Сколько нам еще жить?..

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Жители села считали чайханщика Селима странным человеком. Ну, кто из мужчин пойдет по улице, обвернув голову куском белой марли? А Селим ходил! Навернет метра два, закроет голову и плечи, да и шагает, не обращая внимания на удивленные взгляды и возгласы. Никогда с тюрбаном не расставался, только во время работы в чайхане. Мужчины шутили: снимает ли чайханщик его, когда ложится с женой?.. А женщины, смеясь, судачили, что Селим носит белый перенджик и дал обет молчания. Все это нисколько не трогало чайханщика, который считал, что подобное покрывало спасает сразу от трех напастей: пыли, мух и жары!

Селим неторопливо шел по пыльной улице, привычно отмечая все, что попадало в поле зрения его черных глаз. Видел немало, но сознание отбирало только то, что давало повод к размышлению.

Вывесила тетушка Огульгерек сушить белье, среди платьев и наволочек висит коричневая рубашка, значит, приехал из райцентра внук Мухаммед. Наглухо занавешены окна в доме кривобокого Юсупа — пришел с дальних пастбищ хозяин и спит в большой комнате, а окна занавесил, чтобы мухи не донимали. Много развелось их в селе, кажется никогда столько не было! Быстро прошла по улице сухопарая Сенем — побежала к соседке, занять денег, чтобы потом идти в магазин, куда новый товар привезли… Если к внимательным глазам Селима прибавить чуткие уши, то понятно, почему чайханщик был одним из самых информированных людей в селе. Помогала в этом и работа: где как не в чайхане за зеленым ароматным чаем ведут люди неторопливые беседы? В оживленном кругу, да под зеленый чай — все расскажет человек, ничто не удержится. Только держи, как говорится, ушки на макушке… Новости в них сами полезут, сортируй и отбирай, что тебя интересует…

Жители села по-разному относились к Селиму: одни считали его стоящим человеком, другие, наоборот… И правильно — разве можно для всех одинаковым быть? Если одни замечали его порой с людьми курбаши Дурды Мурта, то другие видели его мирно беседующим с пограничниками… Вот и разберись, кому он служит? Может тем и другим? И такое бывает! По слухам был чайханщик в свое время лично знаком с самым большим начальником комбригом Мелькумовым, а кое-кто рассказывал, что Селим водил дружбу с курбаши Джунаид-ханом… Подробно описывал Селим про знаменитый священный шелковый халат курбаши. Ни одна пуля не брала его! Белый халат был разделен на множество клеточек, а в каждой вышиты суры корана… После очередного боя с кизыл-аскерами, высыпал курбаши из карманов халата, из-за пазухи, из-за пояса множество пуль — потеряли они силу, не могли поразить того, кого сам аллах облачил в такой святой халат! Правда, злые языки уверяли, будто перед боем сам Джунаид-хан насыпал пули в халат… Об этом и говорил чайханщик Селим. Рассказывал красочно с подробностями, слушатели только ахали! Разве можно так рассказывать, если сам не видел? Рассказывал Селим о бесстрашном комбриге Якове Мелькумове, грозе басмачей, который отлично владел туркменским языком, знал много обычаев и очень уважал советы стариков. Веселым был комбриг, всегда шутка у него в запасе имелась. Любил вареные яйца и нас, который ловко кидал под язык из маленькой наскяды, с которой никогда не расставался. Много знал чайханщик о красном комбриге. Такого не выдумаешь!..

Когда Селим проходил мимо высокого глиняного дувала, неожиданно перед ним мелькнул увесистый комок сухой глины. Ударившись о землю, он рассыпался, подняв облако пыли. Чайханщик быстро размотал марлю, поднял голову, внимательно осмотрел дувал, громко крикнул:

— Эй, Керим, сын шайтана, а, ну, вылезай!

За дувалом послышался шорох, какое-то сопение, но никто не показывался.

— Вылезай, кому говорят, а то плохо будет! — повторил чайханщик.

Над дувалом показалось круглое озорное лицо. Мальчишка шмыгал носом и молчал.

Селим сердито раздул пышные усы, отчего стал похож на рассерженного кота, грозно спросил:

— Это кого ты подкарауливал, может, меня? А ну, отвечай!

Мальчишка снова шмыгнул носом, но продолжал молчать. Чайханщик сделал вид, что расстегивает широкий солдатский ремень.

— Сейчас ты у меня заговоришь!.. Я вот тебе дам!..

— Собака тут бегает, — неожиданным басом сообщил мальчуган.

