Симулякры доктора Хьюго [СИ]

VI

— Ты помнишь тот день, правда? Конечно, помнишь. Разве можно такое забыть. Тот треск, лязг гнущегося металла, потом тьма, накинувшаяся на тебя словно дикий зверь и несколько минут забвения. Боль утихла лишь спустя полчаса, когда обезболивающее начало действовать и несколько человек из прибывшей кареты скорой помощи смогли дотянуть тебя до машины.

— Все так, — ответил Хью.

— А семья?

— Я не видел их. Все случилось слишком быстро.

— Да-да, — говорил альбинос, шагая вокруг церемониального камня, где происходили жертвоприношения, иногда прикасаясь к нему своей иссохшей ладонью. — Время скоротечно, даже, когда для тебя оно течет вечно. Знаешь в чем парадокс нашей жизни? — он повернулся к сидевшему на кресле Хью и несколько секунд молча смотрел ему в глаза. — Несмотря на возраст, приобретенный опыт, знания, мудрость, мы все равно остаемся наивными, веря в то, что однажды сможем охватить необъятное. Иногда нужно смериться, перестать гнаться за все удаляющимся автомобилем и передохнуть, чтобы обдумать все произошедшее и двигаться уже не спеша, чтобы не так сильно травмировать свое сердце. Ты же мчишься как угорелый.

— Я пришел к тебе за помощью.

— Во второй раз, — альбинос укоризненно помахал указательным пальцем и на его белесом лице родилась ехидная улыбка. — Что, никто не помог?

— Все отворачиваются от меня.

— В этом нет ничего удивительного — ты просишь слишком много для тех, кто в этом мире не более чем слуга. Тебе же говорили — мы все подневольные, мы подчиняемся незыблемым законам, которые придуманы задолго до нас. Что странного в том, что даже сильные мира сего разводят руками? Подумай сам: ты в нашем мире просишь невозможного. Кто мы такие? Зачем мы здесь и для чего должны прожить новую жизнь, чтобы в очередной раз не вернуться в начало пути. Твоя семья рядом с тобой, ты просто не видишь ее. Просишь, чтобы кто-то поручился за тебя и перешел черту за которой наступит конец для любого из нас. Я не могу тебе помочь, хотя в моих силах посоветовать тебе не делать больше глупостей. Помнишь что случилось с тобой на Припяти? Конечно, такое сложно забыть, а ведь это только начало. Предупреждение. Не думай, что тебе позволят сделать нечто подобное опять.

— И как же мне поступить?

— Смирись.

— Я не могу. Я уже сделал слишком многое, чтобы вот так взять и отступить.

— Тогда тебя ждет забвение.

— Пусть так, главное я смогу добиться намеченного.

Альбинос вопросительно покосил глаза.

— А что, есть какие-то подвижки?

Доктор качнул головой. И хотя он врал, ему хотел уколоть упертого альбиноса, дав тому понять, что и без его помощи способен добиться намеченного результата.

— Это опасный путь.

— Все равно рано или поздно я приду к этому. С твой помощью или без, но у меня все получится.

Альбинос отошел от церемониального камня и приблизился к черному чугунному чану по краям которого стекала еще теплая, но местами засохшая зеленая субстанция. Хью знал что это. Помнил разговор с «богомолом», который был тем самым орудием, руками которого доставалось из варильных чанов дурманящее вещество. Вскоре появился и он. Худощавый мужчина в оборванных вещах прошел робким шагом к своему рабочему месту, наклонился над разинутой чугунной пастью и спустя мгновение с криком от невыносимой боли опустил к самому дну свои искалеченные руки. Он кричал долго, стараясь не плакать, но слезы текли по его щекам, а лицо с каждой секундой становилось все более красным. Вена, вертикально разрезавшая собой высокий лоб, вздулась, как почка, готовая лопнуть и выплеснуть под кожу алую кровь. Потом стон, руки медленно стали подниматься, сжимая в своих грубых пальцах комки зеленого вещества. По помещению распространился кисловатый аромат. Потом дымка, пары вещества поднялись к самому потолку, после чего опустились, накрыв собой почти половину комнаты.

