Симулякры доктора Хьюго [СИ]

XI

Прошло несколько дней, прежде чем он решился рассказать о своем намечающемся докладе в Коллегии Елене. Сначала было множество сомнений; мысли так и лезли в голову, не давая сосредоточиться на главном. Потом все же Хью сделал нужный звонок, услышал знакомый голос и попросил женщину встретиться с ним дабы обсудить очень важное дело.

Она не сразу, но согласилась.

Был вечер, место встречи женщина назначила в маленьком чайнатаунском заведении в Южном микрорайоне города-спутника, где подавали «мапо тофу» с «ядерной» бобовой пастой, острота которой вызывала даже у самых ярых любителей непередаваемый набор эмоций. Здесь же он встретил своего старого знакомого еще с тех временем, когда он только-только устроился на работу и первые месяцы подрабатывал грузчиком.

Старый азиат встретил ученого доброй улыбкой, предложив свое особенное блюдо о котором всегда любил говорить только в уважительно-почтительном тоне и только на «Вы». Хью отказался, посетовав, что особенно не голоден, но готов перекусить что-нибудь не жирное, дабы убить время до встречи.

Старик скрылся в подсобке, пробыл там несколько минут и вскоре вернулся с чашкой вареного риса, которое медленно стало таять у него на глазах, пропадая во рту ученого, задумавшегося и совершенно не обращавшего на происходящее вокруг внимание.

Наконец, появилась и Лена. Таксист подвез ее почти вплотную к заведению и вскоре уехал своим путем, оставив мужчину и женщину в окружении китайской действительности, проросшей на белорусской землей и укоренившейся уже много лет назад. Здесь и правда все было как в Китае. Так по крайней мере думал сам Хью, когда время от времени пролетал над этим местом. Оно очень сильно выделялось на фоне всего остального. Даже новые микрорайоны, вздымавшиеся высокими небоскребами то тут, то там, как грибы после дождя, при всем своем различии не шли ни в какое сравнение с этой маленькой частью огромной цивилизации, своими корнями уходившую в седую древность. Здесь даже люди ко всему относились иначе и правительство, висевшее на долговом крючке у китайской компартии не совало лишний раз сюда свой нос, предпочитая иногда не замечать какие-то нарушения в пользу хорошим экономическим отношениями с огромной страной.

К слову, сказать, что китайский район был чем-то опасным нельзя. Дисциплинированность и подчинение общему делу, как у муравьев, была в крови у азиатов, и если они чего-то хотели, то всегда делали это вместе, строго следуя указаниям председателя компартии. Единственное, что так или иначе вызывало возмущение местных — это грязь. Она была повсюду. И отличительным признаком посещения этого места была вонь и мусор, расползавшиеся в разные стороны словно живые существа. Горы мусора вывозились почти еженедельно, о чем трубили почти все неравнодушные люди. Но, как это часто бывает, все обращения тонули в бюрократических кабинетах, засыпаемые горами отписок или просто игнорируясь.

Сейчас же здесь было тихо. Но Хью понимал, что едва солнце зайдет горизонт и китайский район начнет жить другой, кардинально отличающейся от обыденности жизнью. Ночная торговля, часто граничащая с «незаконкой», была чуть ли не единственным способом получить что-то по-настоящему редкое и ценное, что нельзя было купить легально, либо стоило не в сравнение дороже своей китайской копии. Здесь-то ученый и хотел поговорить с Леной, попутно прицениваясь к одной очень нужной вещичке, которая должна была стать завершающим штрихом перед публичным заявлением об открытии.

— На Ленина пробка. Еле добралась.

Хью посмотрел на часы — она опоздала, хотя и не так чтобы сильно.

— Что будете? — спросил услужливый китаец, говоря с очень характерным акцентом.

— Дим сам, — коротко ответила женщина, чем вызывала восторг у продавца. Это было его фирменное блюдо, которое тот готовил лучше любого из местных.

Отступив назад, он ушел на кухню, что дало Хью возможность начать разговор издалека.

— Извини, что я вытащил тебя в такое время.

— Ничего, — женщина достала сигарету и закурила. — Ты сказал, что разговор очень важный.

— Да. — Хью колебался. — Дело вот в чем. Я кое-что нашел.

— Нашел?

— Я видел все это. Я смог заставить свою память материализовать воспоминания.

Женщина улыбнулась.

— Опять ты за свое.

— Ты не веришь мне?

