Он так и не вспомнил как вернулся оттуда. Собачий лай преследовал его даже спустя некоторое время, эхом отзываясь в ночных кошмарах, когда он едва смыкал глаза и пытался уснуть. Бледный тюльпан лежал на столе рядом с бумагами, смятыми в один большой ком, изорванный и изодранный вдоль и поперек канцелярским ножом. Льюис сидел у ног, иногда поглядывая на своего хозяина уставшим взглядом. Потом был период полной безмятежности, когда док ощущал себя вне этого мира словно перенесясь в иное измерение подальше от суеты и забот туда, где все это было пылью. Отрывки прошлого навещали один за одним, стучась только в самый последний момент. Была там и жена. Она улыбалась, смотря в глаза мужу.
— Ты как обычно опоздал.
— Я старался прийти как можно раньше.
— У тебя не получилось.
— Я старался.
Потом она отошла от детской кроватки и подошла к нему. Обняла и поцеловала.
— Ты устал.
— Очень сильно.
— Где ты все время был.
— Искал тебя.
Потом он просыпался. Момент встречи обрывался на самом главном, когда он хотел сказать ей о всем, что накопилось внутри за долгое время одиночества. Лена не звонила. Профессор оставил сообщение на внутреннем терминале, до сих пор не прочтенное и мертвым грузом висевшее во входящих сообщениях. Музыка из колонок играла чуть тише, чем обычно, из окна в комнату залетал прохладный ветер.
Наконец он нажал на «прием». Лицо пожилого мужчины смотрело на него из старого кабинета, не менявшего обстановку с того самого дня, когда он там поселился. Все та же мебель, устаревшая миллион лет назад, настольная лампа, работавшая с лампой накаливания — такой же старой, как и сам профессор. Запись началась с небольшой задержкой, потом оживилась сильнее.
— Ты бы не мог со мной встретится, Хью. Кое-что прояснилось относительно твоих исследований. Надо все это обсудить.
Встречу старик назначил в старом квартале, где обосновались несколько лет назад торговцы и спекулянты, гнавшие со всех краев дефицитный товар: начиная от редкого программного обеспечения и до товаров специфического назначения. Чистка торговых рядов проводилась по несколько раз в год, выявляя каждый раз огромное количество нарушений и контрабандного товара, но искоренить зло, как в случае с наркотраффиком оказалось сложнее. Люди берегли редкости и связи в высших правительственных кругах, получавших со всего этого свою долю, помогали существовать теневой торговли несмотря на все усилия правительства Беларуси.
Там они встретились ближе к обеду. Хью щурился от яркого солнца, пытаясь скрыться от света в бесконечных палаточных рядах, где работали самые низшие слои общества. Кому-то удавалось выбиться со дна и они превращались в торгашей, но большинству, далекому от предпринимательства и постоянных облав, оставалось подрабатывать чернорабочими, в конце рабочего дня получая жалкого жалование и бесплатный ужин.
Здесь старик казался ему еще старше, чем по видеосвязи и Хью не преминул заметить это.
— Это иллюзия, Хью. Вся наша жизнь построена из иллюзий.
Они сели за дальний столик дорожного кафе, заполненного испарениями, шедшими сначала из кухни, а потом по вентиляционным шахтам к самой дороге, где плотными клубами устремлялись в небо.
— Что будешь заказывать?
Хью посмотрел на китайца, работавшего поваром в своем кафе.
— Лапшу и что-нибудь из мясного.
Профессор взял меня и внимательно посмотрел на не густой список яств, после чего отложил меню в сторону.
— Я знаю, что случилось в Полессье.
Док промолчал.
— Прости. Я не ожидал, что он поведет себя так.
— Он странный человек.
— Человек ли… — усмехнулся профессор. — Странности они рядом, Хью. Нужно к этому привыкнуть.
— А если я не хочу?
— Тогда ты обречен сталкиваться с ними каждый день и держать себя в руках, чтобы не сойти с ума. Я давно перестал это делать.
— Вы хотели поговорить насчет моих опытов.
Наконец заказ сделал и профессор.
