Сибирский вояж (версия 2.0)

Глава 18

Нехорошие предчувствия оправдались. Утром, у подъезда дома, где вчера прошла наша неудачная экспроприация, началось непонятное шевеление. Кроме, обычных полицейских, занятых проведением мероприятий положенных в таких случаях, наблюдатель Валета заметил двух чинов от жандармского управления. Если, к расследованию последствий нашего налёта подключилась охранка, дело плохо. Надо, срочно зачищать концы. Вызвав Валета, дал команду, по-тихому отпустить Куприянова, сделав ему лёгкое внушение, чтобы помалкивал о произошедшем, в его же интересах. Забрав свою долю, запечатав в пакет, велел передать ему его проигрыш.

Зашёл в книжный магазин, решив купить, что-нибудь почитать. Оказалось, непростой вопрос. Во-первых, не дёшево, что не страшно, при наличии библиотек. Во-вторых, а что читать-то? Всё уже читано-перечитано, ещё в советском детстве. Разве, что классику.

Беллетристика, что в 1970-е, что в 1900-е, спросом пользовалась почти одинаковая. Ну, разве, что сейчас нет Гайдара, а в будущем, не печатали Ната Пинкертона.

Читали в советское время много и упорно. Хорошие книги в магазинах были в страшном дефиците. А, в библиотеках на них записывались в очередь, под запись.

Читатель, я был со стажем. Помню, в первом классе, балдел от Винни-Пуха, до дыр зачитал сборник русских народных сказок. А в марте на день рождения, папа по-пьяни, подарил мне «Приключение Шерлока Холмса». Подробности забылись, помню, только, как пересказывал отцу рассказ «Пляшущие человечки». Ошибаться не рекомендовалось, под мухой, папа, вполне мог отвесить хорошего леща. Во втором классе, он взялся за меня всерьёз, благо домашняя библиотека это позволяла. «Остров сокровищ», «Как закалялась сталь», «Человек-невидимка», «Школа», «Собака Баскервилей», «Приключение Тома Сойера» — вот, далеко не весь перечень произведений, которые я осилил за этот период. Апофеозом (в третьем классе) стала «Педагогическая поэма» Макаренко, я до сих пор помню её чуть ли не наизусть. Отец покупал книги целыми собраниями сочинений. В начале 70-х выписать книги, которые позже станут страшным дефицитом можно было в любой деревне.

Дождь почти прошёл, попив чаю, прилёг на кровать, успокоить возбуждённые от тяжёлых раздумий нервы. Почему-то, вспомнилась бабушка, в пятилетнем возрасте потерявшая родителей. Из всех её детских воспоминаний в памяти осталась только деревянная нога отца и дворовый пёс, верно служившей ей до самой смерти от старости.

Сильно потянуло в сон. Поправив подушку, пристроив голову поудобнее, я наконец-то, закрыл глаза.

(От автора: Далее сон, который приснился ГГ про свою родственницу).

«БЕСЫ» (год 1918).

Они пришли вечером. Густой гурьбой, громко переговариваясь пьяными голосами, они неторопливо надвигались со стороны деревни, охватывая усадьбу ломаным полукругом.

Утром, после небольшого митинга перед деревенскими усадьбу посетили три личности представившиеся представителями новой власти. Высокий, в офицерском френче без погон, но с красной звёздочкой на фуражке, юноша, был типичным представителем семитского народа. Хорошо поставленным голосом, он зачитал приказ отделения ЧК уездного города, согласно которому семьи всех бывших, должны были в течение суток, переселиться в город и зарегистрироваться. Все ценности, при этом было необходимо сдать.

— У нас нет ценностей, — хмуро ответил глава семейства Владимир Сергеевич Болотов, подпоручик от артиллерии в отставке.

— За не сдачу ценностей расстрел! — влез в разговор невысокий плотный матрос в перевязанном крест-накрест пулемётными лентами бушлате.

— Кончим, и пикнуть не успеете, — поддакнул третий персонаж этой троицы блеснув щербатыми зубами. Одетый в поношенную солдатскую форму не по размеру, и грязные, но качественные сапоги, он так и шнырял вороватым взглядом по углам, словно прикидывая, что и сколько можно украсть.

— Не, лезьте, куда вас не просят, Шапкин! — прикрикнул на него главный со звездой.

