Сквозь пласты времени: Очерки о прошлом города Иванова

Голос улиц и площадей

Вскоре после Великой Отечественной войны мне довелось участвовать в закладке одного нового города. Ударами топоров по хилым березкам люди расширили поляну в лесу. Посредине ее вбили колышек с фанеркой. Углем из костра написали на ней название, предложенное кем-то из присутствующих, и дату. Потом поставили первую парусиновую палатку.

В советское время подобным образом появились на свет десятки крупных промышленных центров, составляющих ныне славу нашего отечества. А как возникали города в старину?

Русские летописи сообщают нам о времени закладки лишь малой части из них, в основном крепостей. Мы точно знаем, например, когда были основаны Юрьевец и Плес. Но что нам известно о первопоселенцах, скажем, древней Шуи или не менее древней Кинешмы? Города эти появились тихо, незаметно, не выправляя метрик о рождении.

Только наивный фантазер может надеяться, что когда-нибудь отыщутся документы о постройке первых домов, положивших начало селу, а затем и городу Иванову. И все же, невзирая на скудость вещественных доказательств, историки и краеведы с редким единодушием утверждают: село возникло на том самом месте, где сейчас находится площадь Революции. Именно здесь, на крутом левом берегу урочища Кокуй, были срублены из могучих сосен первые крестьянские избы.

Так образовалось ядро поселения. Со временем среди крестьянских усадеб были возведены судная (приказная) изба и деревянная церковь. Они находились друг против друга. Свободное пространство между ними, кстати, весьма небольшое, стало первой в селе площадью, его своеобразным общественным центром.

Первоначально площадь была местом сельских сходов, на которых объявлялись «повеления» владельца села, то ли князя Черкасского, то ли графа Шереметева, творился суд, решались мирские дела. Зимой крестьяне собирались в судной избе.

«Сущность дела при приглашении на сходы не объявлялась, да и самые вопросы ставились по желанию выборного (в его руках находилась судебная и административная власть) или управляющего, — писал Я. Гарелин. — Богатые крестьяне или, по местному выражению, первостатейные и добросовестные (выборные по разным отраслям хозяйства) сидели около выборного за столом, а остальные все стояли не только в комнате, где было собрание, но и в сенях и даже на улице, так как судная изба была небольшая; предложения о разборе дел читались старшим земским (секретарем) или объявлялись выборным словесным. Сбора голосов не было, а почти постоянно по совету добросовестных и первостатейных дела решались согласием прочих, посредством крика голытьбы: „согласны!“

Здесь же, на площади, приводились в исполнение приговоры о телесных наказаниях. Чаще всего провинившегося стегали розгами. В серьезных случаях в ход пускали кнут. Тогда на площадь собирали всех жителей села — в назидание. Кнутом был наказан, в частности, крестьянин Дмитрий Икрянистов, обвиненный в 1776 году в поджоге. Двадцать пять ударов кнута, с последующей ссылкой на каторжные работы, получил в 1818 году крестьянин И. Нечунаев „за ругательство над крестом“».

Она находилась на том самом месте, где теперь трамвайные пути поворачивают с проспекта Ленина к улице 10 Августа. До нас дошло подробное ее описание. Построили избу из могучих бревен — в семь-двенадцать вершков толщины (от 31 до 52 сантиметров). Доски для пола и потолка не пилили, а тесали топором.

В первом этаже помещался архив, где хранились разного рода дела по управлению вотчиной, и так называемая «черная», иначе говоря — арестантская. Второй этаж был отведен для собственно приказа. Он состоял из двух комнат и сеней. В первой комнате — судейской — проходили заседания членов управления. Здесь вершили суд над крестьянами, налагали штрафы, взимали оброки и недоимки. Во второй комнате, сборной, помещались канцеляристы. Здесь же ожидали решения своих дел просители.

Во время больших пожаров, то и дело случавшихся в селе, приказная изба неоднократно сгорала. Но всякий раз ее восстанавливали в первоначальном виде. Правда, не на самом пепелище, а чуть в стороне.