— Я нашел еще одного человека, который видел то же, что и мы.
— Правда? И кто же он.
— Мой бывший подопытный, если можно так сказать. Он проходил по линии закрытых исследований и был единственным, кто сумел выжить.
— Замечательно.
— Если бы, — проговорил старик и завернул палочками солидную порцию лапши. — Его разум сильно пострадал после всего этого. Мне тогда сказали, что выживших не осталось, что все умерли, но совсем недавно мне удалось узнать, что один остался жив. Его поместили в психиатрическую лечебницу и пытались вернуть рассудок, но последствия оказались необратимыми. Я говорил с врачами, они дают неутешительный прогноз, мол с каждым днем его состояние постепенно уходит в небытие. Такое продолжается уже много лет, но остатки разума он все еще сохранил, хотя никто не берется утверждать как долго он сможет оставаться в таком состоянии. Нам следует навестить его и вытащить из головы все воспоминания, увидеть как это происходит.
— Почему вы решили, что с ним-то все пройдет как надо? Я ведь даже не знаю какие препараты нужно давать, чтобы память раскрылась нам и образы стали не просто призрачными, но и ощутимыми, чтобы он сам смог дотронуться до них, поговорить с ними.
— Он уже проходил курс исследований и вполне вероятно, что его память способна к взаимодействию и редактированию без лишнего химического вмешательства. Можно сказать, что сейчас разум его напоминает открытые настежь ворота, куда способен пройти каждый.
— Каковы шансы?
Профессор зачерпнул еще одну порцию лапши, смачно прихлебнув остатки бульона, после чего посмотрел на доктора Хьюго.
— Не знаю, но другого такого экземпляра мы вряд ли найдем. Думаю, стоит наведаться к нему сегодня, я бы даже сказал прямо сейчас.
Дорога заняла чуть больше получаса, где только половина ушла на объезд пробок, сформировавшихся на протяжении почти всей дороги. Объездные пути встали колом под напором нескольких потоков, стремившихся обойти проблематичный маршрут, но и там все только ухудшалось. В салоне стояла жуткая жара. Водитель — старикан с длинной седой бородой и в куртке с поднятым воротом, по которому бегала светодиодная полоска заряда, говорившая о встроенном в шейном позвонке имплантате, спокойно смотрел на многокилометровую пробку, лишь изредка поглядывая на сидевших на задних сидениях пассажиров.
— Здесь всегда так в это время.
Хью взглянул на профессора. По старому, испещренному морщинами лбу текли капельки пота. Дышать становилось все тяжелее и тяжелее. В какой-то момента стекло опустилось и глоток спертого сухого воздуха хлынул в салон. Сказать, что это как-то изменило в лучшую сторону ситуацию в салоне, было нельзя, однако сам Хью старался не отвлекаться, думая над тем, что, а точнее, кого он встретит в психиатрической лечебнице, где находился единственный выживший пациент.
Машина медленно продвигалась по дороге. Профессор заговорил.
— Я сам был очень сильно удивлен полученной информации. Думал бред, но, когда навел дополнительные справки убедился в правдивости.
— Зачем его там закрыли?
— Понимаешь, Хью, все это было, мягко говоря, не совсем правильно с точки зрения прав человека. Опыты на людях запрещены по всему миру. Конечно, все это бумажные законы и тот кто хочет делает свое дело, но мы проводили испытания на добровольцах и был шанс, что кто-то из них уцелеет и в какой-то момент откроет рот.
— Их всех можно было ликвидировать.
Профессор покосился на доктора.
— Мы научно-исследовательский институт, Хью, а не бюро наемных убийц. Даже в таких делах мы обязаны сохранять жизнь человеку, уведомлять о рисках и последствиях подобного вмешательства. Опять-таки, заключался договор, платились «смертные», но все это не отменяло прописных догм — жизнь человека на первом месте. Когда же стало ясно, что выживаемость испытуемых стремится к стопроцентной планке, все выдохнули. Их смерть избавляла нас от лишней бумажной работы, как бы это цинично не звучало, если предъявлялись претензии со стороны родственников, мы просто показывали договор и на этом все заканчивалось. С юридической точки зрения никто никому ничего не должен. Но вот если они выживали… тут возникали проблемы. Срок договора истек много лет назад, а последствия испытаний убивают пациента до сих пор. Вот его и заперли в лечебнице от греха подальше. Хорошо это или плохо не мне судить, хотя я и не снимаю с себя ответственности — такая у меня работа.
