Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана

Глава 3. Обгон

Потом началась обычная и довольно-таки неприятная ловля машины на привокзальной площади. Один за другим уходили санаторские автобусы, увозя прибывших с поезда. Мама с Васей стояли возле вещей у стоянки такси, а папа, нервничая, подбегал то к одной, то к другой машине. Некоторые ловцы не очень-то соблюдали очередь и выхватывали машины с зелёным огоньком буквально из-под папиного носа.

Даже странно было! Папа много ездил, был, по словам мамы, неутомимым, попадал в разные переделки и не терялся, а вот сейчас не мог поймать обыкновенного такси. Однажды за обедом папа сказал маме, и Вася навсегда запомнил эти слова: «Не хочу я, Валя, лезть вперёд, расталкивая других. Одного хочу я — быть в ладу с собой. Видно, я просто растяпа… Не повезло тебе со мной». «Ужасно не повезло…» — мама засмеялась и ещё больше растрепала рукой вечно непричёсанные папины волосы. «А ведь и правда в папе что-то есть от растяпы», — впервые подумал Вася.

Наконец папа дождался — к нему мягко и вкрадчиво подкатила машина с шашками на борту. Папа взялся за ручку дверцы, и тотчас послышался негромкий вежливый голос таксиста:

— Вам куда?

— В Кара-Дагский.

— Вас сколько? — Таксист был узкоглазый, с густой, рыжей шевелюрой. И с двумя золотыми клыками.

— Трое. — Папа уже махнул рукой Васе, чтобы сторожил машину, пока он будет подносить чемоданы и сумки.

— Петуха. — Таксист лениво положил руку на баранку.

— Не понимаю, — папа недоумевающе улыбнулся и посмотрел на Васю, словно тот знал, что означает это слово; оно-то вроде и обычное, пёстрое и кукарекающее, да ведь таксист имел в виду что-то другое… Что? И чтобы папа не надеялся на этот раз на его сообразительность, Вася пожал плечами.

— Объяснять надо? — вздохнул таксист. — На земле живёте или ещё где?

— Объясните, пожалуйста, — попросил папа.

Объяснить таксист не успел, потому что к их машине подбежал очкастый, как и папа, мужчина. Длинноногий, поджарый, быстрый. Нос у него тоже был длинный и тонкий. Он был в новеньком спортивном костюме: распахнутой куртке на «молниях» и тренировочных брюках тоже на «молниях» внизу, да ещё с ярко-голубыми лампасами. По виду — мастер спорта, а то и какой-нибудь чемпион!

Подбежал он не один, а с высоким, очень похожим на него мальчишкой в броской рубашке в красную вертикальную полоску.

— Куда, шеф? — быстро спросил у таксиста возможный чемпион.

— А куда нужно?

Узнав, что нужно в Кара-Дагский, таксист вежливо и деловито спросил, сколько их.

— Нас много… Больше, чем положено по скупой норме ГАИ! — заразительно засмеялся «спортсмен», зачем-то потрогал свой длинный нос и заранее похвалил таксиста: — Но вы же отлично умеете втискивать в машину любое количество нашего пешего брата… Правильно я говорю, шеф?

— Петуха плюс цыплёнка за риск, — ответил таксист, и тут Васин папа, с удивлением слушавший их разговор, не выдержал.

— Простите, — спросил он у «спортсмена». — Что такое «петух»?

— Не знаете? — удивился носатый. — Всего-навсего пятёрка.

— А… — улыбнулся папа. — Положение у нас безвыходное — принимаем условия. Мы, по-моему, первые…

— Совершенно верно! Кто же сомневается… — немножко даже обиделся на папу мужчина.

Когда таксист захлопнул багажник с их вещами и мама влезла в машину, «спортсмен» в очках опять подошёл к папе и коснулся рукой его плеча:

— Простите… Вас всего трое… Не будете ли вы любезны прихватить одного из моих отпрысков? Я чувствую, что мы с вами едем в один дом отдыха, в «Синегорье», верно ведь? Боюсь, что в другую машину все мои не влезут. Уж слишком я многосемейный! Я, разумеется, оплачу, вам будет дешевле…

— Никаких оплат, — сказал папа. — Давайте сюда своего отпрыска.

Тот не заставил себя долго ждать: он стоял рядом.

— Алик, полезай! — приказал очкастый. — Сиди смирно и не забудь сказать этим добрым людям спасибо.

Не успел Вася и глазом моргнуть, как «отпрыск» дёрнул на себя дверцу кабины и уселся рядом с таксистом, сел на место, которое так мечтал занять Вася. Уж здесь-то была явная вина папы: мог бы и не пустить мальчишку на это место… Нахал, а папа с ним такой мягкий и вежливый!

Машина рванулась с места, развернулась и помчалась по улицам Феодосии. И сразу же сидевший впереди мальчишка заёрзал на сиденье, закрутился, глядя в заднее стекло. Он был года на два, на три старше Васи.

— Урра, отец уже сцапал таксо! Вот увидите, они вас обгонят… Как пить дать, обгонят! Честно. Отец всегда говорит: главное в жизни — не дать себя обогнать!