После образования города Иваново-Вознесенска бывшую приказную избу продали под жилье некоему мещанину Гусеву. А в конце 80-х или в начале 90-х годов ее снесли. Возможно, потому, что понадобился участок, но скорее всего из-за того, что она служила чересчур уж наглядным напоминаем о страшном времени крепостного права. На этом месте на средства города был возведен неказистый кирпичный дом, в котором позднее открыли амбулаторию.

Но вернемся к судной избе. Самым мрачным местом в ней была, конечно, «черная». Кого же в ней держали? Официально она предназначалась для крестьян вотчины, уличенных в разных проступках вроде пьянства и воровства. Несомненно, такие арестанты составляли определенную долю. Но столь же очевидно и другое: сюда заключали всех недовольных крепостным режимом и порядками, которые царили на текстильных мануфактурах.

Как известно, в дореформенную пору крестьяне испытывали двойной гнет — помещика и «капиталистых» земляков — владельцев мануфактур. Доведенные до отчаяния притеснениями, произволом, изнурительной работой, крепостные нередко совершали поджоги мануфактур, ударялись в бега или «шли в разбойники». Недаром вотчинная полиция имела строгий наказ следить за тем, чтобы рабочие текстильных предприятий «не токмо по ночам с дубинками и кистенями по улицам не ходили, но и в день без дела не шатались». Всех задержанных немедленно препровождали в «черную» для суда и расправы. Сажали сюда также нищих, которых в селе было великое множество, раскольников и беглых попов.

Арест, пожалуй, был самым легким видом наказания для крестьянина, обвиненного в том или ином проступке. Чаще ему вдобавок надевали железные «поручники», а ноги стискивали деревянными колодками.

В большом ходу были розги, кнут. «Смутьянов» ссылали также на поселение, сдавали в солдаты.

Кормили арестантов очень скудно, а порой не кормили вовсе. Чтобы не умереть с голоду, они просовывали в маленькие окошечки, между железными прутьями решетки, мешочки для подаяния. Затем, стараясь привлечь внимание прохожих, вызвать у них сочувствие начинали распевать: «Подайте, Христа ради, бедным и невольным заключенникам!»

С течением времени в селе появились промыслы. Главным стал холщевый, из которого затем выросла текстильная промышленность города и всей округи. Крашеные и набитые холсты ивановские крестьяне продавали во многих местах России — «с торженцом и товаренцом волочились». Добирались с ними даже до Камчатки, ходили и за границу.

Не всякий, однако, мог надолго отлучиться из дому в дальние края: а кто будет пахать, сеять, жать?.. Заинтересованность в сбыте товаров на месте была широкой. Постепенно в селе развивалась торговля.

Самым удобным местом для нее оказалась сельская площадь. С начала XVII века она обустраивалась именно в этом направлении. Легкие временные сооружения типа полков постепенно сменялись более капитальными, рубленными из дерева, а позднее — и каменно-деревянными палатами и лавками. Тут же строились сараи для товаров, открывались кабаки. Известен указ, относящийся ко времени правления Петра I, точнее — к 1705 году, которым повелевалось открыть в селе Иванове торг, поставив нужные «для продажи питей строения». Собирать пошлину и «питейную прибыль» в Иваново из Шуи приезжали государевы целовальники.

В начале прошлого века базарный сбор превышал две тысячи рублей в год — сумма по тому времени внушительная. Она свидетельствует о солидных размерах ивановской торговли. Недаром и главную площадь села стали именовать Торговой.

Владелец мануфактуры М. Ямановский, в ту пору один из богатейших в селе, решил вместе с семьей выкупиться из крепостной зависимости на волю. В ходатайстве, направленном графу Шереметеву, он старательно перечислил свои заслуги. Среди них есть одна довольно любопытная. Оказывается, войдя в состав сельской администрации, Ямановский повысил базарный сбор. Прибавив к собранным таким образом средствам две тысячи рублей, позаимствованных у священнослужителей, Ямановский в 1809 году приступил к постройке кирпичных оград вокруг Крестовоздвиженской и Пятницкой церквей, находившихся на площади. А затем… поставил вдоль этих оград 105 каменных и 62 деревянных лавки. В результате на площади стало очень тесно. Тогда Ямановский велел выровнять часть оврага за Крестовоздвиженской церковью и построить там еще несколько десятков лавок. Делал он это, разумеется, не по доброте душевной, а в интересах ивановских фабрикантов, ну и в собственных тоже, разумеется. Результаты не замедлили сказаться: торговый оборот возрос во много раз.