Машина начала двигаться чуть быстрее, но пробка все равно казалась из салона поистине гигантской. Клубы канализационных испарений поднимались все выше и выше, заслоняя собой всю проезжую часть. Где-то машины тонули лишь капотом, выныривая из мистического тумана словно корабли призраки, а где-то корпус скрывался полностью, пропадая перед водителем за считанные мгновения.
— Я много думал над тем, что прочитал в ваших заметках, профессор, — начал Хью, поглядывая на сновавшие толпы людей на обочине. — Это странно, что два разных человека смогли увидеть нечто такое, что можно объединить в единое целое, как будто сложить два разрозненных кусочка паззла и получить цельную картину. Раньше мне казалось, что все это бред сошедшего с ума ученого, кем я считал себя долгое время, но сейчас я убежден, что это под силу каждому.
— Ты уже рассчитал нужную формулу? Выявил актив-вещество?
— Нет, — коротко ответил доктор, отвернувшись от окна.
Актив-вещество — комплекс химических соединений, препарат на основе сильных наркотических веществ, действовавших на сознание пациента подобно консервному ножу, срезавшему закрытую оболочку памяти и достававшую из нее все необходимое, материализовывая обрывки воспоминаний в снах. Это был философский камень, который стремился получить Хью.
— Но я пытаюсь… каждый день. У меня мало что получается, я будто все время хожу кругами. Вроде бы есть какой-то прогресс, ты думаешь, что вот оно, совсем рядом, нужно лишь протянуть руку и взять, а потом все откатывается назад, на стартовую точку. Я вновь оказываюсь там откуда начал.
Вскоре пробка начала рассасываться. Поток причудливых машин стал редеть, открывая путь на магистральную ветку, откуда до психиатрической клиники было рукой подать. Водитель ускорился, двигатель под капотом ощутимо взревел и дрожь начал распространяться по всему корпусу. В какой-то момент мы оказались на полупустой трассе. Здесь от дыма и испарений не осталось и следа, открылось доселе сокрытое небо и уходившая в самый горизонт дорога начала извиваться, убегая все дальше и дальше, как будто не имея конца загоняя нас в свои объятия.
Психиатрическая клиника имела в реестре очень странное для многих цифровое значение «ноль». По этому поводу всегда ходило много легенд и мифов, но все они так или иначе сводились к тому, что само заведение носило государственное значение и «нулевое» обозначение лишь выделяло ее на фоне остальных. Кому-то нравилось искать во всем этом скрытый смысл и оснований на то было достаточно. Примерно в тридцатых годах, задолго до переезда Хью в Минск, на территории клиники проводились опыты на людях и многое из этого до сих пор хранилось под грифом «секретно», но потом эксперименты свернули, выведя медицинское учреждение из-под опеки государственных органов безопасности, сохранив при этом цифровое значение «ноль». Но были и те, кто до сих пор верил в мистику, считая ноль абстракцией. Некой бездной, куда попав однажды уже невозможно вырваться обратно. Начало и конец одновременно для всех, кому не повезло загреметь за стены психиатрической клиники.
Машина подъехала к старым бетонным ограждениям позднее запланированного. Профессор заметно нервничал, но говорил, что все это старость и в его возрасте не нервничать можно лишь лежа в могиле. Водитель не стал ждать: получив очередной заказ, его автомобиль быстро развернулся, заскрипев покрышками и нагнав пыли, и умчался в противоположном направлении, оставив после себя лишь едва уловимое эхо грохотавшего двигателя.
— Вот, — тихо произнес профессор, поглядывая на проржавевшие металлические ворота. Время не пощадило их, как и тех, кто наверняка до сих пор лечились внутри учреждения, далекого и отрешенного от всего цивилизованного мира. Здесь даже время текло как-то иначе и ощущение безысходности, царившее вокруг не могло не сказать и на спокойствии самого Хью.