— Хью… наверное, надо было тебе рассказать все раньше, но раз уж ты первый начал этот разговор, то вот кое-что. Сегодня днем Коллегия инициировала совещание, где поднимала тему исследований профессора Иванова. Старик сошел с ума и попыталась возобновить старые изыскания, чем вызвал такой шквал критики, что таким подавленным я его еще никогда не видела. Его буквально стерли в порошок. Не понимаю, зачем он это сделал, что им двигало, но на ежемесячном выступлении он был полон уверенности, что большая часть ученых мужей поддержит его, хотя бы из числа тех, кто когда-то работал с ним над этим проектом. Но цимес в том, что из более трехсот человек его никто не поддержал.

— Я об этом ничего не знал.

— А что тут удивительного? Тебя тоже там считают не совсем нормальным, а с тех пор, как профессор стал все чаще заглядывать к тебе, то и вовсе сочли соучастником.

Потом женщина повернулась к Хью лицом.

— К тебе могут заявиться в любой момент, Хью. Подумай над этим. Тебя упекут в психиатрическую лечебницу, где ты и закончишь свои дни. Я читала архивные данные Коллегии, куда мне дали доступ всего пару недель назад. Видела рассекреченные документы. Это все чушь, Хьюго. Память нельзя материализовать. Бред людей, участвовавших в этих экспериментах был обусловлены воздействием наркотических веществ на их рассудок, заставлявший верить, именно что верить в то, что он видел перед собой. В реальности же ничего не происходило. Все подтверждено, доказано целой армией ученых, военных медэкспертов, психологов, зафиксировано видео и аудиоаппаратурой. Прости, Хью, но ты уже долго идешь в неверном направлении.

— Но я могу это доказать! — чуть ли не возопил Хью. — У меня есть расчеты, есть данные, все записано.

— Записано? Где?

И тут Хью замолчал, вспомнив слова своего отца.

— Ты можешь мне показать? — продолжила женщина, внимательно смотря на ученого.

— Я… не знаю. Пока что… Черт, наверное, мне стоит с этим повременить.

Елена довольно улыбнулась.

— Ты славный парень, Хью, но тебе стоит забыть об этом. Все эти метаморфозы не более чем результат помутненного рассудка. Профессор уже пострадал и дальше будет только хуже.

— О чем ты?

— Публичная порка на заседании Коллегии — это самое малое, что ему грозит. Куда более страшно, если под конец жизни его лишат всего, что он добился. Репутация — очень зыбкая вещь, она может в любую минуту быть опорочена и тогда ничто уже не сможет ее восстановить.

— Но как же так? Он ведь столько всего сделал для науки.

Вскоре вернулся и продавец, неся с собой тарелку с блюдом. Пища заманчиво дымилась в фарфоровой посуде, вызывая непреодолимое желание накинуться на пищу и проглотить ее целиком.

— Может и тебе добавку? — спросил азиат, поглядывая на Хью. Но тот отказался. Вскоре посетители из числа местного, уже успевшего укорениться на белорусской земле, китайского населения чайна-тауна стали заполнять свободные места, прибавив работенки для персонала заведения.

— Может ты и права.

— А я тебе о чем говорю, Хью. Я понимаю, что тебе неприятно, но иногда принятие такой ошибки куда лучше, чем слепое следование по неверному пути. Будь самокритичней к себе и тогда тебе станет легче жить.

Все время как они ели, Хью и Лена не проронили ни слова. Этот разговор для ученого стал настоящим потрясением, хотя в глубине души он все еще верил в свое дело, не в силах принять сам факт ошибочности увиденного и пережитого за последние несколько недель. Слова отца давили на него. А вдруг она врет? Вдруг, это такой хитрый план, целью которого должно было стать воровство всех его идей, расчетов и многого другого, что скопилось у него дома. Тех бесценных с научной точки зрения документов и бумаг, где его руками было почти доказано существование возможности материальности воспоминаний.

В конце концов они разошлись, оставив в душе друг друга сомнения. Елена не верила, что Хью принял ее предостережениям, а сам ученый все еще держался, не давая мыслям заставить себя забыть обо всем, что ему открылось.

Вернувшись домой, он долго смотрел металлический сейф, боясь открыть его и не поверить увиденному на страницах многочисленных документов. Перелистать их еще раз для него оказалось пыткой, похлеще всей боли, что он испытывал, когда просыпался рано утром с раскалывающейся головой, с гематомами и ссадинами после ночных бдений по едва зарождавшемуся городу-спутнику, где в полуночное время на улицы высыпались самые низшие слои населения, поиск которых почти всегда сосредотачивался на еде, грабеже и бандитских нападениях на одиноко странствующих людей.

