Шикша

Глава 9

— Ох тыж божежтымой, — охнула Аннушка, и впервые Дон Педро ни слова упрека ей не сказал.

— Насмерть? — пискнула Нина Васильевна невероятно высоким голосом.

— Да, — буркнул Колька, осторожно снимая кошку с верёвки.

Бармалей глянул на кошку, на нас, и быстро вышел, ссутулившись.

— Это же варварство! Дикое варварство! — возмутился Дон Педро и обвёл присутствующих грозным взглядом. — Товарищи! Кто это сделал⁈ Сейчас же признавайтесь! Лучше признаться сразу.

Вокруг меня моментально образовалась зона отчуждения. Вроде всё как всегда, стоим, растерянно пялимся дохлую кошку, но такое ощущение, что они все — отдельно, а я — отдельно.

— Что теперь? — мрачно спросил Рябов, закуривая прямо в хозке.

— Кошку закопаю в лесу, — кратко сказал Колька и поискал взглядом по сторонам. Увидев пустой рваный мешок, который я оставила, чтобы в случае чего подсушивать на нем овощи, замотал в него кошку и тоже вышел из хозки.

Все так и молчали. Валерка закурил тоже. Нина Васильевна бочком-бочком подошла к коробкам с конфетами, зачерпнула внушительную горсть, потом ещё одну и рассовала по карманам куртки.

— Значит так, — взял на себя бразды правления дон Педро, — сейчас идите все, работайте согласно выданным утром заданиям, а вечером, после ужина, будет общее собрание. Там и разберемся.

Я поёжилась под перекрестными недобрыми взглядами.

— Явка обязательна! Виновным в совершенном безобразии лучше до ужина подойти ко мне и все чистосердечно рассказать, — продолжил Дон Педро и внимательно посмотрел на меня. — Иначе за последствия я не отвечаю.

И, перекрикивая поднявшийся гул, рявкнул:

— Тихо, товарищи! Я сказал — разберемся!

— Да она же до вечера сто раз сбежит! — сказал Генка, выпуская клубы дыма в мою сторону. — Сейчас разбираться надобно!

— Нет, товарищи! Сейчас надо работать. Давайте подождем до вечера, — Дон Педро тоже прикурил «беломорину», — да и бежать отсюда некуда.

— Виктор Леонидович! — вдруг подала голос Аннушка, — а почему вы все в хозке курите? Я не поняла что-то! Здесь же продукты!

Дон Педро смутился и вышел из хозки, за ним потянулись остальные мужики.

— Ты зачем кошку повесила, Горелова? — прошипела мне Нина Васильевна.

— Так! Конфеты из кармана быстро выложила! — окрысилась на нее Анннушка, — И марш работать! А то сейчас Виктора Леонидовича позову — он тебя быстро мотивирует!

Нину Васильевну аж перекосило. Она обожгла нас с Аннушкой злым взглядом и вышла из хозки с высоко поднятой головой. Конфеты выкладывать не стала.

— Анна Петровна, — шмыгнула носом я, тщетно сдерживая подступающие слезы, — все же на меня думают! Что мне делать?

— Не реви! — нахмурилась Аннушка и приобняла за плечи. — Успокойся. Не все на тебя думают, не фантазируй. То, что эта сучка на тебя лает — так ты и раньше знала, что она тебя не любит. А Генка тот ещё паразит. Но ты сама виновата, он к тебе подкатывал, так не надо было прилюдно над ним насмешничать. Мужики такого не прощают.

Я зависла. Теперь понятно, почему он ко мне так плохо относится. И его дружки тоже не особо меня жалуют.

— А эта чего на меня взъелась? — спросила я, вытерев последние слёзы.

— Завидует, — вздохнула Аннушка, отстраняясь. — Так, хватит упиваться страданиями, Зоя, пошли лучше посуду мыть. Ужин тоже за нас никто не приготовит.

Я кивнула.

— Давай-ка сразу все продукты захватим, — предложила Аннушка, задумчиво. — Сделаем макароны по-флотски и витаминный салат. Глянь, морская капуста у нас там еще осталась?

Мы выбирали продукты, как вдруг в хозку просунулась голова Митьки:

— Зойка! Ты это… не переживай… я вот вовсе не считаю, что это ты…

Выдав тираду, митькина голова исчезла.

— Вот видишь, — усмехнулась Аннушка, набирая морковь из мешка, и велела, — Зоя, а ну-ка, отрежь три большие луковицы. Кстати, ты это хорошо с косой придумала, а то у меня лук никогда до конца экспедиции не доживает.

