Синее безмолвие

ПОДВОДНЫЙ ДИВЕРСАНТ

Люда сама попросилась на весла. Прохор и не представлял себе, что она может так звонко смеяться из-за каждого пустяка, что она так хорошо работает веслами и что у нее, оказывается, не такие уж хрупкие плечи, как показались под тоненькой блузкой, а тело красивое и сильное, особенно, когда Люда откидывается в гребке, упираясь ногами в рыбины шлюпки: тяжелая коса, свернутая тугой короной, оттягивает голову, и Прохору видны только белая гибкая шея и нежный подбородок. Но гребок закончен, Люда наклоняется вперед, ее широко открытые, сияющие глаза и улыбающиеся губы приближаются к самому лицу Прохора. Люда смеется и снова откидывается в гребке. И вообще она за ночь сильно изменилась: повзрослела, вытянулась, глаза стали смелее и ярче, а жесты решительнее.

Море застыло огромным зеленоватым зеркалом, в котором отражается безоблачный купол голубого неба, а ослепительное солнце растекается зыбкой золотистой полосой. Лодка быстро и ровно скользит по этому зеркалу, оставляя за собой легкие разводья. Крупные прозрачные капли падают с весел, и Прохору кажется, что он слышит, как они звенят, разбиваясь о прозрачную воду.

Они были счастливы.

Только Ленька сегодня не в духе. Обычно, когда выходили в море, он расцветал всеми веснушками, большие серые глаза светились радостью из-под выгоревших белесых бровей. Теперь Прохор с удивлением поглядывал на своего юного друга. Коричневое от загара тело мальчика было, как и в прошлые разы, напряжено в ожидании команды бросить якорь, который он держал обеими руками, словно какое-то сокровище, которое, не дай бог, уронишь — разобьется на мелкие осколки. Но белесые брови хмурились, а глаза то недовольно косились в сторону Людмилы, то разгорались решимостью что-то сказать такое важное, что у Люды и Прохора, пожалуй, сразу изменилось бы настроение. Но Ленька молчал, хмурился, поглядывая исподлобья то на Прохора, то на Людмилу.

— Капитан, капитан, улыбнитесь! — шутливо начал было Прохор песенку, подмигнув Леньке, но тот еще больше насупился и отвернулся.

— Какая акула укусила сегодня Сына Моря? — наконец спросил Прохор у Людмилы.

— Сегодня Сыну Моря влетело, как простому смертному, — перестав смеяться и вытягиваясь в гребке, сообщила Людмила.

— Вот как?!

— Да, много она понимает. Только ругаться горазда… — начал было Ленька свою жалобу, но тотчас осекся, будто прикусил язык.

— Как же не ругаться, — подняла лопасти весел над водой Людмила. — Позавчера постирала ему рубашку, погладила, а сегодня ее уже одеть нельзя было — в пыли, в саже, в птичьем помете, в руки взять и то гадко.

— Где же ты так, Ленька?

— На чердаке голубей гонял, — ответила за брата Людмила. — Вот горе мое веснушчатое, — уже без огорчения, а с нежностью к брату добавила она.

— Сын Моря и голубятник. Ничего общего, — нарочито удивился Прохор. — Лучшие люди гибнут на наших глазах!

— Да, голуби, голуби! — передразнил сестру Ленька. — Я там видел… Эх, если бы вы знали то, что я знаю, вы бы…

— Что, Ленька?

— Секрет. Пока секрет.

— Нашел вахтенный журнал «Черного принца»? Или подробную карту Атлантиды?

— Смеешься? Да? Ну, так вот, не скажу и все!

Людмила рассмеялась и снова взялась за весла. Гребла она легко, наслаждаясь запахом воды, движением своего тела, своим дыханием, ослепительным сверканием солнечных бликов.

— Табань! — скомандовал Прохор, когда шлюпка подошла почти к самой гряде, отделяющей Чертов ковш от моря.

