Сквозь время

Глава 14

Этой ночью я плохо спал. Было слишком душно, и никакой возможности открыть окно у меня не было, а толстая слюда не пропускала воздух. Горящая в углу лампадка добавляла духоты. Чтобы хоть немного остудить разгоряченное тело, я стянул с себя мокрую от пота рубаху, швырнул ее прямо на пол, и уже хотел было снова лечь, как услышал звук легкого поскрипывания половиц, словно кто-то крался к моей опочивальне, замирая, как только делал шаг. Но в горнице перед спальней сейчас должен находиться кто-то из моих, надо сказать, добровольных охранников: или Милославский, или Волков. Они даже мне не говорили с какой очередностью несли свои дежурства. Звук повторился, уже практически возле двери. Я очень аккуратно прилег, предварительно вытащив кинжал и опустив руку с ним на пол. Со стороны должно было казаться, что князь во сне уронил руку с ложа. Сон, который и так не шел, совершенно испарился. Я был напряжен, и надеялся, что, кто бы там не крался, не увидит в полутьме комнаты, как сокращаются мышцы на спине у вроде бы спящего князя.

Вообще, более-менее безопасностью императоров в России озаботились только после той неприятности, что с Александром вторым произошла. До этого гвардия абы как выполняла нечто подобное, нередко устраивая покушения самостоятельно. А уж в эти времена, кроме рынд, которые могли быть преданны, а могли и не быть такими, между князьями и заговорщиками никто не стоял. Вот еще раньше, когда рынд ждала та же печальная участь, что и их друга-господина, они были кровно заинтересованы в том, чтобы сохранить князю жизнь, сейчас же такого самопожертвования от них не требовалось, спасибо дедуле Василию Темному. А раз никаких гарантий безопасности князя не требовалось, то и жизнь ради него отдать не каждый был готов, если не сказать, что очень мало нашлось бы таких, кому эта самая безопасность была по-настоящему интересна.

В последний раз половица скрипнула возле двери, и какое-то время совсем ничего не происходило. Я даже слегка расслабился, представив себе, что это тот же Волков подкрался к двери моей спальни, чтобы убедиться в том, что все нормально, и теперь так же крадучись пойдет назад. Рано обрадовался. Дверь скрипнула, приоткрываясь. Учитывая, что жизнь князя нужна была только ему самому, петли специально делали так, чтобы они слегка поскрипывали. Хоть какое-то предупреждение перед неожиданным появлением. Дверь приоткрылась еще шире. Лампадка в углу вспыхнула в последний раз и погасла. Огонь сожрал ту каплю жира, которой его подкормили. А может быть примитивный фитиль выгорел, я не вставал и не смотрел, что же там произошло на самом деле, мне, если честно, вот именно сейчас было на процесс горения лампадки плевать. Вот только из-за того, что этот процесс прервался, в комнате стало настолько темно, хоть глаз выколи. Уже не пытаясь скрываться, я слегка приподнялся и поудобнее перехватил кинжал, и тут же ощутил, как горло перехватывает удавка.

От удавки спастись невозможно, если она находится в руках у того, кто хоть приблизительно знает, как с ней обращаться, а жертва не смогла или не успела ничего предпринять, чтобы обеспечить себе пару дополнительных секунд. Я успел. Точнее, ненамеренно, когда немного приподнялся на своем ложе, то набрал в грудь воздуха и сразу его не выдохнул. Это была случайность, которая в этот момент спасла мне жизнь, подарив ту самую лишнюю секунду, во время которой я с силой ткнул кинжалом куда-то назад. Раздался сдавленный всхлип, и давление на шею ослабло. Как только я это почувствовал, сразу же откинулся на спину, одновременно вытаскивая кинжал из стоящего надо мной тела и снова всаживая его по самую рукоять.

Давление на шею прекратилось, но тут же на спину навалилась тяжесть, выдавив из легких тот остаток воздуха, который мне удалось схватить открытым ртом.

