Сиротка. Дыхание ветра

Глава 9 Перед Рождеством

— Вот и уехали, — сказала Эрмин. — Боже мой, надеюсь, Мадлен приняла верное решение. Как мне будет ее не хватать!

Она стояла на крыльце дома в шубе и сапогах на меху. Ее роскошные, еще не уложенные в прическу белокурые волосы развевались на ветру. Она все смотрела, не отводя взгляда, в том направлении, куда уехали Мадлен и Симон. Лай собак затихал вдали.

— Я побуду с тобой, — заверила ее Шарлотта. — И сегодня, и завтра утром. Помогу тебе с детьми.

— Ну, они-то будут себя хорошо вести, чтобы не остаться без подарка под елкой. Мне очень жаль, что я лишила тебя ненадолго жениха, но я люблю Мадлен, как сестру, а она просто места себе не находила, так тревожилась за своего брата.

— Идем в дом! Что мерзнуть попусту, они все равно не вернутся! Им повезло, небо прояснилось.

Снова оказавшись в гостиной, где веяло покоем и уютом, Эрмин разрыдалась: ей стало невыносимо грустно, когда она вспомнила радостную атмосферу вчерашней вечеринки.

— Извини меня, Шарлотта, — сказала она вполголоса. — Плачу как дура, а ведь не мне ехать в такую даль, да еще по такому холоду. Мы-то в безопасности, в прекрасном доме, а я еще смею роптать на судьбу. Где дети? Без Мадлен, скажу тебе, я как без рук. Она уже столько лет смотрит за ними.

— Они завтракают на кухне. Мирей сварила им кашу. Я же тебе только что говорила об этом.

— Должно быть, я прослушала, — пожав плечами, вздохнула Эрмин.

Ей пришлось самой запрягать собак, то и дело лаская Дюка, к которому она была очень привязана. Она усадила Мадлен в сани, убедилась в том, что у подруги есть все необходимое в дороге: пледы, еда и термос с горячим чаем — весь ее багаж. Симон, проникнувшись серьезностью происходящего, взял с собой полное охотничье снаряжение. Молодой человек был одет в толстую шотландскую куртку и шапку-ушанку, скрывавшую его каштановые волосы, на виду оставались только усы и борода.

— Надеюсь, доберутся они без приключений, — добавила Эрмин, садясь перед огромной чугунной печью.

Потрескивание дров успокаивало ее. Шарлотта, в трикотажных брюках и шерстяной кофте, слонялась по комнате.

— Эрмин, можно тебе кое-что рассказать? — спросила она наконец.

— Разумеется, Лолотта… Извини, Шарлотта.

Шарлотта с озабоченным видом опустилась на ковер. Некоторое время она не могла собраться с духом и заговорить.

— Сегодня ночью я совершила глупость, — призналась она. — Я пришла к Симону в спальню, и там, там…

— Ты хочешь сказать, что… — возмутилась Эрмин. — Быть того не может, ты ведь у нас такая серьезная, такая благоразумная!

— Мы собираемся пожениться, и я подумала, что ничего страшного в этом нет. Днем раньше или днем позже, какая разница? Но успокойся, ничего не произошло. Симон меня отчитал, он был чуть ли не в бешенстве!

— Хорошо, что он порядочный человек, — заметила Эрмин. — Да, ты своей выходкой, наверное, шокировала его. Напомню тебе, что вы всего лишь помолвлены, а свадьба намечена на весну. Только представь, а вдруг бы ты забеременела! То-то было бы пересудов!

— Да кто узнает? — усмехнулась Шарлотта. — Мы могли бы сыграть свадьбу пораньше, и все дела.

— Именно этого ты и добивалась?

— Конечно! Я так боюсь, что он передумает. Всякий раз, когда я сталкиваюсь с Арманом, он прямо в глаза мне заявляет, что у Симона была целая куча всяких блондинок, но ни на одной из них он так и не женился. Иногда я тоже начинаю сомневаться в его чувствах ко мне. А как вел себя Тошан, когда вы обручились?

— Ты прекрасно знаешь, что мы не были обручены. Я тебе рассказывала, как бежала из Валь-Жальбера, чтобы венчаться с ним в пустыни.

Эрмин на мгновение закрыла глаза и вновь увидела себя такой, какой она была девять лет назад: совсем юной, едва вышедшей из подросткового возраста и безумно влюбленной в красивого метиса, мысли о котором не давали ей покоя. В разгар зимы они мчались на собачьей упряжке, и головным был Дюк. «Я была так рада, что стану свободной, — вспомнила она, — но ужасно боялась первой брачной ночи. Она прошла под лиственницами при свете костра».

— Тошан вел себя как настоящий влюбленный, — сказала она тихо. — От каждого его поцелуя я пьянела, но все равно ни за что не отдалась бы до свадьбы.

— А он тебя целовал в губы? — спросила Шарлотта. — Симон меня только в щечку чмокает. Он боится, что если позволит себе лишнее, то это заведет нас слишком далеко.

Эрмин взяла руки Шарлотты в свои и ласково посмотрела на нее.

— Значит, тому есть причина. Симона воспитали в семье Маруа, а что это за семья, тебе хорошо известно, ведь ты несколько месяцев жила у них в доме. Они очень набожные, ведут благопристойный образ жизни и истово соблюдают приличия. А у Тошана другие ценности. Я думаю, что и в церкви он со мной обвенчался только для того, чтобы доставить мне удовольствие, иначе отпраздновал бы нашу свадьбу или в какой-нибудь реке, или на мху в лесной чаще, взывая к природе, матери-кормилице людей и зверей.

Такое объяснение, похоже, успокоило Шарлотту, лицо которой осветила мечтательная улыбка.

— На самом деле не такой уж он и бабник, каким его представляет Бетти. Я просто дура! Симон относится ко мне с уважением, а я могу все испортить, если буду его подстрекать. Впредь буду осторожнее и дождусь, когда он наденет мне кольцо.

— Глупышка, мужчине не всегда легко устоять, если женщина, которую он любит, ночью приходит к нему в спальню, — заметила Эрмин. — Симону, должно быть, потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы не поддаться соблазну. После этого я стану уважать его еще больше.

Они редко вели такого рода разговоры, и обе охотно продолжили бы, но в комнату ворвались дети. Киона держала за руку Лоранс и заливалась смехом. Сейчас она ничем не отличалась от любой девочки ее возраста.

— Мамочка, — воскликнул Мукки, — Мирей сказала, что сегодня днем будет солнце! Мы могли бы погулять.

— Да, дорогой мой, я обещала, что вы пойдете на длинную прогулку. Мы покажем Кионе Валь-Жальбер.

— Мамочка, а почему Мадлен уехала? — спросила Мари. — Она поцеловала нас в кроватках на прощание, а я хочу, чтобы она вернулась.

Эрмин нахмурила брови, и ее лицо приняло строгое выражение, что случалось с ней редко.

— Что за тон, Мари! Во-первых, говорят «мне бы хотелось», а не «я хочу». Во-вторых, прошу тебя не топать ногой. Мадлен необходимо срочно увидеться со своим родственником, и Симон повез ее на санях.

— Мамочка, а когда она вернется? — с удрученным выражением лица не отставала от нее Лоранс.

— Я не знаю, — решительно отрезала Эрмин.

Близнецы больше не осмелились задавать вопросы. Эрмин подумала о том, что в отсутствие кормилицы она, быть может, получит возможность сблизиться с дочерями. «Они привыкли к моим отъездам, — с грустью говорила она себе, — но никогда еще не расставались с Мадлен, ни на один день. Я уверена, что ее они любят намного больше, чем меня».

