Симпатические чернила

* * *

— Очень интересный альбом…

Он держал его, сидя на красном диване в «запаснике», как она говорила, — это была комнатка в глубине галереи, в приоткрытую стеклянную дверь которой был виден залитый солнцем двор. Сама она сидела напротив него в кожаном кресле.

— Я все больше убеждаюсь, что надо сопроводить его текстом…

Она не решалась спросить его, какой именно текст можно написать к фотографиям Ночного Гаспара. На этих фотографиях запечатлены места и люди, которые были ей так давно знакомы, что составляли, в каком-то смысле, часть ее повседневной жизни, поэтому ей «текст» казался ненужным.

— Вы очень интересуетесь Римом, насколько я поняла?

И она не удержалась от иронической улыбки.

— Очень. Но вы-то давно здесь живете, вам это, должно быть, кажется простым любопытством туриста…

В точности так и она бы ему ответила. Между ними уже работала передача мыслей.

— Этот город так непохож на Париж…

Она сказала эту фразу не задумываясь, просто чтобы заполнить паузу.

— Вы жили в Париже?

— О… всего несколько месяцев… очень давно. И стыдно сказать, но я практически ничего не помню о Париже…

— Правда?

Он был, казалось, разочарован ее такой короткой памятью, или ее беспечностью, или легкомыслием.

— Я не знаю, заметили вы или нет, но я говорю по-французски с итальянским акцентом… и мне зачастую трудно переходить на французский…

— Простите, что вынуждаю вас делать это.

Сам он говорил на изысканном французском, с парижским выговором.

— Меня очень интересуют французы, да и все иностранцы, которые поселились в Риме в двадцатом веке. Я думаю, об этом можно написать целую книгу.

— Значит, вы ученый-историк?

— Точно. Я ученый-историк.

Он как будто посмеивался над собой и не собирался подробнее распространяться о своей профессии. Но ее это не смущало. В Риме малознакомым людям никогда не задают нескромных вопросов об их работе и личной жизни. Их просто принимают по молчаливому соглашению, как если бы знали всегда. О них все угадывают, ничего не спрашивая.

— Так альбом фотографий Ночного Гаспара вам действительно понравился?

Теперь она не знала, как поддержать разговор. Он, казалось, думал о чем-то, что его беспокоило. Или обдумывал вопрос, который хотел ей задать.

— Он меня очень заинтересовал. Я узнал некоторых людей на этих фотографиях. Но вы наверняка знаете их лучше, чем я.

Он медленно листал альбом, так же, как и вчера. Она уже забеспокоилась, надолго ли все это затянется. Он явно забыл о ее присутствии. Вот он остановился на одной странице.

— Здесь сфотографирован один человек, у него французское имя… Но я не представляю, кто это может быть…

Он показал фотографию трех человек, сидевших за столиком на террасе кафе. Подпись внизу гласила: «Слева направо Дуччо Стадерини, Санчо Лефевр и Джорджио Коста».

Она склонилась над снимком.

— Кто из них вас интересует?

— Тот, что в центре, с французским именем… Санчо Лефевр…

Она так и сидела, молча склонившись над снимком. Сама не знала, то ли не решается ответить, то ли эти лица ничего ей не говорят, словно ее поразила внезапная амнезия.

— Санчо Лефевр? Да, это был француз. Его на самом деле звали не Санчо, а Серж…

— Вы его знали?

— Немного. Когда приехала в Рим, в девятнадцать лет.

И странное дело, с первого взгляда она его не опознала: брюнет, гораздо крупнее двоих других, он единственный на снимке не улыбался. А потом вдруг словно что-то щелкнуло: она снова стала той девушкой, которая знала Сержа, для всех Санчо Лефевра. Но это длилось лишь несколько секунд. Фотография опять стала прежней, человек на ней таким далеким…

— А вы знали, чем он занимался и что делал в Риме?

— Я не задавалась такими вопросами. Мы встречались время от времени, как большинство французов, живших здесь.

Вдаваться в подробности ей не хотелось. Да и стерлись они из памяти, подробности. Не за что было зацепиться. Забвение покрыло все это белым и скользким слоем. Припорошило снегом.

— Вчера вы сказали мне, что хотите узнать о Риме… Что именно узнать?

Она искала слова. Ей казалось, что она совсем разучилась говорить по-французски. Фразы не складывались. Требовалось усилие.

— Это очень трудно… В Риме все забываешь со временем…

Да, она где-то об этом читала. В детективном романе или в глянцевом журнале. Рим — город забвения.