— Ты хорошо потрудился, — сказал альбинос, собирая еще теплую субстанцию из рук богомола. — А теперь иди, ты заработал свою порцию.

Оставив в его ладонях маленькую пригоршню этого вещества, альбинос отпустил мужчину, все еще стонавшего от обжигающей боли, потом подошел к Хьюго и поднес уже начавшую смердеть субстанцию к его лицу.

— Всего один вдох и ты увидишь семью. Это все, что я могу сделать для тебя, старик. Вся моя власть, вся сила, что есть во мне сейчас сосредоточена в моих руках. Возьми же ее и довольствуйся тем, что ты увидишь за гранью.

Хью боязливо отвернулся, не желая принимать подарок альбиноса.

— Ну же, — тихо смеялся собеседник. — Это не больно, наоборот — ты почувствуешь спокойствие и блаженство. Ты увидишь семью: жену, ребенка. Сможешь с ними поговорить. Не знаю сколько это сможет продлиться, но это единственное, что я могу тебе предложить. Подумай о них, они ведь ждут тебя, хотят с тобой встретиться, побеседовать. Разве не об этом ты мечтаешь все это время?

Наконец, приторный запах стал нагло лезть в его ноздри. Сопротивляться было уже бесполезно. Глаза стали смыкаться — сон то и дело брал верх над его усилиями во что бы то ни стало бодрствовать и не погружаться в дурманящее безумие альбиноса. Но со временем защита пала. Сделав глубокий вдох, Хью провалился в небытие, став задыхаться и жадно хватать все больше и больше дурмана. Вскоре реальность рассыпалась у него перед глазами. Вместо комнаты он увидел дорогу, опять лязг гнущегося металла, сирены скорой помощи и крики людей, подбегавших к раскрошившейся на две половины машины. Кровь текла из салона, кто-то указывал на дорогу. Всюду лежали обломки, чья-то рука свисала из салона наружу, окровавленная и поцарапанная со всех сторон.

Доктор сделал шаг вперед, увидел искаженное ужасом лицо своей жены, потом ребенок, лежавший в детском кресле в неестественно изогнутой позе. Они были мертвы или ему так казалось. Потом кто-то подошел к нему сзади, положил руку и заговорил.

Отскочив от неожиданности, Хью увидел живую супругу. Женщина держала ребенка на руках и не отрывая взгляда смотрела на него.

— Как страшно, — сказала она, — до сих пор мурашки по коже от всего этого.

— Ты? Не может быть?

— Удивлен? Я тоже.

— А кто же там? — Хью повернулся к машине и застал момент, когда сотрудники МЧС уже вовсю резали корпус машины, вынимая окровавленные тела и унося к карете скорой помощи.

— Не бойся, я уже давно перестала бояться. Все случилось очень быстро. Ни я, ни уже тем более наша малышка ничего не почувствовали. Нет, страх был, но он быстро ушел. Всего-то какие-то доли секунды. Разве можно было что-то почувствовать, когда жизнь и смерть разделали какие-то мгновения.

Хью все еще смотрел на машину.

— Это ведь неправда?

— Все правда.

— Но ты ведь здесь.

Теперь он осторожно посмотрел на свою жену. Протянул руку и коснулся ее лица. Кожа была теплой, настоящей, живой. Ее грудь мерно поднималась, когда легкие проглатывали кислород, а потом опускалась, когда она выдыхала. Ребенок заплакал.

— Ну что ты, все хорошо. Папа здесь.

— Этого не может быть, — все еще не верил своим глазам Хью.

— Вы все время усугубляете, доктор Хьюго, — женщина рассмеялась. — Милый, посмотри вокруг. Ты же чувствуешь ветер, чувствуешь тепло солнечного света, видишь меня, разговариваешь со мной, можешь вновь ощутить тепло моего тела. Какие тебе еще нужны доказательства?

— Ты мертва. Я знаю это.

