Крутицкая улица — одна из самых своеобразных в городе. Попробуйте найти другую такую, где бы старина столь же непринужденно соседствовала с нашим днем, которая бы столь же прихотливо извивалась, соединяя две важнейшие городские магистрали — проспекты Ленина и Фридриха Энгельса.
Даже самому нелюбопытному взору здесь найдется нечто достойное внимания. Прикиньте, хотя бы бегло, сколько типов строений встретится вам по пути. Не так-то просто их подсчитать. Вот деревянный домишко, неказистый, доживающий свой век. Это наиболее характерный представитель дореволюционного Иваново-Вознесенска. Рядом притулилось здание «посолиднее» — в полтора этажа. Первый почти напрочь скрыт под землей, выглядывают только верхушки окон. «Подвальные жильцы» были некогда весьма распространенной в городе категорией. По соседству — еще один жилой дом, каких давно уже не возводят: низ кирпичный, верх — рубленный из бревен.
Есть здания, похожие на конюшни (да так оно, наверное, и было), есть двухэтажные с могучими стенами — явно купеческого происхождения, есть сравнительно молодые, опять-таки в два этажа, и самые новейшие, гордо вознесшие над своими меньшими собратьями железобетонное кружево конструкций.
Невольно возникает впечатление, будто история позволила себе шутку, собрав на малом участке столь обширную коллекцию архитектурных экспонатов.
А взять ограды… Каких только нет! И проволочные на бетонных столбах (это сад им. 1 Мая), и кирпичные, и дощатые — то решетчатые, то сплошняковые… Даже зелень — и та, похоже, стремится быть неповторимой. Шумят листвой старые липы, а в трех шагах от них — липки-подростки недавних посадок. Под березами в два обхвата буйствуют в провинциальных палисадничках лопухи.
Короче говоря, Крутицкая улица представляет собой пестрый калейдоскоп, насчитывающий много веков, и градостроителям придется немало поломать голову, как придать ей современный вид, сделать удобной и для людей, и для транспорта.
Название улицы говорит само за себя и в разъяснениях вроде бы не нуждается. Крутицкая — от крутизны, крутого обрыва над Уводью. Высота здесь и в самом деле значительная. Недаром одна из улиц, уходящая отсюда вниз, к площади Пушкина, называется Подгорной — под горой.
Однако и в этом, казалось бы, совершенно ясном вопросе существует элемент сомнения. Дело в том, что прежде название улицы писали несколько иначе — Крутецкая. А крутец — слово уже иное, напоминает о кручении веревок.
И все же не стоит придавать названию иного значения, кроме привычного. Крутицкая — от крутизны. Крутецкая — просто вариант.
Лучше совершим прогулку от ее истока до конца, посмотрим, какими воспоминаниями она богата.
Теперь улица начинается от проспекта Ленина. Сто с лишним лет назад было иначе. Тогда первые ее строения находились близ нынешнего Дворца искусств, возведенного на месте Покровского собора. От современного проспекта его отрезал в ту пору глубокий овраг с ручьем. Преодолеть их даже в сухую погоду было затруднительно, а что же говорить про весну и осень?
В семидесятых годах прошлого века, после образования города, это неудобство стало особенно обременительным. Ведь для нужд текстильных фабрик требовалось доставлять все больше клади. Да и церковники настаивали на удобном подходе к собору со стороны главной улицы (Мельничной-Георгиевской).
Однако городская дума не могла найти средств на устройство дамбы. Тогда в 1873 году фабрикант З. Кокушкин за свой счет набрал землекопов из числа пришедших на заработки крестьян, и те за четыре года с помощью лопат, тачек и носилок построили дамбу, замостив ее булыжником. Она обошлась в восемь тысяч рублей.
Любопытная деталь: на фоне непролазного бездорожья, грязи, неустройства, царивших в только что созданном городе, дамба выглядела довольно нарядно. По имени «благотворителя» ее назвали Кокушкинской и возвели в ранг «одного из украшений Иваново-Вознесенска». Тогда-то Крутицкая улица и получила новое начало. Дамба в изменившемся, конечно, виде сохранилась до наших дней.
