Шикша

Глава 11

Аннушка к моему отъезду отнеслась неожиданно спокойно. Остальные же вздохнули с явным облегчением.

— Ты после Кедрового съездишь в город? — спросила Аннушка, после того, как я дословно передала ей весь разговор с Бармалеем.

Я пожала плечами.

— Ну хоть дня на два, — не унималась Аннушка, перетирая полотенцем стаканы, и её оба подбородка тряслись в такт, — мне письмо передать надо. Лично в руки. Адрес скажу потом. И заодно гостинец моим. Я соберу.

Я не могла внятно ответить ни «да» ни «нет», банально не представляла, что там, в Кедровом, будет и чем всё для меня закончится, поэтому согласилась взять только письмо, но Аннушка настояла и сунула-таки узелок с вяленным лосиным мясом и кедровыми шишками. Кстати для меня она тоже приготовила похожий узелок.

— Зачем это? — удивилась я, взвешивая на руке немалую такую тяжесть.

— А ты что, к своим не зайдешь разве? — удивилась уже Аннушка и в сердцах прижала руки к необъятной груди.

— К своим? — я аж подвисла.

Мда… даже не знаю, что и сказать… когда я пришла в себя на болоте, всё время до этой минуты я пыталась хоть как-то приспособиться к этой жизни, о которой я вообще ничего не знаю. Представьте — полностью стертая память. Полный абсолютный ноль. И я старательно выживала, приспосабливалась, пыталась отбиться от постоянных насмешек и обвинений. Кроме того, не хотелось выглядеть совсем уж дурой. Поэтому приходилось буквально на ходу учить все заново. Примерно, как потерявший ноги человек учится ходить на протезах. Так вот, я так погрузилась в этот процесс, что даже подумать не могла, что у меня кто-то может быть там, в городе. Как-то выпустила этот момент из головы…

— Ну да, ты тоже из города. Как и все мы, — ворвался в поток моих мыслей спокойный голос Аннушки.

— Расскажи обо мне, — попросила я, — есть ли у меня семья, дети, муж, родители? Как их зовут? А то нагряну и даже не узнаю их.

— Мне сложно хоть что-то тебе сказать, — пожала плечами Аннушка и вернулась к стаканам, — мы же с тобой из разных отделов и почти не пересекались по работе. Поэтому я знаю только, что твой муж бросил тебя. Вроде бы. Или ты его. Была там у вас какая-то история. Но не скажу точно. Так, слухи ходили, да и всё. А детей вроде как нет.

— А где я живу?

— Бармалей отдаст паспорт — посмотришь, там же прописка есть, — отмахнулась Аннушка и со звоном поставила последний чистый стакан на поднос.

— А как я в город поеду, если я под подозрением? — задала, пожалуй, главный вопрос я, — Да и Бармалей не отпустит.

— Скажешь, что швы снимать только в больнице надо, потому что рана на голове, — пожала плечами Аннушка, — чтобы осложнений не было.

— А Колька…

— С Колькой я поговорю.

На этом разговор был закончен.

Три дня проскакали как один миг. Меня всё также сторонились. Да я уже и привыкать начала. Дон Педро дал мне работу — переписывать красивым почерком бумаги набело. И вот этим я и занималась, сидя в столовке (в камералке постоянно копошилась Нина Васильевна и пересекаться с ней лишний раз не хотелось).

Был последний день моего пребывания в лагере. Я закончила работу, вышла из столовки и задумалась, что делать: мы должны были улететь после обеда, и времени оставалось достаточно много. Рюкзак с основными вещами я собрала ещё до завтрака.

Из камералки показалась Нина Васильевна. Увидев меня, она прошипела в мою сторону какую-то очередную едкую гадость и мужики, которые устроили перекур возле мешков с рудой для отправки «на землю», рассмеялись, бесцеремонно поглядывая на меня. Стало так неприятно.

Как же они меня достали, твари!

Хотя это мягко сказано. В общем, я психанула.

Суки!

Я присела на поваленное бревно, которое служило скамеечкой, и задумалась, глядя на облака.

— Пейзажами любуешься? — весело хмыкнул проходящий мимо Колька.

— Да нет, план мести лелею, — мрачно пошутила я и сама аж вздрогнула. В этот момент в голову пришла интересная мысль.

Я встала и осмотрелась: все были заняты своими делами и на меня никто особо внимания не обращал. Вот и чудненько. Бочком, бочком, я прошла в хозку. Среди кучи продуктов заветная банка отыскалась быстро (ведь все продукты там раскладывала я). Схватив жестянку, я сунула ее в карман и поспешила обратно.