Несмотря на весь контроль со стороны правоохранительных органов, подобное все еще цвело махровым цветом в отдельных микрорайонах города и не всегда подобные случаи заканчивались лишь драками и побоями на телах потерпевших. Время от времени смерть находила своих клиентов и тот факт, что Хью все еще был жив, говорил для него лишь об одном — есть нечто, что удерживает его на этом свете. И это «нечто» нужно было довести до конца несмотря на всю критику со стороны.

— Я слышал про вас, профессор. Лена мне все рассказала.

Он связался с Ивановым почти сразу, как только решил отправиться в бар «Киммер» и спросить совета Отца. Иванов выглядел жутко уставшим. И даже экранное освещение, бившее в глаза ярким голубоватым светом, не могло скрыть тот груз опустошения, терзавшего сейчас душу старого ученого.

— Да, — коротко ответил он. — Меня публично выпороли, как маленького мальчика. Я знал, что рано или поздно это произойдет.

— Что дальше?

Профессор пожал плечами.

— Если бы я знал. Хотя, кого я обманываю. Для меня карьера закончилась. Мой путь подошел к логическому завершению и глупо обвинять в этом кого-то кроме себя самого. Я сам решил инициировать этот процесс, дальше система все сделает за людей.

— Будет голосование?

— Да. И результат его мне уже известен.

— У меня есть доказательства, профессор. Я могу их предоставить в самое ближайшее время.

— Я потяну тебя за собой, Хью. Стоит ли оно того? Думаю нет. Моя битва проиграна. Тебе нужно сделать выводы из всего случившегося.

— Но как же так? У меня на руках все бумаги, все расчеты. Нужно совсем не так много времени, чтобы я смог оформить цельный отчет и предоставить его на суд Коллегии.

Но профессор лишь покачал головой.

— Ты напоминаешь мне меня самого в молодости. Я уже говорил тебе, что и во мне когда-то горел огонь. Яркий, как солнечный свет в полдень, а потом он погас, когда встретился со стеной непонимания. Наши исследования непопулярны, Хью, они слишком амбициозны, слишком масштабны для огромной бюрократической машины. Нас просто растопчут, а потом пустят на компост в назидание другим. Оставь это дело, малыш, мы проиграли эту битву.

Разговор закончился и Хью разочарованно опустил глаза. Отойдя от телефона, он вернулся за стол, поднял бумаги и мельком проглядел все, что было там написано.

А может он и прав? — подумал внезапно Хью. Может к черту все это?

И сомнения продолжили гложить его до самого вечера, когда в стремлении выяснить причину всего случившегося, он направился в «Киммер». здесь он надеялся найти ответы на все вопросы и убедить Отца рассказать ему все.

Уже у самых дверей этого странного, покрытого мраком и слухами, заведения он еще раз заставил себя подумать над словами старого профессора. Но едва перешагнув порог, вдруг ощутил прилив сил, которого до этого у не было уже несколько часов.

Отец встретил его, как он и предполагал. Мужчина был спокоен, сидя на своем ложе, покручивая цветок мака в окружении полуобнаженных женщин, круживших под монотонную клубную музыку, не видя никого и ничего, что находилось вокруг.

— Проходи, — говорил он. — Я ждал тебя.

Хью встал напротив, стараясь не задеть собой ни одну из женщин. Потом что-то сказал и голос его эхом разлетелся в разные стороны, утонув темных водах протекавшей неподалеку реки. Отец лишь взглядом провел сумбурный звук, похлопав по краю своего ложа, приглашая старого гостя присесть у его ног.

— Я знаю, что привело тебя ко мне. Спрашивай. Ты проделал долгий путь и километры дорог, ведущих от твоего дома до этого места к этому не имеют никакого значения. Я говорю о другом пути, о силах и времени, затраченных на поиск.

— Почему все так?

— Французы говорят C'est La Vie. Наверное, это будет самое правильное определение всему произошедшему в твоей жизни.

— Я нашел?

— Да. Ты очень близко приблизился к разгадке, осталось сделать последний шаг.

— Какой?

— А это уже тебе решать. Выбор всегда остается за человеком. Это привилегия, которой мы лишены, но для тебя это выбор из двух зол. В любом случае ты будешь проклинать себя. Это удел всех ученых.