При повороте с проспекта Ленина на Крутицкую улицу мы первым видим теперь двухэтажное здание, в котором помещается магазин «Цветы». А прежде на этом месте жил владелец небольшой ситценабивной мануфактуры. Об этом свидетельствовали два строения во дворе, снесенные лишь в самое последнее время. Прохожие обычно не обращали на них внимания. И напрасно. В одном из строений легко узнавалась «набойная». По размерам она была совсем невелика, намного меньше, например, того набойного корпуса, что находится на Красногвардейской улице, и тем не менее типична своей верхней частью — вешалами, по которым передвигался миткаль во время сушки.
Второе строение тоже было характерно для старого текстильного села: простенькая кирпичная палатка, иначе говоря, склад, где хранился готовый товар.
Собственно, горы, как таковой, давно уже не видно. От вершины, изрядно, впрочем, срытой еще в давние годы, и до самого подножья, словно гигантской шапкой, накрыта она зданием Дворца искусств. В ходе его реконструкции в шестидесятых — восьмидесятых годах был снят еще восьмиметровый слой грунта, и от горы практически ничего не осталось.
Поросшая по склонам вековыми соснами, гора с одной стороны довольно круто обрывалась к реке Уводи, с другой — к ручью Кокуй. Возможно, лишь узкий перешеек соединял ее с соседней возвышенностью, где оказалось удобно защищаться от нападений врагов. Стоило только сделать по склонам засеки, а перешеек перегородить забором из заостренных кольев, и получалось надежное убежище. К тому же и видно было с горы далеко во все стороны, что давало возможность вовремя заметить опасность. Эти выгоды люди подметили еще в глубокой древности. Есть сведения, что во время земляных работ в начале прошлого столетия на горе нашли орудия каменного века, а также глиняные изделия более позднего происхождения. К сожалению, этот ценный археологический материал до нас не дошел.
Как предполагают, в XIV или XV веках гору облюбовали монахи. Поставили на вершине деревянные келийки и стали жить в уединении. По-видимому, оно не раз нарушалось лихими людьми — то было время феодальных междоусобиц. До нас дошла легенда о том, что в горе имелось множество пещер и тайников, в которых иноки прятались во время нападений. В конце концов монахи, видимо, решили, что от врагов лучше укрываться за стенами, чем во мраке подземелий. На вершине горы был построен мужской монастырь с двумя храмами — Покровским и Троицким. Поэтому монастырь и в устной речи, и в официальных документах именовали двояко: то Покровским, то Троицким. Ивановцы долгое время предпочитали второе название. Потому-то возникшая рядом с монастырем слобода, первоначально называвшаяся Притыкино, или Монастырская, стала позднее именоваться Троицкой (ныне начало Советской улицы). Но гора оставалась Покровской.
Первое письменное упоминание о монастыре относится к первой трети XVII века. Был он из числа захолустных, особенным вниманием церковных властей не пользовался, и поэтому монастырской братии, чтобы иметь пропитание, приходилось, после молитв, подрабатывать различными ремеслами.
Живописную картину представляли собой деревянные монастырские строения, тесно сгрудившиеся на макушке горы. Здесь были церкви, кельи, скотные дворы, хлебные амбары, погреба. Только церкви да игуменская келья были крыты тесом, остальные — сплошь соломой. Здания окружала деревянная крепостная стена с башенками по углам.
Некоторое представление о том, как выглядел в ту пору монастырь, дает, можно сказать, чудом сохранившаяся до наших дней деревянная Успенская церковь, о которой говорилось выше. Она была построена в XVII столетии по типу большой крестьянской избы, от которой отличалась только двумя прирубами: с западной стороны — для притвора и с восточной — для алтаря.
Монастырь сыграл определенную роль в экономическом развитии села Иванова. Дело в том, что в урочные дни на Покровской горе собирались на богомолье люди со всей округи. Их нужно было поить и кормить. Появилась торговля — «сперва с поноской, потом с полочком, а там уж и с лавочкой». В конце концов возникла своеобразная «богомольная ярмарка». Село становилось торговым.
Дворец искусств
В 1764 году Екатерина II подписала указ об упразднении многих монастырей с переводом их на положение приходских церквей. Был ликвидирован и Покровский монастырь. Но произошло это много позднее, в самом конце XVIII века. В литературе встречается упоминание о том, что он стал приходской церковью только после того, как монастырская братия жестоко перессорилась. Обветшавшие деревянные стены снесли, заменив их невысокой кирпичной оградой.
