Сквозь время

Глава 18

Замок Хохостервиц сумел без особых проблем вместить в себя весь наш отряд. Это было не удивительно, потом что владелец замка герцог Каринтии проживал в нем практически в одиночестве. Без семьи, практически без слуг, с гарнизоном, состоящим аж из тридцати наемников, которыми, как и самим замком распоряжался капитан Пржымысел. Расположение замка позволяло длительное время выдерживать осаду без большого гарнизона, а структура могла легко перестраиваться под любые нововведения, если хозяин таковые захочет произвести. В последнее время я часто ловил себя на мысли, что оцениваю то или иное строение, город, да и страну с точки зрения удобства расположения, обороноспособности и дальнейшего обустройства, а также возможности получения выгоды. И пока у меня не возникало мыслей что-то начинать предпринимать в той или иной стране, потому что все, которые мы прошли насквозь, продвигаясь бравым маршем, вызывало только ощущение гадливости. Уж насколько русские княжества погрязли в распрях и интригах, но то, что творилось на западе от них, сложно было описать словами. Очень многие территории были разорены непрекращающимися войнами и свирепствующими эпидемиями, которые всегда шли с войнами рука об руку. Проживающие в них люди иногда вообще не понимали, на территории какой страны они находятся, и в какой проснутся завтра утром, хорошо еще, что чаще всего знали, кто их сеньор. В более зажиточных Нидерландах мы не были, в тех местах как раз шли очередные конфликты, также как во Франции, да практически везде. Италия, куда мы направлялись еще пока держалась, и это вселяло в меня осторожный оптимизм. Никакого желания задерживаться надолго ни у меня, ни у моих людей не возникало, и мы совершили практически невозможное, до Нового года добрались до Каринтии, откуда оставалось проехать Горицию, и войти в Венецию.

Чем дальше на юг продвигались, тем становилось теплее, даже зимой, так что путешествие не доставляло нам многих проблем, только если начинался проливной дождь со снегом, как например сейчас, что и заставило нас свернуть к замку.

Каринтия мне понравилась. Обширная, но практически не заселенная, очень много брошенных горных разработок, по пути мы целые города видели, в которых населения практически не осталось, только те, кому некуда идти, или попросту нет такой возможности. Чрезвычайно бедная, практически незащищенная, постоянно подвергающаяся нападкам всех соседей, какие только окружали ее, эта страна показалась мне весьма перспективной в плане расширения будущих территорий, если не старта. Каринтия играла роль переходящего знамени, которое при проведении переговоров всучали проигравшему, потому что никто вокруг не был в состоянии ее защитить. Просто идеальный вариант. А идеален он еще и потому, что османы совсем недавно заверения в вечной любви и дружбе Ивану третьему послали. Они слишком заняты междоусобными проблемами, чтобы с русскими княжествами связываться. И к тому же, что Каринтия, что соседняя Гориция — изначально были исконно славянскими, а значит, нам будет попроще с местными жителями договориться, как и с Венгрией.

— Прекрасный вид, цесаре, не правда ли? — ко мне подошел герцог Кевенхюллер, закутавшись в какой-то плед. Я повернулся к нему и кивнул.

— Да, вид просто великолепный, — я отвернулся и облокотился о парапет. Ветер трепал бармицу, которую я снова оставил свободно свисать со шлема, закрывая шею и падая на плечи. — Когда-то это место называлось Асторвица, и здесь жили славяне, а затем кто только здесь не жил, даже турки.

— Турки, кстати, оставили мне в наследство прекрасные бани, которыми я с наслаждением пользуюсь каждый день, — хмыкнул герцог. — Да и ваши воины, цесаре, не чужды подобных забав.

— А вы еретик, герцог, — я снова повернулся к нему. — Не боитесь святого трибунала?

— Я уже мало чего боюсь, цесаре, — он покачал головой. — Что до ереси, то не ваши ли воины нагревают воду и кидают в нее травы, и только после этого утоляют жажду?