— Я не понимаю тебя.

Отец слегка приподнялся, отложив цветок мака в сторону. Потом указал на танцевавших неподалеку женщин.

— Каждая из них пришла ко мне, когда им было плохо. Они просили меня избавить их боли, обещав отдать все, что у них было. Я дал им свободу от боли, взамен лишив свободы выбора. Они мои и это навсегда. Твой выбор заключен в рамках будущих решений, любое из которых приведет к краху. Мне жаль, Хью, но в глубине души ты и сам прекрасно понимал, что жизненный путь закончится не под дождем оваций и хвальбы, а под обстрелом критики и упреков в ереси. Ты можешь все бросить, наплевать на мнение со стороны и сделать так, как считаешь нужным, но все равно окажешься на земле. В луже собственной крови, умирая под палящим, обжигающим солнцем, думая над тем насколько правильно все было сделано. А можешь сжечь мосты и всю оставшуюся жизнь упрекать в себя в трусости, в один прекрасный момент решив свести счеты с жизнью, не простив себе свою собственную слабость. Тебя ранят мои слова? Я вижу. Но ты пришел за ответами и получил их. Выбор остается за тобой. Жаль, Хью, что я ничего не могу сделать больше, но мы такие же подневольные как и вы.

— Значит все так или иначе закончится провалом?

Хью встал с кровати.

— Ты хотел сделать открытие, у тебя это получилось. Ты получил, что хотел.

— Нет! — вдруг громко выкрикнул Хью, отчего женщины внезапно остановились и со страхом в глазах оглядывались по сторонам. — Не этого я хотел!

Отец натянуто улыбнулся.

— Ты до сих пор хочешь доказать своему отцу, что ты не ничтожество?

Хью молчал.

— Не бери это в голову. Твой отец всегда гордился тобой. Он был черств, циничен, но как всегда любил тебя.

— Он ненавидел меня! Моя мать, все, кто окружали его, презирали моего отца за его чертов характер. Он принес столько боли в нашу жизнь, что никакие таблетки не могли заглушить ее. О какой любви ты вообще говоришь?!

— Не сердись на него. Он хотел видеть в тебе себя самого и усилия дали свои результаты. Да, они проявились чуть позже, чем он ожидал, но ты сам не заметил как превратился в него самого. Амбициозен, уперт, целеустремлен. Ты огородил себя от людей, превратился в одиночку, избегающего нормального общения с людьми. Ты ставишь перед собой цели, которые могут вознести тебя до небес. И вот все получилось. Его план удался, а ты до сих пор этого не видишь.

Потом он встал, подошел к Хью и взял его за руку.

— Идем, я тебе покажу.

Затем он провел ученого сквозь толпу заледеневших в ужасе женщин прямо к реке, где в темных водах нет-нет да отражались мерцавшие блики свечного огня.

— Взгляни. Посмотри в кого ты превратился.

Хью осторожно наклонился вперед. Воды реки забурлили и между всколыхнувшимися волнами, поднимавшимися то там, то здесь, он увидел отражение своего отца. Это был он, тот самый взгляд, то же сморщенное от старости лицо и ухмылка, вызывавшая у маленького Хью сковывающий страх от одного только вида.

— Не может быть? — роптал Хью. — Этого не может быть.

— Все верно. Хьюго. Все верно. Ты превратился в него. Ты стал другим. Останься же таким до конца и прими решение, за которое тебе не будет стыдно.

— Мой отец покончил с собой, когда я был еще маленьким. Неужели…

— Решение за тобой, мой маленький Хью.

Он зашатался. Ноги начали подкашиваться и силы организма стали убывать, как будто смываемые темными водами этой реки. Развернулся и побежал, крича от невыносимой боли в голове.

— Нет! Не может быть!

Продолжал вопить Хью, поднимаясь все выше и выше, слыша как со всех сторон доносится смех его отца.

— Вот и все, мой маленький мальчик. Вот и все.

— Нет! Я не хочу быть таким как ты! Не хочу!

— Ты уже стал мной, Хью. Тебе никуда не деться. Остановись. Подумай над всем.

Он закрыл уши руками, упал, споткнувшись у на крутой каменной лестнице, разбив в кровь лицо и застонав от боли. Поднялся, побежал вперед, выкинув руки перед собой. Вбежал на забитый до отказа танцпол и, разгребая руками одурманенные толпы людей, мчался прямиком к выходу. Там ему станет лучше, там он найдет покой. Нет, не хочу! Уйди от меня прочь! Оставь меня!

