Симфония проклятых

4

Три года назад…

Она тогда не была Тори. Ее звали иначе. Впрочем, не имело ни малейшего значения, какое имя дала ей мать, потому что муж чаще всего обращался к ней «сука». «Ты на что уставилась, сука?», «Принеси мне пива, сука». Или: «Чем, черт тебя подери, ты тут целый день занимаешься, сука?»

Были и другие ласковые имена. Очень приятные. Иногда, исключительно разнообразия ради, Тед называл ее шлюхой. А порой и того хуже. Ее не слишком это волновало. Даже когда она была маленькой девочкой и отец обращался к ней по имени, данном при рождении, оно звучало как «сука». Здесь существенную роль играла интонация. Презрение в голосе. Желание оттолкнуть.

Дождливым воскресным утром за неделю до Хеллоуина она сидела в такси, которое ехало по улицам Манхэттена. Почему на дорогах было так мало машин, она не знала. Наверное, люди больше не ходят в церковь. Большинство офисов закрылись на выходные, только иногда, очень редко, им попадались грузовики, пробирающиеся по лабиринтам городских улиц. Толпы людей просто шли по тротуарам пешком. Нет, они прогуливались.

Ей в голову пришло слово «мирно», и она чуть не рассмеялась. Интересно, что это такое?

Тед, сидящий рядом, пошевелился, она бросила на него взгляд и быстро отвернулась, покорно опустив глаза. Ей не требовалось смотреть на него, чтобы увидеть, что он в любой момент может передумать. В его глазах полыхала обычная смесь ярости, подозрительности, паранойи… и кокаина. Большинство людей в воскресенье едят утром блины или яйца с беконом. Тед обожал завтрак чемпионов — жареные сэндвичи с консервированным мясом, его любимая еда с детства, — затем полдюжины дорожек высококачественного кокаина, после чего требовал орального секса. Когда она заканчивала, он бил ее куда попадет, иногда по лицу, или пинал ногами. Либо от ярости, что у него ничего не получилось, либо, если получилось, от отвращения, что она такая потаскуха.

Поэтому она пила. Как-то она попыталась принимать лекарство от депрессии — увидела рекламу по телевизору, — но, когда Тед узнал об этом, разразился грандиозный скандал. Тед заявил, что ей нужно изменить отношение к жизни, может быть, начать гордиться квартирой в Верхнем Ист-Сайде, своей внешностью, наконец, мужем.

Сегодня она не пила спиртного, но, как ни странно, руки у нее совсем не дрожали. Сидя в такси, она смотрела на них и удивлялась, какие они неподвижные. Они вообще казались чужими, как будто принадлежали кому-то другому.

— Ну вот, ребята, Пенн-стейшн, — сказал водитель.

Он остановился у тротуара и выключил счетчик. Когда он сообщил, сколько они должны, Тед бросил на нее взгляд, который как будто говорил: «Вот видишь, сколько ты мне стоишь, сука?» Она не стала ничего отвечать, только подождала, когда он заплатит и вылезет из такси, и выбралась вслед за ним. На тротуаре она стояла на шаг позади него, когда шофер вынул ее чемодан из багажника и поставил у ног Теда.

— Спасибо, сэр, — сказал бородатый темнокожий водитель с акцентом, который она не распознала.

Не обращая на него внимания, Тед взял чемодан, а когда таксист сел за руль и завел двигатель, посмотрел на нее.

— Ну?

Он ждал, и внутри у нее все сжалось от ужаса. Она знала, что этот момент обязательно наступит, и вот он настал. Сейчас муж передумает, не захочет отпускать ее. Он махнет рукой, подзывая другое такси, и заставит ее сесть сзади, без слов предупредив, что с ней будет, если она откажется. Они вернутся в квартиру со сверкающими деревянными полами, потолками высотой в двенадцать футов и кухней за шестьдесят тысяч долларов, где она готовила изысканные блюда, только чтобы сбежать от действительности.

— Какого черта ты ждешь?

— Я не жду. — Она покачала головой. — Просто я… может, хочешь кофе или еще чего-нибудь?

Ей казалось, что мягкая улыбка намертво приклеилась к ее лицу. Заговорив, она вдруг заметила, что уже давно сдерживает дыхание. Сердце так отчаянно колотилось в груди, что было больно.

Тед нахмурился, и она поняла, что он хотел сказать. С какой стати он станет пить с ней кофе? Сука уезжает, и ему придется целых три дня самому о себе заботиться, самому думать о еде, выносить собственное общество и самому обеспечивать себя оргазмами.

— Ты же не хочешь опоздать на поезд, — сказал он тоном, почти не отличающимся от злобных насмешек школьного двора.