Охранник вышел к нам чуть позже. В новенькой форме, с оружием и очень плохим настроением. Режимное учреждение до сих пор работало по негласным правилам, отчего чужаков тут не любили и не ждали. Работали видеокамеры, несколько патрулей, бродивших вдоль бетонных стен и чьи разговоры нет-нет да доносились до слуха Хьюго, остановились у края ворот, хмуро посмотрев на приезжих и тут же направивших по заданному маршруту.
— Приемные часы у нас по строго отведенным дням, — протокольно заявил охранник, но увидев профессора, немного стушевался. — Вам чего?
Вопрос был адресован Иванову и тот слегка замешкался, прежде чем смог заговорить. Они болтали довольно долго, устроившись в небольшой охранной будке, где работал компьютер и несколько камер по периметру транслировали в нее полученной изображении. Несмотря на ветхость всего куда падал взгляд Хью, учреждение охранялось, а значит и работало в привычном режиме. Внешний вид был лишь ширмой за которой, как считал доктор, скрывалось нечто очень важное. Сначала о подумал, что все пройдет быстро — профессор оживленно что-то обсуждал с высоким охранником, даже смеялся, очевидно найдя общий язык со сторожевым псом, но потом замолк, выслушивая упреки и обвинения со стороны собеседника. Все поворачивалось против него и в какой-то момент старик вышел наружу, подняв воротник и устало посмотрев на Хью.
— Странно, — сказал он разочарованно, — я же договаривался, но охранник сказал, что у него приказ никого не пускать.
Хью лишь развел руками.
— Что будем делать?
— Не знаю. Все это очень странно.
Время шло. Охранник с каменным лицом продолжать наблюдать за нами. Появление незнакомцев не произвело на него никакого впечатления, но само присутствие слегка напрягало, отчего тот время от времени поглядывал на переносной планшет, где то и дело загорались всплывающие сообщения и тот сразу принимался их читать. Затем в небе появилась машина, летающий транспорт плавно опускался все ниже и ниже, пока силуэт бледно-черного люфтвагена полностью не открылся глазам профессора и Хью. Зайдя с подветренной стороны и задержавшись у самой земли прежде чем полностью опуститься, машина вскоре заглушила двигатели и из салона вышел человек в длинной сером пальто, напоминавшем одеяние детективов из старого нуарного фильма прошлого. Он был стар как и стены, опоясывавшие медицинское учреждение, может быть даже еще сильнее. На лице, испещренном морщинами, появилась презрительная улыбка и только после того, как он ступил на пыльную дорогу, сойдя с асфальтового покрытия, прокуренный голос наконец зазвучал в ушах неприкрытой угрозой.
— Профессор, — сказал он, снимая очки и укладывая их в футляр, — ну мы же договаривались.
— У меня есть на все разрешения. Мое положение, как участника, обязывает навещать…
— Знаю я это все. А это кто?
Он вытянул руку и указал на Хью.
— Мой ученик и последователь. Я хотел ему кое-что показать.
— Стоп-стоп-стоп, — он поднял ладонь вертикально. — Есть правила, профессор, вы о них прекрасно осведомлены. Сейчас не время и не место говорить об этом. Лучше уходите и не провоцируйте меня. В Коллегии знают о вашем визите?
— Конечно, — твердо ответил Иванов, понимая, что лжет самым грубым образом.
— Вы не умеете врать, профессор, но я прощу вам эту ложь, принимая во внимание ваши заслуги перед обществом. Что же касается этого, — он кивнул головой на Хью, — то его появление в этом месте не просто неуместно, но и нарушает вашу клятву. Это глупо и безответственно с вашей стороны. Уходите.
— Вы не можете так поступить.
Старик быстро зашагал вперед, перегораживая дорогу мужчине. Охрана попыталась отодвинуть старика, но мужчина остановил их, отведя в сторону для разговора.
— Не можете, — повторил профессор, глядя в глаза мужчине.