Хьюго сорвался с места, побежал к носилкам, которые уже опускались внутрь скорой помощи, откинул край покрывала и увидел изуродованное порезами и ушибами лицо. Жена была там, она лежала на каталке и не дышала. Потом повернулся и увидел ее же, но уже живой.

Двери кареты захлопнулись, машина взвывала сиренами и умчалась вперед по широкой магистрали навстречу автомобильному потоку, остановившемуся в длинной пробке из-за случившейся аварии. Но где же он? Неподалеку, перевернутая на правый бок, лежала вторая машина. Хью узнал бежевое Пежо, спохватился и так же быстро побежал к автомобилю. Работали спасатели. Его уберегли ремни безопасности, не давшие телу выстрелить в лобовое стекло и своим весом раздробить его, после чего вылететь наружу и бесформенным комком покатиться по еще свежеуложенному асфальту. Кровью было запачкано зеркало заднего вида. В искореженном металле едва угадывались очертания красивой машины, теперь превратившейся в смятую консервную банку.

— Еще! Еще! Сильнее! — кричал один из спасателей, поднося громоздкий металлорез к вогнутой водительской двери. Вскоре полетели искры, металл плавно разрезался вдоль всей своей длины, пока часть его не отвалилась в последний момент, освободив живительное пространство для дальнейшей ручной работы. Хью узнал себя. Он вскользь помнил те редкие мгновения, когда глаза его, залитые кровью, могли что-то видеть. Ветер ударил в лицо, на секунду стало холодно, потом резко тепло. Руки обмякли, упали вниз, кто-то подхватил его и вытащил наружу. Дальше он уже ничего не помнил. Однако теперь, спустя столько времени, теперешний, настоящий и живой Хьюго мог увидеть случившееся со стороны. С ним долго не возились. Кровь хлестала из разбитой головы, торчал заостренный конец сломанной кости, жалом выпиравшей из грудной клетки. Но боли не было. Врачи аккуратно закрепили его, как младенца, только что появившегося на свет, укутали в специальную медицинскую материю, делавшую из больного неподвижную мумию, и подняли на носилки. Толпа зевак обступила место аварии, вскоре их отогнала милиция, прибывшая на место катастрофы через несколько минут. За ними явилась и дорожная служба. Дорога залеглась воем сирен и блеском проблесковых маячков. Желтая лента протянулась по периметру.

— Назад, назад, говорю тебе! — милиционер грубо отталкивал все напиравший к месту происшествия народ, вытягивая за собой очередной скруток желтой светоотражающей ленты. В свете солнечных лучей она блестела золотым отливом, играя всевозможными оттенками этого прекрасного цвета. В конце концов народ отступил и замер, заняв отведенное для них место. Движение на этом направлении застопорилось окончательно.

— Вот так и произошло, — сказала тихо женщина, подойдя к Хью со спины. — Раньше было страшно, но все проходит. Это как боль — самые острые, колющие чувства всегда в самом начале, но человек такое существо, что привыкает ко всему. Кто-то даже умудряется получать от этого удовольствие.

Хью осторожно и с опаской повернулся к своей жене. Нахлынули чувства, воспоминания. Ему все еще не верилось в то, что видят его глаза. Коснувшись, словно для подтверждения, рукой ее лица, он на секунду замер, чувствуя как горячая кожа едва вздрагивает от его прикосновения, потом погладил по волосам, сжал их в кулак и резко отпустил, отойдя на несколько шагов назад.

— Я верно схожу с ума, — пробормотал он, смотря на приближавшуюся вторую машину скорой помощи. Из развороченной кабины доставали полуживое тело Елены. — Я тронулся умом.

— Нет-нет, что ты, — подскочила к нему женщина. — Все хорошо. Не волнуйся. Так всегда бывает, когда видишь подобное. Со мной происходило то же самое. Я не верила, отказывалась верить. Но со временем ты начинаешь понимать, что здесь не так плохо, как может показаться на первый взгляд. Нет боли, нет страха, есть наполненная спокойствием безмятежность, расслабление. Тебе понравится. Сначала очень непривычно, но спустя каких-то несколько минут ты почувствуешь все сам. Пойдем, я познакомлю тебя кое с кем.