— У вас, время до утра. На рассвете, вы должны быть готовы, — жестким голосом выделил он последние слова.

— Не дождавшись ответа, он дал знак своим подчинённым — и они нехотя, оглядываясь по сторонам, пошли по направлению к воротам.

— Я не прощаюсь! — с едкой усмешкой, обернувшись, обронил представитель еврейского народа.

— Володя, что нам делать? — вскинула руки, в отчаянном жесте, невысокая худенькая женщина, чей возраст трудно было определить из-за рано появившейся седины.

— Собирайтесь! — угрюмо бросил глава семейства, тяжело опираясь на массивный с ручкой из потемневшей от времени слоновой кости, костыль. Сильно прихрамывая на правую ногу, он, вернувшись в гостиную, устало опустился на потёртое, покрытое плюшевой обивкой кресло.

После окончания Михайловского артиллерийского училища, Владимир Сергеевич, в свои 20 лет, попал в самое горнило войны 1878-79 годов, где в битве за оборону Шипки лишился правой ноги. Ногу, отрезанную в полевом госпитале по колено, заменил деревянный протез искусно вырезанный его верным денщиком Прохором. Получив за храбрость в бою, вожделённый для многих его физически здоровых друзей «Георгий» плюс небольшую пенсию от военного ведомства — Владимир вернулся в Россию, не зная чем занять себя в дальнейшей жизни.

Но, не только потери оставил он на этой войне за неблагодарных «братушек», офицер нашёл там самое главное сокровище в своей жизни — верную и любящую жену.

Сереброва Мария Владимировна, служила медсестрой в госпитале, куда попал капитан Болотов после ранения. Вспыхнувшее между молодыми людьми чувство, закончилось счастливым браком. Именно, Мария Владимировна, или Машенька, как он ласково называл свою любовь, помогла ему вернуть волю к жизни.

Маша, оставшись круглой сиротой из-за рано умерших родителей, окончила полный курс Смольного института благородных девиц. Оказавшись без средств к существованию, как дочь офицера, она имела право на обучение за казённый кошт. После выпуска, девушка отвергла предложение пойти гувернанткой к тётушке своей богатой подруги по институту, и подала прошение на зачисление в госпиталь при действующей армии, в качестве сестры милосердия. За год войны, она повидала многое. Но, трудности не ожесточили её сердце. Увидев увечного молодого офицера, она сначала пожалела его извечной женской жалостью, так характерной для русской женщины. А, чуть позже, полюбила искренней бескорыстной любовью.

По возвращение домой, молодой паре повезло. Им, не пришлось мыкаться по съёмным углам в поисках лучшей доли. Дальний родственник отца Владимира Сергеевича предложил ему место управляющего в его имении, в одном из уездов Тамбовской губернии. Сам, хозяин имения редко посещал Родину, предпочитая ей Лазурный берег в просвещённой Франции.

Шли годы, дружная чета обустроилась на новом месте. Новый управляющий сумел наладить хорошие отношения с крестьянами-арендаторами, которые уважали его за честный и открытый характер. У молодой пары родился долгожданный первенец, сынок Николенька. Через два года схоронили дочку — и врач порекомендовал безутешным родителям, больше не пытаться завести детей.

Николай Владимирович пошёл по стопам отца и деда, закончив Павловское военное пехотное училище. Дослужившись до штабс-капитана, он погиб в 1915 году от взрыва германского артиллерийского снаряда, раскурочившего штабной блиндаж. У него осталась, молодая жена и маленькая дочка Настенька.

Родители достойно встретили трагическое известие, лишь чёрные волосы Марии Владимировны сменили свой естественный цвет на свою противоположность. Им, ещё, было, для кого жить.

Бурное начало русской революции обошло их стороной. Маленькое имение, с небольшой крестьянской деревушкой поблизости, не вызывали интереса не у белых, ни у красных. Но, мрачные тревожные вести, которые приносили в деревню вернувшиеся с фронта солдаты — заставляли тревожно биться сердце старого офицера опасавшегося за судьбу своей семьи.

И, вот, худшие опасения свершились. Им придётся покинуть насиженное место. Ценности? — усмехнулся старый солдат. — Откуда им взяться? Несколько недорогих украшений у жены и невестки, его ордена, да наградное оружие… Пожалуй, всё, что они нажили за прошедшие годы. Полторы тысячи рублей, в московском банке, наследство сына, давно уже, с приходом новой власти, обратились в пшик.

