Скорость. Назад в СССР 2

Глава 22

Лишь единожды он заметил, как в окне второго этажа качнулся уголок занавески. В щель он увидел глаза человека лет сорока, который почему-то тут же отпрянул назад.

Но это вряд ли был отец Генки, ведь если бы это был отец, то он спустился бы к нему. Но до конца смены к Генке никто так и не подошел. Лишь иногда проходящие женщины смотрели на него с жалостью, а потом отворачивались.

Тогда Генка решил все же доехать до Сочи и проверить слова безумной Клавы о матери с хахалем.

Он развернулся и смело отправился на железнодорожную станцию.

Вокзалы были безопасным пристанищем, если знать закутки и закоулки, в которые можно спрятаться подальше от людских глаз.

Отдельную были бичи или такие же беглецы, то с большинством из них можно было найти общий язык и не бояться их.

Ты никого не трогаешь — и тебя тогда никто не тронет.

Если, конечно, ты не светишь деньгами или не владеешь, каким-нибудь предметом, который может казаться ценностью в глазах других обитателей улицы.

Деньги и ценности могли запросто отобрать. Поэтому Генке приходилось быть осторожным. Да и какие у него могли быть деньги.

Особый запах креозота — каменноугольного масла, которым пропитывали шпалы, также как и запах тлеющего угля вагонных котлов, которым отапливали поезда со временем стал Генке родным.

Вокзалы фактически стали для него родным домом.

Рядом с железной дорогой всегда можно найти тепло, есть вода и еда.

Бесплатную достать не так сложно. То бабушка какая-нибудь яичком угостит, то командировочные пачку печенья оставят в зале ожидания.

Другие места, где можно раздобыть еды Генка старался не вспоминать.

Такая свободная жизнь ему нравилась куда больше, чем квартира с выпивающей матерью и поколачивающим братом.

Стремлением к свободе, приключениям часто захватывало мальчишек из неблагополучных семей.

Пару раз его ловили. И отправляли в детдом. Но перед этим беспризорники попадали во «вшивку» — приемник-распределитель для несовершеннолетних.

Так они назывались потому что большинство детей прибывающих туда с педикулезом. Он хорошо запомнил свой первый раз.

Несмотря на заботу советского государства о детях-беспризорниках — это было ужасное место со своими очень жесткими порядками и правилами. Оно больше походило на тюрьму, чем на место, в котором государство старалось помочь нуждающимся в заботе детям.

Первым делом в помещении прозванном «накопителем» дежурный записывал фамилии имена отчества прибывших детей, год и место рождения, потом сразу же отправлял в следующее помещение, которой выполняло роль «душевой».

И говорил, что встретит на выходе с обратной стороны.

После душа вновь прибывшим выдавали белье,одежду и обувь. Полосатые штаны и рубаха были скорее пижамами и из-за полосок больше напоминали тюремную одежду. Тапочки по типу чешек, пара носков нательное белье.

Вот пожалуй и все, с чем вошел Генка во внутреннее пространство приемника-распределителя.

Его тут же посадили в парикмахерское кресло и меньше чем за минуту обрили наголо.

Свою прежнюю одежду он больше не видел. Воспитанники так теперь называлось население приемника-распределителя делились на отряды по возрасту.

Даже в самых младших отрядах царила жесткая дедовщина. Но не это было самое страшное.

Среди детей попадались просто искатели приключений, сбежавшие из дома, сироты.

Наряду с ними в заведение находились настоящие малолетние преступники, которые еще не могли отвечать по закону.

Генка всегда сторонился таких, знал что принадлежит не их миру. Но в случае чего всегда был готов дать отпор и постоять за себя.

Воспитатели-педагоги, все сплошь мужчины, выполняли не столько роль учителей, сколько надизателей.

Они жестко пресекали любые попытки нарушить дисциплину и порядки.

Сразу после прибытия Генки в отряд, детей строем повели на обед.

Попав в столовую Генка получил на первое миску супа, два куска черного хлеба. На второе гречку с тушенкой и чай.

Он быстро съел свои порции, хоть они были не вкусные. Видя, что у раздачи никого из воспитанников нет, а повара стоят со скучающим видом у кастрюль, в которых оставалось еще много еды, Генка отправился за добавкой.

