Шоколадная война

35.

Лотерея была объявлена. Но что это была за лотерея? Такой еще не было ни в истории «Тринити», ни в истории других школ.

Арчи, создатель события, наблюдал за происходящим: стадион наполняется, парни выстраиваются, проходят сзади и спереди, билеты продаются, свет рассеивается в прохладном вечернем воздухе.

Он стоял рядом с импровизированной сценой, сооруженной Картером и ребятками из «Виджилса» этим днем под руководством Арчи. Ею стал старый боксерский ринг, воскрешенный из деталей трибун и восстановленный полностью, за исключением отсутствующих канатов. Платформа была установлена по направлению к пятидесятиярдовой линии, закрытой стендами так, что каждый сидящий на трибунах увидел бы все и не смог бы пропустить ни одной акции. Это был Арчи. Цены ему не было.

Атлетическое поле было, по крайней мере, в четверти мили от школы и общежития, в котором жили Братья. Но у Арчи не было выбора. Ему бы отказали в проведении столь глобального спортивного мероприятия только для учащихся и без учителей. Ему пришлось отправить к Братьям смазливого Керони с лицом младенца, чтобы добиться необходимого разрешения. Керони выглядел мальчиком из церковного хора, которому действительно никто и ни в чем не отказал. И теперь момент настал, трибуны заполнялись, воздух был чистым и прозрачным, и Рено и Джанза были уже на ринге и неловко смотрели друг на друга.

Арчи всегда вытаскивал шары по такому случаю: его введение и исполнение. За мгновение черный ящик с шарами мог бы непредсказуемо изменить ход всех грядущих событий. И все это требовало немного воображения Арчи и двух телефонных звонков за день до того. Первый звонок нужно было сделать Рено, а второй – Джанзе. Второй из них не составил труда, будучи обычным рутинным звонком. Арчи знал, что организовать действия Джанзы было так же просто, как и слепить фигурку из пластилина. Но звонок Рено за вечер до представления потребовал от Арчи аккуратных действий, изобретательности и мудрой режиссуры. «Тоже мне, Шекспир», - сдавленно рассмеялся Арчи.

Арчи считал гудки: «Ой, уже пятый», и уже не осуждал парня, не стремящегося взять трубку. Но ожидание оправдалось, и Рено, наконец, был на линии, тихое «Алло», спокойный голос и что-то в нем еще. Арчи распознал кроющееся в его голосе: мертвое спокойствие и решительность. Замечательно. Парень был готов. Арчи воспарил с триумфом. Рено хотел выйти и бороться, ему нужно было действовать.

- Хочешь прямо, Рено? - подгонял Арчи. - Ответный удар? Возмездие? Показать всем то, что ты думаешь об этом проклятом шоколаде?

- Как я могу это сделать? - голос был настороженным, но заинтересованным, определенно заинтересованным.

- Просто, очень просто, если, конечно же, не трусишь, - Арчи колол иголкой прямо в мясо.

Рено молчал.

- Его зовут Джанза, действительно гнилой парень – не подарок, ко всему. Он немного умнее животного. И с помощью большого количества парней ты сможешь вернуться в строй. Как я вижу, для тебя это важно. Собираемся на атлетическом поле. Боксерские перчатки. Все под контролем. Это и есть путь к тому, чтобы оказаться вместе со всеми, Рено.

- С тобой, Арчи?

- Со мной? - голос невинный и сладкий. - Черт, почему со мной? Я занимаюсь своей работой, и дал тебе задание – не продавать шоколад, а затем другое – продавать. А ты отдыхал, парень. Я тебя не бил. Я не верю в насилие. Но ты обжегся…

Тишина на другом конце линии. Арчи нажимал: мягкость в голосе, лесть, выведение на чистую воду.

- Смотри, я даю тебе шанс, потому что верю в честную игру. Это шанс закончить и затем все начать сначала. Христос, это лучше, чем вшивая шоколадная распродажа. Ты и Джанза, вдвоем на ринге, друг против друга, честно и прямо. И это финиш, конец, все сделано. Я это гарантирую. Арчи гарантирует.

