Следы

I

Тяжелая бронзовая дверь отворилась в серый ноябрьский туман, пуская в холл цветущего и приятного отеля злобу и зависть, радость и энтузиазм, тщеславие и жадность. Страх, прячущийся за маской благородства, обернутый в котиковый мех и покрытый чарующей ярко-красной шляпой, быстрым шагом прошел в холл.

Две яйцеголовые матроны переглянулись, вытянулись и нацепили очки.

Та, что была одета в лилово-рыжий костюм, пролепетала:

— Прелестная одежка. Сейчас тебе о ней расскажу.

Дама в коричнево-золотом облачении протяжно хмыкнула.

Женщины взглядами проводили котиковый мех шагавший к столу красного дерева, за которым лощеный клерк внезапно описал реверанс и обратил внимание на гостя.

— Она одна из Квилтеров, — многозначительно произнесла коричнево-золотая. — Одна из самых знаменитых семей Орегона. У них огромное ранчо у восточных гор Квилтер-Кантри. Видать, половина всей земли названа в честь них. Они миллионеры. Кен говорит, до чего бы они ни дотронулись, все превращается в деньги.

— Я никогда не встречалась с ней как со знакомой; вот почему я не заговорила. Но мы были вместе на одном приеме два года назад. На приеме для слепых людей. Квилтеры очень милосердны и щедры; а почему бы им и не быть такими? Как я сказала Кену, доллар для них значит не больше, чем для нас жалкие десять центов, — она остановилась перевести дыхание.

— Она живет у нас в отеле?

— Нет. Нет, она живет там, на ранчо. Никогда не видела человека, столь страстно желающего жить подальше от города. Но ранчо действительно красивое; тоже своеобразная показуха. Как жаль, что ты скоро уезжаешь, — мы бы могли съездить туда вместе посмотреть. Ее брат, Нил Квилтер, приехал сюда на пару дней. Полагаю, она здесь, чтобы его навестить. Я уже дважды видела его в обеденном зале. Какой же он красивый! Ещё и холостяк. Видишь посыльного, вызывающего ей лифт? Мне всегда приходится вызывать лифт самой. Надеюсь, что ей придётся ждать его столько же, сколько обычно жду я. Обслуживание здесь с каждым годом все хуже; а учитывая цены, которые они накручивают…

— Худа как старая дева. Или она замужем?

— Вдова. Джудит Квилтер Уайтфилд. Уже долгие годы. Странно, что она так и не вышла замуж ещё раз, с ее-то деньгами. Но она все ещё свежа, как думаешь? Наверное, просто больше не хотела замуж. Но я ее и не виню; зачем ей это? В прошлом году объездила всю Европу со своей сестрой, Люси Квилтер Серини, и ее мужем…

— Ох! Неужто это она? Что-то я совсем не подумала об именах. Я писала рецензию на одну из книг Люси Квилтер Серини для нашего дамского литературного общества в прошлом году. Помню, тогда я узнала, что она родилась в Орегоне, но сначала не придала этому значения. Так они сестры?

— Да. Я никогда не читала ее работ. Та книга, про которую вы писали, была хороша?

— Ну… да. Знаете, она так уважительно отзывалась о…

Дверь лифта плавно открылась и захлопнулась.

Джудит взглянула в настенное зеркало и увидела в нем очень бледное лицо. Она наклонила голову и дрожащими пальцами начала щипать свои щеки.

— Пятый этаж, мадам. Справа от вас.

Пятьсот три — завяжу свои шнурки. Пятьсот четыре — захлопни двери. Пятьсот — ах, какие хитрые, какие мягкие войлоковые ковры. Они превратили ее в сыщика, тихо крадущегося к Нилу. Она хотела, чтобы ее выдал хотя бы изящный стук каблуков. Но никто, конечно, не станет свистеть по коридорам отеля. Может ей стоит попросить клерка подойти к телефону. Но нет, она уже обдумывала это прошлой ночью и сегодня утром, но отвергла эту идею.

Пятьсот шестнадцать. Она остановилась, расстегнула меховой воротничок и немного спустила пальто на плечи, обнажив белую шею. Джудит открыла сумочку и достала оттуда овальный золотой медальон 1890-х годов на цепочке из бисера. В одной половинке красовалась фотография старого джентльмена с белой квадратной бородой, широкими бровями, маленькими чувственными ноздрями и веселым прищуром, чудесным образом избавлявшим его лицо от бренности безгрешности. В соседнем овале маленькими буквами был отпечатан текст, бывший, как думала Джудит, более правдоподобным портретом ее деда. Он называл этот медальон «правилом поведения» и отдал его внучке в самый счастливый период ее жизни, буквально через несколько дней после того, как они с Уайтфилдом объявили о помолвке, — за месяцы до подозрений о том, что «сильная простуда Грега» могла быть серьезной.

«Джудит Квилтер, сохраняй спокойствие» — говорил медальон.

Грег никогда не понимал этих слов до конца. Однажды во время тех нервных дней в Колорадо, когда целая жизнь висела на тоненькой ниточке ртутного столбика медицинского градусника, он спросил у Джудит, когда та в очередной раз открыла медальон:

— В чем его сила, милая? Как он помогает тебе справляться?