Людмила смеется и, как заправский гребец, упирается веслами в тугую толщу воды, руки ее дрожат от напряжения, а вокруг лопастей весело закипают пенистые бурунчики.

— Отдать якорь!

Ленька взмахивает руками, и тотчас за бортом поднимается высокий сноп брызг, по воде расходятся гибкие круги, в которых ломаются золотые маленькие солнца.

Сегодня Леньке не надо помогать Прохору одевать акваланг — это сделает Люда. Как только ремни были застегнуты, Ленька одел маску, проверил рукой расположение гофрированных шлангов и, кивнув Людмиле, спустился за борт. Кувыркнулся в воде, как молодой дельфин, и пошел на глубину. Только по вскипающим пузырькам воздуха можно было еще заметить направление его движения.

Леньке нравилось плавать у самого дна, наблюдая игру солнечных зайчиков на камнях, песке и водорослях, выслеживая небольшие стайки кефали, осторожно шмыгающих между камнями бычков и притаившихся в песке глосей. Но больше всего ему хотелось заглянуть в глубины Чертова ковша: там должны быть целые леса высоких и красивых водорослей, а может быть, удастся рассмотреть в глубине и затонувшую лодку — ведь сегодня такая прозрачная вода! Конечно, Прохор ни за что не разрешил бы ему идти дальше каменного барьера. Но сегодня Прохор, наверное, задержится немного на шлюпке. Если плыть точно по компасу на юго-восток и хорошенько поработать ластами, можно минут за десять достичь Чертова ковша, потом нырнуть поглубже, метров на сорок, посмотреть немножко, очень немножко, и сразу же обратно. Пока Прохор поговорит с Людой, пока спустится и немножко поищет его у скалистой гряды, Ленька наверняка уже вернется на условленное место встречи.

…Прохор ругал себя за то, что отпустил Леньку одного. Конечно, это должно было когда-нибудь случиться — не надо было обучать мальчишку, пусть бы шел себе в клуб аквалангистов и занимался там в общей группе. Учеба заняла бы значительно больше времени, и в этом году Леньке вряд ли удалось бы плавать под водой, да и выучка, возможно, не была бы такой хорошей, но зато Прохор был бы спокоен. Собственно, почему спокоен? Просто переложил бы ответственность за подготовку Леньки и за все, что могло с ним случиться, на других. Опять на других? Черт побери, он неудачник, ему последнее время не везет в жизни! Но, может быть, поэтому и не везет, что он старался обойти трудные места, уступал себе в мелочах: отказался от поездки на Ангару, потому что захотелось разыскать следы отца; не стал доказывать Олефиренко его неправоту, потому что это сделать было нелегко; примирился с Качуром, хотя мог вывести его на чистую воду, решил — пусть это сделают другие; даже с Людой у него получилось как-то само собой…

Но где же Ленька? Прохор, изгибаясь всем телом, с силой оттолкнулся ластами от упругой толщи воды, устремился к каменному барьеру Чертова ковша. Вот уже на желтом, будто покрытом зыбью песке появились редкие кустики водорослей, потом темные пятна зарослей, большие, обросшие тиной камни. Наконец желтый рифленый песок стал попадаться только полянами, лужайками, отдельными пятнами, впереди можно было разглядеть высокие подводные скалы, обросшие водорослями. Солнечные лучи, как косые пряди дождя, пробивались к ним сквозь толщу воды и, освещая вершины и выступы, отбрасывали черные зыбкие тени на каменистое дно.

Леньки не было у барьера. Какая досада, что под водой нет возможности окликнуть, позвать, подать голос, как на суше. Безмолвие! Красивое безмолвие окружает человека, и движешься в нем, как на экране немого фильма. Может быть, мальчик где-то совсем рядом, за выступом скалы, увлекся наблюдением за какой-нибудь причудливой тварью или в расщелине между скалами любуется шевелящимися водорослями. Можно проплыть мимо и не заметить.