Чем же торговали в лавках на площади, скажем, в начале прошлого века? Первейшим товаром, конечно, были ткани местного производства — набивные ситцы. Бойко распродавалась мука (брали ее пудами), а также калачи. Немалым спросом пользовалась крестьянская обувь, прежде всего, лапти.

Но был еще один «товар» особого рода, на который тоже находились покупатели. Вот что пишет по этому поводу тот же Гарелин: «Крепостных девушек привозили на базары возами и продавали, кому желательно было купить. В начале нынешнего (XIX) столетия такая торговля велась и в Иванове. Сюда привозили девушек из разных мест России, главным образом из Малороссии, и местные из богатых покупали их для домашних услуг…»

Значение ивановских базаров, в частности, для текстильного производства, непрестанно возрастало. В середине XIX века их ежегодный оборот достиг 700 тысяч рублей серебром. Если крупные фабриканты вроде Зубкова, Гандурина, Гарелиных, приобретали пряжу в Москве или выписывали ее из Англии, то для средних и мелких хозяйчиков базар был почти единственным местом, где они могли купить нужные их предприятиям сырье и материалы. Не мудрено, что в базарный день в село приезжало до двадцати тысяч продавцов и покупателей. Причем не только из окрестных селений, но также из Костромы, Суздаля и других не столь уж близких городов. Отсюда они увозили прежде всего миткаль, а также пряжу и краски.

Граф Шереметев цепко держался за доходы, которые приносила ему Торговая площадь. Он оставил ее в своем владении вместе с лавками даже после отмены крепостного права. Лавки сдавал в аренду, хотя на их устройство не затратил ни копейки. Ивановским фабрикантам и торговцам пришлось здорово раскошелиться, чтобы выкупить прибыльное место.

Но вскоре прибыль резко упала. Постройка железных дорог привела к тому, что рынок текстильных товаров сосредоточился в Москве. «С этих пор торговля ситцами в самом Иваново-Вознесенске сделалась почти ничтожною», — меланхолически констатировал один из современников.

В конце XIX века на Торговой площади возвели одноэтажное здание городской управы, на котором позднее надстроили еще один этаж. Примерно в то же время взамен одряхлевших деревянных домов было поставлено несколько кирпичных. Некоторые из них сохранились до наших дней. Площадь замостили булыжником. Торговля была отнесена на так называемый Нижний базар, туда, где теперь начинается улица Смирнова. На площади осталось лишь несколько магазинов да корпус кирпично-деревянных лавок на месте нынешнего Дома Советов.

Георгиевская (Городская) площадь. Ныне площадь Революции

И стала площадь называться Городской, а позднее — Георгиевской. С того же времени ее история, насчитывавшая несколько столетий, приобрела, образно говоря, отчетливо выраженный революционный характер. В декабре 1897 года она впервые увидела многотысячные толпы рабочих-текстильщиков, которые пришли к городской управе требовать человеческих условий существования. Стачка продолжалась две недели и закончилась победой рабочих. Фабриканты были вынуждены пойти на уступки.

Много удивительного повидала площадь весной и летом 1905 года, в период первой русской революции. 13 (26) мая здесь состоялся первый общегородской митинг рабочих, начавших знаменитую всеобщую стачку, которая вскоре же приобрела политический характер. Это был поистине знаменательный день не только для Иваново-Вознесенска, но и для всей России.