— Он не помогает, — объявила женщина. — Ни капельки. Все, что он делает, — заставляет меня иначе смотреть на ситуацию.

Двадцать восемь лет назад. А он все о том же: «Джудит Квилтер. Сохраняй спокойствие».

Она закрыла медальон, аккуратно положила его в шелковые недра своей сумки и сняла перчатки. По крайней мере тихий стук в дверь не застанет его врасплох.

Джудит отдернула руку от двери и приложила пальцы к открытым губам.

— О Господи! — прошептала женщина. Как она могла это сделать? Как она могла произвести этот оскорбительный властный шум, который мог быть встречен ворчливым упреком со стороны этой удушающей тишины?

— Джуди! Ты, дрянная девчонка!

На ее щеки обрушились колючие поцелуи, но это, к счастью, был всего лишь тяжелый накуренный Нил.

— Ну и ну, да ты красотка, Джуд. Ставлю доллар, снова щипала щеки…

— Смотри, дорогой. Моя новая шляпа.

— Да, в твоем-то возрасте! Носиться повсюду в поисках безвкусных красных шляп и духов из фиалок… Нет, одной фиалки. Отойди: давай-ка мы на тебя посмотрим, ты, дружелюбная маленькая распутница.

— Неужели тебе не нравится новая шляпа, Нил?

— Не очень. Она слишком тебе подходит. Но куда, Джуди? Я думал, что оставляю тебя дома заставлять детей Люси развлекать твоих гостей?

— Я взяла Урсулу с собой, глупый. Мы хотели прогуляться по магазинам, так что приехали вчера вечером. Мы заехали поздно и встали сегодня тоже довольно поздно. Но все же у меня нашлось время на шляпу, пару игрушек и даже на ланч. А потом мне вдруг пришло в голову, что ты с нами мог бы выпить чаю, так что я прибежала позвать тебя.

— Твоя простота безупречна, дорогая.

— Нил! Если хочешь отравлять людям настроение, так будь же почеловечнее.

Сохраняй спокойствие. Не замечай тени, покрывающей великолепные белесые волосы, отведенный взгляд, зажатые плечи.

— Джудит, как ты узнала, что я здесь?

— Ах, милый, да где же тебе еще быть? Ты никогда не останавливался ни в каком другом отеле Портленда, правда? Я почувствовала себя предателем. Но я очень хотела поразить Урсулу великолепием Трензониана. И все же думаю, Нил, перед отъездом ты мог хотя бы оставить записочку на своем столе или…

— Оставь, Джуд. Урсула вернется с тобой на К‑2?

— Она тебе наскучила? Не она ли выгнала тебя, глупый?

— Подло. Мы с тобой оба прекрасно знаем эту историю. Зачем снова об этом говорить? Я без ума от нее. Мерзко, не правда ли? Мужчина в моем возрасте. Мне чертовых сорок шесть лет.

— Да, твоя правда. Но и Урсула не девочка. Она вдова уже восемь лет. Ей нравится наш Запад, и наше К‑2, и…

— У тебя эмоциональный диапазон как у гамака.

— Мне все равно. А вот ей нет. И она тебя тоже любит, любит последние три года. Ты бы и сам заметил, если бы так отчаянно не пытался этого не видеть. Нил… Что это?

Просто сон: нелепый сон о глупой игре, в которой человек, похожий на Нила, бьет себя в грудь трясущимися белыми кулаками, бормочет что-то себе под нос и удивительно сильно переигрывает ярость. Настоящий нежный, веселый и добрый Нил просто посмеялся бы над этой преувеличенной экспрессией и назвал бы этого человека «брюзгой» или кем-то вроде. Хотя если Нил был болен, то вполне мог… Люси сказала, что Нил очень болен. Люси — гений. Она должна была быть здесь. А Джудит — простая глупая старуха. Джудит Квилтер. Сохраняй спокойствие.

— Извини, Нил, если я не вовремя. Что-то не так. Возможно если бы ты мне рассказал, я бы смогла понять.

— Понять? — на мгновение показалось, что это слово обдало его нежностью. — Понять! — прорычал он и грубо отбросил его от себя.

— Тогда попробовать понять. А когда закончишь, попробуй рассказать Урсуле, может она сможет понять… Нил, милый! Нет!

— Нет! Я так и думал. Ты, конечно же, догадалась. Вы с Люси вместе догадались об этом уже очень давно. И ты говоришь мне нет. Не говорить правду. Хранить свой секрет, как я хранил его всего лишь всю свою жизнь. Господи, через что мне пришлось пройти! Прости. Опять эта хитрая спартанская чепуха. Забудь. Я держал язык за зубами. Я обещал. А обещал ли? Порой мне казалось, что вся моя жизнь была прикована к полу этим обещанием. Иногда, думаю, это был страх, гордость… Решай сама. Я хранил свой секрет. И сохранил бы его, если бы ты оставила меня в покое. Это твоя вина. Ты привезла Урсулу. Примерила на себя роль свахи. Я ушел, не так ли? И вот тут снова ты, с Урсулой под ручку. Следишь за мной, крадешься… Прости. Ты милая, Джуди. Но сейчас ты играешь спокойствие и уверенность. Ты заставила меня, чему я несказанно рад, поддаться роскоши признания. Так возьми же его!