Прохор внимательно осмотрел подножие огромной, вздымающейся к самой поверхности моря скалы, у которой они условились встретиться. Леньки не было. Неужели он поплыл за барьер, в Чертов ковш? Прохор чувствовал, что у него начало сильнее, чем обычно, стучать сердце. Волнуешься, водолаз? А разве ты не знал, что нельзя кустарным способом готовить пловцов, что спуски разрешены лишь группами не менее трех человек? От кого ты можешь ждать сейчас помощи? А может быть, Ленька, веснушчатый, белобрысый, скуластый Ленька, который доверился тебе, твоему опыту, уже нуждается в помощи, а ты даже не знаешь, где он. Тебе становится холодно и душно, Прохор? Ты бы сорвал с себя маску и крикнул бы во все легкие? Но этого нельзя сделать, нельзя нарушить безмолвие подводного мира!

Прижав руки вдоль тела, Прохор несколькими толчками ласт вырвался за барьер и, увидев под собой синюю глубину Чертова ковша, нырнул в нее, хотя и знал, что акваланг рассчитан всего на сорокаметровое погружение, а здесь не меньше, чем полсотни метров до дна.

Несмотря на тихую и солнечную погоду, на глубине сорока метров все сплошь казалось синим и зеленым. Прохору удалось просмотреть сквозь толщу придонной темной воды только небольшой участок дна, покрытый такими густыми и высокими водорослями, что в них трудно было бы заметить человека. На глубине Прохор задержался всего минуту и начал всплывать.

Его уже охватывало отчаяние, когда он заметил над собой плавно и быстро скользящего Леньку. «Ну, получишь же ты у меня на орехи!» — подумал Прохор, но тут же увидел второго, почти в два раза большего, чем Ленька, пловца. Аквалангист плыл легко и быстро, извивая гибкое тело и еле заметно вздрагивая ластами, а в вытянутых руках держал подводное ружье. Он оглядывался по сторонам и держал ружье наготове, будто выслеживал кого-то. «Леньку!» — догадался Прохор. «Мне хорошо видно их обеих потому, что я нахожусь глубже их метров на пятнадцать и они как бы проектируются на светлой поверхности моря. Но друг друга они не видят из-за слепящих лучей солнца, пронизывающих верхние слои воды. Ну, а меня, скрытого темно-синей глубиной, тем более не видят», — подумал Прохор, устремляясь вслед за неизвестным пловцом. Только теперь он смог по достоинству оценить его выучку. Работая ластами изо всех сил, Прохор еле успевал за ним.

Вот-вот должны были появиться скалы барьера. Опасаясь напороться на их острые выступы, Прохор вынужден был подниматься все ближе к поверхности моря. Вскоре он оказался почти на одном уровне с неизвестным пловцом, но значительно сзади него. Леньку он потерял было из виду, но затем снова увидел его: мальчик плыл быстрыми, неровными толчками, изо всех сил работая ластами и руками. Расстояние между Ленькой и его преследователем медленно сокращалось. Их разделяло пятнадцать… двенадцать… десять… восемь метров.

Наконец Ленька достиг одной из скал барьера. Преследователь перестал шевелить ластами, еще больше вытянулся и вздрогнул — это беззвучно выстрелило его ружье, и острый гарпун метнулся туда, где только что плыл Ленька.

Все это произошло так быстро, что Прохор вначале даже не понял, что же случилось. Но в следующую секунду он выхватил из чехла привязанный к ремешку трусов водолазный нож и бросился к подводному бандиту. Тот, наконец, заметил Прохора и, оборвав капроновую нить, на конце которой был привязан выпущенный гарпун, сделал несколько толчков ластами и пошел на глубину Чертова ковша. Прохор хотел было последовать за ним, но услышал легкий свист и насторожился. Он глубоко вдохнул воздух, свист повторился. Это легочный автомат акваланга сигнализировал, что давление воздуха в баллонах достигает всего тридцати-тридцати пяти атмосфер и пловцу необходимо выходить на поверхность.