И парень увлекся. Трубка была затиснута между плечом и ухом. Голос с другого конца линии звенел в ухе. Разговор зашел далеко. Арчи имел терпение. Терпение всегда окупалось. Окупалось сполна. И он, конечно же, победил.

Теперь то, что и следовало под его бдительным руководством: наводняющиеся трибуны, безумство приходящих и уходящих, покупающих лотерейные билеты, карябающих на них свои имена и следующие действия на ринге. Арчи тихо ликовал. Он успешно сумел уговорить Рено, Лайна, «Виджилс» и целую проклятую школу: «Я могу уговорить кого угодно».

«Вообрази себя прожектором», - сказал себе Оби. - «Прожектором, луч которого гуляет ярким пятном по полю, задерживаясь то в одной, то в другой точке, высвечивая все, что попадается на пути, все, что важно высветить. И ты застреваешь на важных объектах, например: на Арчи – на ублюдке… на умном и ловком ублюдке, начинающем все заново. Посмотреть на него, стоящего рядом с боксерским рингом, на то, как он, король всего на свете, обозревает все, что вокруг. И это он. Он добрался до Рено – бледного и стоящего в напряжении, словно приговоренного к расстрелу, ждущего команды «Огонь», и до Джанзы – до животного… животного на привязи, которое обязательно прыгнет, если его отвязать, он прыгнет на первого же попавшегося».

Оби – прожектор. Он собрался на Рено: «Бедный, бессловесный и обреченный парень. Он не может победить, и это знает, знает не от Арчи. И никто не победит Арчи – Арчи, идущего к нанесению удара, удара возмездия. Если вспомнить большую сцену, произошедшую на последней встрече «Виджилса», где тот стоял униженный. Но теперь он был снова на вершине. Весь шоколад продан, в один заход, и вся школа снова охапкой у него в руке. Все кроткие и смирные. Им все равно не одолеть Арчи. Не слишком оригинально, как сам он иногда может сказать».

«Не двигайся. Не напрягайся. Только жди. Жди в сторонке, жди и смотри».

Джерри перенес вес тела с одной онемевшей ноги на другую.

«Как нога может онеметь, если ты стоишь?»

«Не знаю. Наверное, это сон?»

«Нервы, может быть. Напряжение…»

Иначе, это было похоже на то, как маленькие дротики пронзили его ногу, и он воздерживался от какого-либо движения, не смея пошевелиться, боясь упасть при любом неверном шаге.

Теперь он понял, что придти сюда было ошибкой. Арчи его выманил, перехитрил. Какой-то момент, пока тихий голос Арчи обещал соблазнительно-сладкий реванш, полагая, что борьба – это путь покончить со всеми бедами, Джерри действительно поверил, что это возможно – победить на ринге Джанзу, школу и даже самого Арчи. Он думал об отце и о страшном поражении, когда тот стоял у телефона прошлым вечером, и, наконец, положил трубку на стол. «Я не уступлю», - зарекался Джерри, слушая провокационный голос Арчи. Он также жаждал возможности встретиться с Джанзой, обозвавшим его гомиком.

И так, он согласился встретиться с Джанзой на ринге, и Арчи почти склонил его к вероломству. Проделать это с Джанзой было намного проще. Он позволил им заранее быть около платформы, затянуть талии, пока, содрогаясь от вечерней прохлады, сам сходил за боксерскими перчатками. И затем Арчи, с триумфом и злобой в глазах, объяснил правила. Те еще правила!

Джерри был готов отказаться, когда Джанза открыл рот: «Ладно. Сделаю из него отбивную».

И Джерри увидел, что, к его ужасу, Арчи рассчитывал на реакцию Джанзы и на парней, заполняющих трибуны. Он знал, что Джерри уже не может отстраниться, и зашел слишком далеко. Арчи даровал ему одну свою кисло-сладкую улыбку: «Что скажешь, Рено? Ты принимаешь правила?»

Что он мог сказать? После телефонных звонков и избиения? После осквернения его шкафчика? Тихая обработка. Толчок в пропасть. Что они сделали с Губером, с Братом Юджином. И что такие, как Арчи и Джанза сделали со школой, что еще натворят, какой вред причинят окружающему миру, когда покинут «Тринити».