Вот сейчас я забился как монашка под насильником, стремясь сбросить с себя мешающее мне дышать тело. Когда мне удалось скатиться на пол, я тут же принялся массировать шею, делая рваные вдохи и никак не мог надышаться. Еще недавно казавшийся мне душным и спертым воздух сейчас ощущался как самый чистый, просто божественный. Надышавшись, я поднялся на ноги и, слегка пошатываясь, направился в сторону двери. Мне нужен был свет, а также понимание, как убийца сумел пройти мимо кого-то из тех немногих, кому я в этом мире доверял.

Горница, в отличие от моей спальни, была немного освещена лучиной, которая выполняла еще и роль часов. Она была сожжена всего наполовину, значит, между ее заменой и нападением, прошло очень мало времени.

На лавке лежал Волков. Он никак не отреагировал на то, что я вышел из спальни полуголый и держащийся за горло, и это не могло не настораживать. Подойдя поближе, я отметил, что на первый взгляд, Волков, вроде бы, спит. Но это только на первый взгляд. Подойдя поближе, я увидел, что он дышит с трудом, каждый его вздох сопровождается мучительным хрипом, а на полу перед лавкой валяется пустой кубок.

Схватив кубок я первым делом его понюхал, черт, не могу понять, какими травами пахнет. Да какая разница? Я все равно в ядах ни хрена на разбираюсь. Вот только раз Сергей еще жив, то это может означать, что яд у него не слишком смертельный, не Зойкин привет из солнечной Италии, а что-то доморощенное, и на белене настоянное. А значит, его можно попробовать спасти. Но мне для этого нужна вода, много-много воды.

Об этом я думал, в то время, когда, подхватив тело Волкова подмышки, тащил его к выходу. И мне снова повезло. Именно в этот момент в горницу зашел позевывающий Милославский, видимо, чтобы Волкова на посту сменить. Уставившись на нас, Васька как-то по-бабьи ойкнул и всплеснул руками, а затем встрепенулся и принялся помогать мне тянуть неподъемное тело.

Во дворе был выкопан колодец, вот к нему я и тянул Волкова. Милославский явно не до конца понимая, что я задумал, к счастью, дурацких вопросов не задавал, и молча тащил тело друга. Бросив его перед колодцем, я вытащил ведро воды. Вот сейчас предстояло самое сложное.

— Сади его, — хрипло приказал я Ваське, наливая воды в злосчастный кубок и тщательно его полоща. Милославский, не мудрствуя лукаво, сел прямо на землю, подтянул к себе друга и усадил так, чтобы спина Сергея опиралась на его грудь. Я же наполнил кубок водой, запрокинул его голову, и зажал нос. Была вероятность просто утопить Волкова, но и тут бог был на нашей стороне. Как только я начал лить воду в открывшийся рот, он задергался и, кажется пришел в себя. — Пей, слышишь меня, пей, если жить хочешь. — Я влил в него пять кубков, когда Волков принялся вяло, но сопротивляться. — Васька, наклони его, давай. — Сам же, упав на колени, засунул два пальца Волкову в рот, надавив на корень языка. Рвало его знатно. Какими-то вонючими белыми хлопьями. Как только спазмы немного улеглись, я снова обратился к Милославскому. — А теперь надо повторить.

Сколько мы мучили несчастного Сергея, я не знал. Только когда из его желудка полилась чистая вода, я сел, опираясь на пятки, а потом поднялся. Небо уже начало розоветь, значит, скоро подворье проснется. А мне еще с предположительным трупом в своей спальне надо разобраться.

В ступне что-то кольнуло, и я только сейчас понял, что выскочил из хором как был в подпоясанных штанах и… все на этом. рубаху я еще в опочивальне стянул, и даже не подумал обуться. Как был босиком, так и выскочил сначала в горницу, потом на улицу.

— Что же это такое, княже? — тихо спросил меня все еще сидевший в луже блевотины, воды и размокшей грязи Милославский. — Что это такое делается?

— Коли я бы знал, то волхвом бы заделался, — я поежился и обхватил себя за плечи. Холодно уже по ночам на улице, мать вашу. — Васька, отведи Сергея в ваши покои, пущай отдыхает. А сам переоденься и ко мне ступай, да не задерживайся.

— Еще что случилось? — Милославский нахмурился, помогая вставать постанывающему Волкову, который пока был явно ни на что не годен, но, самое главное, жив. Насколько здоров, утром посмотрим.