Под окнами управы над толпой поднялся ткач Евлампий Дунаев. «Его голос звучит уверенно и убедительно, — вспоминал впоследствии первый председатель первого в России общегородского Совета рабочих депутатов Авенир Ноздрин. — Речь пересыпается здоровым народным юмором. Дунаев говорил горячо, в нем говорил рабочий, хорошо знавший фабрику. В его речах не было книжности, но расчетную книжку рабочего и лавочную заборную харчевую книжку он знал хорошо. Он их в своих речах искусно критиковал, и это его делало популярным, более доступным и понятным рабочей массе».

Кто-то подкатил к управе пустую бочку из-под сахара. На нее поднялся Михаил Лакин, рабочий с фабрики Грязнова, и произнес пламенную речь, вызвавшую всеобщее одобрение. Потом он прочитал наизусть стихотворение Некрасова «Размышления у парадного подъезда».

Можно представить себе, как гневно, как обличающе звучали у парадного подъезда управы бессмертные строки поэта:

В тот же день начались выборы в первый Совет рабочих депутатов.

Всякий раз, проходя по площади, я вспоминаю скульптуру известного советского ваятеля И. Шадра — «Булыжник — оружие пролетариата». Вы ее, конечно, знаете, хотя бы по репродукциям. Полуобнаженный молодой рабочий, низко нагнувшись, вывернул из мостовой увесистый камень. В глазах у парня сосредоточенная ярость. Еще мгновение, и гранитный обломок полетит в цель. На Западе раньше, чем в России, поняли, как страшен булыжник в руках восставшего народа. Град камней валил наземь королевскую конницу, держал на почтительном расстоянии полицию. Асфальт на улицах и площадях западно-европейских городов появился, не в последнюю очередь, затем, чтобы лишить пролетариат его испытанного в схватках оружия.

В бессмертной эпопее девятьсот пятого есть такой примечательный эпизод. 23 июня (6 июля) бастующие рабочие устроили перед городской управой демонстрацию. Они хотели получить от фабрикантов ответ на свои экономические и политические требования. Фабриканты вместо ответа заранее сосредоточили вокруг управы войска. У входа в здание расположились казаки.

Перед текстильщиками, которых собралось тысяч двадцать, вновь выступил с речью Евлампий Дунаев. Казаки грозили ему нагайками. Видя это, Дунаев предложил рабочим сесть, чтобы лишить врагов возможности разогнать собравшихся.

«Это была грандиозная картина, — писал впоследствии известный ивановский революционер, депутат первого Совета С. Балашов. — Вся площадь и прилегающие к ней улицы были сплошь запружены сидящими рабочими. Ни проходу, ни проезду, и городская дума оказалась отрезанной среди грозного моря сидящих рабочих. Когда же вся эта масса встала и двинулась на Талку, то на месте мостовой не оказалось, вся она была вырыта рабочими на случай нападения казаков и солдат».

Так и пришлось городской управе мостить площадь заново.

До революции площадь соединялась с улицей Кокуй узким переулком, который считался продолжением Рождественской улицы (теперь — улицы Красной Армии). С одной стороны этот покатый переулок ограничивала кирпичная ограда Крестовоздвиженской церкви, с другой — каменные строения, принадлежавшие городу. В нижней части переулка находился кирпичный мост, называвшийся Приказным — по приказной избе. Взглянув с него вниз, можно было убедиться, что он довольно высок. В овраге находились: кузницы, где ковали лошадей, и двухэтажное кирпичное здание начального училища.

Именно здесь, на мосту, 10 (23) августа 1915 года разыгралась кровавая трагедия. Царские войска расстреляли антивоенную демонстрацию иваново-вознесенских текстильщиков, требовавших мира, хлеба, освобождения арестованных товарищей. 30 человек было убито, 53 — ранено.

Начавшаяся империалистическая война приостановила развитие рабочего движения в Иваново-Вознесенске. Но ненадолго. Уже в начале 1915 года оно заявило о себе с новой силой. Большевики города поставили задачу организовать всеобщее экономическое выступление, чтобы придать ему затем политический, антивоенный характер. Условия для этого были. С самого начала войны из продажи стали исчезать продукты первой необходимости: мука, масло, сахар… Росла дороговизна. Процветала безудержная спекуляция. Все выше поднималось недовольство рабочих войной, своим тяжелым положением.