— Мы, готовы! — тихий голос жены вывел из задумчивости главу семейства.

— Хорошо, — он нежно провёл рукой по щеке, постаревшей, но всё ещё дорогой его сердцу, подруги.

Елена Александровна, молодая вдова сына, молча сидела, около небольшой кучки закутанных в узлы вещей, безучастным взглядом упёршись в стекло недавно чисто вымытого окна. Только, пятилетняя Настя, не обременённая взрослыми заботами, весело возилась со щенком их небольшой дворовой собачки Жучки.

Внимание Владимира внезапно привлекла фигура девушки одетой как крестьянка, которая, нелепо подобрав юбки руками, бежала к господскому дому со стороны деревни. Приглядевшись, он с удивлением узнал в спешащей служанку его семейства Катю.

— Беда, Владимир Сергеевич! — выпалила, наконец, добравшаяся до цели девушка.

— Я на кухни была, у старосты в доме, где энти ироды остановились! Порешить они вас решили! Неча, сказывали породу дворянскую разводить! Ценное пошукаем, а хозяев под нож, чтоб не узнал ни кто. Матрос со щербатым шушукались, я и услыхала… А, бабу молодую, Елену Лександровну нашу, они…даже молвить противно…ссильничать хотят, — скороговоркой проговорила она виновато посмотрев на младшую хозяйку.

Гневно сощурив брови, крепко ухватилась Мария Владимировна за плечи мужа, испуганно ахнула, её невестка. Спустя несколько секунд, Владимир Сергеевич, на мгновение опешивший, от тяжести принесённых известий, повернулся к, застывшему в напряжение семейству.

— Уйти не успеем, времени мало… — Так? — взглядом спросил он подтверждение своим словам у горничной. Та, поспешно закивала головой.

— Собираются, ужо…

— Слушайте все, — тяжело заговорил отставной офицер, — всех спасти не сможем, взрослых искать будут. А, вот, Настеньку, надо спрятать. — Катя, — обратился он к девушке.

— Ты, возьми Настю, и отведи в сарай, бывшую каретную. Там, у неё тайное убежище для игр в старом погребе. Спрячь, её в нём, да собери для девочки немного еды и бутылку с водой. Так просто, малышку не найдут. Сама же беги в деревню, опасно, если тебя с нами увидят.

Охнув, девушка привела с улицу Настеньку, в руках у которой была большая нарядная кукла.

— Милая, — бабушка ласково погладила внучку по голове. Иди, поцелуй маму, потом поиграйте с тётей Катей в прятки. Только, обещай мне прятаться до утра, мы с ней поспорили, что она тебя не найдёт. — Обещаешь?

— Хорошо, бабушка! — послушно отозвалась девочка, подойдя к матери для поцелуя.

— Спокойной ночи, мамочка! Не, скучай без меня, — сопровождаемая затравленным взглядом матери, девочка с радостным смехом подбежав к Катерине, затеребила её за рукав.

— А, можно, я Жучку с собой возьму?

— Нет, нельзя, у Жучки маленькие детки. На, кого, она их оставит?

— Тогда, Барсика?

— Барсика дома нет, он на мышек охотится…

Подождав, когда затихнут голоса Кати и Настеньки, Владимир Сергеевич, тяжело опираясь на негнущуюся ногу, подошёл к ковру на стене, и снял с крепления старое двуствольное ружьё известной немецкой фирмы. Достав из шкафа коробку с патронами, он недобро усмехнулся:

— Половина с картечью.

Порывшись в ящиках, Болотов вытащил револьвер системы «Смит и Вессон» в потрёпанной кобуре. Запасных зарядов нет, — вздохнул он. Подойдя к жене, передал ей оружие, кивнув в сторону вдовы сына.

— Отдай ей! И, ты знаешь, что нужно делать… Ещё, сходи запри двери, не забудь про чёрный ход.

Молча кивнув головой, Мария Владимировна ушла исполнять последнею просьбу мужа.

Передвинув кресло к окну, её супруг, раскрыв оконные створки настежь, удобно разместился в нём, расположив на коленях изделие немецких мастеров.

