булатов опешил. Он смотрел на Ольгу так растерянно, что Ольге стало его даже немного жалко. Миловидов рассмеялся.

- Что, прапор, попался? - сказал он. - Ничего, брат, это бывает… Вы, Ольга Юрьевна, не огорчайтесь, брак ваш, конечно, копейку стоит, да ведь за границей советские браки вообще не признают. А что он к той жене не вернется - за это я вам ручаюсь.

- Ну почему же! - сказала Ольга. - Я спорить не стану. Пусть возвращается.

- Нет, не вернется, - хитро поглядывая на Булатова, сказал Миловидов. - Хотите, скажу почему?

- Полковник! - воскликнул Булатов.

Миловидов совершенно по-мальчишески прыснул в кулак.

- Боится! - сказал он, с трудом сдержав смех. - Не бойся, прапор, Ольга Юрьевна не рассердится. Это ж ты соперницу обидел, а не ее.

- Полковник! - воскликнул опять Булатов, глядя на Миловидова трагическими глазами.

- А вот скажу же! - дразнил Миловидов Булатова, поглядывая то на него, то на Ольгу и посмеиваясь. - Брильянты-то видели, Ольга Юрьевна, кулоны и диадемы? Это ведь он всё у супруги, извините, стибрил. Шкатулочку в карман - и бегом. Несложная операция без наркоза… А, прапор, попался? Ничего, не бойся. Дело житейское. Ну, господа, за успех!

Он выпил кружку до дна, остальные пригубили. Стали закусывать.

Булатов смотрел на Ольгу вопрошающим взглядом. «Казнишь или милуешь?» - спрашивали его глубоко посаженные, таинственные глаза. Ольга же напряженно думала совсем не о том, что занимало Булатова. Ольга думала о своем.

Пока солдаты здесь, ребятам ничто не угрожает, - соображала она. Солдат уведут, Гогина тоже, останутся только трое мужчин. Эх, у ребят нет оружия! Но их семеро да она - восемь, а этих все-таки будет только трое. Если б хоть один револьвер!

Полковник проглотил последний кусок и встал:

- Пошли, отец Елисей.

Монах и полковник вышли. Катайков опустился на табурет и руками закрыл лицо.

- О господи! - сказал он. - Завести людей в болото и бросить! А еще священнослужитель! Прости грехи наши, господи!

Покачивая головой и бормоча, он вышел на полянку. Ольга и Булатов остались вдвоем. Минуту оба молчали.

- Оля! - сказал Булатов. - Я понимаю, что кажусь тебе подлецом. Но ты не знаешь всего. Когда я тебе расскажу, ты поймешь.

- Короче, - сказала Ольга. - Тебе от меня что-то нужно? Говори.

- Только ты можешь меня спасти.

- Что я должна сделать?

- Они меня убьют! - Ужас был в глазах Дмитрия Валентиновича. - Миловидов зверь, его нельзя раздражать. Соглашайся на все и требуй, чтобы меня оставили в живых. Поставь это условием, понимаешь?

- Условием чего? - наивно спросила Ольга.

- Ну, понимаешь, не спорь с ним, ты же видишь - он сумасшедший.

- Если смогу, - сказала Ольга, - я спасу тебя.

- Спасибо! - горячо сказал Булатов. - Я знал, что ты настоящий друг.

Ольгу ничуть не злил Булатов. Это было самое удивительное. Она просто смотрела на него с интересом. Все выводы она сделала раньше. Теперь Ольга наблюдала, как ее выводы подтверждаются, и ей было даже смешно - так все подтверждалось точно.

У самого крыльца стояли Гогин, Катайков и Тишков.

- Вы, ребята, идите с ними, - тихо говорил Катайков. - Мы на Лев-горе вас нагоним. Мне, понимаете, важно, чтоб с отрядом мои доверенные люди шли. А то обманут. Вы за мой интерес стойте, а я поблагодарю. За мной не пропадет!

- Постоим! - весело согласился Гогин. - Откровенно сказать, хозяин, можете положиться. Мы к вам имеем доверие. Слава богу, не первый раз.

Тишков молчал, но радостно улыбался, потому что видел: все складывается отлично. У хозяина они в полном доверии, будет еще веселье и награда за верную службу.

Солдаты построились. Миловидов стал перед строем, сложив за спиной руки, чуть заметно покачиваясь на носках.

- Беды наши, ребята, кончаются, - сказал Миловидов. - Отец Елисей выведет нас из леса, и станем мы с вами жить наконец, как люди. Ура, ребята!

Долгое, томительное молчание было ему ответом.