— Я православный, — теперь я позволил себе улыбнуться. — Что мне может сделать святой трибунал? Отлучить от папской церкви?

— Вы произвели впечатление. Как только пересекли границу Польши. Если пшеки привычны к вам и вашим соотечественникам, то остальная Европа заметно напряглась. Такой большой отряд, все всадники… — герцог покачал головой. — Все постоянно ждали, что вы развернете строй для нападения.

— Зачем мне это нужно? — я снова улыбнулся. — Я на мелочи не размениваюсь. И потом, жертвовать своей дружиной, даже не попытавшись нанять пехотинцев и купить пушки? За кого вы меня принимаете?

— Вы вполне можете объявить сейчас, что захватили замок, и я ничего не смогу с этим поделать, — пожал плечами герцог. — Но я сам вас впустил, потому что, если бы вы хотели захватить замок, то с вашими силами вы бы его захватили. Но тогда были бы жертвы. А так, вы все почетные гости, и никто не пострадал. Все ваши воины дворяне, не так ли?

— Да, — я не стал отрицать очевидного. — Дружина Великого князя не может состоять из кого-то другого.

— Но их так много, — герцог плотнее закутался в плед. — Не каждое государство может выставить и вдвое меньше всадников.

— Это вопрос престижа, — я пожал плечами. — К тому же, меня сопровождает князь Холмский, а он, так же, как и я, нуждается в сопровождении.

— Вы очень хорошо образованы, цесаре, — герцог наклонил голову, обозначив поклон. Наш с ним статус был примерно одинаков, так что мы ничего не нарушали вот так вот запросто беседуя. — Ваша слава летит впереди вас.

— И что же обо мне говорят?

— Что вы куда-то спешите. Словно вас куда-то влечет, как зов сирен влек моряков. Дамы разочарованы, вы просто не даете им шансов узнать вас поближе. Ни вас, ни ваших воинов. Так что, уже ползут слухи, что вы едете на встречу с возлюбленной, — м-да, нет, ну а чего ты хотел, Ваня, Ренессанс же, мать его. У меня тело жены еще остыть не успело, а я уже рванул к гипотетической возлюб… Черт, а ведь это мысль. Не просто что-то завоевать, а жениться на какой-нибудь наследнице, чтобы сделать свое пребывание полностью легитимным. Ну, а дальше, нужен будет только предлог, любой, самый дурацкий подойдет, например, освобождение исконно славянских земель от гнета папского ига. Звучит, по-моему, неплохо. Главное пафоса побольше. Да, не забыть нанять парочку менестрелей, для создания эпичной песни. Реклама — двигатель прогресса, и это факт.

— Пусть истинная цель моего путешествия останется моей маленькой тайной, — я буквально растекся в улыбке. — И да, я заметил заинтересованность, направленную на мою дружину.

— А в этом только ваша вина, цесаре, — герцог на этот раз не сдержал улыбки. — Ваши воины так загадочны. Еще и эта металлическая сетка, закрывающая лица. И не понятно, что скрыто за ней.

— Закрытые шлемы рыцарей тоже не дают простора для воображения, — парировал я. — А бармица всего лишь элемент доспеха, а не ловушка для воображения прекрасных женщин.

— Но что мешает вам надеть привычный для взгляда местных доспех?

— К нему нужно будет привыкать, это, во-первых, а, во-вторых, наша манера боя не приспособлена к доспехам, подобным тому же миланскому. Мы просто в нем не сможем шевелиться и вести бой.

— И что же это за манера боя такая? — герцог был воплощением любопытства.

— Пускай это тоже моим маленьким секретом останется, — и мы засмеялись. — Но вы всегда сможете понаблюдать. Поезжайте к реке Ока. В ее верховьях как раз небольшая война с Великим Литовским княжеством намечается, и вы сможете все увидеть своими глазами.