Она резко встала с кожаного кресла:

— Вы не хотите пройтись по улице? В этом запаснике так душно…

Он как будто удивился. Наверно, из-за слова «réserve», и она опять спросила себя, есть ли оно на французском.

Они шли рядом по виа делла Скрофа, альбом он по-прежнему держал в руках.

— Должно быть, вам скучно сидеть целый день в этой галерее…

— О, знаете, я провожу там не больше двух часов в день…

— Вы живете поблизости?

— Недалеко отсюда. А вы остановились в отеле?

— Да. В отеле близ пьяцца дель Пополо.

Разговор становился банальным и безобидным. Достаточно было плыть по течению. Кое-что, однако, ее еще беспокоило.

— Но почему вы интересуетесь Санчо Лефевром?

Сколько времени она не произносила это имя? Наверно, с прошлого века. И теперь ей было не по себе.

— Кто-то в Париже упомянул его в разговоре… Имя Санчо показалось мне необычным…

Он повернулся к ней и улыбнулся, будто хотел ее успокоить. Успокоить, ее? Возможно, она неверно истолковала эту улыбку.

— Да… кто-то, кто, кажется, знал когда-то давно этого Санчо Лефевра…

Он остановился посреди тротуара с таким видом, будто хотел сообщить ей что-то важное.

— Бывает иногда, оказываешься в каком-то месте среди людей, которых по большей части не знаешь… и ничего не остается, как слушать их разговор…

Она не совсем понимала его, но согласно кивала.

— В одном из таких случайных разговоров я и услышал имя Санчо Лефевра… Вот так… все очень просто… даже смешно… и вдруг я нахожу его фото в вашем альбоме.

Он взял ее под руку, и они пошли дальше. Вышли на пьяцца дель Пополо.

— А тот, кто упомянул Санчо Лефевра в этом разговоре, был довольно пожилой человек с очень темными волосами, возможно, грек или южноамериканец…

Она смотрела на него с любопытством, в свою очередь улыбаясь.

— Да вы настоящий роман мне рассказываете…

— Да, вы сами сказали… роман… Этот человек, судя по всему, был другом Санчо Лефевра… Его звали Бренос, Жорж Бре-нос…

На сей раз посреди площади остановилась она. Бренос. Имя, забытое на десятки лет, которого она не слышала больше ни от кого. Вот почему это имя, всплыв из небытия, причинило ей боль. Но она не могла дать этому имени лица, будто эти два слога «Бре-нос» ослепили ее внезапным светом.

— Вы так побледнели… вы, наверно, устали, мы слишком долго идем… и у меня такое чувство, что я докучаю вам этой историей…

— Нисколько… Мы можем где-нибудь присесть.

У нее немного закружилась голова, но сейчас было уже лучше. Имя Бренос было теперь для нее лишь все более слабым мерцанием, как свет маяка, когда удаляешься от берега.

Сколько лет сегодня этому Бреносу, если он еще жив? Сто? Ей хотелось задать ему вопрос, ведь, судя по его словам, он с ним встречался. «Возможно, грек или южноамериканец»… Она не помнила его лица, только черные, зачесанные назад волосы. И черные глаза.

Они сели рядом на террасе кафе «Розати».

— Нет… я никогда не слышала об этом Бреносе… Я никого не знала в Риме с таким именем…

Она лгала и злилась на себя за это. Почему бы не сказать ему правду? Да, этот человек теперь не имел для нее лица, но необычное звучание его имени кое о чем ей напоминало. Ей вдруг подумалось о двух молодых людях, девушке и юноше, чьи тела нашли в целости, coxpaнившимися в леднике, через пятьдесят лет после их смерти, возле деревни в Верхней Савойе, где она родилась. Воспоминания тоже вмерзли в лед, и хватило одного только имени «Бренос», чтобы они вышли наружу, хоть и припорошенные легким налетом времени. Так, ей не давал покоя вопрос, встретила ли она Бреноса до Санчо Лефевра, или это Санчо Лефевр познакомил ее с Бреносом. Ей казалось, что она впервые встретилась с обоими летом в «Гранд-отеле» в Ментон-Сен-Бернар, где тогда нашла работу. Во всяком случае, это Санчо Лефевр убедил ее покинуть «свою дыру», как он говорил, — он и сам это сделал несколько лет назад. И тем же летом она решила сменить имя. Но почему выбрала Ноэль?