Летом 1915 года в городе складывалась революционная ситуация. Партийная организация, выросшая к августу до тысячи человек, поставила вопрос о вооруженном восстании. Но ей было рекомендовано ждать указаний ЦК.

Однако власти переполошились. Владимирское губернское жандармское управление получило из Москвы приказ принять энергичные меры «к недопущению беспорядков». В помощь ему были направлены восемь шпионов и два опытных жандармских офицера.

Улица Кокуй (ныне улица 10 Августа). Справа — «номера Дунюшкина», слева — Приказной мост (не виден)

9 августа черносотенная газетенка «Ивановский листок» и объявления, расклеенные по городу, известили о телеграмме, полученной от владимирского вице-губернатора Ненарокова. Указывая, что «на некоторых фабриках г. Иваново-Вознесенска происходят брожения рабочих, грозящие вылиться в забастовку», он предупреждал, что «будут приняты самые энергичные меры к недопущению беспорядков». «Пусть всякий знает, — угрожал царский чиновник, — что в подавлении беспорядков я не остановлюсь принять самые крайние и решительные меры».

Командир 199-го запасного пехотного полка, расквартированного в городе, полковник Смирнов, получив соответствующий приказ, пригласил жандармского ротмистра Лызлова и полицмейстера Авчинникова на совещание. За закрытыми дверями было решено пресечь «смуту» в корне.

Затем у Смирнова состоялось совещание офицеров. Полковник напомнил им о самом строгом выполнении приказов, касающихся применения оружия против «бунтовщиков», особо подчеркнув, что использовать его следует не задумываясь.

И под конец состоялся разговор наедине с командиром 6-й роты прапорщиком Носковым — «прыщеватым молодым человеком с рыжими усиками». Вновь со значением напомнил ему полковник о присяге царю, о том, что применять оружие следует при малейшей опасности.

— Вы меня поняли, прапорщик?

— Так точно! — ответил Носков.

Чтобы обезглавить намечавшееся выступление рабочих, в ночь на 10-е августа полиция произвела массовые обыски и арестовала почти всех руководителей Иваново-Вознесенской большевистской организации: В. Н. Наумова, К. М. Гаричева, И. И. Черникова, Г. С. Зиновьева и других, всего 19 человек.

А наутро у гостиницы («номеров») Дунюшкина (здание сохранилось), напротив Приказного моста, была выставлена воинская застава численностью до полуроты (51 чел.) под командованием прапорщика Носкова. В нее были отобраны выходцы из купеческих и кулацких семей. Им роздали боевые патроны. Всех местных уроженцев, всех сочувствующих рабочим заперли в казармах.

И все же, несмотря на эти грозные приготовления, днем 10 августа остановились почти все текстильные предприятия Иваново-Вознесенска. Забастовало 25 тысяч рабочих. К двум часам дня они заполнили площадь перед городской управой и потребовали освобождения арестованных. Власти приказали выпустить шестерых, и в том числе Г. С. Зиновьева. Во главе с ними рабочие направились к городскому кладбищу (в конце нынешней улицы Смирнова), где провели митинг. В выступлениях ораторов слышались призывы к свержению царизма, выдвигались требования прекратить войну, улучшить условия труда и быта рабочих. После бурного обсуждения актуальных жизненных вопросов, было принято решение опять идти к городской управе и добиться освобождения всех арестованных. К семи часам вечера здесь собралось около четырех тысяч человек. Снова зазвучали призывы: «Долой царя!», «Долой войну!».

После окончания митинга, Г. С. Зиновьев, опасаясь стихийного выступления рабочих, предложил им разойтись по домам, а на следующий день собраться вновь. Но в это время распространился ложный слух о том, что арестованных якобы увозят на вокзал, чтобы отправить в другую тюрьму. Возбуждение рабочих еще более возросло. Толпа направилась к арестному дому.

