Следопыт

Глава 23

Самое замечательное в «Лендровере» то, что он установлен на прочном стальном шасси с лестничной рамой, прочная, короткая конструкция которой практически не изменилась с тех пор, как он был впервые собран в 1947 году. В дополнение к естественной прочности «Лендровера», наши Пинки были специально укреплены. Шасси было спроектировано таким образом, чтобы значительно увеличить грузоподъемность, а все сварные соединения и точки напряжения были покрыты стеклотканевой лентой. Таким образом, хотя они, возможно, и не смогли бы обогнать внедорожник «Тойота», они каждый раз разбивали бы его при лобовом столкновении.

По мере того как мы продвигались вперед, в тени между «Тойотой» и такси «Датсун» начали мелькать дульные вспышки. Как один, наши пулеметы открыли огонь и разорвали тонкую металлическую обшивку этих машин. Мы были почти рядом с ними, мчась прямо на дульные вспышки противника, когда микроавтобус взорвался в ослепительном облаке пламени. Взорвался топливный бак, мощный взрыв наполовину отбросил машину с нашего пути.

Я увидел, как «Лендровер» Джейсона рванулся к просвету, врезался в то, что осталось от микроавтобуса, отбросил обломки с дороги и пронесся сквозь разбросанные обломки. Тем временем машина инженерной разведки и наша компания с очень близкого расстояния стреляли в то, что осталось от такси Рона Джереми. Я, черт возьми, надеялся, что это была его машина и все такое. Это был Рон Джереми, толстый таксист, который скомпрометировал нас в первую очередь и навлек на нас этот мир дерьма. Не было ничего лучше, чем видеть, как «его» седан разлетается на мелкие кусочки битого стекла и пробитой пулями стали.

Мы промчались мимо остатков этого блокпоста, оставив искореженные обломки горящего микроавтобуса с одной стороны и разорванный пулями остов «Датсуна» с другой. Я почувствовал сумасшедший прилив эйфории, когда мы это сделали. Пошли они к черту! Они поймали нас на том блокпосту. Именно там они должны были остановить нас и убить или захватить в плен всех нас. Вместо этого Джейс убрал микроавтобус с дороги и повел нас в совершенно неожиданном направлении. Если они действительно нацелили свои пушки на брешь, мы аккуратно обошли их стороной.

И все же я не мог до конца поверить, что мы справились с этим. Когда мы выбрались из дыма и пламени, я заметил два бункера недалеко от дороги, впереди ведущего Пинки. Мгновение спустя они открыли огонь, поливая машину Джейса. Внезапно меня осенило, что, возможно, блокпост был уловкой, призванной отвлечь нас от реальной угрозы — нашего прибытия во второе крупное поселение, расположенное вдоль трассы № 7.

Эти два бункера послужили спусковым крючком для полноценной засады. Когда тамошние стрелки открыли огонь по машине Джейсона, весь склон холма позади них покрылся мощной волной огня. По какой бы то ни было причине, они знали, что мы приближаемся; мы ближе к иракской линии фронта (хотя мы приближаемся с тыла!); у них здесь были лучшие солдаты, стрельба была более точной, чем когда-либо, и ее было даже больше. Это было настоящее гребаное убийство.

Джейсон больше не бросал дым, так что я решил, что либо у него закончились гранаты, либо он был серьезно ранен или мертв. Как у последней машины, у нас теперь не было другого выбора, кроме как устроить эту засаду, не имея никакого прикрытия из виду. Я заставил себя сосредоточить огонь на ближайших позициях, потому что они должны были представлять наибольшую угрозу. Я навел прицел пулемета и начал обстреливать бункеры, которые находились в 100, 200, 300 метрах впереди нас, по всей обочине дороги, одной длинной очередью прицельного, точного огня.

Я видел, как пустые гильзы вылетают из казенника пулемета, пока держал палец на спусковом крючке, досылая патроны. Они, кувыркаясь, упали под ноги одним длинным каскадом горячей дымящейся меди. Внизу было море стреляных гильз, и мне приходилось постоянно отбрасывать их, чтобы сохранить хорошую точку опоры. Я мог только представить, что наш фургон был изрешечен вражеским огнем, но шум от единого пулемета, плюс грохот.50 калибра над моей головой были настолько оглушительными, что я не мог сказать, что нам разнесло.

