Шикша

Глава 17

— Как исчезла⁈ — растерялась я.

— Вот так… — всхлипнула Аннушка.

— А где все остальные?

— Пошли её искать, — она трубно высморкалась в носовой платок и посмотрела на меня красными от слёз глазами. — А ты где взялась, Зоя? И где Иван Карлович? И остальные где? Что у вас случилось⁈

— Они все там, на болоте, — я махнула рукой в сторону, откуда пришла, — отправили меня сюда за подмогой. Там груз тяжелый и Лёня ещё сильно ногу подвернул.

— Так вы через болото попёрлись? — всплеснула руками Аннушка. — С ума сойти!

Весть о том, что Бармалей близко, придала ей сил, и она слегка ожила и засуетилась:

— Так, Зоя, наши все разбрелись, но скоро уже должен вернуться Игнат. И Митька тоже. Где-то шатается, шалопай. Мои там, кстати, дома как? Гостинцы передала?

Я в двух словах рассказала.

— Ну хорошо, — вздохнула она и добавила, — А ну-ка сбегай к хозке, глянь, может уже вернулись и курят. Знаю я их! Сейчас будут опять полчаса лясы точить! Мужичьё!

Я выскочила из столовки.

В лагере было тихо.

Что же делать⁈ Там же меня ждут! Неужели возвращаться обратно⁈ Но что я им помогу? Они меня из-за бесполезности сюда и отправили, ну и чтобы народ на конфликты не провоцировать. Что я, не понимаю, что ли⁈

Божечки, что же делать⁈ Что же делать⁈

Вдруг вдали послышался громки и заливистый собачий лай. Буквально через миг в лагерь вбежал Зверь и возбуждённо забегал вокруг меня.

Решение пришло моментально:

— Аннушка! — крикнула я, — куда ты говоришь, Митька и Игнат пошли?

— В сторону четырнадцатого квартала, там, где красный камень, я не знаю, куда дальше. Вроде потом они в разные стороны должны уйти.

— А в каком направлении. Можешь показать? — поморщилась я.

— Ой, прости. Всё время забываю, что ты не помнишь, — Аннушка выглянула из столовки и виновато улыбнулась, — вот туда.

Она показала направление рукой и вдруг нахмурилась:

— Ты что, их искать решила идти? Ты с ума сошла, Зойка⁈ Не пущу! Одна умная уже пропала. Сейчас и ты пропадёшь! Не пущу!

— Но там наши… — попыталась донести до неё эту простую мысль я.

— Там здоровые мужики, Зоя! — вызверилась на меня Аннушка, — потихоньку, за два-три раза, перетащатся. До темноты успеют. А не успеют, так бросят хлам и налегке придут. А завтра сходят остальное заберут. Кому тут его в глухомани этой воровать!

— Но…

— Я сказала — не пойдешь! И точка!

— Аннушка… — взмолилась я, — со мной Зверь вот пойдёт! Это собака егерей с Куньего кордона, с ним даже на медведей ходят!

— Да пусть хоть на динозавров! — рявкнула Аннушка, — я сказала не пойдешь — значит сиди тут! И попробуй мне ослушаться! Ты меня плохо знаешь!

— Но Анна Петровна…

— Что тут у вас происходит⁈ — из чащи леса вышел Игнат. Был он с ружьём и двумя куропатками. Увидев меня, он удивился, — Зоя? А где остальные?

— Они на болоте застряли, — вместо меня ответила Аннушка, не дав мне даже рот раскрыть, — послали вот Зойку за подмогой. Ты представляешь, Игнат, она хотела идти вас искать!

— Надеюсь, ты не пустила? — нахмурился Игнат.

— Ну, ты же меня знаешь, — ухмыльнулась Аннушка.

— Но им же помощь нужна! — возмутилась я, — там Лёня ногу сильно подвернул!

— Вот и дальше не пускай, — кивнул Игнат Аннушке, проигнорировав мои слова, вручил мне куропаток и сказал, — я пойду им навстречу. Кто из наших вернётся — отправляй следом.

Он развернулся и пошёл туда, откуда пришла я. Зверь бросился за ним.

— Там красными лоскутами помечено! — крикнула ему в спину я.

— Знаю, — не оборачиваясь, буркнул он, — сам ставил.

Игнат скрылся в лесу, а я обернулась к Аннушке, которая отобрала у меня куропаток и сейчас придирчиво их рассматривала.

— А куда она ушла? В смысле Нина Васильевна куда ушла? — спросила я.

— Она днём работала на дальнем участке, укосы брала, — пояснила Аннушка.

