Сколько нам еще жить?..

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Щедрым был аллах к старому Овезу, чей дом считался одним из лучших в селе. Может потому, что не забывал хозяин строго соблюдать все законы шариата. Проснувшись утром, первым делом говорил: «Во имя аллаха милостивого, милосердного!» Потом благодарил аллаха за то, что он создал его ни женщиной, ни нищим, ни гяуром. Благодарил за то, что аллах подарил ему еще один день жизни, что наградил наследниками. Только потом поднимался с постели, совершал утреннюю молитву. Пять раз в день опускался на молитвенный коврик, благоговейно творя намаз! Благодарил всевышнего по всякому поводу, не вставал из-за дастархана, не произнеся слов благодарности.

Он считал, что его молитвы доходили по назначению, поэтому и были тучными отары, щедрыми урожаи хлопка, быстрыми ахалтекинские скакуны. На больших смотрах в Ашхабаде кони Овеза часто занимали первые места и многочисленными серебряными медалями с царскими двуглавыми орлами гордилась вся семья. Были тут медали «За лучшую верховую лошадь» с изображением государя-императора, самодержца Всероссийского…

Когда он широкоплечий, кряжистый, словно карагач, с важным лицом, в праздничной одежде вышагивал по селу, степенно поглаживая бороду, встречные останавливались, почтительно склоняли голову.

Многочисленной была его семья — и в этом не обидел аллах! Три дочери, два сына — надежда и гордость отца. Дочерей не любил. И часто повторял: «Проси аллаха, чтобы до семи лет забрал их обратно, а после семи, скорее отдай замуж, чтобы позор семье не принесли!». Сыновей же баловал. Когда спрашивали приезжие гости: «сколько детей?» Как истинный правоверный отвечал: «Слава аллаху — два сына!» Про дочерей говорить не полагалось — знал это твердо! Говорят в народе: «Один сын — не сын, два сына — полсына, три сына — сын», но старый Овез считал, что с двумя сыновьями повезло ему. Таких двух можно и за трех считать! Хорошие имена подсказал мулла: Клычмурад и Бекмурад. От одних родителей, а выросли разными. Старший — степенный, неторопливый. Прежде чем слово вымолвить, подумает. Знает — слово не воробей — вылетит не поймаешь! Младший — порывистый, горячий, баловень семьи. За все сразу хватается, а до конца не доводит, остывает быстро, как тамдыр от сырых дров. Думал Овез, что старший скотоводством займется, а младшего к торговле приспособит: считал Бекмурад отменно — любые цифры в голове складывал, умножал и делил в один миг.

Может быть и осуществились планы отца, если бы не грянула ынкылап — революция… От далекого Петрограда докатилась до сыпучих песков Туркменистана. Правда, немалое время прошло, прежде чем установилась новая власть в отдаленных уголках царской России. И не стало отар у Овеза, отобрали землю и поливную воду, ушли батраки. Рушились байские хозяйства, организовывались колхозы. Тревожное было время, приходили из-за кордона банды басмачей и бритоголовые курбаши старались перещеголять друг друга в жестокости и насилии.

Как ни тщательно проходила реквизиция байских хозяйств, но сумел Овез утаить в песках часть скота, да и в тайниках было кое-что припрятано… Появилась мысль: уйти вместе с другими баями за кордон, переждать там смутное время. Будет же когда-нибудь конец большевикам… слыхал об этом от благочестивых!

Семейный совет состоялся в один из летних вечеров, когда работы по дому были закончены и солнце ушло за горы, словно желая дать отдых измученной зноем земле. Сидели на айване втроем: женщинам при таком разговоре присутствовать не полагалось…

Догадывались сыновья, что отец принял уже решение и просто хотел слышать мнение сыновей.

Объяснив положение, отец неторопливо отхлебнул из пиалы и произнес:

— Что скажешь, Бекмурад?

Узкоплечий, гибкий как молодой барс юноша сверкнул в сторону отца быстрыми черными глазами:

— Уходить надо! Пока большевики нищими не сделали! Чего ждать?