Джерри собрался в решительности. Наконец, это был его шанс, ответный удар. Вся злая несправедливость Арчи крылась в сути лотерейных билетов.

- Ладно, - сказал Джерри.

Теперь стоя здесь, холодным вечером, насквозь пробирающим его тело, с одной затекшей ногой и с тошнотой, скрываемой в желудке, Джерри подумал, в подходящий ли момент он сказал: «Ладно».

Лотерейные билеты продавались, словно порнографические картинки.

Брайан Кочрейн был удивлен. Но его больше удивили интересы Арчи Костелло. Сперва шоколадная распродажа, а затем эта чокнутая лотерея. Никогда еще ничего подобного не бывало ни в «Тринити», ни где-либо еще. И он мог допустить, что сам иногда грешил самодовольством, несмотря на то, что был готов защищаться, когда в этот день Арчи подошел к нему, чтобы объяснить суть проводимой лотереи. «С шоколадом ты превзошел себя», - сказал ему Арчи. Комплемент расплавил оппозицию Брайана, который боялся жестокости Арчи и «Виджилса». Выживание личности – то, во что Брайан верил и чему преклонялся.

Он снова сильно усомнился в объяснениях Арчи того, как борьба и лотерея будут работать.

- Как ты сумел добраться до Джанзы и Рено, чтобы сделать это? - вот, что Брайан хотел узнать.

- Легко, - убедил его Арчи. - Рено будет мстить, а Джанза – он лишь руководствуется животными инстинктами. И они оба уже не уйдут на глазах у всей школы, - и голос Арчи снова похолодел, а Брайан содрогнулся внутри себя. - Ты занимаешься только своим делом, Кочрейн, продаешь билеты, а детали оставь мне.

Через несколько минут Брайан собрал всех, кто уже продал билеты. И Арчи был прав, потому что трибуны заполнялись, Рено и Джанза были на платформе, билеты проданы, и всё это уже было не на следующий день.

Эмилю Джанзе надоело обращение с ним, как одним из негодяев. Арчи относился к нему именно так, и он это чувствовал. «Эй, животное», - мог сказать Арчи. Эмиль животным не был. Он чувствовал себя так же, как и все остальные. Как сказал один парень где-то у Шекспира (они когда-то проходили это по Английскому): «Зарежь меня, не изойду ль я кровью?» Все правильно, ему хотелось кого-нибудь немного разыграть или залезть под кожу. Разве это не было свойственно человеческой натуре? Он все время защищался: «Доберись до них раньше, чем они до тебя. Следи, о чем они думают – и бойся». А что Арчи с его гнилой фотографией, которую он (Джанза) не видел. Арчи убеждал его в том, что фотографии не было вообще. «Ну откуда могла бы быть фотография, Эмиль. Вспомни, как в тот день в туалете было темно. И вспышки не было, как и не было пленки в фотоаппарате. И если бы была, я все равно не успел бы навестись на резкость». Недоказуемость истины добивала Эмиля, и от этого сумасшествия он был как в аду. Но в тот момент Арчи заметил, что Эмиль ставил на уши таких парней, как, например, Рено. «Черт, Эмиль, твои враги – такие, как Рено, а не такие, как я. Они квадратны, Эмиль, они те, кто представляют для нас опасность, пыхтят от натуги, и живут по правилам». И тогда Арчи предоставил ему возможность выпустить пар: «Что было, то было. Все говорят о том, как Рено был избит, о том, как ты нуждался в помощи других и не смог бы этого сделать сам…»

Эмиль смотрел через арену на Рено. Он стремился в бой, чтобы показать себя перед всей школой. «Черт со всем этим психологическим дерьмом, с которым Арчи всех нас перемешал – сказать Рено, что он гомик?» - и он будет работать кулаками, а не ртом.

Ему не терпелось начать, смять Рено у всех на глазах, и неважно, что было написано в лотерейных билетах.

Но в закоулках его сознания затаились сомнения: была ли, вообще, у Арчи фотография той сцены в туалете?