Она побрела в хозку вместе с куропатками, мысли её явно унеслись в другом направлении. Я, соответственно, потащилась следом за ней.

— И что? — направила беседу я в нужное русло. — Она там пропала? На дальнем?

— Погоди, — рассеянно велела мне Аннушка и ушла в хозку.

Я осталась снаружи, изнывая от нетерпения.

Неужели там, на дальнем участке что-то произошло? Я вспомнила, как там же, несколько дней назад, на нас с нею внезапно упал камень и похолодела, аж ладони взмокли.

В ветвях кедровой сосны, под которой стояла хозка, внезапно крикнула какая-то птица. Я аж подпрыгнула на месте. С перепугу.

Нервы совсем ни к чёрту стали.

Мда, с тех пор, как я пришла в себя, я только и делаю, что узнаю про трупы. Или сама во всякие неприятности попадаю — то на болоте, то с борщевиком этим. Ох, чую, аукнется мне этот борщевик ещё не один раз.

— Зоя! — Аннушка вышла из хозки с пустыми руками.

Заметив мой вопросительный взгляд, пояснила:

— Я в ледник их пока положила. Для сохранности.

— А чистить их не надо разве? — удивилась я.

— Не чистить, а ощипывать, — скептически хмыкнула Аннушка, — не надо. Там они, в перьях, и непотрошеные, лучше в леднике сохраняются. Нас так охотники научили. И мы теперь только так и делаем. Я решила на послезавтра отложить. На сегодня обед готов, ужин почти тоже. Завтра у нас по графику рыбный день, мужики рыбы обещали. Они вчера сеть у Меловой пади поставили. Вечером сходят…

— А если Нину не найдут?

— Ну так что? Жрать же всё равно надо! — сердито ответила Аннушка и, вспомнив, что не ответила на мой вопрос, пояснила уже более миролюбивым тоном, — она с дальнего обратно вернулась, всё нормально сперва было. А потом мы ужинать сели. И она с Генкой этим, придурком, поругалась. Такая ссора была, ты не представляешь!

— А за что поругалась? — влезла я и тут же пожалела.

— Да всё за конфеты эти проклятущие! Жрёт их и жрёт! Всю жопу себе уже разъела, скоро больше, чем у меня будет! Но у меня-то просто кость широкая, а эта вертихвостка, всё конфетами обжирается, и прёт её как на дрожжах!

— Погоди, Ань, — дёрнула за рукав её я, — так что там дальше было?

— Ну а что! — вскинулась Аннушка, — слово за слово, чуть до драки не дошло. А дурни эти сперва всё подзуживали. Весело им, видишь ли. Представление бесплатное! Цирк шапито! А потом как увидели, до чего дело идёт, так сразу, как говорится, по кустам. А эти орали, орали, а потом Нинка совсем психанула, развернулась и ушла. И всё. Больше она не вернулась. Мы только за завтраком обнаружили, когда она не вышла из палатки.

— Ничего себе! — протянула я, пребывая в шоке от услышанного.

Это ж надо быть такой дурой. Ну, хотя, чему я удивляюсь.

Аннушка ещё что-то продолжала ворчать, а я подумала, что хорошо, что меня в это время в лагере не было. А то опять бы на меня подумали.

Буквально через полчаса начали подтягиваться остальные. Безрезультатно. Аннушка сразу же отправляла их на болото за нашими, мол, о Нине Васильевне потом погрустим и подумаем, что делать, а вот наших надо выручать сейчас же.

И Митьки всё не было.

Дежавю. Опять, как и в тот раз, когда был «товарищеский суд», все сидели после ужина в столовке и молча смотрели на нетронутые миски с конфетами. Настроение было ни к чёрту. Наших встретили уже почти возле того оврага, через который я с таким трудом перебралась. Помогли им с грузом и Лёней. У него, кстати, дела были не очень. Колька, сказал, что в кости трещина, наложил повязку, что-то там ещё. В общем, Лёня капитально попал. Теперь придётся ему недели две сидеть в лагере и кормить комаров.

Ну ничего, Аннушка ему быстро работу найдёт. Будет, к примеру, перебирать манку от полбы. Или ландорики лепить.

— Нужно вызывать помощь из Кедрового, — тихо, но веско, сказал Колька.

Все молчали. Сидели, уставившись на клеёнку стола с изображением гербов братских республик и дарами природы.

— Да как ты это представляешь⁈ — взорвался Бармалей. — Только недавно четыре трупа отсюда увезли. И пятый ещё где-то по тайге шляется…

Я аж вздрогнула, представив картину, как окровавленный труп Уткина бродит по тайге и нападает на всех подряд.