Слева от обрыва был «грязный» закуток, рядом с ямой, в которую выбрасывали помои, мусор и прочие бытовые отходы. Несло оттуда отнюдь не фиалками, поэтому сюда старались ходить лишь по крайней надобности. У края ямы я вскрыла банку. Морская капуста. Моя ж ты прелесть! Витаминная. Содержит йод и прочие полезные микроэлементы. В общем, я схватила полную горсть склизких водорослей, а банку сразу выбросила, чтобы сто раз не ходить и не палиться, если вдруг засекут (капусту-то можно незаметно выбросить в траву и не придерёшься, а если поймают с банкой — тогда и не выкрутишься).

Выглянула в лагерь — пусто. Тихонько прокралась к палатке Нины Васильевны. Осторожненько подняла полог и понатыкала куски морской капусты под люльку палатки, под тент, между каркасом и тентом, в стыки клапанов, и во все остальные возможные места. Сегодня-завтра будет еще кое-как, а вот дня через два в палатке станет не продохнуть. И тогда пусть ищет причину. За это время как раз морская капуста подсохнет и от примятой травы, на которой стоит палатка, будет неотличима.

Пока всё выяснится — я уже давно буду в Кедровом.

Здесь стоит отметить, что поиски Уткина продолжались до сих пор. Мы регулярно наблюдали в небе самолётики, которые носились туда-сюда над тайгой. Бармалей говорил, что были отправлены два больших отряда на поиски, и четыре группы из местных охотников, но безрезультатно. Нас в поисковые группы не включали, так как количество людей и так сильно уменьшилось, а план экспедиции выполнять надо. Наши мужики, поначалу, возмущались, спорили, порывались сами идти искать Уткина, но Бармалей категорически запретил: срыв экспедиции «наверху» не простят. Поэтому всю информацию мы узнавали от Дона Педро, которому раз в день по рации передавали последние новости.

Обратно эти поисковые самолётики летели, груженные всякой всячиной с охотничьих факторий, рыбацких гуртов и оленеводческих стойбищ. Заодно перевозили местных в Кедровый. И вот с экипажем одного из таких бортов Бармалей и договорился, что нас заберут вместе с грузом особо ценных образцов руды.

И вот я лечу в Кедровый. Наш самолётик был меленьким, хлипким, и постоянно проваливался во все воздушные ямы на пути, поэтому я чувствовала себя примерно, как одинокий носок, которого болтает в стиральной машинке. Но ничего, выдержала.

Наконец, мы приземлились. Поселковый аэропорт представлял собой единственную взлётную полосу, состоящую сплошь из песка.

Здесь следует отметить, что песок в Кедровом был везде: ветер гонял взвесь мелкой песчаной пыли и периодически швырял то в лицо, то за шиворот, скрипел на зубах. Я чувствовала себя словно на пляжах Шри-Ланки. Не понимаю, почему вылезла такая ассоциация, но тем не менее. У меня ещё и сапог не было, я так и летела — в тапочках. И песок моментально набился в мои тапки, попал в носки, так что я действительно шла, как по пляжу.

Кедровый был бетонно-серым и поначалу произвёл на меня удручающее впечатление. Вокруг него, на контрасте, сплошной зелёной стеной простиралась тайга, сам же рабочий посёлок был сравнительно молодым, и состоял из новых бетонных коробок, которые выполняли роль жилых двухэтажных зданий и больших ангаров. Плюс — было ещё много-много хаотично разбросанных группами безликих деревянных, потемневших от дождей, вагончиков и балков. Отдельным пятном, ближе к реке, обосновалась пара аутентичных бревенчатых изб — остатки былой заимки, или хутора.

В одну из таких бочек меня и заселили. Но не сразу.

— Анфиса, принимай гостей! — сказал Бармалей, когда мы подошли к группе вагончиков.

— Иван Карлович, здорова, дорогой, — из-за сбитой на скорую руку сараюшки показалась тощая, как жердь, старуха с крепкими, словно грабли, большими руками. Тёмный шерстяной платок её сбился на лоб, оттуда поблескивали цепкие глазки. — Тебя приму, с удовольствием приму, а вот девку вашу мне нынче некуда селить. Уж извиняй.

— Как так-то? — опешил Бармалей.

— Все вагончики заняты, две бригады строителей приехали, уже неделю ждут переброски в Круглое.