В 1817 году на средства ивановских фабрикантов Гандуриных, которые еще числились крепостными крестьянами, на месте упраздненного монастыря была сооружена по проекту миланского архитектора Мавричелли каменная церковь.
Немаловажная деталь: именно в ту пору погибло множество веками хранившихся в монастыре ценнейших документов, касавшихся его истории и прошлого села Иванова.
Нельзя не отметить, что религиозное влияние монастыря, как и приходской церкви, на жителей села было весьма призрачным. Попы то и дело жаловались на местных крестьян, что они «от святой церкви удаляются».
Улица Крутицкая. Междугородная телефонная станция
Царское правительство и синод были немало озабочены этим. Они не могли не учитывать, что с развитием промышленности и ростом рабочего класса в селе все более обострялись классовые противоречия. Одной из мер властей явилось преобразование Покровской церкви в собор. Это произошло 30 августа 1873 года (по старому стилю) — в день официального объявления народу об «учреждении города Иваново-Вознесенска».
И все же в расчеты властей вкралась ошибка. С 80-х годов, как вспоминает бытописатель старого Иванова И. Волков, Покровская гора стала «любимым местом для собраний и бесед безработного люда. Здесь безработные ивановцы собирались для обсуждения своих нужд; здесь они собирали справки друг у друга о том, куда и кому какие работники нужны; здесь же безработные целыми днями сидели, глядя на расположенные внизу, под горой, фабрики, подолгу обдумывая свое тяжелое положение… Оттого-то эта гора, помимо старинного названия „Покровской“, носила еще название „Думной горы“».
Естественно, что ни соборному причту, ни богачам подобные сборища безработных и бездомных людей не приходились по вкусу. Ктитором собора в ту пору был фабрикант Мефодий Гарелин, оставивший по себе, как безжалостный эксплуататор рабочих, зловещую память. На заседании городской думы он с возмущением говорил о том, что от «ежедневного лазания» рабочих гора-де разрушается.
В 1907 году на средства Покровской церковной общины гору обрыли, округлили и обнесли, помимо кирпичной ограды, еще и железной решеткой. Тогда же здесь были срублены последние вековые сосны.
Эти меры вызвали негодование пролетариев города. Они отчетливее увидели в соборе рассадник религиозного мракобесия, а в его служителях — вдохновителей черносотенцев, чьи злодеяния осенью 1905 года были у всех свежи в памяти. Потому-то после Великого Октября решительным было требование рабочих: воздвигнуть на месте собора очаг культуры и просвещения. Таким очагом стал драматический театр (ныне Дворец искусств).
В XVIII―XIX веках лучшие здания напротив собора занимал причт. Теперь их почти не осталось. На месте снесенных строений вознеслось многоэтажное здание Междугородной телефонной станции современной архитектуры, из бетона и стекла.
Бывают же такие совпадения! Рядом с ней еще цел старинный кирпичный дом с наружной каменной лестницей и чугунным крыльцом. В свое время здесь размещалась городская телефонная станция. Как-то даже не верится, что она смогла «втиснуться» в такое малоприметное строение.
Идем далее. Перед нами, городская библиотека им. Горького. Она находится здесь уже не один десяток лет. Однако первоначально это здание предназначалось для иных целей.
…Первые годы советской власти. Восстановлены и пущены основные текстильные фабрики города. У станков и машин трудятся тысячи людей, преимущественно женщин.
Чтобы облегчить домашние заботы текстильщиц, освободить их от возни у печки, решено было построить на Крутицкой улице фабрику-кухню. Она открылась 29 марта 1925 года. Это было первое в Советском Союзе предприятие общественного питания подобного рода.
«Здесь механизированное приготовление обедов, — писала в те годы печать. — Даже хлеб доставляется с кооперативного хлебозавода. Машины моют, чистят, режут, варят паром. Пальмы, свет, чистота, здесь нельзя курить. Отсюда в больших термосах развозят грузовики обеды по фабрикам…»
Предполагалось, что фабрика-кухня будет ежедневно отпускать шесть тысяч обедов. Фактически к 1930 году готовилось 25 тысяч. Пришлось сделать пристройку. Но и этого оказалось мало. Поэтому 1 мая 1930 года в Посаде была заложена и в 1933 году открыта вторая фабрика-кухня.