— Да ты представляешь, как я сейчас им туда позвоню и скажу, мол, опять у нас сотрудник в тайге пропал! — на Бармалея было страшно смотреть, так он покраснел от гнева. — Традиционно, ипиегомать!

— Мы прочесали всю округу, Иван Карлович, — спокойно выдержал его наезд Колька, — даже до Сизых увалов дошли. Её нигде нет.

— И до Синявкиного болота ходили, это ещё дальше, — влез Сергей, немолодой техник-гидролог, и вжал голову в плечи под тяжелым взглядом Бармалея.

— Да она, может, в кустах в двух шагах от вас где-то сидит! — продолжал надрываться Бармалей. — Если я сейчас вызову борт, нас тут всех под суд отдадут! Это уже не шутки!

— Только лишь сверху может быть видно, где она, — упрямо продолжал настаивать Колька.

— Это если она ещё жива… — тихо сказал Дон Педро, и Аннушка громко всхлипнула.

— Замолчи! — одёрнул его Бармалей. — Толку от того, что ты сейчас женщин пугаешь.

— А что так долго Митька задерживается, я не пойму? — опять подал голос Колька, нервно постукивая пальцами по столу.

— Так он к водопаду пошел, — ответил Геннадий, аккуратно отрывая прямоугольный клочок бумаги от газеты, — там самый сложнопроходимый участок, так что еще часа два его точно не будет. Хорошо, если до темноты вернуться успеет.

Он облизнул край бумажки, наложил туда пару добрых щепоток табаку, любовно утрамбовал его и начал скручивать цигарку.

— Так, курить давайте все на улицу! — тут же взвилась Аннушка.

— Да я только цигарку кручу, что ты пристала, как смола! — рыкнул на неё Генка.

— Ну ты гля на него! — вызверилась в ответ Аннушка, — он мне рота затыкает! Уже одной заткнул. И где она? Гена, где девка, а?

— Ищем… — невнятно пробурчал Гена, не глядя на остальных.

— Правильно, ищете! — уже завелась Аннушка, — а вот если бы ты её до ручки не довёл — она бы не ушла! И нам бы сейчас искать никого не пришлось!

— Да я тут причём⁈ — подскочил с лавки Гена, рассыпав дефицитный в этой глуши табак и не замечая этого. — Ты базар свой фильтруй, баба! Или я тебе сейчас быстро рот твой поганый заткну!

— Уже одной заткнул! — заверещала Аннушка.

— А ну тихо оба! — грохнул кулаком по столу Бармалей, так что чашки и блюдца подпрыгнули и жалобно звякнули, а с противоположного краю стола свалилась миска с конфетами, и они рассыпались по земле. — Геннадий, ещё одно слово, и я тебя обратно в Кедровый отправлю! Распустились, мать вашу так!

— Да я… — начал было Генка, но Бармалей уже был взвинчен и рявкнул:

— Я сказал заткнуться! Бери листок и ручку и пиши объяснительную!

— Да за что…

— За саботаж и нарушение трудовой дисциплины! Неподчинение прямым приказам руководства в полевых условиях ты знаешь, чем тебе это грозит!

— Знаю, — понурил голову Генка.

— А раз знаешь, то какого хера ведешь себя как идиот⁈

— Извините, Иван Карлович! — Генка понял, что хватил лишку и что лучше извиниться, — и ты, Анна Петровна, прости. Я на нервах. Мы все на нервах.

Я сидела и рассматривала узоры на клеёнке. Абсурдная ситуация. Я не выдержала и усмехнулась.

— А ты чего лыбишься? — Генкина злоба не прошла и требовала выхода, — Чё лыбишься, Горелова, ты нам скажи, и мы все поржем!

— Геннадий, всё! Моё терпение лопнуло! — прошипел, вращая налитыми кровью глазами Бармалей.

— Так я ничего не сказал! — возмутился Генка, — я спросил, почему она улыбается. И это нельзя?

— Да, кстати, Зоя, скажи, а почему ты смеёшься? — поддержал его Сергей, они постоянно курили вместе.

— Потому что прошлый раз именно Геннадий больше всех обвинял меня в том, что я виновата за Кошку и за ребят, — тихо сказала я, не поднимая глаз от клеёнки, — а теперь он сам в такой же ситуации. И также, как и я, у него сейчас нет никаких доказательств, чтобы себя обелить. И вот мне интересно, его теперь тоже всем лагерем травить будут, как меня травили, а особенно Гена, или его нет?