— И что же ее на улице бросать? — растерялся Бармалей, — ну, придумай что-нибудь…

— Да уж, приду-у-умай! — передразнила Анфиса, — а когда я тебя в прошлый раз попросила привезти мне семян из города, ты мне что на это сказал?

— Давай старое не поминать, Анфиса, — попытался выкрутиться из ситуации Бармалей.

Но Анфиса явно оседлала любимую тему и так просто сдаваться не собиралась. В результате сложных переговоров и взаимных упрёков, меня таки поселили. Правда не рядом с вагончиком, где жил Бармалей, а далеко, аж на окраине.

В Кедровом была своя метеостанция. И вот на её территории стоял балок. Он был предназначен для проживания сотрудников геологических или других изыскательных экспедиций проездом, командировочных и прочей публики, связанной с Главуправлением. На моё счастье, нынче этот балок пустовал и меня туда заселили.

Внутри оказалось относительно чисто и даже почти уютно: небольшая прихожка, где можно было оставить сапоги и робу, дальше — узкая комнатушка, в которой были двухэтажные нары по бокам, между ними — небольшой стол, в углу — пару полок и вбитые в стенку гвозди, вместо вешалок для одежды. Узкое оконце было прикрыто ситцевыми занавесочками неожиданно веселенькой оранжевой расцветки.

— Располагайся! — буркнула мне Анфиса, указав рукой на нижнюю койку.

Я сбросила рядом рюкзак.

— Постельного нет, сразу говорю, — заявила она. — Народу много, все только туда-сюда ездяют, не успели постирать. Да и дожди все время — не сохнет.

— Ничего страшного, у меня спальник есть, — ответила я примирительно.

— Спальник… — проворчала старуха, неодобрительно покосившись на мой замызганный рюкзак, — провонялся от костра, небось, твой спальник. Матрац мне здесь завоняешь своим спальником. А мне потом сюда приличных людей селить, между прочим.

Я не нашла, что ответить, поэтому промолчала.

— В углу вон есть дерюжка, чистая, подстелешь на матрас под спальник, — велела старуха. — Теперь питание. В общем, завтрак свой, в центре есть магазин, иди и покупай, что хочешь, а обед и ужин — в общей столовой, в час дня и в семь вечера. Не опаздывай. Умывальник сзади балка. Воду будешь брать из колодца. Пошли, сортир покажу.

Она вывела меня во двор метеостанции, который почти ничем не отличался от двора какой-нибудь среднестатистической избушки: здесь даже огородик был, правда небольшой. В грядках с заросшей мокрецом морковной и свекольной ботвой лениво копошились две толстозадые курицы.

— Валентины нашей хозяйство, — увидев мое недоумение, пояснила Анфиса. — Она на два дня в Озёрное уехала, к дочери.

За грядками обнаружился деревянный сортир.

— Вот, — махнула рукой Анфиса. — Ночью только осторожно ходи. Фонарь под столом.

Показав мне все, что необходимо, она ушла, напоследок напомнив мне, чтобы не забывала запирать ворота:

— У нас так-то все друг дружку знают, чужих нету. Но вот новая бригада эта понаехала, кто их знает, — проворчала она и удалилась, широко шагая по развороченной грузовиками песчаной дороге.

К следователю мне было велено прийти после ужина, сейчас он был в отъезде. Поэтому Бармалей позвал меня с собой в управление, скорей всего, чтобы я была у него «на глазах».

В центре поселка находилось отделение нашего главуправления, где ему нужно было сдать отчеты и реестры образцов руды.

Мы подошли к такому-же однотипному уныло-серому зданию. Оно было совсем новым. Ремонтно-отделочные работы еще не окончились, и мы прошли по гулкому, едко пахнущему побелкой, коридору на второй этаж. Я старалась не касаться замызганных извёсткой стен. Было тихо и безлюдно. Только из одного из кабинетов вышла недовольная женщина в спецовочном синем халате с ведром и шваброй.

— Караулов у себя? — спросил её Бармалей.

Женщина невнятно кивнула, продолжая меланхолично натирать пол.

— Вот и хорошо, — пробормотал Бармалей и завернул за угол коридора. Я заторопилась за ним.

Мы вошли в кабинет, окутанный клубами сизого махорочного дыма. Там находились трое: грузный в темном мятом костюме мужчина восседал за центральным столом, видимо, хозяин кабинета, серьёзная женщина в очках примостилась за другим столом сбоку. Она сидела над пишущей машинкой. «Скорей всего — секретарша», подумала я, осмотрев её небрежную прическу и старомодное платье с пластмассовой брошью-камеей под воротом. Самое интересное, что курила именно женщина. Причем курила много, так как перед нею стояла заполненная доверху окурками пепельница. Не отрываясь от печатанья, женщина лишь мельком взглянула на нас и затушила очередную папиросу в блюдечко от чайной пары.