Киона дотронулась до запястья ее руки кончиком указательного пальца, стараясь привлечь внимание.

— Мимин, а ты мне покажешь водопад? — спросила она тоненьким голоском. — На прекрасной речке Уиатшуан, которая поет даже зимой? И большую фабрику, которая закрылась?

— Ты увидишь все, о чем я тебе рассказывала, дорогая, — заверила ее Эрмин. — Мы отправимся гулять после обеда, а вернемся к полднику. Хорошо?

Киона согласилась с радостным криком. День обещал быть интересным.

«Я расскажу им, какой здесь была жизнь раньше, — думала Эрмин, — в те времена, когда прекрасный рабочий поселок Валь-Жальбер деловито гудел, как пчелиный улей. Для них я воскрешу в своей памяти тех, кто с тяжелым сердцем вынужден был его покинуть».

Несколько минут спустя раздался резкий телефонный звонок. Эрмин бросилась к аппарату и сняла трубку со смутной надеждой, что звонит Тошан. Это действительно был он. Она затрепетала от радости.

— Любовь моя, наконец-то! — воскликнула она. — Господи, до чего я рада тебя слышать! Как ты там? Очень холодно в Квебеке? У нас сегодня прекрасный солнечный денек.

У нее перехватило дыхание, она не могла говорить, но Тошан, не замечая этого, быстро ответил:

— Да нет, я не чувствую холода. Мне ужасно не хватает тебя и детей, моя дорогая. Я здесь, выкладываюсь изо всех сил, а ночью валюсь в койку, как подкошенный, и тут же засыпаю. Подготовка проходит намного тяжелее, чем я думал. Ты можешь гордиться своим мужем, я здесь считаюсь одним из самых выносливых. Мы должны уметь действовать в любой обстановке, ползать с грузом, вести рукопашный бой, владеть ножом и уметь применять различное огнестрельное оружие. Стоило пойти в армию только ради того, чтобы увидеть, какой прогресс произошел в этой области. А самолеты, Эрмин, видела бы ты эти самолеты!

Она слушала, качая головой, со странным ощущением, что ее муж находится на какой-то другой планете, в совсем другом мире.

— Ну а я, — сказала она, когда он замолчал, — сижу с детьми, разучиваю с ними рождественские песни, а сейчас вот собираемся совершить большую прогулку по поселку…

— Крепко поцелуй их за меня, — прервал ее Тошан. — Я уверен, что ты отлично справляешься с этим. Извини, хочу кое о чем тебя попросить, это довольно срочно! Не могла бы ты прислать мне какую-нибудь свою фотографию в сценическом костюме и подписать ее Жанне и Амели. Эти дамы — жена и мать одного из офицеров пехотной роты, то бишь моей роты. Они видели тебя в какой-то опере в Капитолии. Благодаря тебе я быстро продвинусь по службе. Как только я сказал, что ты моя жена, мне начали расточать улыбки и комплименты. — И пошутил: — Снимешься в каком-нибудь фильме — и я сразу стану полковником! А еще мне пришлось проучить одного типа, Шарля Лафлеша, которому, во-первых, не понравился цвет моей кожи, а во-вторых, то, что я пользуюсь здесь авторитетом.

Польщенная Эрмин пообещала как можно скорее отправить письмо. Только она хотела сообщить ему, что ее родители в отъезде, а в Валь-Жальбере гостит Киона, как услышала:

— Извини, дорогая, но я должен вешать трубку. Позвоню тебе при первой же возможности.

Она различила какие-то восклицания и смех. Тошан, вероятно, был не один, поэтому был скуп на слова любви.

— До свидания, — пробормотала она. — Я тебя люблю, до чего я тебя люблю!

В ответ раздался щелчок. Чуть не плача от обиды, но все-таки довольная, Эрмин вернулась к детям в гостиную. «Надо было рассказать ему о том, что со мной случилось. Да нет, лучше пусть остается, как есть. В любом случае Тошан не сможет прийти мне на помощь. Я буду бороться без него и за него!»

Эрмин оделась практично и удобно: анорак с капюшоном, теплые брюки и меховые сапоги — и теперь проверяла, тепло ли одеты дети.

— Надо взять снегоступы, — с улыбкой сказала она им. — Снега не так уж много, но улицы больше не расчищают, а в некоторых местах вообще не пройти. Мукки, надень шапку, ветер холодный. Лоранс, вот твои варежки, давайте живее!

Киона ждала, смирно сидя на стуле в детской. На девочке был костюм, который носят маленькие индианки. Она настояла на том, чтобы надеть именно его.

— Мимин, мамочка вшила в него амулеты, — объяснила она. — Они меня защищают, и я не должна выходить без них.

— Понимаю, дорогая, — сказала ей Эрмин. — Не волнуйся, тебе очень идет этот костюм.

Чувствовалось отсутствие Мадлен. Кормилица умела быть властной и непреклонной, когда речь шла о мытье или одевании. Но Эрмин не собиралась добиваться совершенства. Она еще раз осмотрела детей и осталась довольна.

— В путь, малышня! — воскликнула она.

— Мамочка, я уже совсем большой, — возразил Мукки.

— Согласна, месье Жослин Дельбо! — пошутила она. — Ты еще не забыл, что тебя тоже зовут Жослин, как твоего дедушку?

Мукки выслушал это сообщение с гордым видом. Прибежала озабоченная, раскрасневшаяся Мирей.

— Будьте осторожны! Не заходите в дома на плато, — наставляла экономка. — Снежные бури повредили кровлю, так что там теперь очень опасно. Вот если бы Шарлотта пошла с вами! Но она уже уехала в Шамбор.

— Мирей, на прогулке мне Шарлотта не нужна, и я не настолько безрассудна, чтобы подвергать детей риску, — отрезала Эрмин. — Мы пройдем по улицам до целлюлозной фабрики, и речи нет о том, чтобы заходить в эти старые дома. Приготовь нам вкусный полдник, а я тебе обещаю, что мы вернемся целыми и невредимыми.

Веселый маленький отряд наконец оказался на крыльце. Яркое солнце освещало заснеженный пейзаж, усеивая его множеством серебристых блесток. Стоял сухой мороз, и в сочетании с чудесным зимним светом создавалось впечатление удивительной кристальной чистоты.

— Сначала мы пойдем поздороваться с приходской школой, — объявила Эрмин. — Это очень красивое здание.

Она еще не поведала детям горестную историю первых лет своей жизни. Когда она вспоминала те времена, то, главным образом, рассказывала о приятных событиях. Они подошли к широкому крыльцу с балконом, который поддерживали четыре внушительные колонны, и тогда она решила приоткрыть детям завесу над тайной.

— Когда мне исполнился всего годик, у бабушки с дедушкой случились большие неприятности, — начала она. — И меня отдали монахиням, которые руководили этой школой. Ко всему прочему я была больна, но сестры меня выходили. Можно сказать, что приходская школа — это семья, в которой я выросла. Уже с шести лет я иногда пела на переменах, но была такой маленькой, что приходилось влезать на табуретку.

— Мимин, а что ты пела? — спросила Киона.

— Простые песенки, вроде «У светлого ручья», «У меня в табакерке отличный табак» или «Жаворонок, мой милый жаворонок». Подружки были в восторге и хлопали мне. Но мать-настоятельница отчитывала нас, если заставала за этим. А немного позже я выучила «Аве Мария».

— А где была твоя комната? — спросила Мари.