— Нас обгонят, — поправил его папа. — Ты что, не с нами едешь?

— Не с вами! — задорно, с вызовом отозвался Алик. — В вашей машине, но не с вами!

— Какой ты, однако, молодец! — засмеялся папа. — Ты всегда такой?

— Всегда! Я везде как дома. Я, как говорит отец, везде как рыба в воде и никогда не даю себя в обиду! А что, не похоже?

— Будь спокоен, похоже… Более, чем похоже.

— Я никогда не вру. Честно.

— В каком же ты классе учишься? — спросил папа.

— Перепрыгнул в седьмой! Хотите знать, какие у меня отметки?

Папа хотел. Он всегда и везде всё расспрашивал, и всё ему было интересно: таким его сделала профессия.

— Наверно, сплошные пятёрки? Способней тебя и в классе-то никого нет? — прищурив глаза, спросил папа.

Алька тут же выпалил, что покамест у него не сплошные пятёрки: за диктанты встречаются и четвёрки, но в самое ближайшее время он ликвидирует их, что лучше его учатся лишь два человека в классе; ещё Алька рассказал, что живут они в большом городе на Волге в пятикомнатной квартире с автоматическим лифтом, что отец его администратор в цирке и объездил с ним почти полмира, что мама его, Вера Аркадьевна, — экономист в облисполкоме, очень добрая, весёлая, и у них всегда полный дом гостей, и, по словам этих гостей, энергия отца прекрасно дополняется мягкостью и обаянием матери; зато его сестра Тайка — вреднющая и злющая девчонка, и он от неё немало натерпелся в жизни…

Папа ничего больше не спрашивал — Алька трещал без умолку. Стёкла папиных очков весело и чуть ехидно поблёскивали, а мамины узкие губы сложились в добродушную улыбку. Один таксист был безучастен.

Алькина спина, крепкие плечи и уверенный затылок мешали Васе смотреть вперёд. Ему приходилось вертеть головой, чтобы видеть улицы, обсаженные платанами, пирамидальными тополями и акацией, дома — высокие, многооконные, современные, а потом, ближе к окраине, низкие, с толстыми белыми каменными оградами, с почерневшей черепицей, а уже за городом — бескрайнюю равнину с виноградниками и садами…

Вася смотрел на Альку, слушал его голос, и потихоньку его наполняла досада на себя. Может, он завидовал этому Альке? Да ни капельки! И хорошо, что он не такой трепач. Но вот бы ему, Васе, немножко такой же беззаботности и уверенности. Этому Альке всё трын-трава! Ни взрослые, совершенно ему не знакомые, ни Вася, которого он видит впервые, — ничто не мешало ему. Скорей наоборот! Кроме того, судя по всему, ехал он в этот Кара-Дагский с огромной охотой…

На резких поворотах мама слегка обнимала Васю, чтобы он не стукнулся о дверку или спинку Алькиного сиденья, и приходилось то и дело отстраняться от маминых рук, чтобы Алька не видел и не думал чего не надо. Ну как мама не понимает, что нельзя так? Кто он, несмышлёныш, желторотый птенец, покрытый пухом?

Алька между тем продолжал оглядываться и наконец воскликнул:

— А я что говорил? Вон они! Наша машина догонит и перегонит вас!

— Ну и на здоровье, — сказал папа, — невелика беда, если приедем на пять минут позже.

— Вы в этом уверены? — спросил Алька.

— В чём? — не понял папа.

— Что невелика беда… Скоро сами всё поймёте… Совсем скоро!

— Значит, вам квартира в Кара-Дагском не нужна? — спросил таксист, всю дорогу молчавший. — А то могу устроить. В хороший чистый дом. Пять минут ходу от моря, и столовая рядом. И такса сносная — полтора с койки.

— Не нужна, — сказал папа.

— Урра! Вас обгоняют! — Алька запрыгал на своём сиденье. — Мы первые прикатим!

Его восторг, кажется, не очень понравился таксисту.

— Между прочим, всё зависит от меня, — сказал он. — Могу не пустить Петьку вперёд и первым приехать, куда пожелаете.

«Вот хорошо бы! — подумал Вася. — Утереть бы Альке нос, чтобы не вопил, не распоряжался в чужой машине, как в своей».

— А зачем вам, дяденька, не пускать её вперёд? — вдруг горячо заговорил Алька, словно испугавшись слов таксиста и Васиных мыслей. — Ваши пассажиры совсем не спешат…

Вася с нетерпением ждал, что ответит папа. Опять будет мягкий и вежливый?

— Мне-то что, мне всё равно… — Таксист полуобернулся к папе и вдруг хитро улыбнулся. — Цыплёнка бы подкинуть к петуху — и рискнул бы, уважил бы. Кое-куда можно и опоздать…

— А цыплёнок — это что? — спросил папа. — Рубль, два, три?

— Целковый… С хороших людей не люблю драть.

— Спасибо за доброту, гражданин Зацепин, — съязвил папа — видно, прочёл на дощечке перед Алькой фамилию таксиста. — Петуха суньте в свой суп, а цыплёнок пусть побегает живой… Нам не к спеху.