Я убил отца. Да, это был я. Я знал о страховке. Мне казалось, что это единственный выход. Я одурачил их всех. Я вырезал красную маску из атласного платья Олимпии. Я — о Джуди, не смотри на меня так. Надень свою новую шляпу. Прекрати трогать свои волосы. Тебе идет седина, Джуди. Смотри, милая, сейчас это уже не так важно — убийство. Мы никогда никому об этом не расскажем, ты и я? Это совсем не стоит нашего беспокойства… Разве что Урсула. Я не могу жениться на ней. Я вообще никогда не смогу жениться, Джуд. Не стоит беспокоиться. Я никогда особо не переживал насчет женитьбы. В основном ненавидел женщин. Всех, кроме вас, девочки. И Урсулы.

Думаешь, стоит рассказать Урсуле? Думаешь нужна эта непосредственная любезность? Да она убежит обратно в свою Италию и каждый день будет благодарить небеса за то, что они спасли ее от этого. Думаешь, она на меня не донесет? Мне не нравится подвешенное состояние, сама знаешь. Во всех аспектах — личных и публичных, ведь так это происходит? — я бы не хотел…

— Нил…

— Подожди, Джуди. Я хочу прямо поставить все точки над i. Мне нужна полная информация. Я сумасшедший? А не поэтому ли к Люси на К‑2 приезжал психиатр? Нет, это не то, о чем ты думаешь. Я организовал преступление. Я виновен, виновен как паршивый пес. Но сошел ли я с ума? Возможно, прикончив-то члена семьи. Не помнишь, не была ли тетушка Грасия немного того? Вся эта ахинея о ее религии — этот бред про силоамитов[1]? Но никто из нас этого, конечно, не замечал. И отец… интересно, а нормальные, вменяемые люди убивают? К чему я клоню, возможно, что в нашей семье прослеживается какая-то наследственная линия безумства. О, ради всего святого, Джуди, может хватит уже взбивать свои волосы?

— Да, милый, конечно. Я просто задумалась об этом сумасшествии. Уверена, что ты ошибаешься. Тетушка Грасия была необычной. Но ты должен помнить, какой разумной и мудрой она была. Возможно в ее мудрости было что-то суровое, но это не случайно. Отец убил человека точно так, как мог бы убить гремучую змею, собиравшуюся напасть на маму. Но ты, Нил, прости конечно, но мне не кажется, что сейчас ты не полностью в своем уме.

— Удобное безумие?

— Нет, нет, Нил. Зачем ты так жесток? Ты сделал это предположение. А я по глупости сказала. Мне нужно было сказать, что ты вполне вменяем, но вот твоя память — нет. Вся проблема заключается в памяти. Если ты вспомнишь, то совершенно невозможно, чтобы ты убил отца. Я не говорю, что это теоретически невозможно, — так тоже, конечно, — но физически невозможно. Вспомни. Ты был заперт в своей комнате в это время. В пределах двух минут после выстрела Люси прибежала в твою комнату через внутреннюю дверь и увидела, как ты пытался стулом вынести свою дверь, которая вела в коридор.

— Люси была тогда еще совсем ребенком. Она была слишком напугана, чтобы осознать, что увидела.

— Вовсе нет, Нил. Люси было двенадцать, и она всегда была не по годам развита.

— Да, а мне было восемнадцать, и я тоже был развит не по годам. Говорю тебе, я сделал это. Но я не собираюсь рассказывать даже тебе, как. Если меня поймают и дело дойдет до суда, тебе не захочется знать. А в случае суда мне не помешает небольшое алиби.

— О Боже, Нил! Правда, ты говоришь, как в книжке; как герой третьесортного детектива.

— Третьесортного! Да ничего подобного. Они очень интересны. Я недавно заходил за ними; и останавливался поблагодарить небеса за то, что у нас на ранчо К‑2 в 1900 не было ни одного Френча или Торндайка[2]. Этим собакам не понадобилось бы много времени, чтобы снова пройтись по этим семи запертым дверям, обдумать веревку с нашего чердака, которая свисала из отцовского окна, или Олимпию, которую убили так же, как и папу…

— Видишь, Нил, как у тебя в голове все намешано? Олимпию убили не в ту ночь. Она еще долго жила после этого. С тех пор, как у тебя начались проблемы с памятью, почему ты не стал доверять нам… мне? Я знаю, как знают и все остальные, что нет ни малейшей вероятности, что ты хоть как-то причастен к убийству отца.

— Тебя там не было, Джуди. Иначе бы ты все об этом помнила. Да, ты клянешься. Но это то, о чем я хочу, чтобы ты знала. Ты и все остальные. Для меня это совсем ничего не значило, пока Урсула…

— Женись на Урсуле, и все вернется на свои места.

— Двойная психология Криса?

— Полагаю, да. Но я не очень-то в этом разбираюсь. Приходи к нам этим вечером. Расскажешь Крису о том же, о чем рассказал мне. Он все прояснит.

