Шрамы и песни

Глава 38

Я крепче хватаюсь за руль, пока под нами вибрирует и рычит мотор Харли Дэвидсона. Грейс сидит сзади, крепко обхватывая мои бедра, руки ее обнимают меня за пояс, она прижимается ко мне теснее. Солнце греет нам в спины — наступили первые теплые весенние деньки. Мы мчимся по Пятой Авеню, нас двоих интересует, как, черт возьми, мы перенеслись сюда из гостиной, где шли разборки с Габриэлем? Но я, похоже, догадался как, и уже понял, что вот-вот произойдет нечто плохое. Очень плохое.

А дальше какое-то темное пятно врезалось в нас. И не было даже визга шин. Никаких звуков, кроме громкого скрежета металла и отдающегося в ушах сердцебиения. Меня подбросило в воздух, я перелетел через стальной руль и с тошнотворным звуком упал на землю, прокатившись по ней. Меня протащило по асфальту, кожаная куртка разорвалась и протерлась, пока меня метало по земле.

Сперва я ничего не почувствовал, а потом каждая клеточка тела с удвоенной силой отозвалась мучительной болью. У меня безумно затряслись конечности, в легких не хватало воздуха. Я дико заозирался в поисках Грейс, пытаясь поднять голову, но шлем казался таким тяжелым, что я не мог пошевелиться под его тяжестью. Когда я взглянул вверх, небо и здания, возвышающиеся надо мной, начали вращаться и расплываться, образуя таинственные фигуры. Что-то теплое и густое потекло на асфальт подо мной, впитываясь в мою одежду.

До меня доносились крики и вой сирен, словно из приглушенного телевизора. А потом надо мной навис Михаил. Присев рядом с моим плечом, он приложил свои ладони к моему лицу и повернул мою голову набок. Его прикосновение как лекарство успокоило бушующий огонь боли. Густая кровь с металлическим привкусом ручьем потекла с моих губ, помогая очистить дыхательные пути и облегчить дыхание. С наклоненной на бок головой мне стало видно, что на небольшом расстоянии Рафаил бережно держит безвольную и еле живую Грейс; как подъезжает скорая, и вокруг нас собирается толпа. Повсюду шумели голоса, но у меня в ушах громко отбивал пульс, заглушая их.

— Грейс, — попытался позвать я. Но прозвучало невнятно из-за крови во рту. — Грейс, даже смерти не разлучить нас, — сдавленно выдавил я, и мир мой поглотила темнота.

Приятным в этой темноте было то, что, когда она опустилась, поглощая и забирая меня, также она забрала и боль. Я ничего не чувствовал. Я просто блуждал по темноте, ожидая, когда смогу снова увидеть Грейс. Там не было никаких звуков, никаких ощущений, не чувствовалось время. Ничего, даже ни единой связной мысли; единственное, что вертелось в голове, — просто дождаться Грейс.

А потом темнота начала отступать, и время от времени до меня доносились какие-то звуки, я почувствовал легкий рывок и ощущение, что меня куда-то потащили. Спустя какое-то время звуки и ощущения стали более интенсивными, пока мое тело не вырвалось из своего укрытия, и я не открыл глаза.

Люди в халатах подскочили ко мне, их голоса звучали монотонно и едва различимо. Позади них, позади моря халатов и спертого больничного воздуха лежала Грейс. Ее глаза были закрыты, вся кожа в ушибах и синяках; спутавшиеся темные волосы рассыпались волнами по белым подушкам. У меня внутри все завертелось, и из горла хлынула темная, кислая и едкая рвота. К ней было прикреплено так много проклятых трубок, они оплетали и обвивали ее тело, от увиденной картины к горлу подступила новая обжигающая волна желчи. Трубки были повсюду: в горле — помогающая дышать, в покрытых синяками перебинтованных руках — предотвращающие обезвоживание, трубки в носу и переплетения еще дюжин других скрывало одеяло. И каждая поддерживала в ней жизнь.

Приподнявшись, я крепко вцепился в боковые ограждения своей больничной койки и попытался подтянуться вверх. Медсестры пришли в бешенство, утихомиривая и укладывая меня назад, но единственное, чего мне хотелось, — это дотронуться до Грейс. Я снова попытался вырваться из лап медсестер. Мне просто хотелось прикоснуться к Грейс, потому что мне необходимо было понять, все ли с ней хорошо и в порядке ли она. Грудь вздымалась от моих усиленных попыток подняться, и с губ моих сорвался тихий стон. Одна из медсестер мягко погладила меня по волосам и вздохнула.