Алька притих, перестал смотреть назад, на гнавшуюся за ними машину, но Вася-то отлично видел, как левая щека его радостно округлилась, и сердце у Васи упало: всё! Их обгонят. Не так, не так должен был папа ответить таксисту!

— Дело хозяйское, — ответил тот и зевнул. Снял ногу с педали акселератора, скорость упала, и Вася едва не стукнулся зубами в спинку Алькиного сиденья.

И в то же мгновение мимо них с протяжным, захлёбывающимся от восторга сигналом промчалась синяя, плотно набитая Алькиным семейством машина, и было видно, как краснолицый мальчишка восторженно кричит, широко раскрыв рот, да ещё вдобавок машет руками.

Вася зажал ладонями уши, потому что Алька заорал, как сумасшедший:

— Урра! А я что говорил? А я что говорил?

Васе захотелось стукнуть его.

— Слушай, друг, нельзя ли немного потише? — спросил папа. — Ты не один в машине… Я уже оглох на одно ухо.

— Теперь можно и потише… — Алька не спускал быстрых, счастливых глаз с удалявшейся машины.

Давно осталась позади облупленная, полуразвалившаяся церквушка с кустами на крыше, мимо проносились посёлки; справа и слева тянулись длинные, плоские, рыжевато-зелёные горы и холмы с причудливыми, плавными складками и морщинами. И не было этим горам и холмам конца и края… Тоска! То ли дело у них — леса, перелески, полянки и болотца, тоненькие берёзки и мощные, как силачи, дубы, высоченные сосны и весёлые рябинки, мелкая рябь на Мутном пруду, в который на велосипеде бесшабашно прыгал Санька. Всё там до последней травинки и ароматной земляничины, до скрипа калитки и уютного шороха листвы на яблоньке возле крыльца — своё, близкое, понятное…

А здесь? Здесь всё не так! Здесь всё открыто и громадно. Ярко. Даже глазам больно.

Ветер яростно врывался сквозь полуоткрытые стёкла в машину и, забивая бензиновую вонь, доносились терпкие запахи чебреца, полыни и моря.

Дорога делала небольшие изгибы, уходила вниз и взлетала вверх.

Вот они вынеслись на небольшой перевал, и перед ними открылся сам Кара-Даг — Чёрная Гора — некогда огнедышащий вулкан, громадный, мрачновато-коричневый, с зубцами на вершине, чем-то похожий на развалины великанской крепости. Вася притих, забыл про все свои огорчения. Нельзя было объяснить, почему, но внутри у него сильней и тревожней обычного застучало, глаза помимо его желания расширились, чтобы в них вместилось всё вот это, открывшееся впереди…

Всё-таки здорово! Не оторваться!

Рядом с Кара-Дагом возвышалась огромная, массивная, полукруглая, как каска. Святая гора, заросшая тёмным густым лесом. А перед этими горами в обширной освещённой резким солнечным светом долине непринуждённо раскинулся зелёный посёлок Кара-Дагский — отсюда он не казался знойным и пыльным, и красиво изгибалась синяя бухта с пенисто-белой полоской наката…

Алька смотрел вперёд, нетерпеливо вытянув шею, весь устремившись следом за исчезнувшей машиной. Папа сидел неподвижно и молча. С лица мамы не сходила мягкая счастливая улыбка.

— Какой простор! — сказала она. — Какая ширь и сколько света… Сколько раз вижу, а не привыкну!

Один таксист, кажется, ничего, кроме серого асфальта шоссе, не замечал, и густо поросшие пучками рыжих волос короткопалые руки его скучно лежали на баранке, и такие же рыжие пучки уныло торчали из ушей.

Машина влетела в посёлок, пронеслась с километр и свернула влево — впереди мелькнул зелёный павильон тира. Такси въехало в открытые ворота на территорию дома отдыха, посторонилось, пропуская возвращающуюся назад машину уже без Алькиного семейства — водители приятельски перемигнулись, — и подкатило к одноэтажному белому дому с круглыми колоннами. Этот дом назывался административным корпусом, здесь была контора, душевая, медпункт с весами в коридоре и кабинет директора.

Такси ещё не остановилось, а Алька уже рванул на себя дверцу, оглушительно прокричал: «Большое спасибо!», по ходу машины выпрыгнул и кинулся к корпусу. Вася помогал папе вытаскивать из багажника вещи, а таксист равнодушно стоял рядом, скрестив ноги в щегольских туфлях. Он лениво покуривал сигарету и, прищурив глаза с рыжими ресницами, насмешливо поглядывал на Васю, папу и маму.

Папа торопливо сунул ему в руку скомканного синего «петуха» и, не сказав ни слова, пошёл к дому с белыми колоннами. Таксист потянулся и зевнул, сверкнув золотыми клыками, потом профессионально огляделся, нет ли попутных пассажиров в Феодосию, щелчком откинул на благоухающую клумбу вонючий, с завитком дыма окурок и неторопливо, расслабленно и надменно, как какой-нибудь там калифорнийский мультимиллионер, сел в машину и уехал.