— Мне или Ирен?

— Постыдись, Нил!

— Конечно. Прости. Но это всегда очень беспокоило Криса, эта его щеголеватая честь, ущемлённая тем, что Ирен бродила по коридорам в ту ночь, когда остальные были заперты по комнатам. Если ты не против, я попрошу тебя не упоминать об этом ни Крису, ни кому-либо еще.

— Я и не собиралась.

— Урсула?

— Не думаю. С тех пор, как все потеряло важность и правдивость, конкретно ее это заинтересовать не может. Я рассматриваю это как отмашку, которую ты дал своей памяти. Ну знаешь, как эти ужасные химические завитки, в которые Ирен превратила свои волосы пару лет назад. Это фальшиво и уродливо. Но, как и кудряшки, со временем оно снова распрямится. А до тех пор, скажу я тебе, чем меньше мы будем обращать на это внимание, тем лучше.

— Я тоже так думаю. Так или иначе.

— А теперь о возвращении домой, милый. Мы планировали уехать сразу после чая, поужинать в том замечательном новом отеле на шоссе и переночевать там же. А затем, не спеша, к завтрашнему обеду доедем до ранчо. Как ты на это смотришь?

— Да нормально, Джуди, меня уже тошнит от этого места. Но если я поеду с вами, выпроводишь Урсулу поскорее?

— Да, Нил. Если ты думаешь, что так будет лучше, я это сделаю.

— Выкинь к черту эту красную шляпу, Джуд. Она того же цвета, как та маска. Да и вообще ненавижу красный.

— Извини, но боюсь, что тебе придется потерпеть. Она слишком дорого мне обошлась. Так ты придешь к нам на чай?

— Не думаю. Спасибо. Ты за рулем или взяла Джорджа?

— Мы взяли Джорджа. Он так хотел пощеголять концепцией Ирен о подобающей шоферу униформе, что я просто не смогла ему отказать. Он отличный водитель, Нил. Правда, счастья в нем маловато.

— Ладно. Тогда поеду на переднем сидении с ним. Обязательно уладь это, милая.

— Конечно. Заехать за тобой в половине шестого?

— Стой, Джуди, послушай. Нет, просто послушай. Помнишь, какая снежная ночь была, когда отца убили? Так вот, если это сделал кто-то с улицы, то они обязательно бы оставили следы…

— Нил, милый, это было двадцать восемь лет назад. Неужели нам прямо сейчас так нужно снова это прокручивать? Я всегда была уверена, что к тому времени, как вы все пришли в себя, любые возможные следы уже давно замело свежим снегом.

— Нет, Джуд, не пойдет. Снег прекратился до того, как мы услышали выстрел. Мы все осмотрели за полчаса. А следы Криса к сараю отлично сохранились до утра. Так вот, — ведь так?

— Так ты мне написал, Нил. Во всех своих письмах ты делал особенный акцент на отсутствии каких-либо следов на снегу. Думаешь, ты бы писал мне так, если бы пытался скрыть свою вину?

— Не знаю. Я ничего не знаю. Кроме разве что того, что я слишком долго высиживал эти мысли. Признаю, что сейчас для меня все действительно как в тумане. Только вот в чем дело, Джуди. Если это сделал не я, то кто же?

— А вот это, Нил, думаю, как раз то, что нам придется выяснить.

— Черт возьми, Джуди, ты прямо цветешь, никогда не видел тебя такой.

— А тебе вот бы не помешало хоть немного обратить на себя внимание, милый. Хотя бы побриться. Тогда до половины шестого? Увидимся.

Нет, нельзя остановиться и облокотиться на стену. Она должна идти прямо, не обращая внимания на рушащийся мир. Идти с высоко поднятой головой; нужно вытянуть носок — нет, прямо перед собой. Как-то ее неправильно учили пользоваться стопой. Нельзя срывать мерзкую яркую штуку со своей головы и швырять на пол в лифте. Нужно… А что это такое вообще было? Сохраняй спокойствие. А как это возможно? И что вообще значит спокойствие?

II

Если бы кэб перестал прыгать и ходить ходуном по оживленным улицам, она могла бы сосредоточиться на том, что должна сказать или, что еще более важно, что ей не следует говорить доктору Джо. «Мы беспокоимся за Нила». Нет. «Нил в последнее время не совсем здоров» Нет. Нил. Нил. Нил.

Невысокий толстяк, седой пушок волос которого живописно обрамлял розовую блестящую лысину как венок из маргариток, тепло и крепко обнял Джуди.

Она сказала:

— Доктор Джо, я нашла Нила. Он был здесь в городе последние два дня. Ну… Нил.

— Да, Джуди, я знаю. Давай, я помогу тебе снять пальто. В офисе слишком жарко, чтобы сидеть в мехах. Неплохая вещь. И шляпа хороша. Веселая, но небольшая — вот главное правило любой шляпы.

Десять минут пролетели незаметно.

— Послушай, Джуди. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Я приеду на К‑2 на выходные, для меня это только повод немного развеяться. Но Нил будет как огурчик. Думаю, ты прекрасно знаешь, что у него проблемы с душевным состоянием, а не с физическим.