Она взяла его за руку и повела прямо в поле, в сторону кювета. Дорога под ногами стала мягче, вой сирен и гомон десятков человек, собравшихся у разграничительной линии, чтобы поглазеть на происходящее, постепенно стихал, заменяемый свистом дикого ветра и редкими сигналами клаксонов. Они шли не спеша, иногда давая себе минутку передохнуть, женщина говорила о прошлом, о том, как им обоим было хорошо, как радовалась она каждому дню, когда они вместе просыпались в одной постели и видела друг друга, как все в один миг оборвалось и как она теперь рада, что вновь смогла отыскать его среди этой безмятежности и серой, но ставшей родной, стабильности.

— Это женщина помогла мне преодолеть все трудности. Она замечательная, немного странная, но так кажется только при первой встрече.

— Хью посмотрел вперед. До самого горизонта не было ничего, кроме сплошного поля, тянувшегося на многие километры вперед.

— Ты уверена, что мы идем правильным путем? — спросил он, с опаской поглядывая назад. Дорога сузилась в почти невидимую линию, дорожный шум исчез окончательно.

— Конечно, — улыбнулась женщина, держа на руках их общего ребенка. — Я так всегда делала. Это рядом. Скоро мы прибудем на место.

Разговор не клеился. Хью не мог понять что говорить. Так долго он стремился он хотел ее увидеть, столько сил и времени было потрачено им ради этой цели и вот теперь, совершенно случайно, как будто по злой иронии каких-то неведомых сил она неожиданно появилась из ниоткуда и теперь шла рядом с ним, такая живая, такая настоящая. Ее смех, улыбка, даже то как поднималась ее грудь от вдыхаемого воздуха, не могли не впечатлить скептически настроенного доктора. Он каким-то шестым чувством чуял подвох, но словно вне себя, отбросив любую рассудительность почему-то пытался убеждать себя в совершенно глупых вещах.

«Ну как же так?» — говорил он себе. «Вот же она, всего в нескольких сантиметрах, почти касается своим плечом моей руки. Я слышу как она дышит, как характерно двигает своим телом, немного прихрамывая на правую ногу, сломанную еще в детстве и так нормально и не сросшуюся, оставив этот неприятный эффект неизлечимым и по сей день. Разве может копия быть столь правдоподобной, пусть и прямо сейчас, пусть и после всего, что ему довелось узнать за последнее время? Нет, это невозможно! Она реальна. Реальна как и в от день, когда судьба решила разлучить их.»

— Ее зовут Никта. Она старая женщина, но любит гостей.

Впереди появился дом. Солнце склонилось к горизонту, лениво покатилось вниз и вскоре исчезло. Хью и не заметил, как стрелка старых ручных часов перевалила семь вечера и близилась к восьми.

— Долго же мы шли, — посетовал он, все еще поглядывая на часы.

— Пойдем, она не кусается, — засмеялась женщина, видя нерешительность своего мужа. — Ну, может быть изредка и то не больно. Ее дом находился в низине, сокрытый от дневного света несколькими высокими песчаными валами, что очень сильно контрастировало с бесконечно равниной по которой Хью и его жена шли все это время. Холод тут стоял очень сильный. Едва только солнечные лучи покинули землю, а само светило закатилось за горизонт, как по телу тут же ударил холод, заставивший мышцы непроизвольно сократиться. Двери отворились сразу перед ними, на пороге никого не было, стояла могильная тишина. Внутри все было обставлено как в обычном деревенском добротном доме: старинные шкафы, немного запыленные и заставленные до самых краев потрепанными книгами, напольные ковры, длинные оконные занавески и старинная утварь то там, то здесь появлявшаяся перед взором удивленного доктора, никогда не видевшего ничего подобного. Потом появилась и сама хозяйка дома. Женщина была молода, хотя следы возраста на ее лице не прятались за длинными черными волосами, упитанное, но не толстое тело, приятные женские формы и взгляд, который Хьюго запомнил сразу, понимая, что сейчас перед ним предстала женщина далеко не робкого десятка, но умевшая прятать свою силу за внешним видом хрупкой и слабой женщины.