— Нет уж, спасибо, я как-нибудь здесь свой век доживу, — фыркнул герцог. — Но, цесаре, если надумаете захватить Каринтию, то мое предложение все еще в силе. Обещаю, что буду всем рассказывать, что вас было не пять сотен, а пятнадцать и что каждый воин в руках держал пушку, но мы мужественно сопротивлялись, хотя силы были неравны. А когда Максимилиан примчится якобы на помощь, то тут я и увижу эту вашу манеру ведения боя, — посмеиваясь, старый герцог ушел с крыши барбакана, оставив меня наедине со своими мыслями.

В каждой шутке есть доля шутки, как говорится. А отчаянный призыв герцога захватить эти земли, некогда богатые и процветающие, был настолько искренен, что даже обращение в шутку не смогло его сделать таковым. Наверное, мы просто первая, практически полноценная армия, которая тихо-мирно прошла по Каринтии, ничего не разрушив, никого не убив, не разорив немногочисленных, еще оставшихся крестьян, а честь по чести заплативши за еду и овес для лошадей. Да и разбойники слегка пыл поумерили, ожидая, когда же мы наконец уберемся восвояси, что позволило крестьянам даже ярмарку небольшую организовать, чтобы хотя бы быстренько обменяться необходимыми товарами.

С разбойниками получилось забавно. Я во главе небольшого дозорного отряда завернул за поворот дороги, и мы наткнулись на поваленное дерево. Это произошло на четвертый день нашего путешествия по Каринтии. Я только головой покачал.

— Дерево дорого, а тут тати такого красавца завалили, — словно услышав мои претензии, на дорогу выскочили тати в количестве двадцати рыл, потрясая какими-то ржавыми железяками, видимо, имитирующими мечи, и даже рогатинами. Их даже не смутило, что перед деревом остановились явно воины в полной, хоть и не совсем обычной для здешних мест, броне, с мечами, щитами, а у многих еще и боевые луки были к седлу приторочены. Какие-то на редкость тупые разбойники нам попались. Лица моих орлов были завешаны, открыто только мое — ну не люблю я эту сетку. В ней постоянно волоски бородки путались, что создавало определенные проблемы. Ну а дальше начался цирк с конями. А все потому, что никто из нас не знал наречия, на котором тати пытались вымогать у нас, ну, наверное, деньги. Даже я, со своим знанием мертвых и нескольких живых языков, не сумел понять, что они говорят. В свою очередь, тати не знали ни одного из тех языков, на которых я пытался к ним обращаться, игнорируя направленную в мою сторону железку. Сивка фыркал подо мной и не понимал, что это я с этим вонючим чучелом вообще вожусь. А так как наши кони были обучены людей топтать, то татям я лично не позавидовал. Короткие переговоры зашли в тупик, и я со вздохом потянулся к мечу, но тут из-за поворота выехал остальной отряд. Тупые разбойники, которые не догадались даже дозорных оставить, побросали свою имитацию оружия, которая была, тем не менее, опасна для менее грозного отряда, бросились врассыпную. Васька умоляюще посмотрел на меня в разрезе шлема, и я дал отмашку. Ловили татей весь оставшийся день. По-моему, некоторым специально давали убежать подальше. Я же только головой качал. Простое время, простые развлечения, ничего личного. Мучить не мучили, иначе пришлось бы применять меры, но всех переловленных разбойников просто вздернули на ближайших деревьях, да и поехали дальше.

На крышу молча вышел Волков и протянул мне кубок с кипяченой водой с травами. Этакий аналог травяного чая, который я в приказном порядке заставил пить своих людей. Травы я собрал в какой-то деревне, просто вытащив серебряную гривну, попросил принести мне на нее лечебных травок. В итоге, охреневшие от такой щедрости жители, притащили два полноценных стога и, чуть ли не вручив мне с ними местную знахарку, которая вцепилась в какой-то особо ценный для нее мешок и ни в какую не хотела его отдавать. Девушку от мешка отцепили, за заботу местных поблагодарили, порешали ее с собой не брать, дабы соблазн в отряде не разводить, вручили злосчастный мешок и отправили домой, хохоча после этого еще пару дней.