Над столом повисла ошеломлённая тишина.

— Придурки, — вздохнул Колька и покачал головой.

— Коля, дай мне нитроглицерину, или хоть чего-нибудь, — жалобно попросил Бармалей, — сил моих больше нету на это всё смотреть…

И тут снаружи послышались шаги, предупреждающий лай Зверя, мужской окрик.

Полог палатки распахнулся и в столовку вошел Митька.

Гул в палатке моментально стих.

— Ну, что там, Дмитрий? — безэмоционально и тихо спросил Бармалей, уже, впрочем, зная, что ответ будет таким же отрицательным.

— О! Наши вернулись! — почти чёрное от пыли и солнца лицо Митьки расцвело мальчишеской улыбкой. Но он тут же посерьёзнел и устало ответил Бармалею:

— Вот, что нашёл…

Он вытащил из кармана и положил на клеёнку раздавленную заколку для волос. Лиловую, пластмассовую, в виде рыбки с гипертрофированным глазиком.

— Это же Нины Васильевны! — ахнула Аннушка.

И мгновенно все зашумели, заговорили.

— Нужно идти к водопаду!

— Да что ты в темноте увидишь⁈

— А если она в расщелину упала и ногу сломала? Лежит там теперь, стонет⁈

— И как ты в темноте её оттуда вытащишь⁈

— Тихо! — рявкнул Бармалей и схватился за сердце.

Все моментально заткнулись.

— Где нашёл? — кивнул на заколку Бармалей.

— Здесь, недалеко от лагеря, — Митька устало опустился на скамейку, цапнул мой недопитый чай и жадно припал к чашке, и лишь допив, ответил, — когда уже возвращался обратно.

— Ну так пошли покажешь!

— Может, она там где-то!

— Вы меня совсем за идиота держите? — тихо и угрожающе спросил Митька, — да я там каждый сантиметр облазил. Нету её там! Нету!

— И куда же она могла подеваться? — задал главный вопрос Колька.

Ответов не было.

Утром, я решила пораньше встать, чтобы помочь Аннушке. Она была всё это время сама не своя, у неё буквально всё валилось из рук. Так что лучше я помогу.

Я вылезла из спальника, зябко поёжившись от предрассветного тумана, торопливо вытащила из спальника согретое теплом моего тела бельё (я всегда беру одежду внутрь спальника, она остаётся тёплой и утром её можно нормально надевать), сняла самосшитую, в цветочек, фланелевую пижамку и торопливо принялась натягивать на себя тёплые трусы, бюстгалтер, колготки, носки, штаны, футболку, свитер… Затем завязала на голову шерстяной платок, положила пижаму внутрь спальника, застегнула его, сложила в рулончик и только тогда вылезла из палатки, прихватив в карман зубную щётку и коробочку с порошком.

Вчера почти уже ночью мужики растопили баню — все изрядно-таки изгваздались в болоте, когда добирались от кордона сюда, да и те, что ходили на поиски, тоже были не ахти.

Помылись быстро, все устали, да и были вымотаны морально.

Так что я уже предвкушала, как умоюсь сейчас тёплой водой. Там оставалась, ведь мы с Аннушкой были последними. Точнее Аннушка была самая последняя, чтобы потом проверить, догорело ли в печке и вытащить просушить деревянную решетку, на которой стояли, когда мылись.

Обычно женщины мылись первыми, затем, когда парная разогреется — парились мужики, двумя-тремя группками. Самым последним всегда был Митька: он любил париться один, долго, затем он всегда тушил печку и вытаскивал решетку, которую когда-то сам же и сколотил.

Но вчера Митька настолько умаялся, что хоть и не подавал виду, но помылся самым первым, ещё даже вода нормально не согрелась. Быстро кое-как ополоснулся и полез в палатку спать. Даже ужинать не стал.

Поэтому решили, что первыми парятся мужики, а мы с Аннушкой — после них, и всё приберём согласно технике безопасности.

Так что я вошла внутрь, сняла платок и куртку, зачерпнула ковшик тёплой, почти горячей, воды, с удовольствием вымыла лицо и, не спеша, почистила зубы. Хотя всё время, пока я умывалась, меня точил какой-то червячок, что-то было не так, только вот не пойму, что. Я осознавала, что это общая нервическая ситуация так действует, поэтому отгоняла назойливые мысли, но всё равно, как-то не по себе было. Причём с утра-то было нормально. А сейчас, что-то не так.

Уже завязывая обратно платок, я увидела, что халат Аннушки так и висит на гвоздике. И стою я на решетке…

Её так и не вынесли на просушку.