Она помнила что-то вроде маленького замка в Солони — «замок Бреноса в Солони», часто повторял Санчо, как рефрен старой французской песенки, таким тоном, будто посмеивался над Бреносом, — в этом «замке» она провела тогда несколько недель с Санчо Лефевром и Бреносом.

— Вообще-то мне кажется, что вы сейчас пишете роман… уж очень вас интересуют эти люди со странными именами…

Она силилась говорить веселым тоном, но ей было не по себе. Впервые сегодня ее посетили эти воспоминания, как шантажист, когда вы уверены, что он давно потерял ваш след, а он однажды вечером тихонько стучится к вам в дверь.

— Да, вы правы… роман…

Он пожал плечами и улыбнулся ей.

— Я слышал об одной француженке, которая живет в Риме… Ей дали прозвище, когда-то давно… Альпийская пастушка… Вам это ничего не говорит?

— Нет.

— А что сподвигло вас поселиться в Риме насовсем?

— Случайность.

Другого слова она найти не могла. Она никогда не задавалась этим вопросом, но сейчас, вернувшись в прошлое из-за внезапно выплывших из тени имен, Санчо Лефевр, Бренос, спросила себя, как она жила в ту пору. И что же? Бегство попросту было тогда ее образом жизни. Сначала она бежала из мест, где родилась. Потом бежала от Сержа, для всех Санчо Лефевра, успев познакомиться с ним ближе и пожить вместе в Риме. Укрылась в Париже. Потом, когда Серж, для всех Санчо Лефевр, ее нашел, снова бежала с ним в Рим. А после его смерти осталась в этом городе, и это было окончательным бегством. Бегством без конца.

— Да, случайность. Только случайность…

В конце концов, у нее нет никаких причин доверяться ему. Для этого нужно было бы лучше его узнать.

— А вы скоро вернетесь в Париж?

— Не сразу.

— Будьте осторожны. Если слишком надолго задержаться в Риме, рискуешь остаться навсегда.

Разговор вернулся к безобидным темам, и она вздохнула с облегчением. Тени Санчо Лефевра и Бреноса рассеялись. Но очень скоро она вдруг ощутила неловкость. Почему он упомянул двух человек, которые оба были связаны с определенным временем в ее жизни — таким далеким, что она и думать о нем забыла? Фотография в альбоме среди сотен других, имя, произнесенное призраком однажды вечером в гомоне разговора, как эти такие расплывчатые детали могли привлечь его внимание? Наверно, она для него не совсем незнакомка, кто-то определенно говорил с ним о ней. Иначе как объяснить эти совпадения? Она решилась задать ему вопрос.

Она повернулась к нему. Он смотрел на площадь, церкви-близнецы и обелиск. Уже стемнело, кафе закрывалось. Однако им обоим казалось естественным оставаться здесь: но как долго? Они сидели радом, хотя на террасе кафе, казалось ей, сидят скорее лицом к лицу. Она видела его в профиль, и внезапно этот профиль ей кого-то напомнил. Она где-то слышала, что люди часто более узнаваемы в профиль, чем анфас, и на сей раз доверилась своей памяти. Рано или поздно она вспомнит, чей это профиль. И потом, было отчего-то волнительно сидеть рядом, словно они путешествовали в поезде или в автобусе.

— Где вы живете в Париже?

— Я всегда жил в Пятнадцатом округе.

Она спросила себя, не могла ли встречать его в ту пору, в компании высокого брюнета в куртке из вывернутой овчины и того, другого, который работал в компании грузоперевозок. Но она не помнила их имен. Да и было ли это в Пятнадцатом округе?

— Этот округ очень изменился…

— Полная противоположность Риму. Здесь никогда ничего не меняется. Эта площадь все та же испокон веков…

— Вам знаком Пятнадцатый округ?

Он смотрел ей в глаза со странной настойчивостью.

— Не думаю.

— Я мог бы составить вам список всего, что изменилось там за последние годы…

Не только профиль, но и взгляд тоже ей кого-то напоминал.

— Снесли все здания на набережной… и даже дансинг «Марина»…

Он пожал плечами и добавил тише, почти шепотом:

— И почту с окошком «До востребования» на улице Конвансьон…

Он улыбнулся. Можно было подумать, что он процитировал ей конец стихотворения, вроде того рефрена, который повторял Санчо Лефевр в прошлой жизни: «Замок Бреноса в Солони…»

И снова ей показалось, что она едет рядом с ним в купе поезда. Или, скорее, в автобусе.