Потом он переступил с ноги на ногу и вытер нос, будто там осталась крошка кокаина, которая раздражала его.

Тогда она пошла вперед, и он зашагал за ней, достаточно близко, чтобы она чувствовала его присутствие, точно держал ее на поводке. Они спустились на вокзал под Мэдисон-сквер-гарден, миновали продавцов цветов, рестораны и магазинчики, напомнившие ей грязный аэропорт.

В зале ожидания толпился народ. Было утро воскресенья, и все, кто приехал на выходные, возвращались в Вашингтон, Филадельфию или еще куда-то. Матери с колясками, двадцатилетние девчонки, целующиеся со своими дружками, люди в деловых костюмах. Она заметила актера из сериала, идущего по кабельному телевидению. Он играл копа, но не был звездой. Похоже, больше никто не узнал его или из вежливости не хотел навязываться. Жители Нью-Йорка не склонны лезть в чужую жизнь. Как еще можно объяснить то, что никто не спросил, откуда у нее синяки, которые она прячет под косметикой или темными очками?

Тед довел ее до расписания. Ее поезд в Филадельфию отправлялся меньше чем через полчаса. Они ничего не говорили друг другу, просто ждали, и по коже у нее бегали мурашки от его присутствия, она не могла произнести ни слова, сердце отчаянно колотилось в груди. Ей очень хотелось исчезнуть, но она могла только молчать и не шевелиться, опасаясь, что любого слова или движения будет достаточно, чтобы вывести его из себя.

Поезд опаздывал. Чемодан стоял на земле около их ног. Когда по расписанию наступило время отправления, Тед заворчал:

— Проклятье. — Он посмотрел на нее. — Надеюсь, твоя мамаша наконец действительно сдохнет, потому что ты едешь туда в последний раз.

Его слова причинили ей сильную боль, которую она не стала скрывать, потому что давно поняла: он как раз этого и добивается. Если бы она улыбнулась, попыталась отмахнуться, успокоить его, он бы заподозрил неладное.

— Милый, она же моя мать. И я еду к ней всего во второй раз…

Тед медленно протянул руку, так нормальный муж ласково прикасается к жене. Но вместо того чтобы погладить, сильно сжал ее предплечье большим и указательным пальцами. Судорожно вздохнув, она прогнала слезы и ничего не сказала, зная, что если привлечет к себе внимание, то жестоко заплатит за это.

— В последний раз, — повторил он.

— Хорошо, я поняла. В последний раз.

Так и было. Первый раз она проверяла, отпустит ли он ее и хватит ли ей смелости это сделать.

Объявили ее поезд. Сдерживая радость, она подняла с земли чемодан.

— Эй, — позвал он ее ласковым голосом, будто хотел сказать: «Ну же, малышка». — Давай прощаться.

На сей раз улыбка была настоящей. Внутри у нее все сжалось, но она поцеловала его. Тед стоял очень близко, касаясь грудью ее груди, и не спешил закончить поцелуй.

— Кто тебя любит? — спросил он.

— Ты.

— А кто любит меня?

— Я тебя люблю.

Если бы вокруг было меньше народа, если бы мимо них не спешили на посадку люди, он бы, наверное, схватил ее за бедра и прижался так, чтобы она почувствовала его, но он отошел на шаг, протянул руку и, прикоснувшись к щеке, довольно грубо погладил большим пальцем.

— Три дня. Не заставляй меня приезжать за тобой.

Он улыбнулся, словно удачно пошутил, и она улыбнулась в ответ.

Потом она встала в конец очереди, и ей отчаянно хотелось закричать, чтобы пассажиры перед ней перестали топтаться на месте и поспешили, пропустили ее вперед. Заставляя себя делать короткие вдохи, чувствуя, как колотится в груди сердце, она с трудом сдерживалась, чтобы не оттолкнуть кого-нибудь с дороги.

Полная латиноамериканка проверила ее билет и пропустила. На стене висел плакат: «Проход только для пассажиров с билетами». Она почувствовала, как жаркая волна коснулась ее шеи. Может, это был взгляд Теда, смотрящего на нее, или всего лишь возбуждение и радость. Наверное, ей следовало обернуться и помахать ему, чтобы убедиться, что он ничего не заподозрил, потому что иначе он вполне мог купить билет и догнать ее до отправления поезда. И тогда ее планам конец. Но она просто не могла заставить себя еще раз взглянуть на него.