— Я жила на втором этаже, но своей комнаты у меня не было, а была только маленькая кроватка, которая стояла рядом с кроватью сестры Викторианны, послушницы. Послушница занимается приготовлением пищи и уборкой. Смотрите, вон из того окна, слева, зимой и летом я смотрела на этот пейзаж. И представьте себе, что внутри, на втором этаже, располагалась часовня. Я любила ходить туда и тайком молиться в одиночестве, а в мае сестры поручали мне собирать букеты цветов для украшения алтаря. Я могу похвастаться тем, что была одной из немногих воспитанниц школы, которые знали в ней каждый уголок. Я даже как-то утром поднялась на колоколенку, чтобы оттуда полюбоваться на поселок. Идемте дальше, по улице Сен-Жорж.

Эрмин держала за руки близнецов, а Мукки взял за руку Киону. Так они оказались под окнами дома Маруа. Тут же выскочила Бетти, явно надеясь немного посудачить.

— Вышли погулять! — воскликнула она. — И правильно сделали, погода прекрасная. Но, как утверждал Жозеф поутру, долго это не продлится.

— Мы можем взять с собой Мари, — предложила Эрмин.

— К сожалению, моя малышка уехала с Жо и Арманом в Шамбор, навестить знакомых. Я одна в доме, вот и воспользовалась этим, чтобы навести порядок. Ну, не буду вас больше задерживать.

Эрмин сердечно улыбнулась ей на прощание. И все же, снова пускаясь в путь, она поймала себя на странном ощущении, будто Бетти не совсем в своей тарелке и словно боится, что ей помешают. Пройдя несколько метров, она и думать об этом забыла — Мукки отвлек ее, спросив, почему у улиц такие названия.

— Чтобы проще было ориентироваться, — ответила она. — Почтальоны и приезжие должны быстро находить тот или иной адрес. Даже в Робервале. Улица Сен-Жорж была так названа в честь Жозефа-Жоржа Паради, первого кюре Валь-Жальбера, а улица Лабрек — в честь монсеньора Мишеля-Тома Лабрека, епископа Шикутими.

— Можно подумать, ты с нами урок проводишь, — заметила Лоранс.

— И он еще не закончился, — смеясь, воскликнула Эрмин. — Сейчас я вам прочитаю лекцию по истории Валь-Жальбера. Итак, мы с вами на улице Сен-Жорж, которая была одной из самых оживленных в поселке, здесь находилось много магазинов. Смотрите, это почтовое отделение, и оно по-прежнему работает. Прямо перед вами универсальный магазин. А в соседнем доме помещалась мясная лавка, принадлежавшая Леонидасу Паради[44]. Каждую субботу Бетти посылала меня к нему купить мяса, которое она готовила по воскресеньям.

Киона с интересом рассматривала внушительный фасад универсального магазина с плотно заколоченными окнами и дверями.

— На первом этаже располагалась бакалейная лавка, в которой можно было купить все необходимое, — продолжала Эрмин. — А на втором владельцы здания оборудовали казино, там играли в карты. На третьем была гостиница на два десятка номеров. Я любила приходить сюда за покупками для Бетти и сестер-монахинь. Разглядывала подвешенную к полкам железную утварь, новую и сверкающую, и стеклянные банки со сладостями. Я не отваживалась что-нибудь здесь купить, даже если у меня оставалась какая-то мелочь.

В тот момент, когда Эрмин вспоминала эти подробности из своего детства, маленькие пальчики в шерстяной варежке сжали ее пальцы. Это была Киона.

— А потом ты заработала много денег и теперь можешь покупать любые конфеты, какие захочешь, — с хитрой улыбкой заключила девочка.

— Да, ты права, — согласилась Эрмин. — Позади магазина заливали каток, где я впервые увидела Тошана.

— Вот было бы здорово, если бы папа гулял сейчас с нами, — вздохнул Мукки.

— Да, дорогой, — согласилась Эрмин. — Возможно, когда-нибудь так и будет.

Заброшенные дома, занесенные по самую крышу снегом, из труб которых никогда уже не поднимется дымок, вдруг навеяли на Эрмин тоску. Она поспешила дальше. Снегоступы легким шуршанием отмечали их шаги.

— Здесь жила Мелани Дунэ, — продолжила свой рассказ Эрмин, останавливаясь перед домиком, похожим на все остальные на этой улице. — Я приносила ей настойки из трав, которые готовила для нее одна из монахинь, и бедняжка всегда просила меня спеть ей песню «Странствующий канадец»[45].

— Ой, мамочка, спой эту песню, прошу тебя! — взмолилась Лоранс.

— Хорошо, — согласилась Эрмин.

Раздался ее нежный, поразительно чистый голос, который сначала звучал тихо, но постепенно становился все громче.

— Как красиво, мамочка, ты ее поешь! — пришел в восторг Мукки, его черные глаза сияли от радости.

— Я обожаю эту песню, — мечтательно заявила Мари.

Эрмин не стала петь все куплеты. Она внимательно прислушалась, стараясь различить глухой шум падающей воды. Морозы были еще не настолько сильными, чтобы сковать Уиатшуан ледяным панцирем, и водопад продолжал обрушиваться в озеро Сен-Жан. Но чтобы попасть к нему, сначала надо было пройти мимо целлюлозно-бумажной фабрики.

— Посмотрите, мои дорогие, наверх. Это место называется «плато», или Верхний город. Дома здесь были построены тогда, когда фабрика работала на полную мощность, а население Валь-Жальбера росло.

Мукки споткнулся и, чтобы не упасть, схватился за какое-то торчащее из снега железное сооружение.

— А это что? — спросила Киона.

— Водозаборная колонка, — объяснила Эрмин. — Люди приходили сюда за водой. Если бы вы видели этот поселок прежде! Великолепные сады с вьющимися растениями, цветы, ухоженные огороды. В каждой семье откармливали поросенка и держали птицу, а кое у кого была корова или лошадь. В сочельник все приходили в церковь на мессу.

— Но, мамочка, церкви больше нет, — удрученно сказала Лоранс.

— Увы, нет. Ее снесли семь лет назад, — ответила Эрмин.

Дети приумолкли под впечатлением от увиденного. Они смотрели на опустевшие здания, похожие на игрушечные домики, брошенные посреди гигантского безукоризненно чистого ландшафта.

Эрмин ничего больше не сказала, она испытывала какое-то странное волнение. Прогулка принесла ей больше грусти, чем радости. На нее нахлынула череда образов, напомнив о жизни в Валь-Жальбере в кипучие времена, о теплой атмосфере процветающего рабочего городка, на редкость современного по тогдашним меркам.

— А вот улица Сент-Анн, — сказала она, когда они прошли немного вперед. — Названа так в честь блаженной Анны. Некий месье Станислас Ганьон открыл здесь бакалейную лавку, но вскоре она закрылась. А вот в этом красивом доме жил старший мастер фабрики и мог наблюдать, что на ней творится, прямо из окна своей спальни. На этой ярко освещенной по вечерам большой площадке играли в крикет и теннис.

Мукки бегом бросился к развалинам пакгауза, в котором когда-то размещались вокзал и товарная станция. Зачарованным взглядом смотрел он на здания бывшей электростанции, возведенные у подножия скалистого утеса. А Киона не видела ничего, она не могла дождаться, когда они окажутся около водопада Уиатшуан.

— Мимин, вот она, поющая река! — воскликнула она.

— Да, Киона! Имей терпение, мы подойдем поближе полюбоваться ею, — ласково сказала ей Эрмин.

Вне себя от счастья, девочка затаила дыхание. Несмотря на расстояние, она уже различала тысячи брызг, радужно переливающихся на солнце, в лучах которого искрились фантастические кружева из инея, окаймлявшие водопад.

Близнецы уже бывали на водопаде, и он их ничуть не заинтересовал; они бросились вслед за братом исследовать окрестности электростанции. Эрмин поспешила их остановить.