— Разве ей не будет больно? Такой глыбой не, то что собаку — быка можно прибить! Зачем так? — Керим.

— Она кур таскает…

— Значит, есть хочет… И что это за куры, если их собака поймать может?

— Четырех утащила, — сообщил мальчишка.

— Может это не собака, — засомневался Селим, — может у вас гости были, вот и съели кур. Потом на собаку свалили. Гости были?

— Были, — чуть подумав, кивнул мальчуган, — два дня назад…

— Наверное, Пишик-ага и длинный Сапар?

— Нет… Один с бородой рыжей, а второй толстый и в зеленом халате… Чай долго пили, я уж уснул, а они все сидели…

— Они и съели твоих кур! А ты собаку винишь. Нет, Керим, плохой из тебя охотник будет… Соображать учись… Ладно, пойду я, а собаку не трогай — не виновата она…

Шагая по улице, Селим размышлял над словами мальчугана. Значит, прав он был в своих подозрениях: к Курбану-плешивому действительно ходят подозрительные люди… А если учесть, что его старший сын находится в банде Дурды Мурта, то вполне вероятно, что гости — люди курбаши… Зачем приходили? Уж не думает ли курбаши визит из-за кордона нанести? Давно его не было. Народ успокаиваться стал, дела в колхозе наладились. Два единоличника в селе осталось. Даже сын покойного Овеза Бекмурад и тот вступил. Понял, видимо, что больше ничего не остается. Вот только злым стал, нелюдимым, переживает за отца и брата… Трудно разобраться в душе человека. Говорят, что никто еще не видел ног змеи, глаз муравья, угощения муллы, щедрости скряги… Добавить надо к этому и душу! Кто видел ее, какая она, да и есть ли?

Любил Селим бывать на заставе. Нравился четкий распорядок, чистота, подтянутые веселые парни, готовые ответить острым словом на шутку. Приятно было ощущать, что его считали своим, пропускали на заставу в любое время. Знали, если уж пришел, то не из праздного любопытства — обязательно новость принес.

Давняя дружба связывала начальника заставы Ивана Дмитриевича Ткаченко и Селима Аннаева. Знали друг друга еще с тех пор, когда служили у комбрига Якова Мелькумова, гоняли по пескам банды басмачей, добивали бандитов, что приходили из-за кордона.

В канцелярии заставы Селим осведомился о здоровье начальника, поговорил о погоде, о разных мелочах. Потом, прихлебывая чай, сообщил главное:

— Два дня назад к Курбану-плешивому незнакомые люди приходили.

— К этому обжоре, который барана за присест съедает?

— Да, к нему. Один рыжебородый, другой толстый, в зеленом халате. Первого не знаю, а второй знаком, Торемурад-головорез, много грехов за ним! Думаю, не зря они приходили… не иначе Дурды Мурт в гости собирается…

— Возможно, возможно, — согласился начальник заставы. Подошел к карте, висевшей на стене, отодвинув черную занавеску, подозвал Селима.

— Если пойдет, как думаешь, где?

— Как скажешь, где волк зайца хочет поймать? — рассматривая карту, произнес Селим. — Дурды Мурт — хитрый волк. Прошлый раз он прорвался возле Кичик-Чешме. Сейчас, по другому пути пойдет.

— А если опять Кичик-Чешме? — засомневался Ткаченко, — подумает, что мы на прежнем направлении ждать не будем, и нагрянет с разбоем!

— Нет, Иван, не пойдет он так!

— Почему? Объясни?

— Давно его знаю, чай вместе пили. Рассказывал тебе уже… Он может свою банду на две группы разделить. Ту, что поменьше, где-нибудь пустить, а когда ты своих ребят туда бросишь, он основными силами в другом месте ударит…

— Есть у него такая привычка, знаю, да и мы не лыком шиты, придумаем ему сюрприз. Сюда пропустим, за кордоном нам его не взять, а вот назад — шалишь, уже не выпустим. Захлопнем капкан!

— Прошлый раз почти всех нукеров потерял, а сам ушел…

— Теперь не уйдет, — уверенно пообещал Ткаченко. Прошелся по кабинету, остановился перед Селимом.