Гости не заставили себя долго ждать. Густой гурьбой, громко переговариваясь пьяными голосами, они неторопливо надвигались со стороны деревни, охватывая усадьбу ломаным полукругом. Не помышляя о возможном сопротивление, нападавшие избрали подобную тактику, чтобы потенциальные жертвы потеряли последний шанс найти себе возможность спасения.

Двенадцать человек, даже не удосужились снять с плеч винтовки, хотя бы для вида приведя их в боевое положение. Чуть позади, справа от атакующих, на повозке, превращённой в импровизированную тачанку, на дрожках, восседала колоритная парочка. Давешний еврейский юноша в тонком пенсне, косящий под бравого командира, и смазливая девица в чёрной кожаной куртке и красном, по новой революционной моде, платке. Её глаза, с расширенными от недавно принятого кокаина зрачками, жадно следили за разворачивающемся действом.

Мордехай Исаакович Фельдман, недовольно пожевал губами. Ему с самого начала не нравилось это задание. Но, отказаться было никак нельзя. Своеобразную проверку на решительность и безжалостность, проходили все будущие сотрудники ЧК. И неудачный исход первого же дела, точно не добавил бы ему плюсов в будущей карьере. Мордехай, последнее время, по примеру своих партийных соотечественников сменивший имя на Матвея Ильича Морозова, втайне глубоко презирал своих нынешних подчинённых. Грубых, необразованных, вороватых людишек, наделённых низменными животными инстинктами. Их, главной целью, в любой операции, было набить себе карманы экспроприированным у буржуев барахлом, а затем, добыв спиртное, напиться до скотского состояния. — Что я здесь делаю? Зачем всё это? — такие мрачные мысли не раз посещали голову потенциального чекиста. — Видела бы меня моя бедная мама? Которая, заставляла меня учиться играть на скрипке, постоянно приговаривая: «Станешь хорошим музыкантом, будешь зарабатывать достойные деньги на свадьбах и похоронах». Увы, в новом мире не нужны музыканты. А работа в карательном органе революции — ЧК, это бесконтрольная власть и большие возможности. К тому же, там много наших.

Вот, только эти, он презрительно взглянул на стоящих около повозки двух, вооружённых мосинками мужчин. Их, потрёпанная одежда, типичная для рабочих окраин Петербурга, ясно выдавала пролетарское происхождение. Гегемоны революции, млядь. Навязались, на мою бедную голову.

Двух пожилых рабочих из пролетарского «железного» батальона, получившего своё название за стойкость в бою с белогвардейскими отрядами — приписали к его группе в последней момент, для усиления. По причине, выписки из госпиталя и физической невозможности вернуться в собственное подразделение. И, теперь, эти, смеют ему указывать, что делать. Надо, видите ли, доставить эту дворянскую семью в город согласно приказу: с вещами, в целости и сохранности.

— Приказ, приказ… — у него устное распоряжение самого начальника ЧК — истреблять контрреволюционную сволочь на месте, любыми средствами. В городе, уже нет места для проживания и лишнего продовольствия, чтобы кормить никчёмных дармоедов.

— Мордик, милый! А, почему, твои бойцы, даже не сняли с плеч свои винтовки? Вдруг, по ним будут стрелять?

— Ещё и она! — обречённо вздохнул, Фельдман.

— Ну, кто там будет стрелять? Старик и две бабы? Сама подумай! И, я уже сколько раз просил — не называй меня Мордиком!

— Хорошо милый, Мордехай! Не буду! — нарочито томным голосом ответила девушка.

— Стерва! — подумал он. — Не просто так, тебя ко мне навязали. Наверняка, для контроля. Но, в постели хороша, сучка. Какие штучки вытворяет, сразу видно из благородных.

Когда, небрежно помахивая оружием первые фигуры нападающих появились из-за распахнутых настежь ворот, Владимир Сергеевич, совместив прицел с головой, выдвинувшегося вперёд человека в матросской бескозырке, уверенно нажал на спуск. Наведя второй ствол на фигуру в солдатской шинели, он повторил операцию. Первая цель, словив свинцовую примочку, так и осталась лежать на пыльной земле с безвольно раскинутыми руками. Вторая, получив такой же подарок в левое плечо, зажав рану ладонью, попыталась покинуть территорию усадьбы. Бах! — третьим выстрелом перезарядив оружие, в спину хладнокровно добил подранка, Владимир. Бах! — четвёртый выстрел заставил спешно нырнуть в укрытие очередного нападающего.