Я был на ногах, поводя пулеметом из стороны в сторону, стреляные гильзы хрустели под ногами. Время превратилось в медленную, тянущуюся, мучительную петлю, в которой, как мне казалось, я мог почти видеть пули, вылетающие из ствола моего оружия. Я был погружен в замедленное, подпитываемое адреналином, туннельное видение полномасштабного боя, где секунда, казалось, длилась целый час.

Мой разум чувствовал себя кристально чистым, поскольку он обрабатывал зрение, звук и обоняние со скоростью света, и, казалось, у него было на это все время в мире. Мой мозг выдавал миллион мыслей в секунду, мое тело мгновенно реагировало на каждую из них: угроза; цель; огонь; угроза; цель; огонь; угроза; цель; огонь; угроза; цель; угроза; цель — ОГОНЬ!

Мышцы моих плеч горели от боли и напряжения, когда я перебрасывал пулемет из стороны в сторону, пока всаживал пули в эти мишени. Но как бы сильно я ни уничтожал этих бойцов противника, огонь по нам просто продолжал идти. Я видел, как эта волна пуль врезалась в дорогу прямо на пути нашей машины и срикошетила высоко в воздух. Я почувствовал резкий удар волны, обрушившейся на нас. Я был наполовину ослеплен трассерами, вспыхнувшим, как разъяренный костер, прямо перед нашими колесами.

Я привык видеть и слышать трассеры на тренировках, но никогда не знал ничего подобного. Это было похоже на то, что мы въезжали в самое сердце вулкана сплошного огня. Я почувствовал, как пули разрывают металл вокруг меня и вонзаются в сталь. Я подумал, что из Пинки делают фарш, и просто молился, чтобы он, черт возьми, продолжал двигаться. Если мы остановимся здесь, то мгновенно умрем.

А потом стало только хуже.

Высоко на гребне, в добрых 800 метрах от нас, виднелся силуэт чего-то поистине ужасающего. В нашу сторону было направлено большое многоствольное оружие — такая штука, которая должна быть направлена в небо, чтобы сбивать военные самолеты союзников. Вместо этого она была выведена на самую низкую траекторию, чтобы ее четыре зияющих ствола могли быть направлены прямо на наши машины.

Дула достигли горизонтального положения, а затем начали выбрасывать длинные языки пламени, один за другим. Ритмично: «Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! Бабах!» Большие, длинные грязные струи дыма сопровождали каждую вспышку, как будто приземистое, уродливое оружие было каким-то первобытным монстром, который ел и изрыгал дым и огонь.

Это должен был быть ЗПУ-4 или что-то подобное. ЗПУ-4 — это буксируемая четырехствольная зенитная установка, которое выпускает сокрушительный шквал 14,5-мм бронебойных снарядов. При использовании по наземным целям ее прицельная дальность достигает 2000 метров. Мы были в пределах ее досягаемости. Если бы она попала в нас, то разорвала бы в клочья.

Я прицелился в гребень холма, где эти четыре дула извергали дым и огонь, я стрелял и молился. Пули из единого пулемета нащупывали цель, но 800 метров приближались к пределу точной дальности стрельбы, и это было похоже на смертельную дуэль между мной и расчетом ЗПУ.

Я видел, как пули из ЗПУ вонзались в пальмовую рощу прямо перед нами, разрывая стволы надвое, как будто там собиралась поработать гигантская бензопила. Я решил, что наводчики ЗПУ переоценивают скорость нашей машины и стреляют чуть дальше, чем нужно, перед нами. Но они не стали бы продолжать делать это очень долго. Рано или поздно они скорректировали бы направление своего огня и прижали бы нас.

Я удержал пулемет неподвижно, скорректировал прицел с учетом расстояния и увидел, как мои первые пули вонзились в четырехколесное орудие. Пули, искрясь, отскакивали от металлической брони, рикошетя высоко в темное ночное небо, и я понял, что нашел свою цель. Я крепко держал палец на спусковом крючке и подлил масла в огонь.

Как раз в этот момент я почувствовал, как что-то ударило меня в ногу с пугающей силой. Это было на уровне моей левой лодыжки, то есть со стороны пушек противника. Учитывая всю мощь огня, обрушившегося на нас, я предположил, что кто-то в моем фургоне неизбежно получит пулю. Вероятно, у нас в машинах были раненые парни. И теперь попали в меня.