— А вот и вы. Прекрасно! И за подарок спасибо.

Она приятно улыбнулась, приняла из рук женщины небольшой сувенир, после чего скинула на плечи черную прозрачную косынку, слившуюся с такими же черными почти угольными волосами и затем села на ближайшее старинное кресло. Она вела себя раскованно, но не позволяла лишнего, стараясь показать себя именно такой, чтобы вошедшие гости смогли проникнуться к ней.

— Вас никогда нельзя застать врасплох, — ответила женщина и села напротив. Ребенок так же успокоился, закрыл глаза и уснул, хотя всю дорогу капризничал и рвался с рук. — Заснул? Вы умеете действовать на детей успокаивающе.

— Это все мои дети. Хотя их сейчас нет дома, но даже так они умудряются влиять на людей, — потом она перевела взгляд на Хью и несколько секунд внимательно смотрела на него. Это было неприятно. Доктор чувствовал этот холодный, почти леденящий пронизывающий взгляд. Кожа стала гусиной, ноги онемели и даже когда ему захотелось сделать шаг и продвинуться чуть дальше, мышцы не слушались его. Нечто подобное он ощущал в Припяти и воспоминания того кошмара еще сильнее сковали и без того свинцовое тело.

— Я знала, что ты приведешь его. Это было ожидаемо.

— Что скажете? — спросила жена Хьюго. — Он ведь прекрасен.

— Для человека — безусловно. Но я слишком стара, чтобы оценивать красоту мужчин. Будь я немного моложе, глядишь, смогла бы отбить его у тебя, — потом она рассмеялась и голос ее звучно разлетелся по всему старинному помещению. — Но это лирика. Мне больше хочется поговорить с ним о другом. Сам то он знает зачем супруга привела его сюда, может догадывается?

Хью пожал плечами. Ноги все еще оставались ему неподконтрольны.

— В этом твоя и беда. Ты блуждаешь в собственных иллюзиях. Это похоже на сон — вроде бы реально, а вроде бы и нет. Потом ты просыпаешь, смотришь вокруг и опять задаешься вопрос — а правда ли это было со мной или быть может все привиделось.

— Вы следите за мной? — наконец смог выдавить из себя Хью.

— Не могу назвать это слежкой. Просто иногда ночью, когда заходит солнце, я люблю прогуляться по здешним местам. Вижу всякое: хорошее, плохое, люблю наблюдать за людьми. Вот и ты мне попался однажды. Я бы не обратила на тебя внимания, если бы ты так часто не заглядывал в «Киммер».

— Вы знаете Отца?

— Конечно, — твердо ответила Никта. — У нас много общего. Можно сказать мы близкие родственники, если в нашем случае вообще такое сравнение уместно.

— Почему?

— Мы редко видимся. Пусть кровь в жилах у каждого из нас родная, мы не можем позволить себе столь частых встреч и уединений, что положено вам простым. Я уже и забыла как он выглядит, хотя в молодости, еще будучи ребенком, он любил бегать вокруг этого дома. Шалости — его вторая натура. Потом он стал спокойнее, зачерствел, нашел в себе силы и ушел от меня, заперевшись в своем проклятом баре и почти никуда не выходя. Я не одобряю этого, но мальчишка вырос, хотя и выбросил свои дурацкие повадки вместе с возрастом.

— Вы знаете зачем я к нему приходил?

Женщина глубоко вдохнула. Платок немного сполз и чуть было не упал. Никта ловок подхватила его и вернула обратно на плечи.

— Конечно. И с этим ты пришел ко мне. Точнее твоя супруга привела тебя ко мне.

Жена поглаживала мирно спавшего у нее на руках ребенка.

— Здесь очень холодно. Я не могу пошевелиться.

— О, прости. — Никта встала со своего кресла и каменная тяжесть в ногах Хью исчезла почти моментально. Колющее тепло разлилось по его конечностям, возвращая жизнь в каждую онемевшую мышцу. — Я давно не топлю свой дом. Забыла когда это делала. Наверное, привыкла.