По ряду причин этот опыт в те годы, однако, не нашел продолжения. Здание фабрики-кухни на Крутицкой передали под библиотеку.
Если мы направимся по улице далее, то увидим в окружении деревьев еще одно здание, построенное в те годы, — областной противотуберкулезный диспансер. Как известно, в старом Иваново-Вознесенске туберкулез был подлинным бичом рабочих-текстильщиков. Изнурительный труд в пыли и духоте, отсутствие вентиляции неумолимо вели к болезни и сводили рабочего в могилу в тридцать — сорок лет.
Одной из мер борьбы с этим социальным злом и явилось открытие диспансера (1928 год). Здесь лечились и взрослые, и дети. По своему оснащению он был лучшим медицинским учреждением подобного рода в СССР.
Как раз возле диспансера улица делает крутой поворот и одновременно резко расширяется, образуя неправильной формы площадь. Она и официально, в течение пяти с лишним десятилетий, именовалась Удинской площадью и утратила свое значение только после постройки лечебного учреждения.
Свое название площадь получила в 1872 году по фамилии купцов Удиных. В середине прошлого века они владели довольно крупной ситценабивной фабрикой, кирпичные корпуса которой находились поблизости. Потом Удины разорились, что в старом Иванове было явлением довольно обыденным. Фабричные здания долго пустовали, что тоже никого не удивляло.
Обо всем этом, конечно, не стоило бы и вспоминать, если бы не одно немаловажное обстоятельство. В 1876 году полицейские власти арендовали один из заброшенных корпусов и оборудовали в нем городскую арестантскую, рассчитанную на 15―20 человек. Но обычно их «втискивали» сюда намного больше.
Здесь содержали задержанных пьяниц — «до вытрезвления», всякого рода уголовных преступников — до суда. Вместе с ними в камеры часто водворяли и «политических» — тех, кто протестовал против существующих порядков и произвола фабрикантов, не подчинялся властям, призывал к забастовкам, участвовал в них. С каждым годом таких арестантов становилось все больше.
Условия их содержания были ужасающими: теснота, невероятная грязь, клопы, удушливый воздух, издевательства надзирателей. Нет, недаром ивановцы единодушно окрестили арестантскую «Удинскими номерами». Если вспомнить, что номерами в ту пору именовались гостиницы, станет понятна вся саркастичность этого народного названия.
Мрачную память оставила по себе «Удинская гостиница» на Крутицкой. Сколько мук претерпели здесь и виновные, и безвинные, сколько их отправилось отсюда в тюрьмы, а оттуда — в ссылку, на каторгу!
Позднее арестантская была переведена поближе к полицейскому управлению, на улицу Кокуй, в двухэтажное кирпичное здание, отмеченное ныне мемориальной доской и известное каждому горожанину.
«Удинские номера» переделали под жилье. Были заселены, еще до революции, и пустовавшие прежде строения. Они частично сохранились до наших дней. Так, одно из них занимала кроватная фабрика, а теперь — цех № 2 Кохомского объединения «Металлист».
Неподалеку от сада им. 1 Мая, на противоположной стороне улицы, находится особняк, окруженный кирпичной оградой и вековыми липами. Некогда он принадлежал родовитой семье графов Шереметевых.
Более полутора веков это имя довлело над судьбами нескольких поколений ивановцев. Графской была земля, графскими были крепостные крестьяне, графу платили оброк, за графом числились леса, фабрики, дома, торговая площадь, лавки…
Село Иваново и Ивановская вотчина перешли во владение Шереметевых еще в 1741 году. С этой поры графская семья цепко за них держалась. И недаром: владения приносили изрядный доход, который, по мере развития в селе текстильного производства, умножался.
Чтобы править многообразными делами вотчины, в начале XIX века было решено построить на окраине села здание вотчинной конторы. Как считают, его проектировал и наблюдал за работами кто-то из крепостных графа.
Здание представляет собой каменный двухэтажный дом с элементами раннего русского классицизма. Собственно вотчинная контора размещалась в нижнем этаже. Здесь же находились кладовые, кухня, другие служебные помещения. Верхний этаж занимали парадные комнаты для знатных приезжих, здесь же жил и управляющий конторой.
