«В старину Иваново было окружено густыми лесами». Эта фраза столь часто встречается в книгах о прошлом нашего города, что уже не производит впечатления.
Живописнее обрисовал эти дебри И. Волков. В книге «Ситцевое царство» он приводит слова своего деда, Данилы Волкова, относящиеся к восьмидесятым годам прошлого века:
«Эх, бывало, в наших ивановских лесах и заблудиться легко было, особливо в серый, бессолнечный день… Попадешь, бывало, в лес, заплутаешься, идешь-идешь целый день, а то и два дня идешь, и конца-краю этому лесу на находишь… А какой лес был: сосны в три обхвата, березы аршин на сорок в вышину…»
Леса было обилие, а рубили его мало, в основном на дрова да на крестьянские постройки. И на продажу он не шел из-за трудности с вывозом: Уводь в нескольких местах перекрывали мельничные плотины, и сплав был невозможен.
Положение изменилось с появлением в Иванове мануфактур, а затем и фабрик с паровыми машинами. Резко увеличился спрос на строительную древесину и дрова. Владелец вотчины Шереметев не замедлил пустить в ход лежавшее до сих пор втуне богатство. Нимало не задумываясь о том, к чему может привести массовая вырубка лесов, он стал продавать их большими участками, лишь бы выручить куш посолиднее. Покупателями являлись, прежде всего, его же собственные крепостные — «капиталистые» крестьяне, владельцы ткацких светелок и набоечных заведений. Разумеется, в первую очередь они приобретали тот лес, что находился ближе к селу, чтобы не тратиться на перевозку.
К концу XVIII века окрестности Иванова большей частью превратились в пустоши, поросшие кустарником и мелколесьем, местами распаханные или превращенные в выгоны. Лес сохранился сравнительно небольшими островками.
Долгое время, например, стоял нетронутым бор Круглиха, непосредственно примыкавший к вотчинной конторе Шереметева. По этому бору Крутицкая улица имела второе, более раннее, название — Большая Круглиха. Можно предполагать, что лесной массив был компактен и имел в плане круглую или овальную форму, откуда и название.
Там, где сейчас находится памятник Федору Афанасьеву (Отцу), двести лет назад шумела листвой Гандурина роща. Она также была остатком прежних лесов, окруженным со всех сторон сельскими постройками. А называлась роща, как это часто бывало в старину, по фамилии своего владельца — «капиталистого» крестьянина Гандурина. Уже тогда это семейство владело немалым богатством. Судя по сохранившимся документам, у братьев Гандуриных имелось во владении около 150 десятин земли, десять — покосу и почти 50 десятин лесу.
На плане села 1774 года значится еще один зеленый массив — бор Денежкиной Выти. Находился он на правом берегу Уводи в районе между нынешним Соковским мостом, хлопчатобумажным комбинатом им. Самойлова и улицей III Интернационала.
В наши дни название бора звучит загадочно. Попробуем выяснить, откуда оно взялось. В старину слово «выть» имело несколько значений. Так называли участок земли, реки или озера, предназначенный для рыбной или звериной ловли. Размер выти при этом определялся характером местности.
Далее, выть в Московском государстве означала мелкую податно-платежную единицу. На выть, куда входила пахотная земля с угодьями, раскладывался платеж податей. Кроме того, вытью называлось вознаграждение за причиненный вред.
И в первом, и во втором значении это слово в нашем крае употреблялось широко. «Иваново делилось на выти, — читаем в книге Я. Гарелина. — Каждая выть заключала в себе 50 тягол и составляла главное мерило… для сбора доходов по Ивановской вотчине. Раскладка оброчной подати для помещика и на разные вотчинные и мирские расходы производилась по вытям».
Следовательно, можно считать, что возле бора имелся значительный клин запашки, и крестьяне, обрабатывавшие эту землю, платили денежную подать.
Возможно, однако, и иное объяснение. Кто-то из предприимчивых крестьян арендовал участок речного берега (вместе с бором) для рыбной ловли и платил за это право деньгами (а не долей улова, как тоже практиковалось). Недаром в названии бора как бы подчеркивается слово «денежкина». Как известно, в ту пору рыбой из Уводи лакомилось даже население Суздаля, и занятие рыболовством для ивановцев было довольно прибыльным.