— Едва не удавили меня, Вася, — я провел руками по горлу. — Потому я в горницу и выскочил. Отбиться сумел, и тут Сергея увидел. Хватит болтать, поторопись, — и я направился обратно к себе.

В горнице лучина давно догорела, но было уже достаточно светло, чтобы сориентироваться и зажечь пару лучин, которые я понес в спальню. Пристроив лучины над плошками с водой, я подошел к ложу, на котором лежало темной кучей крупное тело. Тело признаков жизни не подавало, и, прежде, чем им заняться, я оделся. После этого, перевернул его на спину, и вытащил из груди кинжал. Всю постель надо будет менять, кровь со шкур и простыни, наброшенной на пахнувший какими-то травами матрас, отстирать явно не смогут, да и сам матрас менять придется. Но это уже не мое дело, и я решительно принялся обшаривать одежду трупа, в надежде найти хоть что-нибудь, что пролило бы свет на это ночное происшествие.

Кроме немалого количества монет, зашитых в пояс и удавки, которой меня чуть не отправили на очередное перерождение, ничего найти не удалось. Да и самого мужика я не знаю, и ни разу не видел, хоть и весьма внимательно рассмотрел его лицо.

— Это Хома Черный, — раздался голос Милославского от двери. Надо же, я так увлекся, что на этот раз не расслышал скрипнувших петлиц.

— Откуда он? — я бросил пояс с монетами на сундук и повернулся к Ваське.

— Из Москвы, — Милославский подошел поближе и еще раз внимательно рассмотрел тело. — Я его видел, когда по поручению великого князя княгине Марии Ярославне весточку передавал. Он на подворье монастырском все ошивался.

— Что? — я уставился на него, пытаясь сообразить, что он мне только что сказал. Княгиня Мария, бабка Ивана Молодого, ненавидела лютой ненавистью свою первую невестку. Могла ли она свою ненависть перенести на внука? Вообще-то могла. Вся ее жизнь была связана со скандалами, которые, казалось, никогда не закончатся. И практически было доказано, что она отравила Марию Борисовну мать Ивана. На старости лет свихнулась и решила внука приговорить? А почему нет? Вот только как быть с тем, что Зойку она вроде бы недолюбливает. Что это, попытки подставить старую княгиню, или новая борьба потомков Дмитрия Донского, которая, прервется лишь во время царствования Ивана Грозного, который уже к этим самым потомкам будет иметь лишь опосредованное отношение? Или старая княгиня снова вспомнила то унижение, которому подвергли Москву, заставив Ивана третьего жениться на тверчанке, и теперь, когда сын ненавистной невестки вернулся в Тверь, крыша у бабки протекла, и она решила, что пускай лучше будет Васька править, Зойкин сын, чем отродье тверчанки малохольной? Я выпрямился и бросил почищенный одеждой Хомы кинжал на пояс с монетами. Да какая разница? Иван Молодой обречен. Его все равно убьют рано или поздно. Слишком многим он мешает только лишь фактом своего существования.

Остается, правда, еще крохотный шанс, что отец позволит проявить себя, и точно уверится в своем желании посадить именно меня на великокняжеский престол. Потому что, если он этого не сделает, все недоброжелатели почувствуют, что у них развязаны руки. И что мне делать? Жить, постоянно оглядываясь? Ладно. Пока шанс, про который я только что подумал остается, я подожду. Все решится в ближайшие пару недель. Только вот, что я буду делать, если все-таки отец вместо самостоятельного правителя Твери захочет видеть на моем месте всего лишь послушную марионетку? Я пока не могу об этом думать, пока не могу.

— Прибери здесь все, — Милославский кивнул. Между его бровей залегла складка, словно он о чем-то мучительно размышлял, а я снова остро почувствовал свое одиночество.

Пока у меня «прибирались», я бесцельно слонялся по двору, вместе с челядью встречая рассвет. От бессонной ночи болела голова и мысли никак не складывались в четкую картину. Слишком большое темное пятно всегда окружало Ивана Молодого, слишком мало о нем было известно. По большей степени только то, что он вообще существовал.