В школьной столовой, так где он жил раньше, желающим всегда давали добавки.

Он подошел и протянул миску.

— Чего тебе?

— Добавки можно?

— Чего? Добавки? — удивленно спросил повар и посмотрел на дежурного педагога стоящего у дверей.

Тот лениво отделился от стены и подошел к Генке развернул его лицом к другим воспитанникам и дал такого пенделя, что Генка едва не растянулся на полу.

— Вот тебе добавка! Останешься сегодня без ужина.

Генке стало обидно до слез. Никто из воспитанников не смотрел в его сторону.

Именно в этот момент Генка понял, что отсюда надо бежать без оглядки и больше не попадаться.

На общем построении, которое было объявлено сразу после обеда один из младших мальчишек посоветовал:

— Новенький, только не смейся, только не смейся. А то они тебя изобьют.

Это предостережение упасло Генку от дальнейших неприятностей.

Воспитанников выстроили п-образным строем в большом помещении без мебели перед столовой.

Перед строем ходил воспитатель и заложив руки за спину осматривал каждого. Это был тот, кто ударил Генку в пятую точку.

При этом он рассказывал всякие смешные истории про воспитанников, похожие на анекдоты. Но никто не смеялся.

Лишь один парень постарше Генки улыбался и иногд тихо посмеивался над тем, что рассказывал педагог.

Педагог остановился напротив того, кто улыбался.

— Хорошие истории? Тебе весело? Как фамилия?

— Прокудин, — ответил мальчик.

— А над чем ты смеешься?

— Вы весело рассказываете, вот и смеюсь, — недоуменно ответил воспитанник, с лица которого сошла улыбка.

В следующий момент он получил такую мощную и звонкую пощечину, что не удержался на ногах и упал на светлый линолеум с цветочным рисунком.

Генка и мальчик, который его предупредил переглянулись.

— Тебе смешно? Я тебе что Аркадий Райкин? Сейчас ты у меня посмеешься! Кому тут еще смешно? Кто желает потешиться?

Пацан которого били прибыл во «вшивку» в тот же день, что и Генка. Они перекинулись парой слов, когда дежурный заполнял их данные.

Он представился, как Колька-щипач, получивший такую кликуху за то, что уже мастерски владел ремеслом карманника.

Надзиратель велел Кольке встать в строй, потом развернулся и строгих взглядом, полным агрессии осмотрел воспитанников.

Видимо это было сделано для того, чтобы после такого «теплого» приема ни у кого не возникло желания смеяться или подшучивать над педагогами и персоналом «вшивки».

Его желание сбежать из приемника-распределителя для несовершеннолетних только укрепилось.

Но в этом учреждение побег оказался бесполезной затеей. Их везде пасли, окна были зарешечены, во время прогулки во дворе за ними всеми зорко наблюдало четверо воспитателей.

Видно, что раньше побеги случались, и администрация заведения сделала соответствующий выводы.

Потому Генке ничего не оставалось терпеть и дожидаться подходящих условия для побега. Они представились только в детском доме.

Правда, вместе с Колькой-щипачом, получившим в первый день пощечину они сумели отомстить тому, кто дал Генке пенделя.

Все внутренние двери в приемнике-распределителе закрывались на ключ.

Вечером после ужина Колька сумел незаметно стащить связку ключей у этого «надзирателя» в его дежурство, а Генка выбросил их по одному в дырку в сортире.

Воспитатель бесился, орал, метался из коридова столовую и обратно.

Он не мог открыть двери в «отряды», но ничего не мог поделать с этим.

На счастье Генки и Кольки это был последний день перед отпуском педагога, потому что тот поклялся вернуться и спустить шкуру с каждого воспитанника вне зависимости от вины.

Вообще Генка старался держаться подальше от «жиганов».

Он помнил, как бухой дядька, брат матери вернулся из тюрьмы и целый вечер больно щелкал Гену по носу и все время приговаривал:

— Не воруй даже, если с голоду пухнешь. Не бухай, даже если с горя дохнешь! Усек? — потом давал щелбан по носу.

— Усек, — повторял Генка пытаясь смыться от такого «учения». Но дядька видел и не давал такой возможности.