— Не разбегайтесь! — крикнула она. — Под снегом могут валяться куски железа или ветки. И ничего не трогайте, здесь вам не детская площадка. Если не будете меня слушаться, мы сейчас же вернемся домой. Жозеф Маруа еще здесь работает, обслуживает электростанцию, которая почти превратилась в музей.

Все трое, смеясь, вернулись к Эрмин.

— Десятки рабочих, сменяя друг друга, трудились днем и ночью на целлюлозной фабрике, — продолжила она. — А там, Мукки, куда ты хотел залезть, грузили в вагоны или складывали штабелями тюки целлюлозы, которые потом отправляли во все концы страны и даже в Европу. Кроме того, надо было обслуживать динамо-машину, вырабатывавшую электрический ток, она до сих пор нам служит, и у каждого служащего была своя задача: кто-то чистил механизмы, кто-то смазывал гидравлические прессы. Только что мы прошли мимо дома семьи Тибо, да-да, родителей нашего друга Пьера Тибо. Если бы вы видели, как его отец не хотел покидать Валь-Жальбер!

Взволнованная Эрмин на какое-то время умолкла. Стоит ли рассказывать своим жизнерадостным детям, что Селин Тибо, мать Пьера, умерла от испанки? В 1918 году смертельная эпидемия охватила район, прилегающий к озеру Сен-Жан, унесла также и Жанну, дочь супругов Тибо. «Мне было всего четыре года, но воспоминания о том времени до сих пор свежи в памяти, — подумала она. — Моя дорогая сестра Мария Магдалина, которая хотела меня удочерить, тоже умерла».

Тут Киона схватила ее за рукав. Она была мертвенно-бледной, глаза широко раскрыты.

— Что с тобой, дорогая? — забеспокоилась Эрмин.

— Ничего, ничего, — удивленно улыбаясь, бормотала Киона.

— Да нет же, что-то случилось. Скажи мне!

Эрмин наклонилась, неотрывно глядя на девочку, словно боясь, что та снова упадет в обморок или расплачется.

— Не такой он и грустный, этот твой поселок, — бормотала Киона. — Я видела людей.

Эрмин умоляющим взглядом просила ее продолжать. Мукки и сестры воспользовались моментом, чтобы, толкая друг друга, снять снегоступы.

— Я видела людей, — снова заговорила Киона вполголоса. — Лето. Деревья и трава зеленые-зеленые. Дамы в длинных черных платьях и белых накидках на голове, с крестами на груди, кресты такие, как над кроватью Мадлен. На других дамах тоже красивые наряды: очень длинные юбки и соломенные шляпы. И универсальный магазин открыт. Мимин, это так радостно, так красиво.

— Боже мой! — мягко ответила Эрмин. — Возможно, ты видела какую-то сцену из прошлого, из той поры, когда фабрика еще работала. А ты не сочинила все это, чтобы сделать мне приятное?

Конечно, ее мучили сомнения… Девочка, несомненно, обладала таинственными способностями, но все же была только ребенком, способным что-то выдумать шутки ради или из желания приукрасить действительность.

— Мимин, ну почему ты мне не веришь? Я видела людей, дома с занавесками на окнах, все то, о чем я тебе рассказала.

— Я готова тебе поверить, дорогая моя, — вздохнула Эрмин. — Но то, что ты рассказываешь, просто поразительно!

Киона покачала головой и повернулась к водопаду с выражением священного трепета на лице.

— Уиатшуан никогда не исчезнет! — заявила девочка. — Даже в очень далеком будущем.

— Безусловно! — ответила Эрмин. — Киона, мне тебя жаль. Если видения часто посещают тебя, наверное, тебе бывает страшно?

— Да нет, не очень, — уверила ее Киона.

Мукки со смехом окликнул мать. Он увел девочек с собой на берег реки.

— Стойте! — прикрикнула на них Эрмин. — Ведь вы даже без снегоступов. Поскользнетесь и упадете в воду!

Обеспокоенная Эрмин бросилась к ним, а за ней и Киона, не проявляя при этом никакого волнения, ведь ее друзьям ничего на самом деле не угрожало. А вот зрелище им открылось великолепное. Прозрачный поток с грохотом прорывался меж скалистых круч, поросших обледеневшими хрупкими елочками и кустарником. Уиатшуан напоминал могучее животное, во весь опор мчавшееся вниз с холмов, словно стремясь вырваться из тисков мороза.

От ледяного дыхания реки Эрмин содрогнулась.

— Солнце скоро сядет, и будет очень холодно! — крикнула она. — Дети, отойдите от обрыва! Мукки, ты будешь наказан.

— Нет, Мимин, не надо его наказывать, — вступилась за мальчика Киона. — Он хотел поздороваться с водопадом. Я так рада, что увидела его. Мимин, я хотела бы забраться на самый верх.

— Не сегодня, Киона, — возразила Эрмин. — Проще и приятнее это сделать летом. Я тебя обязательно свожу туда.

Она кинула взгляд в северном направлении. Горизонт застилала гряда больших хмурых туч. Сильный порыв ветра встревожил ее.

— Лучше нам вернуться домой, — решила она. — Мари, Лоранс, надевайте снегоступы. И ты, Мукки, тоже. Мы пройдем по улице Дюбюк, названной так в честь месье Дюбюка, управляющего целлюлозной фабрикой.

Слова замерли у нее на губах. Безмятежность этого прекрасного дня быстро исчезала.

— Дети, поспешим, мне кажется, что скоро начнется снегопад. Киона? Где Киона?

Девочка исчезла. Эрмин показалось, что она наяву видит какой-то кошмар. Сердце учащенно забилось. Она огляделась, все больше и больше впадая в панику.

— Киона! — закричала она. — Наваждение какое-то. Ведь она только что была здесь!

— Мамочка, вот она, вон там, — откликнулся на ее слова Мукки, указывая пальцем.

Странная девочка в снегоступах замечательно ловко проскользнула между грудой камней и спустилась к реке. Вытянув вверх руки, Киона то склонялась, то выпрямлялась, то снова склонялась, будто воздавала почести величественному водопаду. Сильный ветер поднял на реке волны, и одежда и волосы девочки были уже забрызганы водой.

Испуганной и выведенной из себя Эрмин пришлось набраться смелости и спуститься к Кионе, которая, должно быть, не слышала ее из-за рева водопада.

— Да что же ты делаешь? — крикнула она, встряхивая Киону за плечо. — В каком ты виде! Киона, хватит!

— Мимин, не надо сердиться! — воскликнула Киона. — Я набралась силы от Уиатшуана, я попросила его защитить всех нас: мамочку, тебя, Тошана, Мадлен, Мукки и близняшек.

— А я тебе скажу, что к вечеру у тебя поднимется температура и начнется насморк, — оборвала ее Эрмин. — С водой, как и с огнем, шутки плохи.

Киона смирилась и отступила на камни. Все еще сердясь, Эрмин выбрала самый короткий маршрут к родительскому дому, казавшемуся ей сейчас обителью тепла и безопасности. «Как я испугалась, когда Киона исчезла! — думала она. — Боже мой, какой ужас! Но могло быть еще страшнее, если бы вдруг она случайно поскользнулась. Да и Мукки, Мари и Лоранс тоже не слушались меня. Мне надо быть с ними все время начеку и вести себя строже».

Когда они увидели вдали крышу дома Шарденов, в воздухе уже начали кружиться первые хлопья снега. Эрмин прибавила шагу.

— Бегом домой! — приказала она детям. — Мирей, должно быть, уже заждалась. Я зайду на минутку к Бетти, приглашу ее пополдничать с нами, а то она совсем одна.