Что касается чая. Перед тем, как пришло время пересечь границу, я собрал всю дружину вокруг себя и толкнул речь, в которой категорически запретил пить некипяченую воду без лечебных травок, портить девок и бегать к веселым дамочкам в тех населенных местах, где мы сможем остановиться, потому что мало какой градоначальник в своем уме пустит такую вооруженную толпу на вверенную ему территорию. Про микробов и болезни я не упоминал, зачем, если меня все равно никто не поймет. Упирал на то, что без носа — некрасиво, если дурную болезнь от веселых дамочек подхватят, а совсем мертвым не весело, если родичи опозоренной девицы догонят. Чай же надо пить, по моим словам, потому что въезжаем на неизведанную русичами территорию, а врагов у православных всегда хватает, и где гарантия, что папские дети не захотят отправить душу православную в рай путем отравления? Правильно, нет такой гарантии. Конечно, я понимал, что мои слова дойдут не сразу и не до всех. Но и тут мне, можно сказать, повезло. Один долбодятел из дружины Холмского решил в тот же вечер демонстративно нарушить приказ, и наглотался из какого-то болота. Козленочком не стал, потому что в данном случае это было бесполезно, а вот тапки откинул, да еще и с подвываниями из-за болей в животе, и текущего из всех отверстий неприятного содержимого. В общем, глядя, как он катается весь в дерьме, руки у остальных сами к мешкам с травами потянулись и после этой такой наглядной демонстрации проблем с дисциплиной у меня не было. При этом заподозрить меня в чем-то было невозможно, потому что я в это время у пограничного герцога закупал овес для лошадей, да частично теплую одежду, которой никто из нас, разумеется, не озаботился, и вернулся только к самому финалу этой трагедии.

Еще раз окинув взглядом окрестности, я пошел с крыши в замок. Если завтра будет нормальная погода, то надо будет выступать. Какие бы сплетни про меня не ходили, но я действительно спешил пересечь границы Италии, словно меня тянуло туда магнитом, и одновременно приходило осознание того, что я не успеваю, что я снова опоздал.

— Ба-а-а-а-ах! — я резко подпрыгнула в кровати, стараясь понять, что произошло. За окном виднелось ночное небо, лишь слегка тронутое начавшим вставать солнцем. Понимание пришло буквально сразу, и я рухнула обратно, стараясь закрыться подушкой.

— Будь проклят тот день, когда я поддался на твои уговоры принять на работу да Винчи! — прорычал муж, пытаясь повторить мой маневр с подушкой, чтобы закрыться от шума, который доносился с улицы.

О да, добравшись до первого же города по пути домой, не забыв прихватить художника с собой, мы устроили такой разнос друг другу, что только перья не летели. Это было эмоционально и довольно громко с обеих сторон. Благо потом все делали вид, что никто ничего не видел и никто ничего не слышал, а семейный скандал — это вообще нормальное дело. Но в итоге, прооравшись, высказав тем самым аргументы за и против, мы смогли нормально поговорить, и у меня получилось убедить Риарио взять да Винчи в качестве художника, потому что находившийся в Форли меня категорически не устраивал. Ну и в качестве обычного инженера, потому что канализация сама себя не спроектирует. О последнем Риарио узнал только дома, но промолчал, сделав вид, что так и было задумано, лишь скрипнул зубами, отправляясь писать письмо мелким красивым почерком в Рим и убеждать папу, что да Винчи не еретик, проверил, мол, лично. Я же, еще не остыв от очередной взбучки от мужа, язвительное поинтересовалась, проверил ли он его также на обоснованность обвинений в содомии, только потом сообразив, что, у кого и когда я спросила. Благо он уже привык к моим шуткам и не воспринял это действительно страшное оскорбление на свой счет буквально, сразу перейдя к делу и доказывая, что он-то точно нормальной ориентации.