Топот копыт отвлек меня от горьких раздумий. Во двор влетел гонец, отправленный мною с письмом к Ивану третьему, следом за Кошкиным-Захарьиным.

— Ответ от Великого князя московского Великому князю Тверскому, — пафосно произнес он, вот только поспешил слегка. На княжество меня еще не венчали. Тем не менее, криво усмехнувшись, я забрал письмо и направился в горницу, увидев, что работа по уборке завершилась. На столе был накрыт нехитрый завтрак, на который я снова смотрел с подозрением, из-за разыгравшейся паранойи.

Открыв письмо, я принялся пробираться через витиеватую манеру славянкой письменности. Прочитав до конца, я медленно вернулся к первой строчке и прочел еще раз. Затем схватил стоящий на столе кубок и швырнул его об стену. Великий князь Московский не одобрил мое предложение попробовать поэкспериментировать в создании регулярного войска из оставшихся со мной парней. Отец посоветовал не маяться дурью, а следовать его указаниям, и в качестве вишенки на торте приписка, что повторного неповиновения он не потерпит.

Добирались мы до Форли, как мне казалось, целую вечность. Но, к счастью, без особых приключений. Останавливались, как я и предполагала ранее, исключительно в низкосортных гостевых домах или в домах при местных храмах. Никому из хозяев этих убогих жилищ ни мое имя, ни истинная цель путешествия не сообщалась, хотя они и пытались узнать, откуда едет столько народа, да еще в сопровождении вооруженной охраны. Но Чезаре дотошно объяснял, что чем меньше они будут знать, тем лучше сохранятся. Подобных нам путешественников было довольно много, поэтому все махали рукой, но за нами то и дело приглядывали, ведь экипировка папской армии слишком бросалась в глаза. Случалось и такое, что на ночлег приходилось останавливаться и в небольших пролесках под открытым небом.

Я не мешала Чезаре определять наш маршрут, безропотно терпя неудобства, прекрасно понимая, что настаивай я, как сеньора Форли, останавливаться в более подобающих местах, соответствующих моему титулу и происхождению, то он точно не мог бы гарантировать, что довезет в целости и сохранности до дома. Вианео вообще было без разницы, где спать и что есть. Все свое свободное время он проводил, пичкая меня разными травками, часть из которых, судя по ощущениям, была с наркотическим содержимым, задавая наводящие вопросы, заставляя вспоминать что-то из прошлой жизни. На общеизвестные факты ответы я знала, что вполне устроило доктора, который все больше проникался чисто научным интересом к своей пациентке.

Единственное, что испортило мое и так не совсем радужное настроение, усугубляющееся длительным нахождением в седле — это тот сброд, который, по какой-то мне не совсем понятной причине, собрал Риарио и выпроводил из замка. Лично я бы их там и оставила, особенно после того, как они начали качать права, намекая, что мне не положено путешествовать подобно бродяге, буквально побираясь по монастырским домам. Я, конечно, понимаю, что не на такую дорогу они рассчитывали, надеясь побывать в богатых домах, послушать разные сплетни и завести новые связи. Внимательно выслушав Ванессу, которая путаясь, старалась объяснить, чем именно не довольны были женщины из прислуги, и потом довольно резко послала их в… Рим. Обратно. А если они чем-то не довольны, то могут катиться на все четыре стороны, кроме этой рыжей девки, потому что она знает довольно много компрометирующих деталей моей биографии, и катиться она может только хладным трупом с горочки по дороге к первому же встреченному нам на пути городу. Мой ответ их конечно же не устроил, но любые видимые недовольства сразу же прекратились. Я их оставила в Имоле, в которую даже не заезжала, несмотря на встречающую делегацию из местных шишек, надеясь, что Риарио по дороге в Форли заскочит в подвластную ему территорию и наведет порядок в этом бабском гадюшнике. А вот мне истинная цель их появления на моих землях была не понятна и вызывала только раздражение. Ни лошадей, ни телег я вместе с прислугой не оставила, лишь сгрузила их возле ворот и велела выкинуть личные вещи. Хотя сама не до конца понимала почему так на них окрысилась, но с женской логикой вообще лучше не спорить. Имола меня не интересовала от слова совсем, на данном этапе моей жизни, конечно. Начинать надо разбираться сначала с одним городом, а потом только браться за другой.