На некоторое время, между нападением и защитой установилось шаткое равновесие. Любые поползновения врагов переместиться во двор, старый офицер пресекал меткими выстрелами. В промежутке между перезарядкой, его невестка, высунув руку из-за подоконника, делала неприцельный одиночный выстрел в сторону врагов. И хотя, подобна тактика не приносила ущерба, она помогала удерживать их от решительной атаки. Когда же, использовав патроны, заряжённые одиночными пулями, Владимир Сергеевич перешёл на картечь, двое из команды Фельдмана получили ранения. Такой расклад пришёлся горе-воякам набранным для выполнения грязной работы при уездной ЧК, не по душе. Рисковать своим драгоценным здоровьем не входило в их жизненные планы.

Сабурова Елена Владимировна, по заданию своего высокопоставленного покровителя из московской ЧК присланная для негласной проверки провинциального отделения, презрительно наблюдала за этой затянувшейся драмой. От скуки спутавшись с молодым красивым еврейчиком, она легко согласилась на просьбу местного начальства присмотреть за его действиями на первой операции. Отказываться не было смысла. Происходя из обедневшей ветви известного дворянского рода, Сабурова, не раз ловила на себе косые взгляды новоиспечённых коллег из новой могущественной организации. Дело главным образом, было в её дворянском происхождении. Хотя, она давно порвала с прошлым. Наивной девочкой, поверив в неземную любовь, в 16 лет она сбежала с молодым и красивым пехотным офицером. Пару лет таскалась с ним во грехе по провинциальным гарнизонам, терпеливо снося презрительное отношение от законных офицерских жён. Потом, началась эта проклятая война, и её возлюбленный храбро встав впередисолдат, погиб в своей первой и последней атаке на немецкие позиции. Обеспамятев от горя, она записалась в женский батальон смерти под командованием Марии Бочкарёвой. Пройдя подготовку в Петрограде барышня попала на фронт, где приняла участие в боевых действия, записав на свой счёт пару немцев. Одного, она лично лицом к лицу, заколола штыком в самоубийственной атаке, где женщины в русской форме схлестнулись с тевтонскими солдатами. Вернувшись в Питер, геройская барышня примкнула сначала к анархистам, а потом, прикинув откуда дует ветер стала сторонницей партии большевиков. За это время она поменяла кучу любовников, один из которых пристрастил её к морфию и кокаину. В одурманенной наркотическими веществами её голове, уже давно потеряли всякую ценность революционные лозунги — сменившись на жажду власти и острых ощущений.

Окинув взглядом сложившеюся диспозицию, мадмуазель Сабурова, звучно гикнув на запряжённых в тачанку лошадей, лихо подогнала её ко входу в поместье. Развернув повозку, она, игнорируя свист пуль присела за щитком Максима.

— Что, замер? Помогай! — рявкнула девица на ошарашенного таким резким поворотом, Фельдмана. Тот, покорно взяв ленту в руки, пристроился вторым номером.

Длинная, перечеркнувшая оконный проём очередь, поставила точку в обороне защитников поместья.

С отчаянием посмотрев на отмеченную кровавыми отверстиями грудь мужа, Мария Владимировна, осторожно, разгибая один за другим мёртвые пальцы, вытащила из его рук ружьё. До этого, она пряталась в простенке, подавая ему заряды. В её памяти возникли, навсегда там оставшиеся, события давно прошедшей войны. Когда, она вот так же стояла за плечом старенького доктора, подавая ему патроны. А, доктор, яростно клацая зубами, нервно поправляя спадающее пенсне, заряд за зарядом выпускал их в гарцующих вокруг палаток госпиталя турецких башибузуков. Госпиталь и раненых отстояла подоспевшая русская пехота, а вот доктора спасти не удалось. Она долго плакала над его телом, кошмары событий этого дня преследовали её долгие годы.

— Не время для слёз, — шепнула старая женщина. — Той милой девочки уже нет, прошлого не вернуть.

Ласковым движением, закрыв глаза мёртвого супруга, она подошла к телу невестки, подняв, упавший на пол револьвер. Пуля, черкнувшая той по голове, не представляла опасности для жизни, но временно погасила её сознание.

— Прости, Елена! Но, я не отдам твоё тело на растерзание этим варварам.