Прошло почти полгода после посещения Флоренции, за которые Форли, благодаря Леонардо и нам, давшим полную свободу его гению, превратился в один из относительно чистых городов, которых было не так уж и много во всей Европе. Канализация, ну ее аналог, конечно, была достроена, что уже было прогрессом, особенно в такой короткий срок. За основу была взята Римская большая клоака, как я поняла, да Винчи просто не захотел напрягаться, изобретая то, что было уже изобретено давным-давно. Но да Винчи все же был военным архитектором и, наконец, дорвавшись до свободы действий, которая еще и денег подкидывала, ушел в работу с головой. Я мало в этом разбиралась: в разных пушках, бомбардах, гигантских арбалетах, но это заинтересовало Риарио, который довольно много времени проводил с артиста в дискуссиях и спорах. А архитектора все же пришлось нанимать нового. Людовико рвал и метал, когда понял, кого отпустил на вольные хлеба и даже направлял делегацию, которая хотела договориться с да Винчи о возвращении в Милан, но уехали они ни с чем и даже чаю не попили.

Ватикан смотрел на наши развлечения сквозь пальцы и не делал ничего, чтобы хоть как-то ограничить еретические мысли, которые были запрещены на вражеской Риму территории. А на своей, это уже не ересь, а данное богом озарение.

Так же постепенно кроме Урбино были заключены союзы с Болоньей и Феррара, но только в рамках семей, с оговоркой, что если что-то опять переклинит у папы, то гонфалоньер будет вынужден подчиниться. От этих союзов выигрывали все, они с экономической, мы с военной стороны. Хоть Риарио и разграничил папскую армию и собственную, но она насчитывала около пяти сотен человек, что конечно было мало для отражения атаки и сносно, если вспыхнет какой-нибудь бунт.

Крепость Равальдино, заложенная в Форли бог знает когда, постепенно достраивалась, и решение переселиться туда по завершению не зависимо от обстановки в городе обсуждению не подлежало.

Спонсируя да Винчи, мы таким нехитрым образом подняли с колен некоторые виды хозяйства, которые были похерены Катериной, а до этого практически полностью развалены Орделаффи. Закупать необработанный материал было гораздо выгоднее, чем сделанный по определенному заказу, поэтому кузнецы наконец вздохнули с облегчением, вновь открывая семейные кузницы. В рекордные сроки был построен аналог литейного цеха, который был главной мастерской да Винчи. И это только за неполные шесть месяцев. Следующим пунктом моего плана было наладить сельское хозяйство, но это ближе к весне, когда начнутся подготовительные работы, часть из которых уже началась, и определенные дотации от семьи Риарио многие земледельцы на благое дело получили. Пока это все приносило лишь убытки, но по нашим подсчетам вложенные флорины, которые нам презентовал в свое время Ватикан, должны через некоторое время начать приносить и прибыль. Я вернула налоги, когда-то отмененные с легкой руки Риарио, потому что в казне было шаром покати, а свои личные сбережения оставались личными и к деньгам города никакого отношения не имели, правда, я боялась, что это решение будет воспринято в штыки местным населением, но учитывая все те метаморфозы, которые в рекордные сроки происходили в Форли, они чуть ли не боготворили Риарио, чего нельзя было сказать о некоторых семьях, ведь они начали прекрасно понимать, что могут только мечтать о том, чтобы снова завладеть городом, и начали вступать в открытую конфронтацию. Заговор Орчи, был задавлен еще в зародыше мирным населением без нашего вмешательства. Мы боялись бунта, но кроме самих заговорщиков никто не пострадал, которых по факту измены Риарио даже не казнил, видимо находился в отличном расположении духа, а просто изъял в пользу города все имущества и выставил за ворота.

Но, три месяца назад мы, возвращаясь из Имолы, попали в засаду в небольшом пролеске, недалеко от города. Действовали нападающие довольно слажено, и у них вполне могло все получиться. Стреляли скрытно, из арбалетов, преимущественно по мне, но к счастью, смогли только ранить. Меня спас мой конь, вставший на дыбы, почуяв угрозу и скинув меня с седла, чтобы сразу же получить болт в шею и два в брюхо ровно туда, где я находилась секундой ранее. Мне попали в плечо, но я этого не сразу заметила, потому что, испугавшись до одури, скатилась в какой-то овраг, уходя из-под копыт бесновавшегося коня. Нашли всех тогда быстро, благо солдаты с нами всегда ездили проверенные и достаточно опытные, а я, пока все не закончилась, так и просидела в своем своеобразном укрытии, не мешая всем выполнять свою работу. Только засаду не обнаружили вовремя, о чем до сих пор Чезаре с Бордони сокрушались, посыпая голову пеплом из пепелища целого квартала.