В эпоху крепостного права в конторе взимали оброк деньгами и натурой (вот для чего были нужны вместительные кладовые), вели учет прихода и расхода по вотчине, составляли документы на куплю-продажу имущества и крестьян, подбирали мастеровых людей для работ в других имениях Шереметевых. После отмены крепостного права здесь принимали у крестьян выкупные платежи, арендную плату за пользование землей и лесами, оставшимися в графском владении.
Вотчинная контора, как ни удивителен такой анахронизм, просуществовала до 1918 года. После ее упразднения здание передали детскому саду.
Сейчас оно охраняется законом как памятник архитектуры.
Наша прогулка по Крутицкой улице близится к концу. Мы вступаем в ее «студенческую» часть. Справа — кирпичные корпуса общежитий, построенных в тридцатые годы, неоштукатуренные, без особых удобств. На них в ту пору не хватало средств. А рядом — студенческие общежития, возведенные совсем недавно, по-современному отделанные и оснащенные, имеющие все, что нужно молодому человеку, который готовится стать высококвалифицированным специалистом.
А между общежитиями, словно напоминая о чем-то давнем, навсегда ушедшем, высится в тени деревьев здание, подобных которому в Иванове больше нет. С первого взгляда нелегко догадаться о его первоначальном назначении: то ли это фабрика, то ли церковь, то ли что еще.
В перечне достопримечательностей города оно значится как мануфактура Осипа Степановича Сокова. Этот талантливый самоучка оставил заметный след в истории развития текстильной промышленности села Иванова. В молодости Соков овладел ремеслом резчика и работал у своих односельчан, делая им манеры для набойки холстов. В 1780 году вместе с несколькими товарищами по ремеслу он отправился в Шлиссельбург, где устроился на фабрику англичан Козенса и Лимана, осваивая искусство составления красок для набойки. По возвращении в Иваново в 1787 году Соков завел небольшое предприятие, где стал изготовлять по новым рецептам набойку по холсту и полотну, а затем и по хлопчатобумажным тканям.
Изделия его отличались высокими художественными достоинствами — красотой и своеобразием рисунков, чистотой отделки и потому были вне конкуренции. (Образцы этой набойки, сохранившиеся в фондах Ивановского краеведческого музея, до сих пор восхищают своим совершенством).
Дело процветало и вскоре вместо деревянного здания Соков возвел близ Уводи просторный кирпичный корпус.
В судьбе этого энергичного, смышленого человека не все ясно. Судите сами: с момента возвращения Сокова в Иваново и до смерти его в 1801 году прошло четырнадцать лет. Последние годы, как пишет Я. Гарелин, он «мало уже занимался фабричным делом и редко куда выходил из дому, вел самую уединенную жизнь». Выходит, что на постройку двух предприятий и достижение высот в производстве ситцев у Сокова ушло не так уж много времени — что-то около десяти лет. Затем, по неизвестной причине, все достигнутое было им брошено на произвол судьбы. Согласитесь, что это не в характере человека, весьма предприимчивого, еще и не старого (он родился в 1743 году) и к тому же разбогатевшего.
Замечу попутно, что Соков был похоронен на той же Крутицкой улице, в ограде Покровской церкви. Когда в 1817 году была построена новая, каменная, могила оказалась под правым столбом при входе в церковь и впоследствии была забыта.
Наследники Сокова управляли фабрикой из рук вон плохо и в конце концов продали ее в 1810 году фабриканту М. Ямановскому. Будучи главой местной старообрядческой общины, он перестроил ее в молельню для «раскольников поповщинского толка». Тут же находилась богадельня.
Считают, что переоборудование мануфактуры производилось по проекту архитектора Мавричелли, того самого, который сооружал каменную Покровскую церковь и соборную колокольню в Шуе. Тогда-то и появились у производственного корпуса не приличествующие ему храмовые пристройки, в частности, полукруглая алтарная абсида, выходящая на проспект Фридриха Энгельса.
Если верить народной молве, в старину из корпуса имелся тайный подземный ход на берег Уводи.
Культовым целям здание служило в течение 120 лет — до 1930 года. В разное время оно считалось то молельней, то часовней, то Казанской старообрядческой церковью. Есть даже упоминание о том, что в нем находилась «австрийская молельня» — возможно, для военнопленных австрийцев. Впрочем, все это малоинтересно. Для нас здание представляет ценность именно как текстильная мануфактура, где родилась широкая слава многокрасочных ивановских ситцев.