Хотя во время дороги я и убедилась в том, что Ванесса была не причастна ни к чему, в чем я ее подозревала, но осадок, как говорится, остался. А Риарио я точно проломлю его темную голову, потому что эта сволочь прекрасно обо всем догадался, но мне не сказал ни слова, чтобы хоть как-то утихомирить разыгравшуюся паранойю. Видимо, с супругой он, в принципе, общается мало, но в такой ситуации мог бы и поделиться информацией, что убийца дворецкий, ну, практически.

На одной из стоянок, я попросила ее написать что-нибудь в моем присутствии, чтобы прямо здесь разобраться во всем, и прикопать где-нибудь рядом, если мои подозрения подтвердятся, благо местность была пустынная. Она, разревевшись, взяла перо и детским неаккуратным почерком накарябала свое имя на предоставленном клочке бумаге. Кололась Ванесса быстро, мне даже ничего спрашивать не пришлось, как она сама вылила ведро информации вперемешку со слезами. Оказывается, она не брала уроки каллиграфии, вместо себя подогнав для этого дела своего брата — Луческу, который был вторым по значимости в личной охране Риарио, и довольно быстро пробирался вверх по социальной лестнице. Еще бы немного времени, и он стал бы полноценным капитаном, что позволило бы убраться подальше из занюханной дыры, вроде Форли. Ему же владение письмом было нужнее, нежели ей, заявила Ванесса напоследок. Ну, тут она, конечно права. По сути, только в Италии на женщин не смотрели косо в это время за владение грамотностью. В других странах, и русских княжествах это не было исключением, образование у женщин считалось совсем необязательной и даже вредной вещью. За постыдным действием подмены брата с сестрицей однажды застал Риарио, но пообещал после долгих уговоров, что не расскажет об этом Катерине, которая будет рвать и метать, когда узнает, что Ванесса ослушалась ее приказа.

Девушке я объяснять ничего не стала, как и того, что она вряд ли больше увидит своего любимого бывшего таким перспективным братца. Поставил не на ту лошадку, и проиграл. Бывает. Если уж я готова была лично убивать всех известных мне причастных к покушению на меня и убийству сына, то говорить о Риарио и подавно нечего. Недаром он остался один в замке, чтобы устроить разнос с показательной поркой для профилактики не причастным и демонстративной казнью провинившихся.

В город мы въехали в сопровождении каких-то шишек мужского пола в количестве шести, которые встречали нас возле самых ворот. Показательно пригнанный народ стоял по обе стороны дороги и даже довольно радостно махал руками и восхвалял прибывшую сеньору. Город был запущен. Это я еще приуменьшила, чтобы охарактеризовать тот свинарник, который царил в нем, а про вонь я даже не хочу вспоминать. Нечистоты лились буквально рекой по главной улице, ведущей мимо аббатства и церкви к моему дому. Хоть дома были целые и то хлеб. Судя по торговой площади, на которой я остановилась, чтобы посмотреть, чем торгуют и с кем, дела у форлийцев шли не так уж и хорошо. Судя по всему, ни сеньору, ни сеньора вообще не интересовали дела в Форли, и никакого дела до этой дыры им не было, раз они допустили такой упадок практически в собственном доме.

Испытывая невероятное отвращение, я еле доехала до поместья, которое вроде и не был палаццо, но и на обычный дом габаритами не походил. Мужчины из сопровождения намекнули, что необходимо в скором времени организовать собрание, для решения важных вопросов. Пришлось рявкнуть на них от переизбытка чувств. Они поняли намек и быстро испарились, решив оставить сеньору отдохнуть с дальней дороги. Еще бы знать кто они такие и какой властью обладают в моем гадюшнике.

Возле дома нас уже встречало несколько человек. Один из них — мужчина в возрасте, довольно подтянутый, в чистом костюме, вызывающий всем своим видом единственное определение — дворецкий. Но это был явно не он, судя по тому взгляду, которым он одарил наемников и прислугу, оставшихся со мной. При виде же меня он склонил голову, в знак вежливого приветствия. Также на крыльце стояла женщина лет сорока на вид и молодая женщина по виду моя одногодка.