Так продолжалось довольно долго. Наверно «этот» урок подействовал благотворно, потому что Генка избегал как мог общения с уркаганами.

Исключение составил Колька-щипач, но тот скорее был братом по несчастью.

А потом через неделю Генку отправили в детский дом в соседнюю область.

По сравнению с приемником-распределителем для несовершеннолетних в детдоме было необычайно хорошо.

Там отсутствовала «дедовщина» было много личной свободы. Хоть выдаваемая воспитанникам одежда была практически одинаковой, она все же походила на обычную.

Ту, которую носят люди за пределами детского приюта. В детдом тоже был распорядок дня, но все же никто не водил их строем.

Среди персонала было больше женщин. Они не особо церемонились с воспитанниками, но Генка ни разу не видел, чтобы кого-нибудь били или издевались над кем-то.

Генка стал ходить на уроки и быстро нагнал сверстников. Он полюбил чтение.

Часто свободное время проводил в библиотеке. Ему сказали, что через четыре месяца, по воскресеньям можно будет выходить в город с друзьями и с воспитательницей.

Дело близилось к зиме и Генке выдали зимний комплект верхней одежды.

Он был очень растроган, потому что одежда была совершенно новой, а ему никто и никогда не покупал ничего нового.

Он и заикнуться не мог об этом матери и донашивал все, что осталось от старшего брата.

Время от времени ему в голову приходила мысль, что так хорошо как здесь, ему никогда не было. Но любовь к странствиям все время «сосала под ложечкой».

Он не мог объяснить себе почему его так сильно тянуло на «волю».

Он пытался подавлять его, но чем сильнее он старался, тем быстрее это чувство прорастало вновь. В конце концов он плюнул и перестал с ним бороться.

В первый же выход, Генка «сделал ноги». У него была теплая одежда и немного еды, заготовленной заранее.

В детдоме кормили от пуза, здесь никто не запрещал идти за добавкой. Запрет был на пронос еды в помещение отряда.

Но большинство беспризорников, уже имея опыт голодания на улице, умудрялись протаскивать хлеб и печенья за пазухой.

Вот и Генка зная, что на первых порах у него не будет денег подготовился.

Побыть на свободе и вкусить прелестей так полюбившегося бродяжничества почти не удалось.

Его снова поймали милиционеры ровно через десять дней после побега на местном железнодорожном вокзале.

Он уже успел продать свое новенькое детдомовское пальто, кроличью шапку и валенки, и облачился в какой-то старый черный ватник.

Генка нашел его в одном из местных дворов, висящим прямо на улице на гвоздике на одном из покосившихся сараев.

Там же он раздобыл пару старых производственных ботинок. Видимо кто-то из токарей или слесарей притарабанил их домой и потом оставил на улице.

Они не были теплыми. Не подходили Генке по размеру и ему приходилось делать портянки из газет, но зато у них было одно козырное неоспоримое преимущество.

За годы «проведенные» на предприятии, они так пропитались машинным маслом, что стали абсолютно непромокаемыми.

Довольно приличную спортивную вязаную шапку «петух» с тремя гребешками он нашел у ступеней местной пивнушки.

В провинции такие шапочки-петушки носили не только мужчины, но и женщины

Можно было сказать, что такой головной убор был мечтой каждого модника, но раздобыть такую шапку на первых порах — в конце семидесятых было непросто.

Уже после олимпиады, советская лёгкая промышленность освоила выпуск модных головных уборов и, казалось, половина граждан страны ходила в шапочках с гребешками.

У Генки на шапке красовалась надпись «Спорт».

Скорее всего ее кто-то обронил по пьяни. Обычное дело.

У пивнушек много чего можно было найти, если набраться терпения и ждать. Мужики часто оброняли в снег из карманов, мелочь, ключи. Если повезет то, целые портмоне.

Ключи Генку не интересовали — он не домушник.

Хотя бывало так, что Генка видел, как темные личности осторожно с оглядкой на окружающих подбирали упавшие ключи и молча следовали за «раззявой».

Генка догадывался зачем «жиганы» следили за пьяницами. Ему как-то предложили хорошие деньги — пять рублей, за то, чтобы его подсадили и он бы пролез в форточку, чтобы просто изнутри открыть дверь.