Времени проверять, в каком я состоянии нахожусь, ни у кого не было, а так как от меня не было слышно даже звука, то Риарио принял мою смерть в характерной для него манере. Вот тогда я и узнала, что за монстр живет внутри него, которого все боятся. Даже, несмотря на то, что я выползла из оврага, уверяя, что отделалась парой царапин и ушибов, это не помешало ему с особой жестокостью допросить оставшихся в живых. После нескольких месяцев проведенных в этом мире, я не думала, что меня еще чем-то можно напугать. То, что я видела в пыточной замка Святого Ангела было детской забавой, но сейчас мою психику никто не щадил. Так мы и узнали, что наняла эту банду чета Орделаффи, которым наши инновации стояли как кость в горле, и если покушение на гонфалоньера святой церкви каралось бы очень жестко, то смерть его жены, от которой, как они пришли к выводу, и дует ветер перемен, никого бы не тронула. В конечном итоге, город, оставшись без хозяйки, снова постепенно начал бы переходить к своим прежним владельцам.

Когда все показания сошлись у всех допрашиваемых трижды, как это и должно было быть, Риарио вызвал Антонио Орделаффи к себе на аудиенцию, которая затянулась на несколько суток и проходила в подвалах нашего дома, после чего, соседствующий с Орчи квартал превратился в пепел. В живых Риарио не оставил никого, включая женщин и дееспособных детей. Род Орелаффи прервался окончательно, оставив после себя только пепелище. Пятилетних дочерей Риарио не тронул, оставив их на попечение церкви. Народ, готовый подняться на защиту бывших своих правителей, после такого показательного суда быстро присмирел, и теперь о случившемся напоминает только шрам у меня на руке и не поддающийся восстановлению целый квартал в Форли. Это было страшно, действительно страшно, но еще страшнее было осознавать, что я не боюсь этого человека, потому что мой муж и тот, кто устроил это побоище — два совершенно разных человека. После всего случившегося, я внезапно осознала, что влюбилась, как малолетка, в собственного мужа, причем уже довольно давно. Где-то на краю сознания я понимала, что возможно это какая-то разновидность Стокгольмского синдрома или еще какое психическое отклонение, или как Ванька когда-то говорил, что я заочно влюблена в Джироламо Риарио на основе изученных фактов его биографии, и что только из-за него взялась за изучение Сфорца, что тоже не слишком-то и нормально, хотя любовь тоже может быть психическим отклонением, кто его знает.

С да Винчи у нас были странные отношения. Он говорил всем, что я его муза, и только благодаря мне он может творить. Сначала мне было неуютно под пристальным взглядом художника, но потом я привыкла, и наши отношения спустя некоторое время вылились в полноценную дружбу. Леонардо мой друг, наверное, единственный в этом мире, поэтому наши с ним неформальные отношения со стороны могут выглядеть не так, как престало этому веку. Риарио это понимал и, как во многом, совершенно не ограничивал меня в общении с артиста, даже на полном серьезе нанял его, чтобы тот нарисовал меня в довольно откровенном виде. Я приняла этот вызов, хотя сначала было не очень уютно, но потом у нашего гения родилась какая-то новая идея, связанная с железом и порохом, поэтому картина, как и многие другие, осталась незаконченной. Но, как признал супруг, я действительно могу вдохновлять этого человека, разглядывая какую-то железную трубку.