Закусив губу, она поднесла револьвер к виску невестки, и нажала на спуск. Затем, мужественно, даже не взглянув на содеянное, не обращая внимание на кусочки человеческих мозгов необычным узором «украсивших» её платье, Мария Владимировна, зарядив ружье картечью, выпрямив спину, с мрачной решимостью в глазах стала ждать врага у входа.

Первым, в выбитую дверь, ворвался утренний солдат с щербатыми зубами. Получив свинцовый гостинец, он рухнул на колени, схватившись обеими руками за развороченный живот. Вторым, огненный цветок схватил какой-то, похожий на цыгана, мужик в гражданской одежде. Возникшее жжение в груди и темнота, опустившаяся на глаза, не позволили Марии увидеть, как развиваются дальнейшие события. Отброшенное назад, несколькими выстрелами в упор, её тело получило дополнительный удар штыком, как бабочку приколовшей мёртвую женщину большой железной булавкой к поверхности стола, стоящего посреди комнаты.

Обрадованные долгожданной возможностью пограбить, победители, позабыв о своих раненых, рассыпались по комнатам поместья в поисках наживы. Каково же, было их разочарование при виде доставшейся им жалкой добычи. Ослеплённый бессмысленной яростью, молодой усатый паренёк в заплатанной солдатской гимнастёрке, нашёл для себя и друзей новую забаву. Схватив одного из щенков, недавно ощенившейся Жучки, он стал подкидывать его тело вверх, пытаясь насадить на штык винтовки. Бедная собака, сначала беспомощно металась от одного обидчика к другому, жалобным воем пытаясь остановить эту кровавую оргию. Затем, защищая своих детей, она ухватила за ногу одного из обидчиков, изо всех сил стараясь своими мелкими зубами добраться до ненавистной плоти. Она, так и умерла, получив множество ударов прикладом по голове, но не разомкнула челюсти, хоть как-то отомстив убийце своего потомства. Разгорячённые от извращённой потехи бойцы специального отряда, заметив затаившихся на крыше дома кошек, тут же азартно принялись палить по животным из винтовок и револьверов. Добившись, когда маленькое мохнатое тельце одной из них упало на землю, они с радостным рёвом добили несчастную штыками.

Молча, досмотрев конец неприглядного зрелища, двое бойцов отряда в рабочей одежде, так и не принявшие участие в происходящих событиях, бессловно переглянулись, и, поправив тощие сидоры за плечами, пошли прочь в сторону уездного города, взбивая дорожную пыль стоптанными солдатскими сапогами.

Столпившаяся у околицы, толпа жителей деревни мрачно наблюдала, как горит дом их бывшего управляющего. Стоящий поодаль, пожилой батюшка, часто крестился, шепча про себя молитвы. Подошедший к нему молодой паренёк, шёпотом спросил священника, заглянув в его слезящиеся глаза:

— А, кто это, батюшка? Что, за люди?

— Это не люди. Это бесы.

— А, где у них рога и копыта?

— В душе, сын мой, в их чёрной, как сажа, душе…

Ранним утром, из одинокого сарая заваленного обломками каретных экипажей, вышла маленькая девочка, держащая в руках потрёпанную куклу. Недоумённо посмотрев на дымящиеся останки родного дома, она немного покричала, поочерёдно зовя маму, бабушку и дедушку. Не дождавшись ответа, своим детским бесхитростным мозгом, подумала, что это какая-то новая игра, решив подождать её окончание на речке, где в маленьком шалашике она часто весело проводила время с деревенской ребятнёй. Проходя между остатков вытоптанной цветочной клумбы, она услышала тихий скулёж, и, нагнувшись, вытащила из травы чёрненького с белым щеночка. — Ты, наверно, Жучкин сынок? Я возьму тебя с собой! Она подняла маленькое собачье тельце и прижала его к груди. Потом, посмотрела на куклу и сказала:

— Прости, меня, Маша, но я оставлю тебя здесь. Ты, не скучай, я приду потом. — Жалобно заскуливший щенок, переключил её внимание на себя, и девочка, бережно придерживая нового друга, засеменила ножками, к намеченной цели.

Деревенские дети два дня украдкой носили Насте кашу с хлебом, и наливали в маленькую миску молока для её собаки. На третий день, возле убежища девочки остановилась крестьянская телега, и большой, заросший чёрной бородой дяденька, взяв её на руки, передал доброй тётеньке с опухшими от слёз глазами.