Долее сохранялись леса на левобережье Уводи, там, где возник потом Вознесенский посад. Еще в тридцатых годах прошлого века Опрянин овраг представлял собой глухое лесное урочище. Особенно большой лесной массив примыкал к нынешнему парку им. Революции 1905 года. Шереметев продал этот лес фабрикантам Гарелиным, которые также вырубили его. Одну из вырубок люди называли просто Пустошью, другая, по старой памяти, продолжала именоваться бором. Когда на бывших вырубках появились слободки, нарицательные имена превратились в собственные. Уже в советское время в городе возник довольно обширный район со странным названием Пустошь-Бор. Странным потому, что первая часть названия противоречит по смыслу второй. Но… чего не бывает в топонимике! Ей известны и более причудливые имена вроде селений Потеряй-Кошки Большие и Потеряй-Кошки Малые, существовавшие до недавнего времени в Юрьевецком районе.
Явно «лесного происхождения» и название местечка Соснево. Правда, «лесной аромат» слова для многих коренных ивановцев давно выветрился. Кое-кто для объяснения названия готов привлечь даже слово «соснуть». Однако человеку свежему «Соснево» напоминает прежде всего о соснах, когда-то в изобилии росших на высоком берегу Уводи.
Выше уже говорилось о народной этимологии, которая, объясняя значение тех или иных географических названий, опирается лишь на случайные сопоставления, на сходство в звучании слов.
Подобный казус случился однажды и со мной. Старинное название одной из ивановских улиц — Приборная говорило вроде бы само за себя. А на поверку выяснилось, что толкование неверно.
Вроде бы осталась единственная возможность: считать, что улица действительно названа по приборам. Но отнюдь не измерительным. Известные ивановцам в XVIII веке весы, аршин, счеты, отвес, кое-что еще — устройства элементарно простые и едва ли их имели в виду при «крещении». Но ведь у слова «прибор» есть и специальное значение — комплект материалов, частей, принадлежностей для изготовления, устройства чего-нибудь. Комплект деталей для ткацкого станка — чем не прибор?
Вспомним, что в ту пору в селе Иванове почти в каждой избе стучал деревянный ткацкий станок, чаще всего не один. Как ни прост он по устройству, сделать его самостоятельно мог, конечно, далеко не всякий крестьянин. Требовались и определенные навыки, и нужный инструмент. Совершенно очевидно, что, по мере развития в селе ткацкого производства, и особенно с появлением мануфактур, спрос на ткацкие станки возрастал. Значит, должна была появиться определенная категория ремесленников, занятых их изготовлением. А в старину они обычно жили кучно (отсюда бесчисленные Гончарные, Кузнечные и тому подобные улицы и слободы в древних русских городах). Возможно, и в селе Иванове ремесленники жили по соседству, на одной улице, и по роду их занятий — изготовлению приборов ткацких станков — она и получила свое наименование?
Этими соображениями я и поделился однажды с читателями. И вскоре получил письмо из Москвы, от знакомого ученого-архивиста. Он писал, что разгадка странного названия, скорее всего, кроется не в приборах или «приборных», а в том, что улица возникла возле бора, находилась при бору.
И как это мне раньше не пришло в голову! Стал листать краеведческую литературу. Действительно, в районе нынешних улиц Варенцовой, Почтовой, по берегам Безымянного (позднее Павловского) ручья вплоть до Туляковского (ныне Театрального) моста в XVIII веке был обширный лес. Ивановцы отличали его от других, окружавших село, называя просто бор. «Лес был поистине богатырский», — писал о нем Я. Гарелин. Остатки этого бора сохранялись вплоть до середины прошлого века, когда его владелец, фабрикант Ямановский, свел могучие сосны под корень. Освободившееся место по обоим берегам ручья было занято бельниками.
Такова вкратце история одного поиска, итог которого лучше всего охарактеризовать известными словами: «А ларчик просто открывался!».
Если взглянуть на старинный план села Иванова, то нетрудно убедиться, что оно возникло отнюдь не на ровном месте. Вплоть до XIX века жилые и хозяйственные постройки здесь размещались преимущественно по склонам оврагов, в болотистых низинах и на прочих неудобицах. Причина проста. Владельцам села не было резона отводить под новые улицы пахотные земли и луга, которые ценились в краю вековых лесов.
Потому-то в начале восемнадцатого столетия, при застройке очередной улицы, крепостным крестьянам пришлось ставить избы в сыром мелколесье: так распорядилась вотчинная контора, выполняя волю хозяина земель. Не так-то просто было новоселу добраться до только что срубленной избы: всюду моховые кочки, стоячая вода, заросли кустарника. Он цепко хватал человека за одежду, ноги то и дело проваливались в болотную жижу. Пока доберешься до жилья, глядишь, армяк порван, лапти с онучами мокры насквозь.
Так и прозвали крестьяне новую улицу «Продирки» — от «продираться (сквозь чащу), драть, рвать, царапать». Меткое название привилось, стало общеупотребительным. Его-то и занесли на первый план села, составленный в 1774 году.