— Но, доктор Джо, разве между ними большая разница?

— Хо-хо! Решила занять место Ватсона?

— Ах, ведь он такой прагматик. Своеобразная самозащита от вечных крисовских Фрейдов и Юнгов и всех остальных.

— Ну-ну, сейчас оставим двоюродного брата Кристофера в покое. Он хороший парень. И с каждым днем становится все лучше. Сколько ему сейчас?

— Под шестьдесят. Но он совсем не выглядит на свой возраст.

— И не может. Он же Квилтер. Джуди, вот о чем я подумал. В прошлом году у вас какое-то время жил этот психиатр — Виенна. Так?

— Шесть недель. Он друг Люси. Но мы тогда не думали, что с Нилом действительно что-то не так. Так что не позволили доктору Корету его обижать. Они с Крисом прекрасно провели время. Но по мнению Нила визит доктора Корета был совершенно бесполезен.

— Нельзя его за это винить, Джуди. Я бы не мог вырезать людям гланды, если бы мне нельзя было говорить им о том, что с ними что-то не в порядке.

— Знаю. Но что мы могли сделать? У Нила слишком тяжелые предрассудки, он никогда бы не позволил никому изучать и лечить себя в этом смысле. Именно поэтому очень сложно вообще что-то сделать. Я… Я…

— Джуди, Джуди! Не опускай руки. Из любой ситуации есть больше одного выхода. Это то, что я, старый болван, вынес из своей сорокапятилетней врачебной практики. Мы говорили сейчас о вполне конкретном Ватсоне. И тогда я подумал об еще одном — более знаменитом. Доктор Ватсон Шерлока Холмса.

Послушай. Я думаю, что вся эта суматоха с убийством в 1900 году выжала все из Нила. Ему было восемнадцать. Юность — сложный период. Но я готов поклясться, что, если бы мы смогли найти настоящего убийцу Дика и доказать его виновность Нилу, он бы наконец-то обрел себя. Это здравый смысл и, думаю, неплохая психология.

— Но…

— Да, я знаю, Джуди. Но подожди минутку. Во Фриско живет женщина, о которой много пишут. Думаю, что она хороша; действительно профессионал. Это мисс Линн Макдоналд, и она называет себя криминалистом. Думаю, мы бы могли пригласить ее на К‑2? У нас полно стариков, кто мог бы с ней связаться по почте. Послушай, Джуди. Нил не верит в психоанализ, но держу пари, он верит в Крейга Кеннеди[3]. Последний раз, когда я его видел, — около трех месяцев назад — он покупал в книжном Гилла детектив с таким видом, будто покупает бекон.

Так почему бы нам не пригласить ее на ранчо, Джуди? Пригласить разобраться в интересном деле — сама знаешь, как у них там это все устроено. Улики, доказательства из каждого угла. А затем расскажет о своих выводах Нилу. Он наконец-то придет в себя, женится, как должен был по-хорошему сделать лет двадцать назад, и заведет пару детишек.

— В прошлом месяце было двадцать восемь лет со дня смерти отца, доктор Джо.

— Я знаю. Но послушай, что я хочу сказать, — хуже от этого точно не будет.

— Вы имеете в виду воображаемые доказательства против воображаемого преступника? Нет, доктор Джо, так не пойдет. Это сложно понять, но большую часть времени Нил самый проницательный член семьи — и самый трезвый и здравомыслящий. Эти странности вспыхивают случайно и резко — и почти так же резко исчезают. Полностью. В какой-то момент он, ну… странный. А уже через секунду вновь приходит в себя.

— Нет, Джуди, это не сложно понять. Большинство из них… очень многие из них ведут себя подобным образом. Мы не можем провести Нила в каком-то вопросе, в котором он трезво разбирается. Но думаю, что мы сможем его немного провести в чем-то, что он…

— Хватит, доктор Джо. Думаете, что Нил сумасшедший?

— Послушай, дорогуша. Мы не можем считать Нила вменяемым относительно темы смерти Дика, не так ли? О Джуди, я хочу, чтобы мы вытащили его как можно скорее! Видит бог, я этого хочу!

— Думаете, что ему уже не помочь, доктор Джо?

— Послушай, Джуди. Ты спрашиваешь меня. В течение уже почти трех лет его состояние стабильно ухудшается. И, конечно, ты мне ничего не рассказала о том, что он говорил тебе сегодня. Но последние сорок с лишним лет я зарабатываю на жизнь догадками. За это время человек может сделаться неплохим «прорицателем», если это в его интересах. Так что думаю, я знаю, что тебе сегодня сказал Нил, судя по тому, в каком состоянии ты ко мне пришла. К чему я клоню. Я хочу, чтобы ты пригласила эту Линн Макдоналд на ранчо и заставила ее доказать Нилу, что он не убивал своего отца.

— Он и не убивал, доктор Джо.

— Смилуйся надо мной, Джудит Квилтер! Зачем ты мне это говоришь? Зачем так это говоришь?

— Доктор Корет что-то знал о явлении под названием сопереживание. Понимаете, это как поставить себя на место другого. Идентификация — кажется, так он это назвал. Вот что сделал Нил; и слишком увлекся. Он поставил себя на место кого-то из членов нашей семьи.