Я попытался перенести весь свой вес на левую ногу, но у меня был такой выброс адреналина, что я не чувствовал боли. Я просто надеялся, что это был не пуля из ЗПУ, тогда не было бы моей ступни и половины голени. На мгновение я задумался: не случится ли так, что я всю оставшуюся жизнь буду ковылять на одном костыле. Смогу ли я когда-нибудь повести свою дочь к алтарю? Это если бы я дожил до того, чтобы завести собственных детей…

В любом случае, я заставил себя не обращать внимания на полученную травму и продолжать выпускать патроны из своего оружия. Я разберусь с этим позже, если мы когда-нибудь выберемся из этой дерьмовой драки. Через прицел пулемета я увидел фигуры, выпрыгивающие из огневой точки с мешками с песком по обе стороны от ЗПУ. Я последовал за ними со стальной буквой «V» на стволе, крепко держа палец на спусковом крючке, и увидел, как они спотыкаются и тяжело падают.

Четырехствольный монстр перестал выпускать в нас свои смертоносные 14,5-миллиметровые пули. Наконец, невероятно, но мы выскочили из засады. Я едва мог поверить, что мы все еще движемся, и что я все еще на ногах и жив. Я рискнул отвести взгляд от своего оружия и увидел Трикки, склонившегося над крупнокалиберным пулеметом, прикрывающим тыл, и Стива, крепко вцепившегося в руль.

Стив был на 100 процентов сосредоточен на дороге, и ему ни разу не удалось открыть ответный огонь. Быть водителем означало, что ты был лишен возможности использовать оружие для самозащиты, что, должно быть, было совершенно чертовски ужасным способом отправиться на войну. Я увидел, как Стив убрал одну руку с руля и взметнул ее высоко в воздух.

Он издал этот безумный вопль.

— ДААААААА! МЫ СДЕЛАЛИ ЭТО! ДААААААА! ДЭЙВ! ДЭЙВ! ЭТО, НА ХЕР, МЕГА!

То, что он только что сказал, было дико неуместно — «Это, на хер, мега!» — но почему-то мне казалось, что это правильно. Стив был настоящим профессионалом, и я не мог себе представить, насколько хреново было выполнять его работу, проходить сквозь эту стену смерти и не иметь возможности поднять оружие и сражаться, так почему бы не насладиться этим сейчас и не дать себе выпустить пар?

Когда мы умчались из зоны поражения, Стив ухмылялся и смеялся как сумасшедший, и продолжал бить кулаками по рулю в явном возбуждении. Я точно знала, что он чувствовал. Он был на чистом, ни с чем не сравнимом адреналиновом кайфе от того, что его не убили. Во всяком случае, пока.

Никто не обманывал себя тем, что все это закончилось. Мы находились в 35 километрах к югу от места нашего разворота: менее чем на полпути к американской линии фронта. Правда заключалась в том, что большая часть смертельной гонки все еще была у нас впереди.

Именно сейчас я вспомнил о своей поврежденной ноге. Во время предыдущих операций в Сьерра-Леоне и на Балканах я видел, какой ужасающий ущерб может нанести человеческому телу даже малокалиберная пуля. Промежуточный патрон калибра 7,62 мм — стандартный патрон AK47 — поражает человеческую плоть со скоростью 715 метров в секунду. Пуля рикошетит от кости и беспорядочно проходит через тело, оставляя на выходе рваное выходное отверстие.

Опасаясь худшего, я наклонился и осторожно ощупал свою лодыжку. Первым сюрпризом было то, что шнурок на моих боевых штанах, казалось, был развязан, и они свободно свисали. Это была старая привычка со времен парашютно-десантного полка — я никогда не оставлял свои боевые штаны расшнурованными.

Я пошарил под ним, пытаясь найти, куда попала пуля. Я был уверен, что мои пальцы наткнутся на кровь, измельченную плоть и раздробленную кость. Но, казалось, я не почувствовал никакого ущерба. Ни пятнышка крови. Ничего. Я поднесла руку к лицу, чтобы проверить. Не было никаких признаков какой-либо теплой липкой жидкости, но было совершенно темно, так что, возможно, я что-то пропустил.

Я проверил пол Пинки в поисках места, где могла бы застыть лужа крови, но там было полно гильз от пуль. Я дотронулся рукой до лица и губ, но все, что я почувствовал, был слабый привкус крови. На одном из моих пальцев было лишь слабое красное пятно. Я точно знал, что в меня стреляли. Я почувствовал гребаный удар. Я не мог понять, что произошло. Где были все повреждения и раны?

Теперь я, черт возьми, ничего не мог с этим поделать. Мы продвигались вперед, Стив вел тяжело груженный «Лендровер», и все мы молились, чтобы боевые повреждения машины не были смертельными.