Сразу же за Приказным мостом стояли две шеренги солдат в белых полотняных гимнастерках, со скатками через плечо, с винтовками на изготовку. Тут же суетился прапорщик Носков. Он нервен и бледен. Носков — служака и одновременно трус, как заклинание повторяет про себя слова полковника о необходимости действовать «без промедления». Его полурота не получала приказа охранять арестный дом, но ведь для чего-то ее сюда поставили!..

Толпа обтекает солдат справа. Носков истерически кричит: «Стойте! Дальше я не пропущу, а если пойдете, то у меня есть приказ стрелять!» И дает два свистка — сигнал солдатам: «Приготовиться к открытию огня».

Толпа остановилась. Какая-то женщина разорвала на себе кофточку и со слезами закричала солдатам: «Ну, нате, стреляйте в грудь, которой я младенца кормлю!» Мужчины тоже рвали на себе рубашки и вставали под штыки: «Бейте и нас!» Иные кричали: «С нами дети и женщины, вы тоже оставили дома детей, жен и матерей!» Зиновьев обратился к солдатам с горячей речью, в которой объяснял требования бастующих, призывал не стрелять в людей.

«Так и убедят солдатиков!» — панически подумал Носков и торопливо дал третий свисток: «Пли!» Грянули три залпа — по людям, в упор. Первым упал на мостовую Зиновьев. Упала женщина, царапая ногтями булыжник. Тридцать человек обагрили своей кровью мостовую. Еще больше было раненых. Тотчас из Торговых рядов выскочили казаки и принялись избивать нагайками разбегавшихся людей.

Минут через десять полковник Смирнов с адъютантом Штробиндером на пролетке примчались на место расстрела. Увидев трупы и кровь, Смирнов зло выругался: «Мало еще им, подлецам!» Потом обратился к солдатам и прапорщику Носкову: «Благодарю за храбрость, за верную службу царю и отечеству!» Солдаты нестройно, вразброд ответили жиденьким «ура».

В тот же вечер были посланы телеграммы царю и вышестоящему начальству о том, что «на воинскую заставу под командованием прапорщика Носкова напала толпа забастовщиков, вследствие чего для защиты себя и заставы прапорщик вынужден применить оружие, открыв стрельбу, чем и разогнал толпу, в результате убито 16 и ранено около тридцати».

Цифры пострадавших были занижены почти вдвое.

На следующий день в Иваново-Вознесенск из Владимира примчался следователь по важнейшим делам, который, совместно с полицией, сфабриковал пухлое и насквозь лживое четырехтомное «дело» — «О нападении рабочих на воинскую заставу 10 августа 1915 года в гор. Иваново-Вознесенске».

«О нападении…» С каким оружием?

На месте побоища были подобраны пять кошельков, пузырек с можжевеловым маслом, записная книжка и шесть перочинных ножей. И это все, ибо никак нельзя считать за принадлежащие бастующим камни и обломки кирпича, валявшиеся на улице и приобщенные к «делу».

Да и сам прапорщик Носков был вынужден признать, что никакого нападения толпы на заставу не было.

— Были ли ранены или ушиблены чины караула, на которых было произведено нападение 10 августа 1915 года, если — да, то кто именно из чинов военного караула и где раненые или ушибленные чины ныне находятся? — такой вопрос задал судебный следователь прапорщику Носкову.

Тот ответил:

— Раненых и ушибленных чинов караула не было во время произведенного нападения толпой 10 августа, кроме камня, который упал в трех шагах от меня и после отражения от земли ударился в носок правой ноги, не причинив ушиба.

Дело оказалось насквозь шито белыми нитками. Даже царский военный суд под председательством генерал-майора князя Друцкого в июле 1916 года вынес всем обвиняемым (а это были раненные во время побоища) оправдательный приговор. Окончательно грязное уголовное дело было прекращено только после февральской революции. Арестованных освободили из-под стражи.

После Великого Октября главный виновник расстрела рабочих экс-полковник Смирнов был приговорен пролетарским судом к высшей мере наказания. Носков покончил с собой в тюрьме.