Видимо, вопрос отца не застал его врасплох — он давно подготовил ответ и был уверен в правоте.

— Пойдем, а нас пограничники задержат! Тогда что? — задал вопрос Клычмурад. — Курбаши Дурды Мурт сказал, что Советам скоро конец. Инглизы войну начнут и прогонят большевиков. Надо здесь ждать…

— Тебе бы только шурпу жрать и на кошме брюхо чесать, — запальчиво крикнул Бекмурад.

— Что ты сказал? — вскочил с кошмы Клычмурад, — повтори!!

Они стояли друг против друга. Высокий, поджарый, с острым подбородком Бекмурад и здоровый, тяжелый Клычмурад.

Отец следил за ними, неторопливо прихлебывая чай. «Бекмурад задиристый, но трусоватый, первым в драку не полезет, если знает, что противник сильнее, — думал Овез, — и внешностью, и характером в мать пошел. Клычмурад свернет ему шею как цыпленку. Да только не сделает этого — злость в нем сразу перекипает. Отходчив сердцем. В кого уродился такой? Внешне на меня похож как две капли, а вот нутром — не пойму в кого?»

— Повтори! — сжимая увесистые кулаки, еще раз спросил Клычмурад, и шагнул к брату.

— Ничего не сказал, — отступил Бекмурад, — показалось тебе…

— Сядьте, — хлопнул по колену ладонью отец, — кому говорят!

Подождав, пока сыновья успокоятся, спросил:

— Что предлагаешь, Клычмурад?

Прежде чем ответить, старший сын выдержал большую паузу, налил в пиалу свежего чая, отхлебнул. Не положено мужчине торопиться с ответом, уподобляться женщине. Правда, настроение испортил этот щенок Бекмурад. Ничего, он еще до него доберется, все припомнит!

Заговорил глухим голосом:

— Дурды Мурту можно верить. Курбаши достойный. У инглизов много оружия, патронов, пулеметов. Разве большевики устоят? В селе один милиционер, и тот кривой на правый глаз!

Клычмурад отхлебнул чая, неторопливым взглядом обвел двор, загоны для скота, тамдыр с кучкой заготовленных дров, виноградные лозы, продолжил:

— Здесь мы родились, выросли… Зачем идти на чужбину? Надо подальше в пески угнать скот и ждать инглизов.

— Если скот найдут большевики, — не выдержал Бекмурад, — им батраки наши помогут. Злые они, как волки, на нас. Особенно этот Нуры, что в Ашхабад ездил учиться. Думаете он забыл все? В аулсовете тоже батраки, пусть и не наши, нищими останемся…

— Надо надежнее спрятать скот…

— Где такое место найдешь? — не сдавался Бекмурад.

Отец внимательно слушал сыновей и чувствовал, как необъяснимая тоска охватывает его В глубине души он уже понимал, что новая власть пришла надолго, пожалуй, навсегда. Он не мог объяснить, как родилась эта уверенность. Но она была… Однако еще теплилась слабая искорка надежды на возврат прошлого.

Братья замолчали. Молчал и отец. Пили чай, вздыхали, откашливались. Овез все пропускал и пропускал через горсть свою белую бороду, была у него такая привычка. Сейчас казалось, он хотел выжать из бороды правильное решение.

С крыши слетела во двор пара голубей. Переступая красноватыми лапками по утрамбованной земле, посматривая блестящими бусинками глаз на людей, они доверчиво направились к тамдыру. Отец проводил их внимательным взглядом, в последний раз пропустил бороду сквозь кулак, кивнул головой:

— И заяц родной холмик не бросает. И воробей свое гнездо любит… Зачем сжигать всю кошму из-за одной блохи? Советы поскачут-поскачут, как блохи, да и уйдут в свою Россию. Зачем им пески? Здесь будем ждать…

— Гяуры, может, ускачут, — мрачно заметил Клычмурад, — а наши блохи — останутся! Они уже колхоз организовали. Говорят, кто не хочет, того силой загонять будут!