— Наш разговор ни к чему не приведет. Никто меня не заставит в это поверить. Мальчик и мужчина, да я знаю семью Квилтеров последние пятьдесят лет. Конечно, многие со мной не согласятся; но знаешь, я думаю, что я чертовски хороший парень. Думаю, что я по капельке да внес много хорошего в этот мир. Думаю, я прожил чертовски достойную жизнь.

Догадываюсь, что почти все мои цели были достаточно плоскими. Почти все мои реки — обычные ручейки, наверное. Но вот что я хочу до тебя донести: Я не стал бесполезным псом лишь из-за твоего деда, Фаддея Квилтера, который собрал меня в кучу, когда я был совсем мальчишкой. Так должна начинаться биография или предисловие, или что-то в этом роде. «Своим успехом я обязан…» Ну ты сама знаешь, как это делается. Допустим, в ту ночь он был в доме. Думаешь, он убил Дика?

— Доктор Джо!

— Это худшее богохульство, которое когда-либо срывалось с моих губ, Джудит. Я прошу прощения у Бога и у тебя. Но послушай. Твоя тетушка Грасия в ту ночь была дома. Думаешь, она…

— Доктор Джо!

— Что я не так сказал, Джуди? Неправильно с твоей стороны на меня набрасываться. Чертовски безнравственно, что ты такое могла подумать. Это хуже, чем безнравственно; это вредно. Ты будешь там, где Нил. Что же заставляет тебя так думать, так говорить, девочка моя?

— Потому что… Насколько точно вы помните все детали, доктор Джо?

— Достаточно неплохо. Думаю, так.

— Достаточно неплохо, чтобы вспомнить, что земля была укрыта только что выпавшим снегом, на котором не было никаких следов, идущих от дома? И что тетушка Грасия с дедушкой и с остальными всю ночь тщательно обыскивали дом?

— Да, да. Я помню эту суматоху со следами. Да тьфу на эти твои следы! Мне жаль это говорить, Джудит, но я был о тебе лучшего мнения. Дом на К‑2 по размеру больше шести сараев. Не мог ли какой-нибудь чертов подлец просто прятаться там до и после преступления, пока дом обыскивали эти несчастные, мозги и чувства которых совершенно не работали от перенесённого шока? Не понимаю, что на тебя нашло. Лично мне бы понадобилось больше доказательств, чем простое отсутствие следов на снегу, чтобы засомневаться в ком-то из моих родственников или их друзей.

— Но меня навело на мысли не только это, доктор Джо.

— Да что ты! Послушай, Джуди, ты очень меня расстраиваешь. Я тебя предупреждаю. Клянусь, никому бы другому не позволил вот так вот просто сидеть в моем кресле и говорить такие вещи. Я бы вышвырнул их за шкирку отсюда!

— Уверена, что так, доктор Джо. Но… ладно, не важно. Думаю, что ваше предложение пригласить криминалиста — замечательная идея. Это же она разобралась в том чудовищном голливудском деле? Я помню ее имя. Только… мне нужна будет от неё правда. Нил, пусть и с психическим расстройством, намного более чувствителен большинства здоровых людей, так что он наверняка распознает ложь. Я это знаю.

— Но ты же сама только что сказала, что это было двадцать восемь лет назад, Джуди. Послушай, мы не можем просто так прийти к кому-то — даже к самому Шерлоку Холмсу — и сказать: «Эй, тут на ранчо К‑2 в 1900-м произошло убийство. Ещё пара стариков с того времени живы, и возможно даже могут вам что-то сказать, — если вспомнят. Дом стоит все тот же, правда его реставрировали и ремонтировали пару-тройку раз. Многие пытались разобраться в 1900, но все как один сдавались. И после тоже много кто брался, но в итоге так ничего и не нашли. Ну а от вас нам нужно получить прямой ответ на все столько лет нас мучившие вопросы и найти — ну хотя бы назвать имя — виновного или виновных».

— Доктор Джо, мы с Грегом были в Колорадо в марте 1900. Люси, вдохновившаяся искусством письма, засыпала меня длинными письмами до самого конца сентября. Отца убили восьмого октября, и мне начал писать Нил. (Я не могла оставить Грега одного, и привезти в наш домашний кошмар его тоже было нельзя).

— Ты бы и не смогла. Ты была хорошей женой, Джуди. А Грег замечательным, настоящим мужем. Но тебе стоило снова выйти замуж… родить детей.

— Возможно. Вернёмся к письмам, доктор Джо. Я их читала и перечитывала. Мне они кажутся чрезвычайно важными. Возможно важными по оплошности, но все же важными. Особенно письма Люси. Перед смертью отца на ранчо стали происходить очень странные вещи. Разлад в семье… но не будем в это вдаваться. Было и другое. Несчастный случай, который чуть не стоил отцу жизни. Абсурдность его крещения…

— Сколько лет было Люси, когда она тебе все это писала?