— Так что насчет Отца? — почувствовав надежду, Хью начал свой расспрос.

— Отец? А что с ним не так?

— Он не смог мне помочь.

— В этом нет ничего удивительного.

— Почему?

— Он мальчишка, — женщина вышла в соседнюю комнату и вскоре вернулась, держа в руках длинную черную шаль, потом передала ее Хью, сказав, что она согреет его. — Он любит играть. Ты видел всех этих девушек в его баре? Он говорил, что они помогают ему коротать одиночество. Его мало кто любит из-за его проделок. Было время, когда его жизнь висела на волоске, из-за того, что одна женщина попросила его об услуге. Если бы я тогда не вмешалась, кто знает чем бы все это закончилось.

— Вы уберегли его от смерти?

Никта одобрительно кивнула и снова опустилась в широкое кресло.

— Но мальчик усвоил урок и больше подобных ошибок не совершал, по крайней мере я о них не слышала. Они ведь такие эти мальчишки, все время норовят что-нибудь сделать, а потом, гордо надув щеки, скрывают все до последнего момента.

Спустя секунду тело Хью пришло в норму. Он вновь почувствовал силу в своих ногах и боль больше не донимала его.

— Раз уж пришел — говори чего ты хочешь.

Хью усмехнулся, но потом задавил идиотскую улыбку, сам того не понимая почему это сделал.

— Говорите, как джин из лампы.

— Ты проделал такой путь, так многое пережил. Тебе не приходило в голову, что кто-то может тебе помочь и без лишних условий?

— Нет, так не бывает. Не в этом мире. Я тоже не вчера родился, я понимаю, что ничего в жизни не бывает просто так.

— Замечательно.

— Я даже допускаю, что ни вас, ни моей жены, никого и ничего вокруг нас вообще не существует.

— Почему ты так решил?

— Я видел аварию со стороны. Прошло много лет, память многое сохраняет, но таких подробностей нет и в моей голове.

— Зря ты так. Твоя жена здесь, ваш общий ребенок спит у нее на руках. Что тебе мешает признать в увиденном божественное чудо? Время повернулось вспять, смерть отступила и твои родные вновь возле тебя. Подойти, потрогай ее, поцелуй, почувствуй тепло ее тела, посмотри как поднимается ее грудь, когда она делает вдох. Разве можно говорить об этом, как о просто дурном сне.

— Я ученый, мне нужно нечто большее, чем это.

— Эх… — она махнула рукой. — Не умеете вы радоваться простым доступным вещам. Вы все время все усложняете. Это судьба, злой рок всех ученых. Вы ставите недостижимые цели, а потом страдаете не в силах достичь поставленных результатов, ведь знания порождают скорбь и чем больше стремление постичь неизведанное, тем глубже и сильнее отчаяние от осознания никчемности собственного существования. Глупым всегда легче жить — они вообще ни о чем не думают.

Потом она натянуто улыбнулась и заговорила уже тише.

— Твой поиск обречен на провал, поскольку нет той силы, которая способна тебе помочь, разве что сын мой Фанат может что-то сделать, хотя я и сомневаюсь в этом. Но он неразговорчив, не любит гостей и подарков терпеть не может. Люди сторонятся его, хотя всем им однажды предстоит увидеть его. Обычно это ничем хорошим не заканчивается и все кто только может проклинают его, но что поделать, жизнь так устроена, что всем мил не будешь, кому-то приходится собирать на себе всю ненависть, которая только возможна. Но у вас есть много общего.

Хьюго вопросительно посмотрел на Никто.

— И ты, и он все равно продолжаете делать свое дело несмотря ни на что. Он любит одиночество, и тебе не свойственно собирать вокруг себя толпы людей. Я всегда считала, что Фанату когда-нибудь это надоест, но спустя какое-то время смирилась. Он понял свое предназначение и молча следует ему уже много лет. Что же касается тебя… ты такой же. Разве есть более безумные люди, чем одержимые своей идеей ученые, а?

Хьюго улыбнулся.

— Вам многое про нас известно.