— Хитро придумали, — гневно воскликнул Бекмурад. — Чего захотели! Весь скот отдать, чтобы батраки-голодранцы сожрали его… Работать не хотят, а мясо любят! Говорят, надо сдавать не только овец, коров, лошадей, верблюдов, но и деньги, украшения, ценные вещи…

— Кто тебе сказал? — с усмешкой спросил отец.

— Да все! — поддержал брата Клычмурад, — в колхозе все общим должно быть!

Когда речь заходила о деньгах, братья объединялись. Весь капитал в доме крепко держал в руках отец. А братьям давно хотелось услышать звон золотых царских монет. Знали, есть они, да вот только где отец их хранит? Знали, что советским деньгам отец не верит. Чуть поднакопит — сразу в золото или камушки их переводит. Не раз сыновья пробовали заводить речь о тайнике, но отец всегда делал недоуменное лицо, отнекивался, ссылался на большие расходы, говорил, что солидную сумму пришлось дать в долг курбаши Дурды Мурту… Понимал отец, что власть у человека до тех пор, пока у него капитал…

— Обидно будет, если наши сбережения в колхоз попадут, — взглянув на отца, произнес Клычмурад.

— Голодранцам достанется, — поддакнул Бекмурад. — Сами ни копейки не заработали, а вот чужое промотать — это умеют!

Братья уставились на отца, и опять Овез долго теребил бороду. Молчал, сосредоточенно думал, прежде чем вымолвить:

— Надо надежно спрятать…

Братья переглянулись! Наконец-то отец заговорил о самом главном… Но радость была преждевременной…

— …женские украшения, кое-что из вещей, — закончил отец.

Братья дружно вздохнули, а отец, прекрасно понявший ход их мыслей, продолжал:

— Хорошо, что ни золота, ни денег больших у нас нет. Хлопот было бы много!

Овез покачал головой и взглянул на сыновей. По тому, как горели их глаза, как подались они вперед, вслушиваясь в каждое слово, еще раз убедился, что они не верят ему. «Может рассказать о тайнике, — мелькнуло в голове, — пусть знают. Но как тогда удержать их в слепом повиновении? Правда, еще Азади, отец знаменитого Махтумкули писал, что у родителей по отношению к сыновьям всего три обязанности: дать красивое имя, обучить хорошему ремеслу и женить… Ну, имена у них красивые, это так. Что касается ремесла, то и здесь они кое-что умеют. Клычмурад — уже женат. Скоро можно будет и Бекмурада женить… Однако после всего не забудут ли сыновья о том, что сами они по отношению к родителям имеют сорок обязанностей? Нет, с деньгами надежнее! Деньги — это сила, почет, уважение… Никакого тайника он им не откроет! Решено!»

— Много ли наших денег за курбаши Дурды Муртом? — поинтересовался Бекмурад.

— Почему ты спрашиваешь? — вопросом на вопрос ответил отец.

— Если он сложит голову, то надо спросить с его родственников, — зло сверкнул глазами младший.

— А кто подтвердит, что мы давали ему деньги? — спросил Клычмурад, понимая, что брат, так или иначе желая узнать о сбережениях отца, заходит с другой стороны.

«Ишь, волчата, — подумал Овез, — такие свое из глотки вырвут! Только разве скажет он истинную сумму, которую отдал курбаши? Не так много, но и не так мало… Правда, другие баи дали больше… Щедрыми были. Наверное, денег куры не клюют…»

Видя, что сыновья выжидающе смотрят на него, Овез тяжело вздохнул и, тихо качнув головой, наставительно и зло зашипел:

— Нечестивцы! О чем болтаете? Деньги наши на святое дело пошли — землю родную очистить от гяуров… Каждый правоверный, последнюю таньга отдаст, а вы вздумали считать, свидетелей ищете… Есть свидетель — аллах! Да простит он ваше невежество… Воздев руки вверх, и закрыв глаза, отец беззвучно зашевелил губами, совершая молитву…

Сыновья переглянулись и, вздохнув, тоже беззвучно зашептали губами. На какой-то миг им показалось, что отец читает джиназу — предпохоронную молитву. Покойниками были их почет, уважение и, самое главное — богатство! Неведомое, желанное, сказочно большое…