Быстро темнело. В доме Маруа не горела ни одна лампа. Эрмин обогнула основное здание и вошла во двор, полагая, что соседка в конюшне или в хлеву. Шинук приветствовал ее звонким ржанием.

— Привет, мой храбрый конь! Ну как, оправился от треволнений? А я еще нет, все дрожу по поводу и без повода.

Она погладила его по груди и холке, стараясь не задеть уже затянувшуюся рану. Ее внимание привлек донесшийся снаружи шум, и она отчетливо увидела, как через заднюю дверь из кухни выходит мужчина. Он был в шляпе и обмотан шарфом, так что лица ей разглядеть не удалось. Эрмин увидела только его глаза — мрачные и пронзительные. Он спустился по заснеженным ступенькам крыльца, тревожно поглядывая по сторонам, как вор. Казалось, что он старается остаться незамеченным. Он бесшумно и быстро удалился.

«Что бы это значило? — раздумывала Эрмин. — Боже мой, неужели это грабитель или какой-нибудь бродяга, который напал на Бетти?»

Однако необъяснимое ощущение неловкости помешало ей броситься на помощь. Светская жизнь в артистической среде Квебека приучила ее к двусмысленным и даже фривольным ситуациям. Ей в голову пришло самое невероятное.

«Неужели к Бетти ходит какой-то мужчина? — подумала она. — Жозеф не слишком нежный муж, да и жить с ним — дело нелегкое. Нет, бред какой-то! Это не похоже на Бетти! Она женщина набожная, серьезная, верная и преданная. Право же, мысли у меня какие-то нелепые».

И почти тотчас же достопочтенная супруга Жозефа Маруа вышла из той же двери собственной персоной. Румяная, закутанная в пеструю шерстяную шаль, она направилась к хлеву, напевая:

Эрмин узнала припев одной из французских песен. Она так и стояла, будто оглушенная, краснея от смущения, поскольку уже не могла сбежать незамеченной. Бетти вошла в конюшню и заметила Эрмин. Мечтательное выражение на ее лице сменилось испугом.

— Мимин! Боже милосердный! — воскликнула она. — Что ты тут затаилась? До чего ты меня напугала!

Голос красавицы Элизабет Маруа звучал не так, как обычно — ласково и спокойно, — а слегка дрожал. Вьющиеся светлые волосы обрамляли ее похорошевшее от необычного возбуждения лицо.

— Да вот, проходила мимо и зашла посмотреть, как себя чувствует Шинук, — ответила Эрмин, сгорая от смущения. — Я не хотела тебе мешать, Бетти, ну, я пойду.

— Да ты мне не мешаешь. Я закончила готовить ужин и собиралась задать корм скоту. Ну что ты так на меня смотришь? А, держу пари, ты видела, как кто-то вышел через заднюю дверь!

— Ну да, — пробормотала Эрмин. — Я забеспокоилась, не случилось ли чего с тобой. После того как на меня напали, я, чуть что, сразу теряюсь.

Бетти дала напиться корове и лошади. Хотя она и старалась держать себя в руках, ее движения выдавали сильную нервозность.

— Мимин, это один из моих кузенов. Он живет в Сен-Фелисьене, заехал поздравить меня с праздником. Видишь ли, Жозеф терпеть не может мою родню и меня заставляет сторониться их. Вчера я предупредила кузена, что сегодня буду одна и что он может меня навестить.

— Жозеф слишком далеко заходит, — сказала в ответ Эрмин, которая с трудом поверила в это неуклюжее объяснение. — А ты мне никогда не говорила о своем кузене.

— Да он недавно обосновался в Сен-Фелисьене. Что-то нам с тобой редко удается посудачить, не то, что раньше. Нечасто ты ко мне заходишь, Эрмин.

— Ты права, Бетти. Я как раз хотела пригласить тебя к нам на полдник. Был бы случай потрепаться, как говорит Мирей.

— Как-нибудь в другой раз. Скоро должен подъехать Жозеф с Мари. Главное, не очень распространяйся о моем кузене.

— Хорошо, — пробормотала Эрмин и поспешила уйти, абсолютно уверенная в том, что Бетти обманула ее.

Ей стало грустно, и возникло досадное ощущение, что привычный мир вот-вот обратится в хаос. Увидев, что дети чинно сидят за столом под присмотром экономки, она почувствовала облегчение. В воздухе распространился восхитительный запах растопленного сахара, смешанный с ароматом чая с лимоном.

— Мамочка, Мирей напекла оладий и сдобных булочек, — обратился к ней Мукки, — а я есть хочу.

— Эрмин, звонила мадам, — сказала Мирей. — Ты чуть-чуть не поспела, это было с полчаса назад. Конечно же, я сняла трубку. Твоя мать, похоже, в восторге от Шикутими. Я ей сказала только, что ты ушла с детьми на прогулку.

— Спасибо, Мирей. А больше ей ничего знать и не надо.

Тут Киона посмотрела на нее своими проницательными золотистыми глазами. Эрмин была грустна без какой-либо видимой причины. Киона удержалась от желания подбежать и обнять ее. Она с аппетитом ела теплые оладьи, которые положила ей экономка.

— Мамочка, скажи, ты прямо завтра отвезешь Киону в Роберваль? — стал расспрашивать ее Мукки. — Почему она уезжает? Было бы хорошо, если бы и бабушка с дедушкой с нею познакомились.

— Тала будет скучать без дочки, — ответила Эрмин. — Хорошо, что ты спросил об этом. Мне надо договориться с Онезимом, чтобы он нас довез, а то Симон забрал упряжку.

С этими словами, даже не притронувшись к содержимому своей тарелки, она перенеслась в мир своих невеселых мыслей. Необычное поведение Бетти и ее фальшиво звучащие объяснения неотступно преследовали и тревожили ее. «Боже мой, не могла же Бетти опуститься до того, что завести любовника. Я все это просто-напросто придумала! Учитывая скверный характер Жозефа, ее рассказу можно поверить: конечно же, речь идет о кузене. Но надо будет ее спросить, почему он вышел через заднюю дверь кухни».

Она представила себе непристойную сцену — полумрак спальни и слившаяся в объятиях полуголая пара, причем у женщины черты лица Бетти, а мужчина — тот самый кузен с подозрительным взглядом. Эрмин стало стыдно, она ощутила возбуждение, которое медленно растекалось по телу горячей волной и достигло низа живота. Из этого она заключила, что в ее возрасте вредно жить в разлуке с мужем.

Еще пять лет назад, в Квебеке, явные знаки внимания со стороны импресарио настолько вскружили ей голову, что она позволила себя поцеловать.

«Тошан, мне тебя не хватает, — сказала она себе, на мгновение прикрыв глаза. — Любимый мой, как я хотела бы оказаться рядом с тобой, ощутить на губах твой поцелуй. Ты боялся, что я не буду тебе верна. Такого не случится, но как же мне тебя не хватает!»

Мирей, озадаченная странным выражением лица Эрмин, громко кашлянула. Эрмин вздрогнула.

— Послушай, Эрмин, если есть не хочешь, хоть чаю попила бы, — пожурила ее экономка.

— Да-да! — смутившись, пробормотала она.

Наступило молчание, прерванное стуком во входную дверь. Ворча, Мирей пошла открывать. Она быстро вернулась в сопровождении Пьера Тибо. Молодой человек, держа в руках шапку, в смущении остановился на пороге кухни.

— Извините за беспокойство! — сказал он со своей всегдашней доброй улыбкой. — Эрмин, мне надо с тобой переговорить.

Эрмин поспешно поднялась и провела его в гостиную.

— Что случилось, Пьер? — спросила она. — Надеюсь, ничего плохого?