— С мисс Тейлор все будет хорошо, мистер Макстон, но вам двоим следует прекратить попытки покалечить себя, вскакивая с коек в жажде оказаться рядом друг с другом. — Я посмотрел в золотисто-карие глаза медсестры. Кожа у нее была истончившейся и прорезанной глубокими морщинками, но взгляд был мягким и добрым, так что я прекратил попытки подняться, доверившись ей. Но тогда эта старая корова вогнала шприц в мою руку, меня снова поглотил мрак. Ненавижу больницы. А мне просто хотелось прошептать Грейс на ухо, как сильно я люблю ее. Тупая старая медсестра.

Благодаря падению с мотоцикла у меня были ободраны все ноги и сломана почти каждая косточка правой половины тела. Ребра раздробило, и их осколки пробили внутренние органы. В дополнение ко всему этому мою челюсть нужно было зафиксировать, пока я периодически то приходил в себя, то снова терял сознание.

Летели дни. Прошли недели, и когда наши тела избавили от трубок и аппаратов, наши поврежденные кости продолжали болеть. Но нас это не волновало. Едва их вытащили, а у Грейс в руке остался только внутривенный катетер, она сразу же перелезла из своей постели в мою. Все дни мы проводили в объятиях друг друга, залечивая раны, а наши друзья все это время навещали нас и забрасывали букетиками, раздражающими своим ароматом наши ноздри.

Понятия не имею, сколько времени прошло, когда однажды я проснулся утром, а Грейс молча смотрела в ближайшее окно, и одинокая слезинка катились по ее прекрасному лицу.

— Привет, красавица, — прошептал я, поглаживая перебинтованной рукой ее руку. — О чем задумалась?

Она осторожно передвинулась и посмотрела на меня, улыбаясь и проводя пальцами по моим волосам.

— Просто я все думаю обо всем сказанном и о том, как я счастлива, что лежу на этой ужасной больничной постельке вместе с тобой. Мне интересно, что нас ждет. Я хочу сказать, сейчас наши жизни как распахнутые чистые книги, и теперь, когда мы выйдем, мы можем делать что угодно, это просто...

У меня сдавило горло, и я с трудом сглотнул. Я так сильно любил эту девушку, что было трудно дышать, находясь рядом с ней. Я протянул руку к ее лицу и нежно провел большим пальцем вдоль нижней губы.

— Я знаю, что нас ждет, — тихо шепнул я ей.

Ее глаза сузились, и она прикусила мой большой палец:

— Клянусь, если ты скажешь «Бузер», я сразу же переломаю тебе то, что каким-то чудом уцелело. — Больничная постель затряслась от нашего хохота, который причинял просто адскую боль, но как и все остальное, касающееся Грейс, эта боль того стоила.

Я наклонился и нежно поцеловал ее в губы, затем прислонился своим лбом к ее.

— Каждый оставшийся день я хочу просыпаться, ощущая тепло твоих губ, слушать, как ты поешь рядом со мной, чувствовать прикосновения твоих пальцев и прислушиваться к музыке наших сердец. Как насчет того, чтобы стать моей женой?

Даже одного удара сердца не успело пройти, как она ответила мне с придыханием:

— О, черт, да! — А затем ее губы прижались к моим, а мои ладони пробрались под одеяло, чтобы почувствовать тепло ее кожи. Пробежав кончиками пальцев вверх по внутренней поверхности ее бедер, я подцепил пальцем ее трусики и потянул их вниз. Мне было наплевать, где мы находились. Я не был внутри ее несколько недель, и мой член начал планировать акцию протеста, лишь бы снова очутиться в своем любимом местечке. Она даже приподняла свою маленькую круглую попку, помогая мне их стянуть. Это продолжалось ровно до тех пор, пока мы не услышали чьи-то покашливания. Вся моя чертова семейка стояла перед нами, скрестив руки на груди и посмеиваясь.

Это никогда не прекратится. Однако через несколько дней после того, как сделал ей предложение, нас выписали из больницы, и мы наконец-то смогли провести время вместе. Все еще в синяках и шрамах, мы заперлись в ее спальне с нашими гитарами и не выходили оттуда в течение нескольких дней. Нам надо было нагнать все упущенное за века и, черт побери, нам это удалось.

Обручальное кольцо она нашла на струнах своей гитары и заплакала, осознав, что я купил его еще до нападения Габриэля. Я ощущал себя придурком, не способным сделать ей предложение самым грандиозно великолепно романтическим способом, но Грейс было все равно. Для нее имело значение только то, что остаток жизни мы проведем вместе. Как я и говорил раньше — она идеальна.