— Вы совершаете большую ошибку.
— Мне нужно туда попасть.
— Все кончено. Давным-давно. Проект закрыли, финансирование прекращено. Вы сто раз читали доклад и хорошо знакомы с отчетами.
— Я должен увидеть его…
— Профессор…
— Должен увидеть.
— Профессор! — чуть ли не крикнул мужчина, оглянувшись на Хью. — Я буду с вами предельно откровенен — у меня есть приказ никого не допускать к пациенту, без исключений. Скажу вам больше — особенно это касается вас. Не задавайте мне вопросов «почему?», «как?» и «кто все эти люди?», ни мне, ни вам от этого не станет лучше. Просто поверьте на слово. У вас было достаточно времени, что забыть об этом, но вы вновь стараетесь разворошить осиное гнездо — это не нравится очень многим, поэтому ради вашего же блага — уходите и забудьте об этом месте.
На этом разговор закончился. Мужчина прошел ворота и скрылся за ними, пропав где-то в глубине комплекса за бетонным забором, куда взгляд уже не мог поймать знакомый силуэт. Потом появилась охрана, отвела парочку подальше от ворот и усадила в появившуюся из ниоткуда машину. Дорога обратно до дома заняла около получаса, где в полном молчании мы провели еще около десяти минут, прежде чем профессор решился заговорить.
— Они все знают, или, по крайней мере, подозревают.
Хью озадачено посмотрел на своего старшего коллегу, который, как ему показалось, постарел за это короткое время еще сильнее.
— Я чего-то не знаю?
Он кивнул головой.
— Мне хотелось сохранить это до визита в клинику, но сейчас уже нет никакого смысла это держать в себе.
— И что же?
— Память, Хью, в ней вся проблема.
Они вернулись к нему в квартиру, завалившись туда уставшими и изнеможенными через полчаса пешего пути, немного задержавшись у уличного торговца, где купили еды и горячего чая. Разговор не ладился, Хью переживал за старика. Появление незнакомца выбило профессора из колеи и, казалось, навсегда отвернуло от желания помочь своему коллеге в будущих изысканиях.
— Память — это не просто совокупность мертвых воспоминаний человека за определенный период времени, — начал он осторожно словно боясь, что их кто-то услышит. — Это ящик Пандоры, открыв который мы можем получить абсолютно неконтролируемый результат. Это проекция, тени материального, в которые возможно вдохнуть жизнь посредством внешнего воздействия. Я до сих пор не знаю как, но уверен, что все это поддается редактированию со стороны. Мы все: ты и я, те люди, что были нашими подопытными, чувствовали свои воспоминания не так, как это делает большинство людей, поднимая из глубин памяти архивы и прокручивая перед собой черно-белые рисунки. Нет. Они мертвы. Мы же смогли оживить их. Довести до степени почти неотличимой от реальности, которую видим перед собой. Запахи, звуки, осязание и обоняние. Мозг не был обманут, он действительно чувствовал и воспринимал это как реальность, может слегка видоизмененную, но реальность. Все его рецепторы реагировали на это поразительно привычно. Не было резких скачков в показаниях датчиков, другие параметры на протяжении всего опыта так же вели себя как будто перед ними спал обычный человек. Это поразительно, Хью. Совпадений быть не может, но… но все это было лишь единожды. При попытке повторить все тоже самое через некоторое время всегда оканчивалось провалом. Складывалось такое ощущение, будто мозг вдруг начинал понимать суть обмана и закрывался внутри себя, наглухо закупоривая все возможные входы в память.
— И актив-вещество должно было помочь вам в этом?
— Именно! — профессор ударил ладонью по столу. — Странная вещь, но на первых этапах мы действительно достигли поразительных результатов, если не считать, конечно, высокой смертности, но эта проблема целиком лежала на химиках, толком еще не понимавших какие дозы и пропорции должны были дать нужный результат без высокой смертности самих пациентов.
— Но этого ничего нет в отчете.
