Шоколадная война

8.

В беге Губеру не было равных. Его длинные и тонкие ноги и руки двигались плавно, словно это были лапы гепарда, тело плыло по воздуху, а подошвы кроссовок будто бы и не касались земли. Во время бега он забывал о прыщиках на лице, о своей неуклюжести и застенчивости, парализующих его, когда какая-нибудь девочка смотрела ему вслед. Даже когда его посещали такие навязчивые мысли, и все вокруг становилось сложным и запутанным – на бегу он мог решить математическую задачу или проанализировать ход предыдущей игры в футбол. Иногда, утром, он вставал раньше всех и мчался через утренние улицы и парки. И все выглядело прекрасным, планеты были на своих орбитах, не было никаких трудностей, и весь мир был полон гармонии и идеала.

Когда он бежал, то ему даже нравилась боль: боль бега, боль растягивающихся легких и спазм, иногда берущих его за горло. Он знал, что может вытерпеть, и даже насладиться ею, и никогда не ограничивал себя в физической нагрузке, но определенно знал свой запас прочности, который был выше его физических возможностей. И это придавало ему сил, пока он бежал. Сердце с радостью прокачивало кровь через все его тело. Еще он любил играть в футбол: кого-нибудь с удовольствием обгонял и подсекал, например Джерри Рено, забирал мяч и быстро уходил за двадцатиярдовую линию. Он любил все, что было связано с бегом. Соседи часто могли его видеть летящим вниз по Хай-Стрит, когда он, используя момент, разгонялся еще сильнее, и они кричали ему: «Хочешь стать олимпийцем, Губ?» или: «Замахнулся на мировой рекорд?» А он бежал, плыл, парил.

Но сейчас он не бежал, не плыл и не парил. Он был в классе Брата Юджина и дрожал от ужаса. Несколько часов тому назад ему было пятнадцать лет, но в данный момент – шесть с половиной. Он плакал, как потерявшийся ребенок. Слезы искажали изображение, и все помещение класса было словно под водой. Ему было стыдно за себя и отвратительно, но ничего не мог с этим поделать. Его терроризировал ужас, ужас ходячего ночного кошмара, от которого еще долго невозможно оправиться, когда на тебя надвигается страшный монстр, от которого не уйти, и вот-вот окажешься в его смертельных объятьях. Его дыхание – исчадье ада, обжигающее твое лицо. И уже проснувшись, продолжаешь видеть его около своей постели, и понимаешь, что застрял в этом кошмаре, не зная, как найти дорогу в реальный мир.

Он, конечно же, знал, что он в реальном мире. У него руках были реальные отвертки и плоскогубцы. Его окружали реальные столы и стулья, реальные стенные доски чернели на стене, и реальные плафоны свисали с потолка. Таким же реальным был мир снаружи – тот мир, откуда его выплюнуло где-то в три часа по полудню, когда он тайком пробрался в школу. Тот мир был отрезан, растянут и размазан для одного дня жизни, как багровая пыль по полу помещения этого класса или слезы по его щекам. Уже стукнуло девять. Губер сидел на полу, упершись затылком в пыльную от мела черную доску, злой на свои влажные щеки. Его глаза зависли где-то в пустоте. Ему было велено работать при тусклом свете дежурной лампы. Включать яркий свет было нельзя, так как это вызвало бы подозрение снаружи. Губеру эта работа казалась почти невозможной. Он находился здесь уже шесть часов и успел сделать лишь два ряда столов и стульев. Винты были неподатливы, большинство из них были крепко затянуты на фабрике и сопротивлялись отвертке и плоскогубцам.

«Я никогда не закончу», - подумал он. - «пробуду здесь всю ночь, и дома сойдут с ума в неведении, где же я, и что со мной, но делать нечего». Он представил себе, как на утро его обнаружат здесь, разваленного в изнеможении. И будет полное разочарование: его в себе, «Виджилса» и школы в нем. Он был голоден, и у него болела голова, но почувствовал, что было бы здорово, если б мог только выйти отсюда и быстро побежать через все улицы, освободившись от этого ужасного задания.

Шум, возникший в коридоре, был чем-то другим. Его можно было описать. Еле различимый шум. Стены разговаривали на их собственном каменном языке, полы скрипели, где-то гудели моторы, почти по-человечески. Достаточно, чтобы напугать его до смерти. Он не знал такого испуга с того времени, когда был совсем еще маленьким – проснувшись посреди ночи, он звал мать.

Бум.

Это был другой шум. Он посмотрел с ужасом на дверной проем, не ожидая что-либо в нем увидеть, но не был способен сопротивляться искушению, вспоминая давний ночной кошмар.

- Эй, Губер, - послышался шепот.

- Кто это? - прошептал он в ответ. Рельеф выдавал чью-то фигуру. В любом случае он был не один, кто-то был здесь еще.

- Что ты делаешь?

Фигура приближалась к нему на четвереньках, словно животное. После всего, она выглядела намного дружелюбней, чем монстр из кошмара. Она прошла рядом. Руку Губера коснулась чья-то кожа, горячая и с пупырышками, и мурашки разбежались по его спине. Он обнаружил еще одну фигуру, ползущую в проходе, ее колени шаркали по полу. Первая фигура была теперь перед ним.

- Тебе нужна помощь?

Губер сощурился. Парень был в маске.

- Все идет очень медленно, - сказал Губер.

Черная фигура схватила его за грудки, чуть ли не разрывая на нем майку, и подтащила к себе. Запах пиццы пахнул в лицо Губеру изо рта незнакомца в черной маске, похожей на ту, что была в фильме про Зорро.

- Слушай, Губер. Это задание важнее, чем ты можешь себе представить, понятно? Важнее, чем ты, я или вся эта школа. Вот почему мы пришли к тебе с помощью. Чтобы ты смог довести все дело до конца, - локти парня в маске крепко впились в грудь Губера. - Ты никому ничего не говорил об этом, например, в «Тринити»?

Губер глотнул воздух, а затем кивнул. Его горло было сухим. Он был счастлив оттого, что хоть чуть-чуть снова поверил в себя. Помощь прибыла. Невозможное стало возможным.

Фигура в маске взъерошила волосы на его голове.

- Окей, брат, надо идти.

Другая фигура, также в маске, подошла к нему и что-то поставила на стол.

- Это бензин. Им нужно мазать винты, которые крепко засели. Пойдет легче, - сказал тот, кто держал его за майку. Он отпустил его майку и вернул в его руку отвертку.

Через три часа Губер закончил порученную ему работу.