— Двенадцать. Да, я знаю. Но вы должны помнить, что она всегда была не по годам развита. Однажды вечером доктор Корет сказал, что современные криминалисты начинают ценить точность детских показаний. Для Люси я была, что называется, мотивирующим фактором. Или факторами. От Нила, с его зрелым умом и мальчишеской честностью, я получила результаты. Точная хронология событий нескольких недель, все находки, подозрения, теории и — да — улики.

Как и Люси с Крисом, Нил был прирождённый писатель. У него никогда не было времени на это, но он просто обожал даже сам физический процесс написания чего-либо. Он начинал все свои письма мне с признаниями о его надежде на то, что я, с фактами на руках, смогу помочь ему разгадать тайну смерти отца. Он думал, что это так. Но сами письма говорили о том, что писал он мне, чтобы выплеснуть душу, хоть немного передохнуть от того, что терзало его сознание. Я все пытаюсь сказать, доктор Джо, что Нил, бессознательно, дал мне больше, чем простое перечисление фактов.

Мне кажется, что натренированный в криминалистике ум, просмотрев эти письма, и письма Люси тоже, сможет вычитать из них правду. Я не могу расшифровать даже самый простой код. Но кто-то же расшифровал Розеттский камень[4].

— А больше никто тебе не писал в это время?

— Я не сохранила остальных писем. Все были слишком заняты дома, их письма были совсем другими. А те, что писала Люси, я хранила… наверное, потому что они были от Люси. В тот момент мне казалось, что правильнее всего избавиться от всех других. А после смерти отца никто из них не сказал мне правду… поэтому я уничтожила их письма. Но у меня на руках есть те, что писали Люси и Нил. Ещё три часа назад я бы ни за что не отдала их незнакомцу — да даже другу — ни прочесть, ни что-либо ещё. Но сейчас…

— Не думаю, что тебе это нужно, Джуди. Послушай. Если мы, подкреплённые авторитетным мнением криминалиста, сможем заставить всех думать, что что-то из этого было правдой, то почему бы не попробовать? Нет, не пойдёт? Ладно, послушай, возможно я покажусь тебе мелочным. Но я собираюсь рассказать тебе о том, как я представляю себе все, что мы действительно можем сделать. Я не верю, что кто-либо, будь то натренированный криминалист или кто ещё, сможет раскрыть дело об убийстве Дика по прошествии стольких лет; уж точно не по пачке писем двадцативосьмилетней давности, написанных парой детей.

— Вы не можете поставить пациенту даже самый простой диагноз без встречи с ним. Эти письма сейчас хранятся в моей банковской ячейке. Я сейчас схожу за ними и принесу вам. Вы прочтёте? И приедете в К‑2 на выходные и выскажете мне своё мнение на их счёт? Я бы поехала в город, но не хочу оставлять Нила…

— Послушай, Джуди. Я бы даже прочёл все работы Уиды[5], если бы ты попросила, и ты это знаешь. Я мечтал приехать на ранчо всю осень. Но я был немного застенчив и вертелся все время в ожидании приглашения. Все-все-все, забудь. Поезжай и будь хорошей девочкой. Тебе придётся немного пробежаться, чтобы успеть в банк до трёх часов…

— Спасибо, доктор Джо. Спасибо и…

— Давай, иди уже, а не то выставлю тебе счёт!

III

Джудит водила глазами по огню, весело полыхавшему вокруг дубовых брёвен в камине гостиной и думала, зачем доктору Джо понадобилось выдумывать себе племянницу, когда они виделись в его офисе в прошлую среду.

В дверях показалась жизнерадостная пастельная блондинка — Ирен. Девушка постучала пальцами по арке, прощебетала: «Ах, вы двое…» и исчезла.

Доктор Джозеф Эльм сказал:

— Слишком толстые ноги. Ей стоит носить юбки подлиннее. В ее-то возрасте. Но, как я уже говорил, Джуди, эта моя племянница так суетилась, так волновалась — ну, ты знаешь, как это бывает, — хотела, чтобы я приехал к ней во Фриско. Послушай, думаю, я съезжу завтра-послезавтра. И пока я там, могу как раз наведаться к этой мисс Макдоналд. И тебе самой не придётся туда ехать. Можешь написать мне о том, что я должен ей сказать…

— Вы читали письма, доктор Джо. Что можете сказать?

— Ну сейчас, Джуди… я затрудняюсь.

— А если честно, доктор Джо?

— Джуди, если хочешь от меня правды, то я думаю, что кто-то поумнее меня может что-то извлечь из этих писем. В них много фактов, и они кажутся достаточно прямолинейными.

— Вы, как и я, доктор Джо, думаете, что это кто-то из нас?

— Боже упаси! Послушай, Джуди. Очень похоже, что убийца, кем бы он ни был, точно до этого был в доме — и даже немного после. Но то были дни ламп и свеч на ранчо. Кто-то вполне мог спрятаться в доме на пару дней — в погребе, на чердаке. Не важно, послушай! Какой толк таким дилетантам, как мы, ходить вокруг да около, причитать и догадываться, если мы можем просто позвать профессионала? Я не лечу людям зубы; я отправляю их к дантисту. Я все равно поеду во Фриско, и мне ничего не стоит переговорить с этой криминалисткой. Я долго думал. Один из лучших вариантов — поймать ее там. Так у нее будет время все обдумать. И пока она будет изучать эти письма, она может поговорить с тобой и Люси, и вы тоже сможете задать ей свои вопросы. Как ты на это смотришь?