— И да и нет, — отрезал он. — Я привез сообщение от твоей свекрови. Сегодня утром, спозаранку, я был в Робервале и встретил там вашего соседа Симона Маруа. Они вместе с Мадлен собирались переехать через озеро на собачьей упряжке.

— Это мне известно, — сказала она. — Мадлен надо съездить к своим.

Пьер утвердительно кивнул, а затем добавил:

— Но и твоя свекровь, Тала, уехала с ними. Она просит тебя, пока ее не будет, присмотреть за Кионой.

— Что? Чепуха какая-то. Тала совсем ума лишилась?

Она кусала губы, чтобы не выразить вслух то, что ее тревожило и приводило в полное замешательство. «Завтра возвращаются родители и Луи, — думала она. — Если мама обнаружит здесь Киону, будут ужасные неприятности».

— Можно подумать, что для тебя это проблема, — удивился Пьер. — Еще один ребенок на Рождество — больше радости в доме.

— Конечно! — не стала спорить она. — Не беспокойся, просто я немного удивилась, только и всего. Я благодарна за то, что ты взял на себя труд предупредить меня. Ведь тебе пришлось сделать для этого крюк.

— Я готов на все, чтобы увидеть тебя, Эрмин, — сказал Пьер, не сводя с нее глаз.

Она смутилась, сначала даже не зная, что сказать в ответ, а потом решила свести все к шутке.

— Если бы тебя слышала твоя жена, она бы показала, где раки зимуют, подхалим ты несчастный! Пойдем, выпьешь чая, он еще горячий.

— Нет, лучше я поеду, — ответил он. — А что, Тошан написал тебе?

— Пока нет, но утром звонил по телефону. Счастливо добраться до дома, Пьер! — сказала она твердо. — Я тебя провожу.

Движением руки он остановил ее. Он выглядел очень взволнованным. Эрмин даже не успела повернуться, как Пьер схватил ее за руку.

— Я говорю серьезно, — сказал он глухим голосом. — Ты знаешь, как ты мне когда-то нравилась, и это у меня так и не прошло. Помнишь, как десять лет назад, когда мы уезжали из Валь-Жальбера, я тебя поцеловал? Уже тогда это было серьезно. Эрмин, я думаю о тебе ночью и днем, и, поверь мне, я не преувеличиваю, тот давний поцелуй не дает мне уснуть.

Кроме случая с известным соблазнителем, Октавом Дюплесси, молодой певице никогда не доводилось попадать в такого рода ситуации. Только Тошан признавался ей в своих чувствах, и он стал ее мужем, отцом ее детей. Однако она была достаточно проницательной, чтобы понять, что Пьер говорит искренне. И поэтому у нее не было намерения откликнуться на его признание.

— Ты ставишь меня в неловкое положение! — сказала она. — Будь благоразумен. А кроме того, Тошан — твой друг. Как ты можешь вот так его предавать?

— Я его не предаю, мы пока ничего плохого не сделали, — возразил Пьер. — В любом случае, он меня разочаровал. Ему выпало счастье жить с тобой, так зачем он тогда отправился в армию? Признайся, Эрмин, что он тебя бросил! Такая идет молва в Перибонке. Место твоего мужа — рядом с тобой. Он же оставил тебя, и тебе приходится одной растить троих малышей, а ведь ты только что потеряла грудного ребенка. Согласись, это некрасиво с его стороны. Не я один так думаю.

Эти слова разбередили едва затянувшуюся рану. Вся дрожа от волнения, Эрмин старалась не выйти из себя.

— Пьер, тебя это не касается! Если даже Тошан и поступил неправильно, не тебе обсуждать его решение, ты просто пытаешься опорочить его. Если хочешь знать, я восхищаюсь тем, что у Тошана хватило мужества пойти в армию. Он будет сражаться за то, что ему дорого: за равенство людей и за справедливость. Индейцы в этой стране многое пережили в прошлом, да их и сейчас презирают, обращаются как с париями. Так что не трать попусту силы, не старайся увлечь меня красивыми речами — я обожаю своего мужа. А теперь тебе лучше уйти.

— Эрмин, многие женщины слепы от любви, как и ты. Да, я ухожу, но подумай о том, что я тебе сказал.

— А ты, Пьер, не забудь про обручальное кольцо, которое носишь на пальце, и о своих четверых детях.

Пьер постоял в нерешительности, потом бросился к ней и обнял. Словно голодный, он зарылся лицом в ее волосы, а затем слегка укусил за шею.

— Да ты совсем рехнулся! — воскликнула она и оттолкнула его. — И чтобы впредь такого не было!

— Брезгуешь! Наверное, с другими ты не столь сурова. Ты думаешь, я слепой? В последний раз, когда я был здесь, ты с дрожью в голосе пела для Лафлера. Он, конечно, славный малый, да только у него мозги вместо мускулов.

— Бедный мой Пьер, мускулы — это не самое главное. И я запрещаю тебе нести всякий вздор. Уходи! Тебе должно быть стыдно!

Не сказав ни слова, он вышел с застывшим лицом. Эрмин не могла вернуться в кухню и опустилась на диван. Сердце громко стучало. Она с жаром защищала Тошана, однако во многом была согласна с Пьером.

«Боже мой! Дай мне силы отрешиться от сомнений, — взмолилась она. — Не знаю почему, но я все чаще и чаще думаю об Овиде. Прошлой ночью он мне даже приснился. Пьер не ошибся, мне действительно хотелось петь для него. Если, по воле случая, я снова встречу его, то постараюсь вообще не общаться или держаться с ним холодно и на расстоянии. Но разве я во всем этом виновата? Испытания следуют одно за другим, у меня нет времени ни передохнуть, ни вновь поверить в свое будущее. Неожиданно Тала решает следовать за Мадлен, неизвестно куда. Я послала Симона на другой берег озера Сен-Жан, завтра вечером он должен привезти моих родителей из Роберваля. А Киона? Как объяснить матери ее присутствие здесь? Конечно, Бетти могла бы взять ее к себе. Нет, я не хочу с ней расставаться».

Она сидела, охваченная мрачными мыслями, как вдруг дом буквально задрожал от мощного порыва ветра. Эрмин пришла в себя, встала и подошла к окну. Снег валил крупными хлопьями.

— Мимин? — раздался тихий голосок.

— Да, Киона.

Киона взяла ее руку в свои, погладила ее пальцы. Эрмин нагнулась и поцеловала девочку в лоб.

— Мимин, тебе грустно? Мне тоже. Я думаю, что моей рождественской елочке одиноко в Робервале, потому что мамочки там нет.

— Скажи-ка, ты что, подслушивала наш с Пьером разговор?

— Нет, я полдничала, вдруг все потемнело, и я увидела, что моя мама сидит в санях вместе с Мадлен. Мимин, я не нарочно это делаю!

Эрмин взяла Киону на руки и прижалась щекой к ее щечке. Так они и застыли, не произнося ни слова, умиротворенные.

«Сестра ты моя дорогая, мой чудесный ангелочек, — думала Эрмин, — пока ты рядом со мной, у меня достанет силы духа».

Наступала ночь. Эрмин, сидя в кресле между большой чугунной печкой и зажженной елкой, листала какой-то журнал. Дети играли на ковре с огромным количеством деревянных кубиков, которые по воле их воображения превращались в очередные шаткие сооружения. Из патефона звучали рождественские песнопения. Вкусный запах тушеных овощей разносился по хорошо протопленному дому. За окном, не переставая со вчерашнего дня, продолжал валить снег.

«Как здесь спокойно!» — подумала Эрмин.