Мне от её похвалы было приятно.

— А кошку мог кто угодно подвесить, — вернулась к неприятной теме Аннушка, — та же Нинка вполне могла.

— А ей зачем? — удивилась я.

— Да откуда я знаю? — хмыкнула Аннушка и отобрала у меня луковицы. — И тушенку еще захвати. Ага. Вон ту.

Я послушно принялась вытаскивать жестянки из ящика.

— Чуть не забыла! Чеснок же ещё возьми, — спохватилась Аннушка и вышла из хозки.

Я стащила с гвоздя косу чеснока, оторвала две большие головки, взяла всё остальные продукты и тоже вышла.

На небольшом пятачке между хозкой и столовкой, где обычно любили после еды перекурить мужики, стояли Валерка, Генка и Рябов и болтали.

— А я вот мечтаю попасть на Землю Франца-Иосифа и оттуда, с берега, плюнуть прямо в Северный Ледовитый океан. А еще мечтаю добраться на Тибет и дать щелбана Далай-Ламе по лысине, — разглагольствовал Валерка, смачно затягиваясь от самокрутки.

— А ты-то откуда знаешь, что он лысый? — выпустил душистый дым Генка.

— Потому что от мудрых мыслей рано лысеют! — хохотнул Валерка и вдруг увидел меня, — вот, например, та же Горелова.

— Слушай, Валера, а ты не в курсе, этот твой лысый Далай Лама от мудрых мыслей тоже кошек вешает? — заржал как конь Генка и нагло уставился на меня.

— Думаю, он не настолько мудр…

— Мужики, хватит уже! Не надо… — попытался утихомирить их Рябов.

Что ответили ему мужики я не услышала, торопливо заскочив в столовку. Руки у меня тряслись.

А после ужина состоялось общее собрание. Мы сидели в столовке над стаканами с остывающим чаем и над тарелками с нетронутыми конфетами «Южная ночь» и «Кара-кум». Аннушка сегодня не только расщедрилась на конфеты, но и расстаралась с ужином. Но, по-моему, никто на это внимания не обратил. Еда была проглочена механически, и сейчас все ждали одного — когда я признаюсь в содеянном.

Во всяком случае, по многочисленным косым взглядам в мою сторону я думала именно так.

Собрание начал лично Бармалей:

— Товарищи! — начал он глухим голосом, но по мере выступления, голос его окреп и зазвенел от сдерживаемого негодования, — сегодня у нас в лагере произошло отвратительнейшее событие. Оно отвратительно и мерзко даже не потом, что это была именно моя кошка, которая уже много лет была моим другом. А потому, что кое-кто из вас зверски замучил и убил беззащитное животное! Только фашисты так издевались над нашими людьми!

Он сделал паузу и нахмурился. Все молчали.

— Товарищи! — продолжил Бармалей, посмотрев каждому из нас поочередно в глаза, — Этот акт вандализма не красит советского человека и бросает тень на весь наш коллектив! И мы должны сейчас выяснить — кто это сделал. Но прежде я хочу обратиться к преступнику. Кто бы ты ни был. Если ты прямо сейчас честно во всем сознаешься, я обещаю, что тебе ничего за это не будет! Я лично не позволю. Мы вызовем на завтра самолёт и отправим тебя в Кедровый. Итак! Даю тебе пять минут. Отсчет пошел.

Он замолчал, притянул к себе кружку с чаем и шумно отхлебнул в звенящей тишине. Все хранили молчание и смотрели на меня. Тишина сгустилась так, что даже дышать было невыносимо.

Я сидела с деланно независимым видом и чувствовала, как наливаются горячей кровью уши. Руки же мои были ледяными и мелко-мелко дрожали. Поэтому я зажала их между коленками и вот так сидела. В голове билась единственная мысль — «лишь бы не расплакаться». Я сцепила зубы и стеклянным взглядом уставилась на столешницу, чтобы не видеть все эти осуждающие глаза. По столешнице ползла муха. Она ползла медленно и тянула одну лапку, но при этом упорно преодолевала все препятствия на пути: сперва перелезла через грязную вилку, затем, выдерживая ровную дистанцию, полукругом обошла кружку с горячим чаем, затем проползла по упавшей макаронине по-флотски и по крошкам от сухарей, и я загадала, что если она сейчас преодолеет вон то липкое пятно от варенья, значит всё у меня будет хорошо…

Муха ползла, ползла и почти на выходе из пятна окончательно увязла, пронзительно зажужжав.