Третий мужчина явно был посетителем. В дорогом, пошитом явно на заказ костюме и очках в массивной роговой оправе. Судя по радушному приёму — он был дорогим гостем не только по внешнему виду.

— А-а-а-а! Иван Карлович! — разулыбался Караулов и тут же скороговоркой попенял, правда, незлобно. — Давненько же тебя у нас не было. Смотрю, совсем там, в глуши своей, одичал. А я тебя всё жду, жду. Надо потом с тобой одно дело обсудить. И Петров звонил. Как там твои дела? Уткина всё ищут, ищут. Но давай об этом после… потом…

Бармалей скривился при упоминании об Уткине и кивнул, покосившись на гостя.

Поймав его взгляд, хозяин кабинета разулыбался еще шире:

— А сейчас, Иван Карлович, знакомься вот, — это уважаемый товарищ Абрамовский. Константин Викторович. Прямо из Москвы к нам с предложениями о совместной работе.

Мужчины обменялись рукопожатиями. На меня гость даже не взглянул.

— И в чем же нам работать предстоит? — улыбнулся Бармалей одними губами.

— Подожди, подожди, Иван Карлович, — засмеялся Караулов, — давай-ка, дорогой, становись, в очередь!

И, видя недоумение на лице Бармалея, пояснил:

— Так не пойдёт, Иван Карлович. Мы первые нашли Константина Викторовича! Можно сказать, проявили инициативу и перехватили у соседей. Значит нам первым с ним и работать. Но ты не думай, вам работа тоже найдется!

— Знаю я твоё это «тоже» — проворчал Бармалей, — мы будем пахать, а вы «наверх» отчитываться.

— Ха! Одну же работу делаем, товарищи! — хохотнул Караулов, — а вы всё мелочитесь как-то по-мещански. Здесь размах нужен! Размах!

— Зато у вас размах — от тайги до британских морей…

— Ой, не начинай только, Иван Карлович, — с веселым прищуром ответил Караулов. Настроение у него было прекрасным и ничего не могло сбить его эмоций.

— А я бы всё-таки послушал товарища из Москвы, — не унимался Бармалей, — Константин Викторович, расскажите и нам тоже. Как исполнителям. Будущим исполнителям.

— Ну что же… — откашлялся Абрамовский и, поджав губы, сообщил следующее, — я являюсь руководителем проекта «Северное чудо». Сам ЦК КПСС поддержал нас, товарищи. Если в двух словах, то под моим руководством, еще двенадцать лет назад мы вывели новый сорт растения, которое проявляет изумительную морозостойкость, неприхотливость и главное — даёт огромную… прямо мощнейшую урожайность! Это чудесное растение прекрасно подходит на корм коровам и овцам. Да и вашим оленям оно подойдет идеально!

Абрамовский говорил всё быстрее и быстрее, его глаза засверкали от распирающего его научного восторга, прямо забил фонтан научной мысли:

— Вы только представьте себе, товарищи! Мы же определили, что силосная масса этого растения превышает массу всех известных ранее силосных культур в двадцать раз! В двадцать! А скорость прироста составляет десять сантиметров в сутки!

— Да ну? — вытаращился Бармалей, что-то прикидывая про себя.

— Не «ну»! Не «ну»! — загорячился Абрамовский, — чтобы это утверждать, мы предварительно провели цикл испытаний. Более десяти лет изучали его. Причём в разных условиях. И вот, наконец, мы представили результаты «наверх» и теперь беремся внедрить их по всей стране!

— Вот видишь, Ваня, видишь⁈ — подхватил Караулов, обращаясь к Бармалею. — Если мы сейчас же начнем выращивать его, то обгоним соседей уже в этом году!

Я посмотрела на них: они все — и Бармалей, и Караулов, и даже затюканная секретарша с сигаретой в зубах, — все как загипнотизированные смотрели на Абрамовского. А тот парил орлом, расписывая чудеса волшебного растения. Дескать, забот никаких, прет сам, пропалывать не надо, поливать не надо, красота, в общем.

— А называется это растение… — начал Абрамовский…

— Борщевик Сосновского, сорт «Северянин», — мрачно закончила я, и в кабинете воцарилась мёртвая тишина…