В пустой, продуваемой всеми ветрами тишине ночи я обнаружил, что мои мысли блуждают. Следопыты существуют как разведывательный отряд, чтобы проверить, что происходит на территории противника. Мы уже сделали это. Теперь было ясно, насколько полностью, безнадежно ошибался какой-то идиот, представивший разведывательную сводку по этому месту. Относительно безопасным оно не было.

Большая часть нашей информации поступила от американцев, и мы уже видели, какой бардак они устроили, с прогнозом по Насирии. Хотя я не винил янки. Насколько я мог судить, мы все вместе были в этом замешаны. Корпус морской пехоты США и мы вдевятером просто оказались в более суровом и жестоком конце событий.

Если бы не янки, мы, вероятно, вообще остались бы без каких-либо спутниковых фотографий или надлежащего картографирования. Тем не менее, разведывательная сводка оказалась полной лажей. Корпус морской пехоты ожидал столкнуться с минимальным сопротивлением в Насирии. На самом деле тысячи иракских регулярных войск и федаинов сошлись в этом городе ради матери всех сражений.

И сегодня вечером мы наткнулись на самое их сердце.

Мы проехали добрых 10 километров по открытой, пустынной дороге. С каждым поворотом колес я чувствовал, как мое сердце бешено колотится в груди, а адреналин разливается по венам. Нигде не было и намека на противника, но было совершенно очевидно, что рано или поздно наша удача должна была иссякнуть. Когда-нибудь это всегда случается со всеми.

И все же прямо сейчас я чувствовал себя совершенно несокрушимым. Можно сказать, пуленепробиваемым. Что бы это ни было за пуля, попавшая в мою левую ногу, казалось, она отскочила прямо от меня. Невероятно. Когда мы с грохотом неслись вперед, мне на ум пришли первые строки стихотворения «Invictus», что по — латыни означает «непобежденный» или «непобедимый». Почти не замечая этого, я обнаружил, что одними губами произношу эти слова в темную пустоту иракской ночи.

Эта последняя фраза была унесена потоком воздуха из машины. Но как только я произнес это, я услышал голос, вторящий моему, или, по крайней мере, мне так показалось. Краем глаза мне показалось, что это был Стив, и что он начал произносить бессмертные строки второго куплета.

Мне показалось, что теперь к нам присоединился третий голос — Трикии, с кормы машины, когда мы вместе отчеканили третий куплет и перешли к заключительным строкам.

Эти последние слова были сорваны ветром с моих губ, но все равно от них у меня по спине пробежала дрожь. Или, может быть, в том напряженном, похожем на транс состоянии боя, в котором я сейчас находился, в красном тумане битвы вокруг нас, я просто вообразил все это. Кто знает?

В любом случае, повторное прочтение этих строк вернуло меня к теплой атмосфере Комнаты по интересам Следопытов и моему самому первому дню в Следопытах. Как только я вошел в Комнату по интересам, разница между этим подразделением и любым другим, в котором я служил, бросилась мне в глаза. Здесь были люди всех званий, которые на равных пили чай и болтали друг с другом.

Я думаю, что ближайшей аналогией Комнате по интересам была бы общая комната в школе или колледже. Именно в Комнате по интересам собрались бойцы подразделения, чтобы пообщаться и поделиться сутью уникального духа корпуса Следопытов. Оглядев комнату, я заметил стену славы, на которой были выставлены фотографии тех, кто погиб во время прошлых операций Следопытов, и сувениры, привезенные с самых отдаленных театров военных действий. Наконец мой взгляд остановился на стихотворении в рамке, одном из нескольких, висевших на стене. Люди из Следопытов дарили их подразделению при увольнении, часто для перевода в SAS.

Стихотворение, привлекшее мое внимание, было написано человеком, о котором я никогда раньше не слышал, Уильямом Эрнестом Хенли, и называлось оно «Непобежденный». В перерывах между знакомством с различными членами Следопытов я читал и перечитывал эти строки: «Я побеждаю темноту…». Я почувствовал в них отличительную черту этого подразделения, частью которого я так упорно боролся. Это было подразделение, отличавшееся индивидуалистической храбростью и хитростью индивидуалиста, а также исключительной решимостью победить до конца.

И это определялось тем видом действий, в которые мы сейчас были вовлечены, когда небольшая группа решительных людей могла вместе встретить смерть, окровавленная, но непобежденная.