— Катерина, дочь моя, с приездом, — женщина благосклонно улыбнулась, а до меня начало доходить, что это, скорее всего, мать Катерины, которая довольно успешно жила на две семьи, строча детишек от обоих мужей, как принтер. Молодая же особа не представилась и даже не кивнула для проформы.

— Здравствуй. Какими судьбами тебя занесло так далеко от твоего родного Милана? — я спешилась и не останавливаясь подвела коня, с которым во время поездки у нас сложился рабочий нейтралитет, к Джакомо, с готовностью забравший животину из моих рук.

— Как грубо, Катерина, — скривилась женщина, но даже шага не сделала в мою сторону.

— Все вещи в дом, телеги не разбирать, — гулко отдал приказ Чезаре слугам, которые выпорхнули из дома стайкой соек. Почему-то это указание меня заинтересовало гораздо больше, нежели надменная оскорбленность матери, с которой, насколько мне известно, Катерина практически не общалась.

— Я не ожидала тебя увидеть в моем доме без приглашения и без разрешения. — Я сделала шаг вперед, чтобы уйти уже со двора. — Ванесса, можешь организовать ванну, не терпится смыть с себя походную грязь.

— Уже все практически готово, сеньора, — мне ответила вместо моего такого своеобразного рыжего хвоста одна из девушек, разгружающих телеги.

— Здравствуй, Томмазо, — Вианео вышел вперед меня и поздоровался с мужчиной, с интересом наблюдающим за семейным воссоединением, слегка облегчив мне задачу в плане идентификации. Наклонившись, лекарь что-то спросил у кастеляна.

— Бьянко и Лукреция Ладриани прибыли сюда накануне вечером, предварительно оповестив о своем прибытии нас, с разрешения сеньора Риарио. — Тихо ответил Томмазо доктору, не обращая ни на кого внимания.

— Как интересно, — я хмыкнула, даже не представляя каким образом они получили это разрешение, и было ли оно вообще.

— Я приехала сюда сразу же, как только узнала о твоих проблемах…

— Нет, ты приехала сразу же, как только тебя отправил Людовико разбираться, почему его племянница отбилась от рук, — я не чувствовала никаких эмоций по отношению к этой женщине, хотя, может, я была и не права, но запутанных лишних связей с Миланом в данный конкретный момент времени мне были не нужны. Судя по чопорному выражению на лице Бьянки, она так же не особо была рада встрече со мной, не удивительно, ведь росли мы порознь.

— Ты плохо выглядишь, — проигнорировала мать мои слова и, спустившись, подошла ко мне вплотную. — Что у тебя с волосами? А с лицом? А это платье… — Я лишь фыркнула, отворачиваясь от Лукреции. Синяк, заработанный в ночь покушения практически сошел, оставляя после себя довольно крупное желтоватое пятно. А вот шрам, идущий от виска, практически до середины щеки никуда не делся, превращаясь в довольно неаккуратный рубец. Волосы я по привычке просто заплетала в косу, без каких-либо вычурных причесок, что было странно видеть на голове у итальянки средних веков, зато в поездке было удобно.

— Конечно, ведь у меня большие проблемы…

— Мама! — двери резко распахнулись, и с радостным визгом и гвалтом кучка детей слетела со ступеней ко мне. Маленькая девочка, довольно проворно запрыгнула мне на руки и обняла за шею. Это были странные чувства. Видимо гормоны после родов, да и что-то на физиологическом уровне заставили меня крепче обнять эту девочку и, поцеловав в лоб, опустить на землю. Ей было на вид три-четыре года, и она была младшая из той детской своры, которая накинулась на меня со всех сторон. Четвертый ребенок, мальчик, стоял поодаль от остальных и несколько хмуро на меня смотрел, но никакой злобы и агрессии при этом не излучал. Кто это? Черт… Если в своих детях, точнее, детях Катерины, я разобралась, то этот мальчик поверг меня в ступор.

— Дети, нельзя так себя вести, идите в дом, извините, сеньора, — к нам спустилась девушка и, отлепив детей от меня, повела в обратном направлении. — Сципион, идем.