Галдеж на крыльце нарушил гармонию, которой она наслаждалась. Тут же из коридора раздался топот, сопровождаемый громкими криками, и в гостиной появился Луи с красными от мороза щеками и в припорошенной снегом одежде.

— Вот и мы! — с ликованием воскликнул мальчуган. — А грузовик Онезима застрял и дальше проехать не может. Онезим ужасно ругается. «Эта чертова телега дала дуба!»

Забавно было слышать ругательства, расхожие в районе озера Сен-Жан, из уст ребенка, однако Эрмин сделала ему страшные глаза. И в тот же миг ее охватило чувство, близкое к панике, поскольку появление Луи предвещало другое появление. Оно не заставило себя ждать: в меховой шляпе и шубе в комнату вошла Лора.

— Эрмин, я жду от тебя объяснений! — не медля, воскликнула она. — Что за глупость — посылать за нами Онезима Лапуанта в роли шофера! Его жуткая машина заглохла, и нам не меньше десяти минут пришлось пробираться пешком, а снега — выше щиколотки. Твой бедный отец нагружен, как верблюд. Где Симон? Я ему заплатила вперед за обратную дорогу.

— Добрый вечер, мама! — отвечала Эрмин, обнимая ее. — Я сделала все, что могла. Главное, что вы добрались до дома.

Лора еще не увидела Киону, а вот Луи смотрел на нее с изумлением. Он узнал в ней ту самую девочку, чье красивое, озаренное светом лицо он разглядел в окне дома в Робервале.

— Ты случайно не ангел? — пробормотал он, прикасаясь к ее волосам.

Она тоже смотрела на него словно зачарованная. Лора, разгневанная донельзя, не обратила никакого внимания на группу детишек, она вглядывалась в лицо Эрмин, словно желая удостовериться, что та действовала злонамеренно.

— Мама, я расскажу тебе обо всем, что здесь произошло, — примирительным тоном сказала Эрмин. — Не распаляйся! Выпало много снега, и Симон не смог проехать по региональному шоссе. Снимай шубу и, прошу тебя, успокойся.

Тут вошел Жослин, собираясь отнести в кабинет пакеты, которые он не без труда донес до дверей.

— Какое это облегчение — оказаться наконец-то дома, — проворчал он. — Эта поездка в Шикутими — большая глупость.

— Не можем же мы круглый год сидеть в Валь-Жальбере, как в тюрьме, — возразила Лора; глаза ее при этом метали молнии.

— Несомненно, но в таком случае тебе надо делать все покупки летом, а не в декабре, — с укором ответил ее муж.

— Добрый вечер, папа, — сказала Эрмин, обнимая отца.

Жослин нежно прижал ее к себе. Ему хотелось только одного: влезть в свои домашние тапочки и отдохнуть. Он раньше жены заметил присутствие Кионы.

— Но что это… — воскликнул он.

Лора с любопытством проследила за его взглядом и увидела золотистую головку и расшитую бисером одежду из оленьих шкур. В изумлении она решила поначалу, что у нее нечто вроде галлюцинации, потом произнесла очень тихо голосом, в котором сквозил ужас:

— Эрмин, как ты посмела так поступить со мной?

Молодая женщина подметила два утешительных момента. Во-первых, ее мать ни на секунду не усомнилась в том, что эта девочка — Киона; а во-вторых, она понизила тон, явно стараясь удержаться от скандала.

— Отец и ты, мама, проходите в кабинет, — шепотом сказала она. — Мне надо с вами поговорить. Держитесь естественно — другого выхода нет. Дети не должны расплачиваться за ваши ошибки.

Эти слова в корне пресекли малейшие возражения. Лора и Жослин не стали спорить и прошли вслед за дочерью в кабинет. Здесь Эрмин в нескольких словах энергичным тоном обрисовала им создавшуюся ситуацию, хотя ей пришлось солгать только в одном. Не желая пока посвящать их в тайну необычного дара Кионы, она сказала, что Мадлен получила по почте, так сказать, с запозданием, сообщение о том, что ее брат серьезно болен.

— Допустим, — с яростью в глазах сквозь зубы процедила Лора. — Тале пришлось сопровождать свою племянницу, и так далее, и тому подобное, но прежде ты, Эрмин, воспользовавшись моим отсутствием, пригласила этого ребенка в мой дом. И при этом ты прекрасно знала, что твоя свекровь когда-то обещала мне, что Луи и Киона никогда не встретятся.

— Мама, ты все переворачиваешь с ног на голову, как тебе выгодно, — отрезала Эрмин. — Условие было только одно — они не должны узнать о родственных связях между собой. Согласись, что, если ты будешь вести себя нормально, никакого риска нет.

Жослину не хотелось вмешиваться в разговор. Лора ткнула указательным пальцем в грудь дочери:

— Эрмин, ты не можешь себе представить, какому испытанию ты меня подвергаешь. Я должна терпеть под своей крышей плод прелюбодеяния, ребенка той женщины, которую я с полным правом могу считать своей соперницей. Да, пять лет назад я навестила Талу в больнице в Робервале и мы расстались достаточно мирно, но ясно одно: я не стану терпеть в доме эту рыжую.

На этот раз возмутился Жослин. Он смерил жену с ног до головы возмущенным взглядом.

— Киона не рыжая, у нее великолепные золотистые волосы, скорее даже белокурые, такого оттенка, который называется венецианским. Лора, Эрмин права. Если ты будешь относиться к этому просто, не возникнет никаких досадных неприятностей. Я, например, очень рад, что малышка живет у нас дома.

— А я прошу у тебя прощения, мама, за то, что без спроса пригласила девочку сюда, — добавила Эрмин. — Просто представился удобный случай. Я сказала ей, что она увидит Валь-Жальбер и водопад Уиатшуан.

— Подумать только! Пятилетний ребенок жаждет увидеть этот опустевший поселок и какой-то там водопад, который уже почти замерз? Эрмин, от этого получаешь удовольствие только ты сама. Тебе совершенно наплевать на то, что мне это не нравится. Я бы все равно об этом узнала — Мирей проболталась бы. Я так полагаю, что все уже видели ее, твою Киону! Маруа, Лапуанты…

— Я представила ее как дочку Талы и сестру моего мужа. Один Симон знает правду. У меня не было выбора, потому что я должна узнать, кто напал на меня.

— Браво! — разбушевалась Лора. — А он все расскажет своим родителям.

— Симон умеет держать язык за зубами. И потом, мама, перестань кричать, не то дети быстро окажутся в курсе дела. Не устраивай из этого трагедии. Киона вернется к матери, как только это станет возможно. Сделай над собой усилие, постарайся обращаться с ней ласково, чтобы у нее не возникало лишних вопросов. Кроме того, отец сказал тебе: он доволен, что она здесь. Если ты его любишь, дай ему порадоваться вместо того, чтобы донимать его своими упреками.

Жослин счел необходимым подтвердить слова дочери и с горячностью произнес:

— Это правда!

— Что ж, радуйся! — со злостью выпалила его жена. — Ты думаешь о том, что сможешь теперь вволю налюбоваться плодом своей связи с индианкой, а я полагаю, что тебе это удастся сделать лучше, если ты будешь спать на диване в гостиной.

— Лора, дорогая, — возмутился он, — ты не можешь выгнать меня из супружеской постели. Я и так весьма обижен тем, что в отеле в Шикутими мы жили в разных номерах.

Эрмин пользовалась репутацией человека снисходительного, спокойного, уравновешенного. Однако такая несправедливость возмутила ее. Она в упор посмотрела на мать:

— Ты меня огорчаешь, мама. Как ты смеешь так обращаться с отцом? Для чего ты строишь из себя оскорбленную светскую даму — чтобы забыли о твоем прошлом? Сколько раз мне напоминать тебе об этом, просить вести себя естественно и проявлять сострадание? И я предупреждаю: если Киона услышит двусмысленное замечание, если она почувствует, что ее считают в доме лишней, то я вместе с детьми уеду встречать Рождество в «Château Roberval», не жалея своих сбережений.