И хохот отца сопровождал его до самых дверей, где вырвавшись на свежий воздух, он упал прямо в лужу, окатившую его черной мутной жидкостью с ног до головы.

— Тебе некуда бежать, сынок. Теперь я навсегда останусь с тобой.

Домой! Прямиком домой! — говорил он себе.

К черту боль — она утихнет. Совсем скоро. У него есть таблетки. Лена принесла ему их последний раз. Все две пилюли и голос исчезнет навсегда. Да, именно! Это то, что ему нужно.

И он бежал. Сломя голову мчался по темным улицам проклятого города, не видя ни дороги, ни машин, сигналивших ему по пути. Как обезумивший, его ничто не могло остановить, пока не выбившись из сил, он не уткнулся в тупик, заваленный мусорными пакетами и коробками из-под полиэтилена.

Развернулся.

Сердце билось в груди, готовое выскочить наружу в любую секунду. Давление подскочило. Вены на висках и на лбу вздулись как почки. Вот-вот должно было произойти самое страшное, но он продолжал бежать, удаляясь от «Киммер» все дальше и дальше, пока мигавшая вывеска не исчезла окончательно за многочисленными высотными домами.

Поймав такси, он немного успокоился. Голос в голове стих, дыхание стало ровным, но внутри все равно царило отчаяние. Машина тронулась с места.

— Посмотри на меня! — крикнул он водителю.

Тот неохотно и с опаской повернул голову.

— Что ты видишь?

— Не понял.

— Что видишь?! — с пеной у рта кричал Хью.

— Ты что спятил?!

— Опиши мое лицо!

— Нормальное лицо.

— Как я выгляжу.

— Как и все. Чего ты ко мне пристал?

Машина стала набирать скорость. В это время на дороге почти не было движения и вскоре автомобиль разогнался до приличной скорости.

Хью полез в карман. Достал бумажник и вынул оттуда пожелтевшую от времени семейную фотографию. Он хранил ее еще с тех пор, как покинул отчий дом и только ради фото матери, которую беззаветно любил все это времени. Был там и отец.

— Он! — Хью указал на своего отца. — Я похож на него?

Водитель оттянул взгляд от фото, покосился и затем посмотрел в зеркало заднего вида.

— Ну это вы, да.

— Что?! — широко раскрыв глаза пробормотал Хью. — Ты уверен?

— Слушай, — наконец, не выдержав, сказал водитель. — Ты нормальный или как? Я тебя сейчас высажу.

— Я спрашиваю тебя: я похож на него?!

— Да иди ты к черту! Возьми сам посмотри!

Водитель резко затормозил, так, что шины засвистели на всю округу. Потом резко повернул зеркало заднего вида и указал пальцем на него.

— Вот! Смотри сам!

Хью не верил своим глазам. Это был отец. На заднем сидении в зеркало смотрел его отец. Или тот, кто стал похож на него. Сморщенное лицо, характерные скулы и дьявольская улыбка.

— Боже мой.

Щелкнули дверные замки.

— Проваливай, чертов псих!

Хью вывалился на улицу, упав в очередной раз лицом в грязь, поднялся и побежал, мчась к уже видневшемуся вдалеке небоскребу. Там дом, квартира, там есть таблетки — его спасение. Они всегда помогали ему, помогут и в этот раз.

Вбежав в подъезд, стал судорожно нажимать на кнопку вызова лифта, потом бросился к лестнице и побежал на самый верх, чувствуя как задыхается почти на каждом шагу.

Влетев в квартиру, он упал на пол, тяжело дыша и держась за сердце. Потом пополз в сторону стола — там таблетки, поднялся на кресло и проглотил столько, сколько вмещалось в его ладони.

Успокаивается.

— Ну наконец, проходит.

Голос исчез, внутри появилось спокойствие. Он боялся глядеть в зеркало напротив, чтобы в очередной раз не увидеть ЕГО. Потом, когда силы начали возвращаться к нему, направился к сейфу, открыв которой, достал все имевшиеся там документы.

Это было его проклятие и счастье одновременно. Сколько еще должно было произойти ужасов в его жизни, чтобы он решился уничтожить или опубликовать эти записи. Вернулся за стол, рассыпал эти бумаги по всей поверхности и несколько минут молча смотрел на исписанные неразборчивым почерком бумаги, пока не заснул, уставший и измученный этой ночью, пока спустя час в дверь не постучали.