— Звучит заманчиво, но Нил… Он вновь пришел в себя, как только мы приехали домой в четверг. Но я боюсь, что он не выдержит, если мы снова обратим его внимание на это дело. Это для него небезопасно. Но мне думается, учитывая необычную профессию этой женщины, что она с удовольствием сможет появиться в нашем доме, как подруга Люси или… как ваша племянница.

— Или как гувернантка или что-то в этом роде?

— Нам проще будет объяснить появление гостя на К‑2, чем новую прислугу, особенно после долгих лет с нашими Тильдой, Лили, Джорджем и Джи Синг.

— Послушай, Джуди. Я пообщаюсь с ней, изучу. Если это какая-то простуха, я отправлю тебе телеграмму, и ты представишь ее как временную помощницу Тильде или что-то в этом духе. Если она просто обычная, то можно будет сделать ее моей племянницей. А вот если она окажется непростой штучкой, мы преподнесем ее как подругу Люси.

Забудь. Будем делать так, как ты сказала. Послушай, Джуди, не нужно восхвалять моих родственников, потому что сейчас я достаточно жестко выскажусь по поводу твоих. Ирен — чертова болтушка. И, как и большинство из таких, умом она не блещет. Что-то мне подсказывает, что Ирен лучше ничего подобного не доверять. Я не говорю, что она может все преднамеренно испортить. Но она обязательно что-нибудь напутает, и Нил, без сомнения, ее в этом уличит.

— Знаю. Но боюсь, что Крис будет негодовать, если мы не посвятим ее в наш план.

— Послушай. Никто не заставляет нас посвящать в него Криса. Ты не успокоишься, пока не порвешь свой дурацкий платок, Джуди?

Она нервно опрокинула платок на колени.

— Нам будет очень сложно провернуть это, доктор Джо.

— Ты права. Будет трудно. Как сквозь огонь пройти. Ты готова к этому, моя девочка?

— У меня нет другого выбора.

— Мне не нравится это говорить, Джуди; но ты знаешь, что шанс есть, ну или половина шанса, что ты или даже Нил можете быть частично правы насчет всего этого: что кто-то из вашей семьи…

— Знаю. Именно поэтому я считаю нужным рассказать об этой женщине Крису, если она все-таки приедет сюда. Понимаете, мы с Люси будем знать, кто она есть на самом деле.

— Люси была ребенком. Ты была в Колорадо. Послушай, Джуди. Крис хороший парень, и с каждым днем становится все лучше. Но он женат на Ирен уже больше двадцати лет, и Господи, он был влюблен в нее все это время так же, как и сейчас. Скажи Крису и считай, что сказала это Ирен.

— Полагаю, так.

— Есть еще кое-что. Если чувства одного Квилтера к другому можно с чем-то сравнивать, то я бы сказал, что Нил и Крис более близки, чем какие-либо другие члены семьи. Крис очень тонко чувствует, что Нилу становится хуже. И он сейчас действительно подавлен.

— Не уверена; думаю, что ваши слова несправедливы по отношению к Крису.

— Послушай, Джуди. Это уже вопрос предпочтений: запереть одного двоюродного брата где-нибудь в милом комфортабельном санатории или все же выпрыгнуть из штанов, но доказать, что твоя тетя или твой дядя (клянусь, Джуди, Финеас был хорошим малым! Я читал эти письма, и он будто снова стоял прямо передо мной) или другой двоюродный брат или — или ты сам или твоя жена, возможно, убили члена вашей семьи. Я полностью на твоей стороне, Джуди. Я с тобой до конца. И всегда был.

Я люблю тебя, сама знаешь. Если бы не любил, давно выставил бы тебе счет за свои услуги. Но ты не можешь винить Криса за то, чего он решил придерживаться.

— Нет.

— Что-то поменялось, моя девочка? Можем прекратить этот разговор.

— Нил мой младший брат. Просто… да, когда мне было семь, ему было три. У него были коротенькие толстые ножки, и он ходил за мной как хвостик. Я… я всегда о нем хорошо заботилась. Он знал, что так и должно быть. Простите меня, доктор Джо. Я от природы очень сентиментальна; но, кажется, только вы с Нилом можете заставить меня это показать. Я просто хотела сказать, что я настроена добраться до истины. И… я бы хотела знать, как могу вас отблагодарить. Мне казалось совершенно невозможным, чтобы я или Люси прямо сейчас поехали в Сан-Франциско.

— В любом случае я еду во Фриско. С моей стороны было бы странно не выполнить поручение друга.

— Я все понимаю насчет поездки и насчет племянницы.

— Джуди, ты со мной заигрываешь. Постыдись — в твоем-то возрасте!

— Нет. Я просто вас обожаю.

— Ты чертовски права. Это в твоих же интересах, иначе выставлю тебе счет.

— Думаете, эта криминалистка приедет на К‑2, доктор Джо?

— Приедет? Да она примчится за такой возможностью.