— Я хотел тебе рассказать в клинике, но так уж получилось, что обстоятельства слегка изменились. Я был вынужден проигнорировать все эти детали и опустить самые важные моменты, чтобы документ не засекретили, поскольку выводы всех изысканий рушили привычные представления о самом человеке. Мы привыкли воспринимать свое тело и организм лишь как набор органов и костей, полностью отбрасывая сокрытое и непонятное, что до сих пор таит в себе неведомые знания и может как помочь нам всем, так и уничтожить. Когда кто-то пытается пошатнуть устоявшиеся принципы, на основе которых учатся, а затем работают сотни и тысячи людей, очень легко ощутить на себе косые взгляды и ропот со стороны бывших коллег. И тогда уже никакая репутация и бывшие заслуги не спасут тебя от священного костра инквизиции.
— Сейчас не Средневековье, профессор.
— Разве это отменяет тот факт, что охота на ведьм началась. Я побоялся открыто заявить об этом, поскольку начал чувствовать все это на себе. Обвинения в ереси — только шаг на пути к полному уничтожению. Они будут действовать методично, постепенно, шаг за шагом. Сначала начнут с упреков, потом перейдут к убеждению, а если ничего из этого не поможет — без зазрения совести перешагнут все принципы.
— Что вы обнаружили, профессор?
— Жизнь, Хью, — старик потянулся слегка вперед. — Она там, за гранью. Люди не умирают в привычном нам понимании. Да, тела постепенно теряют силы и превращаются в прах, но память, как та железяка внутри любого компьютера, хранит в себе образы, настолько сильные и осязаемые, что их возможно не просто почувствовать, но и ощутить на себе. Я уже говорил тебе: запахи, звуки, теплота тел, все-все-все. Это реально внутри нас. Мы способны материализовывать все это несмотря ни на что. Как? Я пока не знаю, но есть способы. Пока что мы прибегаем к помощи химии, однако это слишком вредно для организма и сильно повреждает участки мозга отвечающего за память, а там все! Это часть должна быть цела максимально долгое время, чтобы испытуемый мог подвергаться опытам, иначе он просто превращается в овоща.
Профессор замолчал, потом посмотрел в окно.
— Мне не делали довершить начатое. Слишком все сложно, противоречиво, непонятно. Страх заставляет людей делать глупости, но иногда он подталкивает нас к решительным действиям. Он, как огонь, может помочь, а может и навредить. Я не смог толком понять что мне стоило делать и долгие годы мучался в сомнениях насчет всего, что мне открылось. У тебя должно получиться лучше.
Хью вопросительно посмотрел на своего собеседника. Он тяжело дышал, было видно как трудно ему дается каждое слово и долго не решался заговорить, ожидая, что профессор скажет что-то еще.
— Какие тебе нужны препараты для дальнейших опытов?
Это было очень неожиданно для доктора, так как все, что у него было давным-давно иссякло. Опыты поглощало огромное количество веществ и реактивов, не давая ожидаемых результатов. Какое-то время Хью пытался экономить, потом и вовсе перешел в авральный режим, пользуясь дефицитными веществами лишь в самом крайнем случае, пока в конце концов не остался без всего, что помогало ему продвигаться дальше.
— Лена сказала, что все…
— Забудь о том, что она говорила. У меня есть доступ к хранилищу, я до сих пор веду кое-какие исследования и мой лимит не исчерпан. Я помогу тебе достать все, что тебе необходимо.
— Это было бы очень хорошо.
Хью встал из-за стола, ушел в свою комнату и вскоре вернулся с листком бумаге, где были написаны все вещества в которых тот нуждался. Список был большим, но без этого оказалось нельзя. Профессор сунул листок в карман, потом наклонился через оконный проем и посмотрел вниз, чуть ли не наполовину вытянувшись в смертельное пространство. Воздух был теплым несмотря на этаж, кое-где пролетали люфтвагены, проносясь перед окном, жужжа своими двигателями и огибая высотные дома.
Затем он вернулся за стол, сел напротив своего молодого коллеги и тяжело вздохнул.
— Нам нужно понять как все происходит, Хью. У меня не получилось, но ты сможешь. Я верю в это. Я знаю это.