— Нишо, бог забрал у нас дочку, теперь дал взамен другую.

— Нишо, будем живы, не умрём…

Недовольно чертыхаясь от каждого толчка, который подпрыгнувшая на очередном камне, тачанка, отвешивала его пятой точке, начинающий чекист Фельдман вовсю ругался про себя за не очень удачный результат прошедшей операции. Нет, дворянскую поросль, конечно, постреляли, но пять бойцов положили. Пять! За несчастного инвалида и его баб. Хотя, чего их жалеть? Быдло, оно и есть быдло! — брезгливо взглянул он, на своих как всегда пьяных подчинённых. — Одна, мамзель, на высоте, оказалась. Лихо, она этих вражин положила!

Словив отходняк от очередной порции наркоты, вышеупомянутая мадмуазель, сладко спала, прижавшись щекой к нагретому солнцем стволу пулемёта. Это, и сыграло с чекистским отрядом, самую скверную шутку в их пропащей жизни. Единственный во всём подразделении, более-менее адекватный боец, временно выбыл из строя.

Поэтому, внезапное нападение казачьего разъезда, непонятно по какой причине занесённого в этот медвежий угол, оказалось для них полной неожиданностью. Увидев, направленные на себя дула винтовок, никто из чекистов, даже не подумал оказать сопротивление.

Скалящие зубы казачки, заставив красных бойцов раздеться до исподнего, нарочито громко обсуждали между собой, что они сделают с попавшимися со спущенными штанами аника-воинами. Вдруг, внимание победителей привлекла женская головка, появившаяся за бортом шарабана.

— Охь, ты гляди, тут баба! Да, справная какая! — плотоядно оглядел дюжий чубатый казачина, ладную фигурку выскочившей из повозки Сабуровой.

— Тю, сёдни позабавимся, чур я первый! — на ходу расстегивая ремень на шароварах, он с недвусмысленными намерениями сделал шаг по направлению к девушке.

Та, вначале призывно повращав глазами, вдруг резко развернулась и побежала в сторону от дороги, по полю, покрытому спелыми колосьями пшеницы.

— Стой! Куда тебе тикать? Всё одно споймаем. Стой, хуже будеть.

Беглянка внезапно развернулась, и, вытащив из-под полы кожаной куртки браунинг, сделала три выстрела подряд, целясь в пах неудачливому любителю женского тела. Довольно улыбнувшись утробному вою, скорчившегося на земле казака, она тремя меткими выстрелами свалила с коней двух его товарищей. Седьмого выстрела не последовало, ожидаемо закончились патроны.

Опомнившееся казаки, разразились грубым площадным матом. Один из них, рывком пустив коня в галоп, с хеканьем рубанул шашкой по, инстинктивно закрывшей руками голову, чекистке.

— У, курва! Таких гарных хлопцев положила.

Разозлённые непредвиденными потерями казаки, согнали пленных к обочине, велев раздеваться догола, ибо исподнее тоже цену имеет. Нехотя, потянув рубашку, Фельдман, вовсю материл про себя, покойную мамзель. — Так, может, покуражились, бы — и отпустили. Откуда, они знают, что мы из ЧК? Шанс, хоть маленький, но был. А, теперь всё, кранты!

— Эй, жидёнок, прервал процесс раздевания, один из станичников. — Ты, как умирать будешь, молча или с песней? — Тут, намедни, один такой же, как ты, чернявый и в очочках, Интерсеонал нам пел! Так, я аж заслушался! — заржал он, оглянувшись, на поддержавших его смех товарищей. — Так, будешь петь то? Чё, молчишь, смелый что-ли?

— Не дождётесь, сволочи! — сказал Фельдман, гордо вскидывая голову.

— Тю, да он храбрец! Храбрость мы уважаем, так и быть порты можешь не сымать. Нечего на том свете чертей мудями пугать, вдруг у них тоже бабы есть! — немудрёной шуткой вызвал казак новый взрыв хохота у своего окружения.

Нестройный залп винтовочных выстрелов прервал бремя земного существования специального отряда чрезвычайной комиссии. Добив раненых выстрелами из наганов, казачий разъезд прихватив добычу, растворился в дали.

Гражданская война, самая противоестественная изо всех человеческих военных конфликтов, сняла свою очередную, кровавую жатву.