— О-о-о, я и не такое могу тебе рассказать, жаль что у тебя нет времени на это.

— Так что на счет моей просьбы?

Она глубоко вдохнула.

— Я бессильна. Тебе нужен Фанат. Не знаю как ты сможешь с ним договориться, да и захочет ли он общаться с тобой вообще, но свою часть работы я сделаю как надо — я сведу вас.

— Когда?

Никта пожала плечами.

— Кто знает. Он вечно занят. Постоянно погружен в работу. Грязную, неприятную, но ведь кому-то надо ее делать, правда?

— Не понимаю о чем вы.

Она ухмыльнулась.

— Все придет со временем. И он тоже. Не торопи события.

— Профессор сказал, что я должен торопиться.

— Иванов? Не слушай его. Он слишком стар, поэтому ценит время немного больше, для него оно течет быстрее, чем для остальных. Это парадокс возраста — чем старше становимся, тем больше его не хватает нам. Не торопись. Пусть все течет своим чередом. Однако и тебе кое-что необходимо усвоить: то, что ты стремишься познать гораздо сложнее, чем ты думаешь. Это территория других сил, другого порядка. Там числа не имеют значения, там время бежит по-другому. Там запросто можно забыть кто ты и для чего прибыл. Это омут. Может когда-нибудь тебе станут понятны мои слова, но сейчас я вижу ты в недоумении.

Ребенок продолжал крепко спать никак не реагируя на все продолжавший звучать громче и громче голос уже немолодой, но все еще хорошо выглядевшей женщины. Супруга отрешенно поглядывала в окно. Солнце окончательно спряталось за горизонтом и последние лучи небесного светила утонули в наступившем мраке.

— Всякое можно постичь, но не всегда оно идет на пользу.

— Вы слишком часто меня предупреждаете словно отталкиваете меня от задуманного.

— Скрывать не буду — это очень опасно. Но ты мне нравишься. Мне даже понятно почему ты так рьяно стремишься заполучить это знание. Но тебе стоит дважды подумать нужно ли оно тебе.

— Я хочу вернуть свою семью, — прошептал Хьюго, повернув взгляд в сторону своей жены.

— Но ведь они и так здесь, — удивленно ответила Никто.

— Нет, — холодно отозвался доктор. — Это не они. Я знаю это. Это все бред. Дурман. Очень явный, почти неотличимый, но все еще зыбкий, как песок. Ты вроде держишь его в руках, а он все равно просачивается сквозь пальцы. Мне нужно нечто большее, чем это.

— И как далеко ты готов зайти?

— До самого конца.

— Это может быть чревато.

— Черт с ним. После смерти семьи меня уже мало что держит на этом свете. Я хочу…

Хьюго встал на ноги, выпрямился и подошел к Никто.

— Я хочу увидеть их. Не этот мираж, настоящих. Живых.

Женщина молча провела его взглядом и только когда ее и его взгляд встретились, ответила.

— Тебе определенно нужно к Фанату. Я поговорю с ним. Устрою вам встречу. Он будет чертовски зол, что я отвлекаю его от работы, но для меня он сделает исключение.

— Когда?

— Он сам тебя найдет. Будь готов и не торопись. Всему свое время.

Ребенок проснулся. Громкий плач смешался с детским плачем, разлетевшимся во все стороны, как осколки после взрыва.

— Мой маленький. — Никто подошла к нему и взяла на руки, — ну разве он не прелесть, Хью. Все что тебе нужно уже рядом с тобой. Не будь дураком, соглашайся! Второго раза может и не быть.

— Я хочу встретиться с Фанатом.

— Тихо-тихо, мой маленький…

— Вы слышали меня!?

— Ты увидишь его. Бог ты мой, Хью, ты первый человек, который так упорно ищет с ним встречи, надеюсь, что когда он явится к тебе, ты не передумаешь, ведь он не любит пустых разговоров и уж тем более бессмысленных встреч.

Потом она замолчала и вместе с ней замолчал и ребенок.

— Утро вечера мудренее. Иди домой, Хью. Ты получишь желанную встречу. Совсем скоро. Очень скоро.