— Почему думаешь, что Дурды Мурт пойдет через нашу заставу? У соседей места куда удобнее для перехода есть…

— В нашем селе у него больше всего недругов, когда-то хозяином был здесь. Хочет отомстить за утраченную власть да богатство. Джигит стареет, но месть — никогда. Кровью залить, огнем новое выжечь! Давно зубы точит. Прошлый раз налет не удался, сейчас постарается, знаю я его! Жестокий, умный, расчетливый враг. Изворотлив, опасность как зверь чует…

— Ты, пожалуй, прав, Селим, — задумчиво произнес Ткаченко и разгладил свои пышные усы. — Наша застава ему как кость в горле. Большую часть своих нукеров он здесь потерял. Ты подготовь ребят в селе, мало ли что…

— Сделаем! Гранат немного дашь?

— Немного дам…

— Недавно у вас комсомольское собрание было… — после паузы сказал Селим.

— Было, — с улыбкой подтвердил начальник. — И откуда ты знаешь все?

— Ай, комсорг рассказывал. Говорил Алексея Кравцова в комсомол приняли…

— Верно, — снова улыбнулся Ткаченко, — а ты что — против?

— Наоборот, парень, хороший, вполне заслуживает! Только я думаю, почему он дома не вступил? Возраст подходящий, парень активный, хотя и молчун, гармонист… Так в чем дело, Иван?

— Дед ему помешал…

— Неужели кулаком был?

— Наоборот, Селим, бедняк и полный Георгиевский кавалер, герой русско-японской войны…

— И такой несознательный — внука в комсомол не пустил! — закачал головой чайханщик.

— Слушай, как дело было, — засмеялся начальник заставы, — на пасху, есть такой религиозный праздник у русских, весной, когда тепло уже, дед Алексея Макар в церковь собрался и все свои регалии повесил. Идет, грудь выпятил, борода седая — лопатой и четыре креста на солнце сияют, начистил их по совести. Глазеют все на деда. А навстречу председатель сельсовета, коммунист молодой, человек в селе новый. Как увидел у деда кресты, ну и заорал: «Ты что это, дед, царские побрякушки нацепил? Сними сейчас же, не позорь Советскую власть!» Дед Макар ему в ответ: «А ты мне их вешал, сосунок?» Ну, тот руку протянул к крестам, то ли потрогать хотел, то ли сорвать. Дед Макар развернулся и как в ухо ему врежет, председатель с ног долой, да в лужу угодил… Вскочил грязный, злой и снова к деду. Сцепились они, а председатель — мужик здоровый, деда Макара бог тоже силой не обидел, хотя и в годах. Тут на помощь деду Алексей подскочил. Разукрасил он этого верзилу, как бог черепаху. Народ вокруг собрался, смеется, а дед Макар командует: «Крой его, Лешка, крой, супостата. Бей под дых!» Председатель пощады запросил, только тогда и отпустил его Алексей. Все село посмеивалось над председателем сельсовета, и кличка прилипла — Супостат. Само собой, он жалобу в район настрочил, милиция приезжала, дело завели. Ну, да ничего, обошлось, хотели судить Алексея за «избиение председателя власти и пособничество несознательным элементам…» Вот когда Кравцов в комсомол вступал, то ему и припомнили все, условие поставили, примем, мол, в ряды ВЛКСМ, если деда несознательного перевоспитаешь, а тот от своих крестов царских принародно откажется и носить их никогда не будет. Выслушал это Алексей, плюнул и ушел. Потом его уже сами ребята звали, а он парень гордый, не пошел… Такая вот история, дорогой Селим, у нашего Алексея с комсомолом.

— А сейчас дед Макар награды свои носит? — с улыбкой спросил Селим.

— Конечно! А Супостата убрали из села. Говорят, не ко двору пришелся!

— Молодец дед Макар, вах, какой молодец! Напиши ему, пусть в гости приезжает! И внук у него молодец…

Чайханщик запустил руку в один из своих бездонных карманов и вытащил изящную пепельницу, мастерски сделанную из панциря черепахи. Полюбовавшись простодушно произнес:

— Подарок ему принес… Сам делал!

— Так он не курит, — улыбнулся начальник заставы.

— Знаю… И отец у него не курит, и дед Макар не курит… Ай, разве обязательно курить, чтобы красивую пепельницу иметь? Вернется на свою Волгу, поставит дома на стол — придут друзья, закурят… Алексей им про заставу, про наше село расскажет, про нас с тобой… Разве это плохо?

— Это хорошо, Селим, хорошо!

— …А ты говоришь — не курит… Позови его — поздравить хочу, подарок вручить.

— Это можно, — согласно кивнул головой начальник заставы и, приоткрыв дверь, крикнул. — Дежурный, рядового Кравцова ко мне!..

— Есть, рядового Кравцова, — раздался молодой звучный голос, и тяжелые сапоги гулко затопали по коридору казармы…