— Мама, ну ма-а-а-ам, — из полудремы меня вывел голос Оттавиано, который сидел на кровати между мной и Джироламо, и настойчиво о чем-то гундел мне в ухо. Увидев, что я открыла глаза и пытаюсь собраться с мыслями, он затараторил, как обычно бывало, когда начинал нервничать, или чем-то сильно заинтересовался. — Можно мы со Сципионом пойдем и посмотрим, что делает артиста? Ну, пожалуйста, мы не будем ему мешать, правда. А Сципа уже поправился и сегодня не кашляет, а на улице не сильно холодно, и он хорошо оденется. Мужчины не обманывают! — гордо заключил пятилетний сын, и я только покачала головой.

— Хорошо, но не долго и только под присмотром Чиэры.

— Мама разрешила, пошли скорее, — еще не слезая с кровати, сообщил радостно ребенок и поскакал к дверям, из-за которых неуверенно выглядывал Сципион.

Последние две недели прошли для меня в родительском аду. Сципион внезапно слег с лихорадкой и приступообразным кашлем, и долгое время мы даже температуру не могли у него сбить, но Вианео все же нашел нужные травы, чтобы поставить ребенка на ноги. Все это время я провела возле постели ребенка, мечущегося в лихорадочном бреду, в итоге чуть не слегла рядом от недосыпа и нервов.

— Ты слишком много им позволяешь, — глядя на меня, проговорил Джироламо, без тени упрека. Я только пожала плечами и закрыла глаза.

Как бы я не любила мужа, как бы к нему не относилась, дети всегда стояли выше всего. Это были мои дети и не важно, что их родила какая-то другая женщина или даже несколько. Я в равной степени любила их всех, включая Сципиона, который все еще называл меня по имени, но до того момента, как сломать этот барьер, который выстроила между ними Катерина, оставался маленький шажочек. Ненавязчивое, некоторое садистское влияние Риарио на меня, привело к осознанию, что я без сомнения смогу вырвать сердце любому, кто хотя бы косо посмотрит на моих детей, не говоря уже о том, чтобы причинить им вред. Вид трупов и крови теперь меня не пугал. Ко всему можно привыкнуть, даже к жестокости.

Я не заметила, как снова уснула, резко проснувшись от какого-то тревожного чувства. Оглядевшись, обнаружила мужа, стоящего возле окна, и что-то рассматривающего через стекло.

— Что случилось? — я быстро поднялась и подошла к мужчине, который даже не повернулся в мою сторону, все еще напряженно всматриваясь куда-то вдаль.

— Папа Юлий II в срочном порядке отзывает меня к себе, для выполнения возложенных на меня обязательств для подготовки армии к новому походу. Цель не ясна, как и сроки, и ты не можешь поехать со мной, — он повернулся ко мне, глядя холодным взглядом, от которого я уже отвыкла. Тяжесть заполнила все свободное пространство в груди, а голову забило скверными мыслями. Чувство тревоги нарастало, переходя в какую-то иррациональную панику.

— Когда?

— Завтра. Мне нужно подготовиться. — Он вышел из комнаты, а я так и осталась стоять посреди комнаты, пытаясь убедить себя в том, что ничего страшного не произойдет, но это помогало мало. Я кое-как смогла привести себя в порядок, чтобы спуститься к завтраку, хотя сомневалась, что мне полезет кусок в горло. Тот неприятный неживой холодок, о котором я уже давно позабыла, снова начал окутывать меня.

Как обычно на завтраке присутствовали мать и сестра, с которой за полгода перекинулась от силы парой слов, и до сих пор не понимала, что она тут забыла, но Риарио четко дал понять, что выгонять зимой женщин на улицу не будет. Больше никого за столом не было, хотя, вопреки возмущению Лукреции, с нами за столом всегда находились Томмазо и Леонардо, а иногда и дети, когда им в голову приходило, что они уже взрослые, но баловаться тут не разрешалось, поэтому такие мысли посещали их от силы пару раз за месяц.

Завтрак прошел в молчании. К еде ни я, ни муж так и не прикоснулись. Даже не столько ощущение предстоящей разлуки буквально парализовало меня, сколько что-то другое, страшное и неизбежное.