Она знала совершенно точно, что он все еще следит за ней, стоит и смотрит ей в спину, а внутри у него полыхают ярость и презрение. Когда она вернется, он заставит ее пожалеть о том, что она уезжала, как это было в первый раз. Когда она вернется…

На середине лестницы, ведущей на подземную платформу, она наконец позволила себе широко улыбнуться, и это привело ее в ужас. Еще рано радоваться. Она отчаянно дрожала. И если раньше она умирала от жары, то теперь ее трясло и она никак не могла согреться. Господи, как же она хотела выпить! Например, «отвертка», водка с апельсиновым соком, — старый как мир напиток, ничего изысканного, но какой классный! Если правильно смешать, получается потрясающе.

Ей просто необходимо было выпить.

Но она знала, что не станет этого делать. По крайней мере, до тех пор, пока не доберется до места. Может быть, если хватит смелости и сил, а она начала подозревать, что их хватит, она и тогда пить не будет.

— Не спеши, — прошептала она самой себе. — Не веди себя как дура, сука.

Она поморщилась от отвращения и мысли о том, что он отлично выдрессировал ее, сумел внедрить в сознание, кто она такая и на что годится. Она ненавидела Теда и себя, но не знала, кого ненавидит больше.

Локомотив с урчащими двигателями стоял у платформы, готовый двинуться в путь, словно скаковая лошадь, дожидающаяся стартового выстрела. Она свернула направо, вошла в вагон и, пробираясь в толпе других пассажиров, принялась искать, где бы сесть. Прошла мимо одного свободного места, затем другого.

Она смотрела прямо перед собой, зная, что он ее уже не видит, но не в силах справиться с ужасом от того, что он может сделать, что он каким-то образом все понял и догоняет ее, а сейчас идет вдоль состава, заглядывая в окна и наблюдая за ней. Внутри у нее все сжималось, к горлу подкатывала тошнота, глаза горели, как будто в них попал песок. Она прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Часть ее сознания — та часть, что молчала, когда он избивал ее, та часть, которая почти поверила, что она заслужила такое обращение, — вопила и требовала, чтобы она остановилась, вернулась, взбежала вверх по лестнице, призналась во всем, попросила прощения, приняла наказание и больше не думала ни о чем подобном. Ведь то, что он с ней сотворит, когда узнает, будет намного хуже.

Ей стало так плохо, что она остановилась.

— С вами все в порядке? — спросила какая-то женщина с темными волосами и добрыми глазами, хорошо одетая незнакомка, которая искренне беспокоилась за нее.

Она только кивнула и пошла дальше, в следующий вагон, стараясь идти быстрее. Поезд зашипел, и ей стало ясно, что нужно поспешить. Она то и дело натыкалась на людей, толкала их чемоданом, извинялась, не дожидаясь ответной реакции. Прозвучал сигнал, и она поняла, что состав вот-вот тронется.

Она прошла в следующий вагон, все дальше и дальше от лестницы.

Снова повернула направо, вышла из двери на платформу и остановилась в тени.

Она почувствовала, как бьется сердце, горит лицо и дрожат руки, и закрыла глаза, по-прежнему сжимая тяжелый чемодан. По ее щеке скатилась одинокая слеза, и проводник удивленно посмотрел на нее из окна.

— Если вы собираетесь ехать, милочка, самое время сесть в вагон. Двери закрываются, — крикнул он под рычание двигателей.

Она сделала глубокий вдох и покачала головой.

Мужчина пожал плечами и отвернулся к пассажирам в вагоне. Внутри зазвучали электронные голоса, двери закрылись, и она поняла, что пути назад нет. Голос, наполненный отчаянием, где-то в самых глубинах ее существа кричал, что она сделала это и Тед обязательно заставит ее заплатить за свой поступок.

Она облизнула губы, чувствуя, как пересохло в горле, и мечтая о водке с апельсиновым соком. Она стояла и смотрела, как поезд дернулся, покачнулся и отправился в путь. Интересно, Тед все еще наверху, около лестницы? Может быть, он пытается увидеть, что там внизу, проследить, уехала ли она, или вышел на улицу и спешит в центр города, чтобы погрузиться в мир наркотиков, шлюх и жестокости, его мир.

Поезд исчезал в туннеле, вагон за вагоном. Мелькнули хвостовые огни.

Она подумала, что выждет пятнадцать минут, максимум полчаса, чтобы не сомневаться, что Тед действительно ушел. А если он, убедившись, что она уехала, решил выпить без нее кофе? Лучше дать ему час.

Приготовившись к долгому ожиданию, она поставила чемодан. Руки продолжали дрожать, но она сделала глубокий вдох, и сердце наконец начало потихоньку успокаиваться.

В этот момент прогремел взрыв, и ударная волна сбила ее с ног.