Несколько десятилетий спустя, когда кустов и болота уже не было и в помине, истоки названия забылись. Кое-кто стал утверждать, что возникло оно после сильного пожара, когда огонь, по народному выражению, «продрал» улицу до основания. Как бы там ни было, однажды власти спохватились: «Что это за „Продирки“»? И назвали улицу Дмитриевской. Спустя некоторое время, при очередном «упорядочении» названий улиц, ее переименовали во 2-ю Московскую Поперечную. Но кто не знает, что столь длинные названия русскому языку не свойственны! Потому в разговорной речи улица осталась Продиркой. Когда же вспоминали, что это все-таки 2-я Московская Поперечная, то слово «Поперечная» зачастую опускали. Это приводило к путанице, поскольку совсем рядом находилась еще одна 2-я Московская (ныне Лежневская). Поэтому в 1899 году улицу вновь переименовали, назвав Владимирской — по городу Владимиру, центру губернии, в которую входил Иваново-Вознесенск. Так она именуется и поныне.
Но ивановцы мало обращали внимания на все эти официальные перемены. В обыденной жизни они упорно говорили «Продирка». Больше того, это просторечное название вообще перешло на всю округу — улицы Черкасскую (ныне Б. Пророкова), Шуйскую, Краснопрудную (ныне ул. Бубнова) и некоторые другие. Причем со временем слово чуть изменилось. Всего на одну букву. Но смысл его стал совсем иным. «Продирки» превратились в «Придирки». И произошло это не случайно.
Как известно, православная церковь в течение веков внедряла в народе свои религиозные праздники. Едва ли не в каждом селении был свой, так называемый престольный, или годовой (то есть отмечавшийся раз в году). Отголоски их мы слышим и поныне.
Как говорилось выше, был такой праздник и в дореволюционном Иваново-Вознесенске. Каждый год, восьмого июля по старому стилю, духовенство и верующие чтили «Казанскую божью матерь». Во всех церквах города проводились молебны, затем — крестные ходы в Покровский собор, а оттуда — к Казанской часовне. Она находилась на перекрестке нынешних улиц Лежневской и Смирнова и примыкала одной стеной к угловому кирпичному зданию. Часовня с момента постройки весьма мешала уличному движению, почему после революции и была снесена.
Помпезность обрядов привлекала в церковные шествия не только верующих, но и тысячи любопытных. По пути следования крестных ходов домовладельцы поливали дорогу водой, и тем не менее пыль над городом стояла столбом.
Когда стихал колокольный звон, начиналась «гулянка» — сначала по домам, а затем на улицах. Поскольку Казанская часовня находилась на границе Продирки, гульбище бывало здесь особенно многолюдным и шумным. На перекрестке Шуйской и Краснопрудной улиц заранее ставились карусели и полки со сладостями. Здесь же устраивались продавцы мороженого и грошовых игрушек. Лакомства и развлечения влекли детей и подростков едва ли не со всего города. Часам к шести появлялась молодежь. Парочки фланировали по улицам, лузгая семечки. Местные парни начинали «придираться» к пришлым «кавалерам». Вспыхивали драки.
Часам к десяти Продирки-Придирки, как свидетельствует современник, «превращались буквально в ад». Воедино сливались бесшабашные звуки гармоник, пьяные песни, визг девиц, ругань, свистки городовых… Полиция призывала на помощь казаков. Свистели в воздухе нагайки, слышались крики и стоны. Люди разбегались, улицы пустели.
Такая «гульба», постепенно затихая, продолжалась три дня. Ох, недешево обходилась ивановцам «Казанская божья матерь»! «Целую неделю после этого праздника, — вспоминал один из его участников, — все ходили, как зачумленные, без гроша в кармане», зато с синяками и шишками.
Со временем превращение «Продирки» в «Придирки» было как бы узаконено, новое название стало появляться и в официальных документах.
После Великого Октября, в двадцатых годах, празднование «Казанской божьей матери», как в корне чуждое новому общественному строю, постепенно сошло на нет. Стали забываться и «Придирки». Сейчас о них помнят лишь старожилы да краеведы.
Несколько слов о самой Владимирской улице. В конце XVIII — первой половине XIX столетия она носила промышленный характер. Чуть ли не в каждой избе стоял верстак, на котором вручную набивался ситец — до двух кусков в день.
Нынешний свой облик улица приобрела в конце прошлого — начале нынешнего века. Дома здесь преимущественно деревянные, постепенно ветшающие. Поскольку улица не магистральная, ее так и не удосужились благоустроить — проложить асфальтовые тротуары и дорогу. Зато по обилию зелени едва ли сыщешь ей равную. Кроны вековых деревьев почти смыкаются над ней.