В таком состоянии трогать меня была не лучшая из идей Лукреции, но ее назидательные советы о семейной жизни, о неправильности нашего поведения с мужем, что эта странная близость между нами когда-нибудь кончится, несмотря на то, что я вожусь с чужим ребенком, которому здесь не место, только в угоду мужу, выплеснули такую волну негатива с моей стороны, что я им припомнила все, что накопилось за это время. А уж когда в разгар нашей ссоры, до меня наконец дошло за каким, собственно хером, тут находится Бьянка, я думала, что убью их на месте. Я дура, и еще какая. Матушка, оказывается, решила провести мастер класс и на примере дочки показать, как подстелиться под нужного женатого мужика. А вот то, что Риарио не разрешает выгнать их из дома совсем привело крышу в нестабильное состояние.

— Ничего не было, — пискнула испуганно Бьянка, глядя как я беру в руки столовый нож.

— Конечно не было. Убирайтесь. Чтобы завтра в этом доме не было даже упоминания о вас. — Прошипела я, поднимаясь.

Я вышла на улицу, не одеваясь, стараясь хоть немного отойти от гнева и ярости, смешавшимися с паникой.

— Что на тебя нашло? — ко мне подошел муж, и скинув с себя теплую рубашку, накинул ее мне на плечи.

— Я не знаю. Это нормально ненавидеть собственную мать? — тихо спросила я у Джироламо.

— Я ненавидел отца, поэтому не мне судить правильно это или нет. Я распорядился, чтобы к завтрашнему утру им собрали лошадей и сопровождение. Не хочу, когда вернусь, увидеть, как ты рыдаешь над трупом матери, продолжая всаживать в нее столовый нож, — он аккуратно разжал мою руку, в которой я до сих пор держала столовый прибор, и забрал это ужасающе тупое оружие, которым только что пытать можно, и то, не нанося смертельных повреждений. — Я вернусь, не нужно меня хоронить раньше времени, — попытался успокоить он меня, но сделал только хуже. — Это будет последнее поручение, которое я выполню в должности гонфалоньера, потом я сниму с себя полномочия. Я долго думал об этом и теперь сожалею, что не сделал раньше.

— Что хотел показать мне Леонардо? — я попыталась отвлечься от грустных мыслей.

— О, это новое изобретение он назвал в твою честь, — усмехнулся он.

— Боже, только не говори, что он назвал какую-нибудь пушку «Катерина», — застонала я, хорошо, что здесь мое имя никак не склоняется, не уменьшается и здесь не ошивается неподалеку Ванька, потому что «Катюшу» я бы точно не перенесла. Сколько раз им всем говорить, что я совершенно не разбираюсь в этих тонкостях оружейного завода имени да Винчи.

— А ты откуда узнала? — довольно серьезно спросил он, но потом рассмеялся, получив кулаком в грудь.

Размахивающий руками Леонардо с горящими глазами презентовал нам орудие, которое он и испытывал под покровом ночи. Это сооружение военной мысли состояло из трех рядов, в которые были составлены одиннадцать пушек, ряды соединялись в виде треугольной вращающейся платформы, к которой в свою очередь прикреплялись большие колеса. Один ряд пушек заряжался и из него производился выстрел. Затем можно было перевернуть платформу и поставить следующий ряд. Это все, что я поняла из путанных объяснений инженера.

— Во время прицеливания и выстрела из одного ряда пушек, другой в это время охлаждается, а третий перезаряжается. У меня получилось создать пушку, которая ведет практически непрерывный огонь, — Леонардо рассмеялся и потащил нас к аналогу полигона, где продемонстрировал на что способно новая игрушка да Винчи. И да, назвал он ее, падла такая, «Катерина».

Весь отставший день прошел буднично, только к вечеру меня снова пробило потусторонним холодом, и начались панические атаки, которые никто, включая меня, связать ни с чем не смог. Вианео сделал мне успокаивающую бурду, которая вырубала сильнее снотворного, а муж уложил спать, обещая, что когда будет уезжать, то обязательно меня разбудит.