Лора побледнела и опустилась на стул. В ее глазах стояли слезы.

— Ты не сделаешь этого, — запротестовала она. — Я проделала такой путь до Шикутими, чтобы купить тебе подарок, да, именно тебе! Утомительная дорога, долгий путь в поезде. Я утешала себя тем, что встречу Рождество без посторонних, по-семейному.

— Что ж, все зависит только от тебя, мама! И последнее: даже с Кионой мы все равно соберемся по-семейному. Она мне сводная сестра, сводная сестра Луи и Тошана, тетя Мукки и девочек.

Лора заткнула себе уши, только чтобы не слышать этого перечня. Но тут, без стука, вбежала перепуганная Мирей.

— Эрмин, быстрее, Киона лежит без сознания, как мертвая. Господи Иисусе, помоги нам! Месье, позвоните в Роберваль врачу!

Эрмин бросилась в гостиную. Мукки, Мари, Лоранс и Луи с ужасом смотрели на Киону, безжизненно лежащую возле елки.

— Дорогая, ангелочек ты мой! — став на колени и приподняв голову девочки, простонала Эрмин. — Мукки, принеси воды и сбегай скажи дедушке, что не нужно звонить врачу. Киона сейчас очнется.

Лора, словно окаменев, безмолвно стояла в нескольких шагах от них, и только странный ритмичный звук вывел ее из оцепенения: у Луи от ужаса стучали зубы. Он в самом деле подумал, что Киона умерла прямо у него на глазах.

— Будет, будет, сокровище мое! — успокаивала его мать, прижимая к себе. — Не надо бояться, ничего страшного, ей просто стало дурно. Мимин и Мукки ухаживают за ней.

Киона очнулась и открыла глаза, когда Эрмин смочила ей виски и шею холодной водой. Она полностью пришла в сознание и заплакала.

— Мимин, Мимин! — позвала она.

— Я здесь, дорогая моя девочка, сейчас перенесу тебя к себе в комнату.

Мертвенно-бледный Жослин в полной растерянности бессмысленно размахивал руками. Экономка, которая давно уже все поняла, успокаивала его, похлопывая по плечу.

«Бедный месье! Он еще сдерживается, — подумала она. — Лучше бы ему в открытую играть свою роль отца».

— Боже мой, мне кажется, этот ребенок страдает от нервного заболевания, — сказала Лора, стаскивая кожаные перчатки. — Дети мои, не делайте таких скорбных лиц, ваша подружка скоро поправится.

Близнецы схватили Луи за руки, чтобы увести его играть, а Мукки в задумчивости остался стоять на месте. Наконец, он пристально посмотрел на Лору, а затем спросил:

— Бабушка, ты сердишься? Мамочка нам запретила говорить с тобой о Кионе, теперь она здесь и ты рассердилась?

— Вовсе нет, мой мальчик, — сказал ему в ответ Жослин. Он сел на диван, держась рукой за сердце, которое разрывалось от боли. — Бабушка устала и немного удивилась. Лучше расскажи нам, чем вы сегодня занимались.

Все еще озабоченный Мукки нехотя начал рассказывать о большой прогулке по Валь-Жальберу. Лора уселась подальше от мужа. Ей дышалось легче, так как Кионы больше не было в ее поле зрения. Мирей предложила подать чай. Это походило на затишье среди бури.

На втором этаже Эрмин все никак не удавалось успокоить Киону. Девочка в панике всхлипывала, глаза ее были широко раскрыты, она хрипло дышала.

— Дорогая моя, прошу тебя, скажи мне, ну что такого ужасного ты увидела? — умоляла Эрмин. — Для тебя нет никакой угрозы, ты на моей кровати, в нашем доме. Сегодня вечером я ни на минуту не оставлю тебя одну. Мирей принесет нам поесть. Ну скажи же, Киона!

Девочка изо всех сил старалась унять дрожь. Задыхаясь, она пробормотала жалобным голосом:

— Они убили Дюка! Мимин, я любила Дюка, и ты тоже любила его. Бедный Дюк!

— Собаку Тошана? Нашего Дюка? — спросила Эрмин, которая уже не сомневалась в том, каким будет ответ. Раз Киона так бурно отреагировала, значит, она видела эту жуткую сцену. Она обняла малышку и стала осыпать ее ласками, сама содрогаясь от плача.

— Дорогая, больше никто не погиб? — волнуясь, спросила она. — А кто убил Дюка?

— Злой мужчина. Он выстрелил в него. Дюк завыл и упал на снег.

Больше говорить Киона не могла. Она громко рыдала. «Боже мой, защити нас, — молилась Эрмин. — Это была всего лишь собака, но Тошан так привязан к Дюку. В конце концов, чего хотят от нас эти люди?» Она вдруг почувствовала себя безнадежно одинокой, лишенной защиты мужа, ласки Мадлен и веселости Шарлотты.

— Хочу к маме, — захныкала Киона.

— Она очень скоро приедет, дорогая, — успокоила ее Эрмин, стараясь, насколько могла, придать уверенность голосу. — Раз ты видела это печальное событие, смерть нашего бедного Дюка, может быть, и Тала заметила тебя.

— Может быть, — неуверенно сказала Киона.

Совершенно убитая Эрмин раздела девочку плохо слушающимися руками и уложила в постель. Неожиданно ей в голову пришла мысль.

— В Квебеке я купила тебе подарок на Рождество, — объявила она, роясь в нижнем ящике шкафа, — но лучше я вручу тебе его сейчас.

Она положила перед Кионой довольно толстый пакет в розовой бумаге, перевязанный золотистой лентой. Все еще шмыгая носом, Киона открыла его и достала великолепного плюшевого медведя.

— Ой, какой красивый! — восхитилась малышка. — И такой мягкий!

— У него шерстка из мохера, такой особой, шелковистой шерсти. Посмотри, какие у него глаза и нос, они стеклянные. Он будет с тобой и днем, и ночью. Он тебе нравится?

— Да, нравится!

Киона прижала к себе плюшевого медведя и потерлась щекой о бежевую шерстку.

— А какое имя ты выберешь для него?

— Дюки! И он всегда будет со мной, Мимин. Спасибо, спасибо!

— Я рада, что тебе нравится мой подарок. Я купила еще четырех мишек, немного поменьше: коричневого для Мукки, серого и бежевого для близняшек, а для Луи смогла найти белого. Так что здесь, в Валь-Жальбере, обоснуется большая семья плюшевых медведей.

— Луи сказал мне, что ты его старшая сестра, — сообщила ей Киона. — Он такой милый, он гладил меня по волосам. Как я хотела бы, чтобы ты была и моей сестрой!

Эрмин боролась с собой изо всех сил, чтобы не сказать девочке правду. Она чувствовала, что для этого еще не наступил подходящий момент.

— Но я жена твоего брата, поэтому и твоя сестра, — заявила она, смеясь и плача одновременно. — Моя малышка, как я испугалась за тебя! Я так хотела бы освободить тебя от видений. Увы, я не знаю, как это сделать! Послушай, я спущусь на несколько минут сказать всем, что тебе стало лучше, и пожелать спокойной ночи родителям. Моя мама позаботится о Мукки и близнецах. Я сразу же вернусь, обещаю!

Киона с улыбкой кивнула и закуталась в одеяло, плюшевый медвежонок лежал у нее на подушке. Не успела Эрмин выйти из комнаты, как девочка уже спала.