Он проснулся, не веря, что слышит топот армейских сапог у себя за дверью. Прислушался — все верно! Это были они.

— Хьюго! — кричал кто-то прокуренным голосом. — Открывай дверь или мы будем вынуждены выломать ее.

Спохватившись, он стал сгребать все бумаги в кучу, сминая и разрывая хрупкие отчеты своими толстыми пальцами. Потом помчался в прихожую, где топот и крики стали слишком очевидными, чтобы это казалось лишь сном.

— Вот и все, сын мой.

Хью резко развернулся и увидел у балкона отца. Он стоял спиной к нему и курил, пуская сероватый дым прямо в небо. — Как и должно было произойти.

— Ты… не существуешь! — кричал Хью.

— Правда? А это что?

Он поднял свободной рукой кругленькое матушкино зеркальце, где в отражении Хью увидел своего отца.

— Нет-нет-нет, этого не может быть.

— Наверное, — начал отец, — мне стоит сказать тебе это, пока все не закончилось. — Я горжусь тобой, сын. Правда, горжусь твоими достижениями. Ты смог осуществить все, что хотел. Ты добился успехов там, где другие оказались бессильны. Ты молодец. Ты достоин носить нашу фамилию.

Отец развернулся, подошел к обезумевшему ученому и обнял. По-настоящему, по-отцовски. Хью чувствовал запах табака, въевшийся в волосы, в кожу его отца, чувствовал как поднималась его грудь, когда тот дышал.

— Все реально, — говорил он, — и этого добился именно ты.

Потом послышался удар в дверь. Били чем-то очень тяжелым.

— Выноси дверь! — орал командир спецподразделения.

— Хью!

Теперь прозвучал женский голос.

— Это Лена. Послушай меня, Хью. Открой дверь. Не делай глупостей. Я смогу убедить Коллегию, что ты ни в чем не виноват. Они восстановят тебя.

Хью испугался и попятился назад к балкону. Отец отпустил его, отойдя в сторону.

— Хью, только не сопротивляйся. Они знают обо всем. Профессор им все рассказал. Тебе некуда бежать!

— Они хотят присвоить тебе твои достижения, сынок. Неужели ты им позволишь это?

Хью прижал к груди собранные бумаги, отступал назад все сильнее и сильнее, пока спину не уперлась в перила балкона, где чуть дальше была уже пропасть.

— Я горжусь тобой, сынок. Ты все сделал правильно. Ты — мой любимый сын.

Снова удар в дверь. Крепления едва держались и были готовы разломаться в любую секунду.

— Хью, умоляю тебя, не делай глупостей!

Потом дверь рухнула, разлетевшись вдребезги. В комнату хлынула группа захвата и бойцы «Альфы», черные, как стая воронов, стали наполнять пустующее пространство.

— Я горжусь тобой, Хью.

Потом выстрелы. Много выстрелов. Тело ученого затряслось и критически накренилось назад. Руки, словно крылья раскинулись в стороны, после чего он полетел вниз, окутанный белым облаком бумаг. Перед глазами все поплыло. Фрагменты всей его жизни понеслись стройным рядом, сдуваемые холодным ветром ночного города. Время замерло. Звезды. Ночь. Горевшие окна многоэтажки сопровождали его до самого конца, где земля приняла своего скитальца. Он не чувствовал боли, не слышал как ломались кости, видел лишь кровь, растекавшуюся во все стороны, когда дежурившие внизу у подъезда милиционеры окружали умиравшего ученого. И среди них, чуть дальше в сторону, он увидел того, чьей встречи было не избежать даже в такой момент. От него веяло леденящим холодом. Крылья аккуратно сложены за спиной и взгляд, почти как отца, такой же ледяной и циничный. Бесчувственный голос встретил его в самом конце, заявив, что он пришел на назначенную Никтой встречу.

— У тебя еще есть время сказать мне все, что ты хочешь.

— Он правда гордится мной? — просипел Хью.

— Да. Он гордится.

Хью заплакал. Теперь не было смысла держать себя. Плакал как и тогда в детстве, когда закрывшись у себя в комнате давал волю своим чувствам.

Бумаги падали вниз, накрывая черный асфальт своим одеялом, а звезды подмигивали, улыбаясь, глядя как душа ученого улетала прочь из этого бренного мира. Туда, где его ждала семья и ребенок. В то самое место, где он найдет то, что так пытался найти в этом мире.