— Здравствуйте, дона Катерина, — мальчик слегка поклонился и, развернувшись, побежал по ступеням, догоняя детей, которые уже, судя по звукам, начали что-то громить перед входом, вызвав у меня улыбку, что было странно, ведь раньше к детям я относилась довольно прохладно.

— Вианео! — я, вспоминая, кем мог быть этот ребенок, приложила руку ко лбу и отошла от матери в сторону. Доктор поспешил ко мне, словно ждал, когда я его позову. — Кто этот мальчик? — это был единственный человек, который знал о «моих проблемах с памятью» и только ему я могла задать такие вопросы, в надежде, что он знает на них ответы. На меня накатывали волны растерянности и паники, когда я начала осознавать, как тяжело будет не привлекать к себе внимания. Вианео смотрел на меня достаточно долго, не отвечая на вопрос, словно изучая. Я же повернулась в сторону дома, все еще не убирая руку от своей головы.

— Вы действительно не помните?

— Да, дьявол тебя раздери, если я спрашиваю, то действительно не помню! — наверное, это прозвучало довольно грубо и громко, потому что я поймала на себе заинтересованный взгляд Лукреции. Вианео взял меня под руку и отвел практически в парковую зону, прилегающую к дому.

— Этого мальчика зовут Сципион Риарио, сеньора. Это сын сеньора Риарио, незаконнорожденный и признанный. — Глядя мне в глаза ответил Вианео, видимо ожидая какую-то реакцию. Отлично. Нет, просто великолепно. Но, судя по возрасту мальчика, он появился у Риарио до того момента, когда его женили на Катерине. Ну хоть в этом плюс, а то мое воспитание не дало бы принять тот факт, что собственный муж строгает детей как папа Карло налево и направо, когда у него своих уже три штуки. Хотя это и было принято в Италии этого времени, но всегда вызывало некоторое отторжение с моей стороны.

— Хорошо, спасибо, — отстраненно проговорила я, вспоминания хмурое выражение лица ребенка, который, скорее всего, немного недолюбливал меня и, надеюсь, у него не было уважительных причин для этого.

— Вы ничего не чувствуете? — спросил Вианео.

— Я чувствую, что мне нужно помыться, — развернувшись, я пошла к дому мимо все еще стоявшей посредине двора матери. — Томмазо, — остановившись возле задумчивого кастеляна, прямо посмотрела на него, ожидая, когда он обратит на меня свое внимание.

— Да, сеньора.

— Нет никаких вестей от сеньора Риарио?

— Через несколько дней он собирается вернуться в Форли. Ах да, буквально перед вашим приездом, пришли вести из Рима. Конклав выбрал нового папу.

— И это Джованни Баттиста Чибо, — утвердительно сообщила я, потому что ничего, что могло бы изменить этот виток истории точно не происходило.

— Нет, сеньора, — проявил впервые эмоции кастелян. — Джулиано делла Ровере, папа Юлий второй. Почему вы были уверены, что Чибо займет папский престол?

— Я не… — ох ты ж как интересно получается. Что-то я все-таки изменила, причем довольно радикально. Но что? Черт. Теперь все мои знания, которыми я обладала могут идти лесом на корм волкам. И что это мне дает, кроме того, что новый папа, все еще родственник Риарио? — Я не знаю, просто была уверена в том, что это будет Чибо, пляшущий под дудку Торквемады, которого Изабелла все-таки назначила Великим инквизитором, и Испании в целом, но, как оказалось, интуиции доверять нельзя. Пожалуйста, можете подготовить мне небольшой отчет о делах в Форли, и что вообще тут происходит. Я понимаю, что это не входит в ваш круг обязанностей, но прекрасно знаю, что вы осведомлены о многом.

— Я постараюсь, сеньора, — после некоторого замешательства ответил он. — Но в таких делах вам лучше полагаться на вашего юриста.

— Которого вы здесь больше не увидите, Томмазо. Он предал нас и теперь кормит червей у ворот Ватикана, — холодно ответив опешившему кастеляну, я, наконец, зашла в дом, чтобы испытать очередной приступ паники, потому что понятия не имела, куда следует идти.