Пролетариат России ответил на расстрел иваново-вознесенских рабочих массовыми забастовками протеста. Они состоялись в Петрограде и Москве, Нижнем Новгороде и Туле, Харькове и других городах. В память об этом событии Приказный мост в советское время был назван Красным. Он просуществовал до тридцатых годов, когда был засыпан, чтобы выровнять местность для прокладки трамвайных путей. Именно тогда участок, где находились переулок и мост, вошел в состав площади, которая таким образом значительно раздвинула свои границы.

Рабочая кровь на Приказном мосту пролилась не напрасно — свержение царизма было не за горами.

О февральской революции 1917 года в Иваново-Вознесенске стало известно 1 марта, и уже на следующий день, остановив фабрики, около 30 тысяч рабочих провели на площади политическую демонстрацию с красными флагами. По призыву большевиков текстильщики стали выбирать депутатов в Совет. Демонстрация продолжалась и 3 марта. Рабочие давали наказы своим депутатам. Главный из них был — покончить с ненавистной империалистической войной. А 1 мая здесь состоялась первая легальная маевка.

Вскоре после победы Великого Октября площадь по предложению рабочих была заслуженно названа площадью Революции.

Трудовой народ шел сюда отмечать свои рабочие праздники, победы над врагами. Отсюда отряды молодой Красной Армии уходили на защиту социалистического Отечества. Здесь в 1923 году состоялась многолюдная демонстрация протеста против наглого ультиматума английского министра иностранных дел лорда Керзона. Войска и демонстранты проходили на площадь под своеобразной триумфальной аркой, построенной из дерева неподалеку, на нынешнем проспекте Ленина.

А в здании бывшей управы разместился исполком городского Совета рабочих и солдатских депутатов.

…Со второй половины двадцатых годов в городе развернулось крупное строительство. Поднимались корпуса «Дзержинки», «Красной Талки», Меланжевого. На пустыре возник Первый рабочий поселок. Частично застроенный, утопавший в грязи бывший безуездный и заштатный город, ставший главным городом губернии, а затем Ивановской промышленной области, превращался в благоустроенный индустриальный центр.

«Даже смелые мечтатели растерялись бы сейчас перед зрелищем тех огромных перемен, в блеске которых теряется образ старого Иваново-Вознесенска», — писала в те годы местная печать.

В середине тридцатых годов был разработан генеральный план реконструкции города, рассчитанный на 15 лет. Предусматривалось, в частности, заново застроить и площадь Революции. Вот как рисовал ее предполагаемый облик журнал «Пламя», издававшийся в те годы в Иванове:

«В центре города перед многоэтажным, сверкающим зеркальными витринами, монументальным зданием Дома Советов торжественным форумом раскинулась площадь Революции. Прежние тесные пределы этой площади развернулись теперь до Центральной гостиницы с севера и до Степановской улицы — с юга. Это — подлинный форум — место для массовых шествий, стотысячных демонстраций, ограниченное с трех сторон архитектурным ансамблем общественных зданий и с четвертой стороны — исполинским Домом Советов».

В плане он должен был иметь форму буквы «П». Центральная часть его проектировалась девятиэтажной. Однако осуществить этот замысел не удалось. Военная угроза со стороны германского фашизма и японского милитаризма отвлекла средства на оборону страны. Был построен только один, южный корпус исполинского комплекса Дома Советов. Другие работы по реконструкции площади не начинались вообще. В послевоенный период в первую очередь отстраивались города, пострадавшие от вражеского нашествия. Прошли годы, и выяснилось, что первоначальный проект безнадежно устарел.

Площадь Революции. Памятник Борцам революции

Тем не менее площадь продолжала расширяться и благоустраиваться. Поистине священным для ивановцев местом стал, как и мемориал «Красная Талка» на легендарной речке Талка, где родился первый в России Совет, — воздвигнутый здесь величественный памятник Борцам революции.

Ныне градостроители нанесли на листы ватмана новые очертания исторической площади. И нет сомнения в том, что, как только появятся соответствующие материальные возможности, она приобретет полностью завершенный облик.

Мемориал «Красная Талка» на легендарной речке Талке, где родился первый в России Совет