Но Генка отказался. Он прекрасно помнил, как бухой дядька, щелкал Гену по носу.

Вот так с промасленными ботинками, в ватнике с чужого плеча шапке «петушке» Генка забрел на вокзал в зал ожидания погреться и немного передохнуть.

Народу в здании железнодорожного вокзала было совсем мало. Убедившись что нигде не видно милиционеров Генка прошел к дальним сиденьям у большого радиатора отопления. Они были свободны.

Мальчишка устроился поудобнее чтобы отогреться. Он снова начал размышлять о том, могла ли бабка Клава сазать правду про мать и Сочи.

Поняв, что это можно узнать только, если он проверит сам, он все таки принял решение ехать на «Юга».

Сочи представлялся ему небольшим поселком городского типа. Такой как и его родной, в котором он родился и вырос, и где почти все друг друга знают.

Там можно будет походить по дворам и поспрашивать про мать, благо у нее была особые приметы.

Один глаз был серый, другой зеленый на левой щеке родинка, такая же как и Генки. У них это родовое. Мать говорила, что такая же была у его бабушки, которую он не застал.

А на «Югах» наверно всегда тепло, можно купаться в море и удить с берега рыбу.

Генка не умел плавать, но в детдоме ему сказали, то можно запросто плавать в надутой камере от автомобильной покрышки.

Он представлял, как найдет мать, а потом рано утром пойдет на рыбалку.

Уютно кутаясь в этих мыслях, Генка совсем не заметил, как уснул.

Двое милиционеров подошли к спящему беспризорнику, разбудили его, аккуратно потрепав по плечу.

— Вставай дружок. Не ты ли сбежал десять дней назад из детдома?

Генка продрал глаза, вспоминая, где он и что сейчас происходит. Он попытался было вскочить на ноги и рвануть, но забыл, что перед тем, как уснуть, он разулся и положил ботинки под лавку.

К тому же один из ментов оказался проворнее и тут же схватил его за запястье.

— Куда? Отставить побег! Еще не набегался?

— Ну как же ты так? Люди ищут тебя, волнуются за твою жизнь и здоровье, а ты их вот так подставляешь.

— Никого я не подставил, что ты стыдишь меня гражданин начальник? Ты сначала поживи, помотайся с моё! — ответил Генка фразой, которую как-то подслушал при задержании знакомого бича.

— Я тебе сейчас дам, «гражданина-начальника»! Поговори мне еще! А ты думаешь, что воспитательнице, от которой ты сбежал Ленинскую премию дали и звезду героя вручили? Обувайся давай, и не думай сбегать. В тюрьму посажу!

Глаза у милиционера были добрые и открытые, Генка уже умел разбираться в людях, но тем не менее воспринял угрозу милиционера про тюрьму всерьез.

Кто его знает шутит он или нет.

Генку снова удивила забота со стороны людей, работавших в детском доме.

Выходило, что сотрудники, совершенно чужие люди, заботились и переживали о нем, больше, чем собственная мать.

При этом он, конечно же, любил ее, несмотря ни на что. Ему было как-то неловко от такой заботы. Он не очень понимал, чем ее заслужил

Генке повезло. На этот раз его не стали отправлять в приемник-распределитель. Его просто вернули в детский дом.

Он несколько раз извинялся перед воспитательницей, приносил ей печенья и конфеты и в конце концов был прощен.

Мальчишка нисколько не расстроился, что его вернули в детдом потому что понимал, что легко продержится в стенах приюта до весны, а потом снова сбежит.

Во время пребывания на улице в статусе беглеца он узнал, что до Сочи можно добраться только через Москву.

Теперь ему нужна была библиотека и карты. Генка хотел подучить географию. Чем он усиленно занимался все оставшиеся пять месяцев, проведенных в детдоме.

Весной, в конце апреля он начал готовить план бегства.

В ночь перед побегом он оставил записку, что берет всю вину на себя, уходит по важным делам и просит не наказывать педагогов.

На этот раз он рванул в праздник на День Победы 9 мая. Генка учел свои прошлые ошибки и сбежал на рассвете, задолго до общего подъема.

Он сел на первую электричку и когда его хватились он был уже далеко.