— Товарищи! — голос Бармалея заставил меня вздрогнуть (я чуть не подпрыгнула).

— Ну что же, — продолжил он. — Время для признания вышло. У нашего преступника не хватило духу сознаться. Впрочем неудивительно. Ведь душонка у него подленькая и трусливая. Это он только кошек мучить умеет, и то, пока никто не видит!

Он вздохнул и покачал головой:

— Теперь давайте разбираться по порядку. Виктор Леонидович, кто сегодня был в хозке?

Все опять посмотрели на меня, и я мучительно покраснела. Старалась сдержаться, но чувствовала, что на глаза набегают предательские слёзы и щеки мои пылают.

— Горелова была! — вякнула Нина Васильевна злорадным голосом.

— Нина Васильевна! — укоризненным, но непреклонным тоном попенял ей Бармалей, — я вам слово еще не давал. Мы выслушаем всех. По очереди. И вас в том числе. Итак, кто был сегодня в хозке?

Дон Педро засуетился: подскочил, сел, вытащил из кармана носовой платок, вытер лысину и хрипло ответил:

— В хозке весь день работала Горелова! Проводила инвентаризацию продуктов.

— Ну вот, я же говорила! — опять не удержалась Нина Васильевна и в ее голосе звучало явное торжество.

— Нина Васильевна! — жестко сказал ей Бармалей, — вы меня не услышали? Еще одно слово, и вы покинете это собрание. Вам ясно?

— Ясно… — теперь уже покраснела Нина Васильевна и потупилась.

— Продолжайте, Виктор Леонидович, — кивнул Бармалей в сторону Дона Педро.

— Вот собственно и всё, — развел руками Дон Педро.

— Понятно, — поморщился Бармалей и посмотрел на меня:

— Зоя Борисовна. Расскажите, как долго вы работали там. Кто ещё заходил в хозку? В общем, всё, что видели.

— Я перебирала в хозке продукты, — сипло ответила я, кашлянула, и продолжила, — заходили много кто. Постоянно кто-нибудь заглядывал. Дальше не знаю.

— Так, — почесал затылок Бармалей. — А ты выходила оттуда? (он перешел опять на «ты» и я поняла, что гроза отчасти миновала).

— Нет, — покачала головой я.

— Кто-нибудь может подтвердить это? — обвел нас всех взглядом.

— Я могу, — сказала Аннушка. — Зоя работала в хозке, мне было слышно, как она перебирает продукты. Гремела банками. Так что я могу сказать, что всё это время она практически была у меня на глазах.

— И что, даже в туалет не выходила? — едко ввернула Нина Васильевна и покраснела, глянув на Бармалея. Но тот как раз задумался и выгонять её не стал.

— Мы вместе один раз выходили в туалет, — пожала плечами Аннушка, — я была первая, Зоя подождала меня на тропинке, потом я подождала её.

— Одной страшно? — хохотнул Валерка.

— Нет, — укоризненно покачала головой Аннушка, — прошлый раз от ветра разодрало «дверку» в нашей туалетной будке, там теперь, как не прикрывай — всё видно, поэтому мы по очереди покараулили, чтобы никто случайно не увидел.

— Виктор Леонидович, — спохватился Бармалей, — слышал? Займись завтра с утра.

— Дмитрий, — Дон Педро кивнул и делегировал полномочия Митьке. — Ты слышал? Завтра с утра чтоб исправно всё там было.

Митьке перепоручать было некому, поэтому он со вздохом кивнул.

Собрание продолжалось.

Удалось разобраться, что в хозку заходил Колька, и даже дважды. Первый раз он взял бинт и зелёнку, чтобы заново перемотать палец Дону Педро, так как тот намочил повязку. Затем зашел, чтобы вернуть пузырёк и бинт на место. Ещё повторно заглядывал Митька — Аннушка его за подсолнечным маслом отправила. Еще туда заходил Валерка за пластырем, чтобы примотать какие-то проволочки в радиорубке, так как изолента закончилась (Колька, кстати, на него сильно ругался за это), потом — Михайлюк брал крупу для приманки в силки (теперь стало ясно, кто все кульки и коробки с крупой так понадрывал) и даже сам Бармалей заглянул мимоходом, так как искал Кольку. Каждому что-то было надо.

