Шпион

XVI

Утром 17 апреля в его комнате пронзительно зазвонил телефон. Звонок был необычный — прерывистый, требовательный. Так звонят с междугородней станции. Но это был не межгород, а коммутатор Кремля. Оператор передал, что подполковнику Токаеву приказано никуда не отходить от телефона и никому не звонить, его телефон постоянно подключён к спецсвязи, вызов может последовать в любую минуту. Целый день Григорий проходил по комнате, поглядывая на чёрный аппарат, как на гранату с выдернутой чекой. Только к вечеру телефон ожил.

— Это Серов, — услышал Григорий в трубке.

— Какой Серов? — не понял он.

— Такой! Не узнал?

— Извините, товарищ генерал-полковник. Слушаю вас.

— Машина к тебе послана. В ней капитан Никитин из комендатуры Кремля. Делай то, что он скажет.

Через несколько минут в дверь постучали. Капитан Никитин настороженно оглядел комнату и обратился к Григорию:

— Подполковник Токаев?

— Да, это я.

— Сдайте оружие.

— Я арестован?

— А есть за что?

— Не знаю, вам видней.

— Не арестован. Пока. С оружием к товарищу Сталину не положено. Никому, даже маршалам.

Положил табельный ТТ Григория в портфель, поинтересовался:

— Готовы? Тогда пошли.

У подъезда стоял чёрный «Зис». Редкие прохожие разглядывали его с любопытством и опаской. Водитель включил сирену, машина пронеслась по московским улицам и остановилась у Боровицких ворот. И машину, и капитана Никитина охрана хорошо знал, но документы проверила очень тщательно. Следующая проверка, такая же тщательная, была у бокового входа в Сенат. В фойе младший лейтенант взял у Григория шинель, а у капитана Никитина шинель и его портфель. Поднявшись по лестнице с красным ковром, заглушавшим шаги, они оказались в длинном узком коридоре. Через каждый десять метров в нём стояли офицеры НКВД с каменными лицами. Возле двери, на которой не было никакой таблички, дежурили двое. Последовала ещё одна въедливая проверка всех документов, только после неё офицеры отступили от двери, освобождая вход в кабинет.

Это была приёмная Сталина. За письменным столом горбился личный секретарь Сталина генерал-майор Поскребышев, приземистый человек с бритой головой и серым лицом. По приёмной прохаживался генерал-полковник Серов, затянутый в ладно сидящий на нём мундир, выбритый до блеска, источающий запах кожи портупеи и «Шипра».

— Товарищ генерал-майор, подполковник Токаев доставлен, — доложил капитан Никитин Поскребышеву, хотя по субординации он должен был сначала обратиться к Серову. Но тут в Кремле свои правила.

— Свободен, капитан, — ответил Поскребышев и очень внимательно посмотрел на Григория. — Токаев, ты случайно не выпил?

— Нет, товарищ генерал-майор.

— А почему такой дёрганый?

— Волнуюсь.

— Понятно. Подожди, Иван Александрович, — обратился он к Серову. — Сейчас доложу.

Он ненадолго скрылся в кабинете.

— Входите. — Придержал Григория за рукав. — Много не говори, он этого не любит. Только по делу.

Сталин сидел за письменным столом в правом дальнем конце полутемного кабинета. Слева от него, за длинным дубовым столом с полированной столешницей расположились члены Политбюро Маленков, Берия, Вознесенский, Микоян, Ворошилов, Жданов и Молотов. Столько первых лиц государства Григорий видел только на трибуне Мавзолея во время довоенной первомайской демонстрации.

— Товарищ Сталин, генерал-полковник Серов и подполковник Токаев по вашему приказанию прибыли, — отрапортовал Серов.

— Проходите, товарищи, располагайтесь, — доброжелательно предложил Сталин. Он поднялся из-за стола и вплотную подошёл к Григорию. Он был на голову ниже подполковника, Григорий хорошо разглядел его изъеденное оспой лицо, прокуренные усы и седые поредевшие волосы.

— Осетин?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Иронау ма зоныс, Токайы-фырт?[2] — спросил Сталин по-осетински с южноосетинским акцентом.

Григорий растерялся и ответил по-русски:

— Понимаю, товарищ Сталин.

— Это хорошо, родной язык нельзя забывать.

Сталин неслышно прошёлся по кабинету и вернулся за стол.

— Мы сегодня собрались, чтобы решить очень важный вопрос, связанный с обороноспособностью нашей страны. Я говорю о ракетах. Подполковник Токаев считается специалистом в этих делах. Попросим его обрисовать общее положение. Чего достигли немцы и насколько мы от них отстали. Слушаем вас.