Нина Васильевна пыталась рассказать, как я ругала и выгоняла из хозки Кошку, но вместо того, чтобы очернить меня, добилась обратного: как ни странно, даже сам Бармалей (и Дон Педро моментально подключился) встал на мою сторону, мол животным не место рядом с продуктами. И Нине Васильевне в ходе разборки пришлось сознаться, что она тоже заходила в хозку за конфетами.

Затем Бармалей попытался выяснить, кто перед обедом был не на глазах других. И опять, к моему счастью, выяснилось, что постоянно отлучался каждый из наших. Только двое — Аннушка и Игнат были все время на виду.

Следствие зашло в тупик.

— Но не могла же она сама повеситься? — попытался пошутить Фёдоров, но как обычно, вышло не смешно. Не засмеялся никто.

В общем, рано я радовалась. Все опять начали бросать на меня косые взгляды.

— Товарищи, подвел первые итоги Бармалей, — время уже за полночь. Завтра рано вставать. Предлагаю, сделать так: пусть все желающие выступят и пойдем спать. Может, хоть что-то прояснится.

Первым поднял руку Рябов. Он сказал так:

— Товарищи! Я простой геолог и говорить не приучен. Но у нас ЧП. На моём веку, а я работаю в полярных и горных экспедициях уже больше двадцати лет — это впервые. И дело даже не в убийстве кошки. А в том, что среди нас сейчас находится психически больной человек.

По рядам прошелестел потрясённый вздох, а Рябов продолжил:

Да, я считаю, что это — психически больной человек. Ведь наших товарищей — Борисюка, Токарева, Лукьяничева, Захарова, и возможно Уткина кто-то тоже убил таким же уродским, извращённым способом. И пытался убить Зою Горелову.

— А может это она всех убила! — выкрикнула с места Нина Васильевна. А Генка обидно так засмеялся.

— Нина Васильевна! — прикрикнул на неё Бармалей. — Покиньте собрание.

— Простите, Иван Карлович, это нервы! Я больше не буду, — захлопала глазами Нина Васильевна и с места не сдвинулась.

Бармалей укоризненно покачал головой, сурово подвигал бровями, но выгонять не стал.

— Сама себе такую рану нанести она бы не смогла, — вступился за меня Колька, и народ загудел.

— Товарищи! Можно я продолжу? — возмутился Рябов. — Я не перебивал никого. Извольте теперь проявить уважение и ко мне.

Все замолчали.

— Так вот, — продолжил Рябов. — Выяснить, кто это сделал мы сегодня не смогли. Причем это может кто-то из нас, а может у него даже есть сообщники вне лагеря.

— Баба Яга? — хмыкнул Митька под смешки мужиков.

— Тихо! — стукнул кулаком по столу Бармалей.

— Я не знаю, — спокойно парировал Рябов. — Я знаю только то, что в лагере теперь находиться небезопасно. Всем нам. И мне совершенно не хочется, чтобы в один прекрасный день меня подвесили также, как эту Кошку. Извините, Иван Карлович.

Бармалей кивнул, мол, продолжай.

— Подытожу, так как время действительно позднее, — прищурился Рябов. — Я считаю, что в свете последних событий нам нельзя работать и ходить поодиночке. Предлагаю разбить всех на пары.

— А спать тоже парами будем? — хохотнул Генка, скользнув по мне взглядом, и все понятливо заулыбались.

— Нет, просто на ночь теперь нужно выставлять охрану, — парировал Рябов. — Тоже по два человека. Да, понимаю, что людей у нас почти не осталось, но тем, что остались, нужно сохранить жизни.

Его последние слова утонули в поднявшемся шуме. Все горячо заспорили, заговорили разом, завозмущались. И тщетно Бармалей и Дон Педро пытались призвать всех к порядку — взволнованные люди не слушали.

Внезапно так грохнуло, что все аж подпрыгнули от неожиданности. Аннушка вышла из своего кухонного уголка и со всей дури жахнула поварешкой по тазу.

— Тихо! — рявкнула она, — Разболтались тут! Иван Карлович же ясно сказал — по очереди!

В столовке стало тихо.

— Спасибо, Анна Петровна, — усмехнулся Бармалей. — Кто следующий желает выступить?

Больше не желал никто. Все вымотались морально и физически. Бармалей закрыл собрание, предварительно разбив всех на пары. Со мной быть в паре не хотел никто (Аннушку логично поставили в пару с Митькой, раз дежурят вместе).

— Значит, будешь с Игнатом, — сказал Бармалей.

— Зато научишься охотиться, — рассмеялся Митька.

На том собрание и закончилось.

Уже уходя, я увидела, как муха таки выбралась из варенья и улетела…