Григорий сразу успокоился, к ответу на этот вопрос он был готов. Он уложился в десять минут. Сталин и все присутствующие внимательно слушали. Закончил так:

— У нас есть успехи в ракетной артиллерии, «Катюши» сыграли большую роль в победе. Но в ракетах дальнего действия мы отстали от немцев лет на десять.

Сталин повертел в руках брошюру с обгорелой обложкой. Григорий был уверен, что это та самая брошюра с грифом «Streng Geheim», которую нашли в развалинах Пенемюнде наши специалисты. В ней шла речь о проекте Зенгера. Он не ошибся.

— Вы знаете о проекте немецкого конструктора Зенгера? — спросил Сталин.

— Да, товарищ Сталин.

— Что это за проект? Расскажите просто, без научной зауми.

— Это совершенно фантастический проект. Зенгер начал работать над ним ещё в 1933 году. Своё изделие он назвал «Зильберфогель» — «Серебряная птица». Тогда проект прикрыли, Зенгер вернулся к нему только в 1944 году. Нам повезло, что у Германии не хватило времени и средств, чтобы довести его до конца.

— Мне о нём рассказал сын. А ему, как я понял, вы. Почему вы считаете самолёт Зенгера фантастическим?

— Это не самолёт, товарищ Сталин.

— А что? Ракета?

— И не ракета. Правильнее назвать его ракетопланом. Он способен подниматься в стратосферу на высоту в триста километров и преодолевать расстояние в двадцать тысяч километров.

— Для чего немцам такая дальность?

— Двадцать тысяч километров — это теоретически. Практически немцы хотели получить возможность бомбить Нью-Йорк.

— Мы можем реализовать этот проект?

— Я уже говорил товарищам, что это задача огромной сложности. И решение её потребует вложения колоссальных средств.

— О средствах не беспокойтесь, о них пусть думает товарищ Вознесенский. Я хочу знать, возможно ли это в принципе.

— Сейчас никто не может этого сказать.

— Это что же получается? — проговорил Сталин. — У американцев есть атомная бомба. Американские бомбардировщики могут подняться с аэродромов в Германии и сбросить её на Москву. У нас тоже скоро будет атомная бомба. Когда, Лаврентий Павлович? Напомни.

— Через два года, товарищ Сталин, — ответил Берия.

— Вот, через два года. Но что мы с ней будем делать? Наши самолёты не долетают до Нью-Йорка.

— Мы собираемся воевать с Америкой? — осмелился спросить Григорий.

— Нет, это Америка собирается воевать с нами. А мы не готовы к этой войне. Это недопустимо. Поэтому проект Зенгера должен быть реализован. Я верю, что советские учёные справятся с этой задачей. Когда у нас появится ракетоплан, способный долететь до Нью-Йорка, нам будет легче разговаривать с этим мелким лавочником Трумэном. Кстати, где сейчас конструктор Зенгер?

— По нашим сведениям, во Франции, товарищ Сталин, — доложил Серов.

— Сын говорил мне, что он с Токаевым хотел отправиться во Францию и заполучить Зенгера, но вы запретили. Это так, товарищ Серов?

— Да, товарищ Сталин. Они не знают французского языка и ничего не смогли бы сделать.

— Разве во Франции нет наших агентов, которые бы им помогли?

— Есть, товарищ Сталин. Это решение было моей ошибкой.

— Умение признавать ошибки — хорошее качество, товарищ Серов. Важно их не повторять. Так что, товарищи, мы решим?

По итогам этого совещания было подготовлено постановление Совета Министров СССС:

1. Сформировать специальную правительственную комиссию по сбору и систематизации научной и технической информации, а также по отбору специалистов для работы над проектом Зенгера.

2. Назначить председателем комиссии генерал-полковника Серова, заместителем председателя инженер-полковника Токаева, членами комиссии академика Келдыша и профессора Кошкина.

3. Комиссии представить окончательный отчёт о проекте Зенгера Совету Министров не позднее 1 августа 1947 года.

4. Обязать маршала Соколовского оказывать комиссии всяческое содействие.

На этом обсуждение проекта Зенгера закончилось. Серов и Токаев вышли из кабинета Сталина, члены Политбюро остались обсуждать другие вопросы. Генерал-майор Поскребышев вызвал капитана Никитина и приказал проводить Серова и Токаева к их машине. Когда они вышли, он раскрыл журнал посещений Сталина и сделал в нём запись. Только через много десятилетий историки смогли её прочитать. В ней было: