Сильный ветер распахнул большое окно. По спине меня погладила грубая бязь занавесок, закрыла меня и мое лицо, словно невесту. Сквозняк качнул дверь в гостиную, в портале которой пару минут назад стоял Иосиф, и извинялся. Ветерок поиграл исписанными нотными листами на кухонном столе, набрался сил и взметнул их в воздух.
Давид уже спустил с моих плеч тонкие бретели платья. Он захватил губами ключицу, вынуждая склонить голову на бок. Одновременно расстегивая бюстгальтер, и целуя плечи, мужчина лишал меня последних связных мыслей.
Мы избавились от одежды. Мое обнаженное тело обнимало Давида.
- Я хочу тебя Мири. Чувствуешь? … Ничего еще так сильно не желал.
Он приподнял меня за бедра и опустил вниз.
- Ммм… - Вздохнула я.
Нутро сводило от удовольствия, а грудь сжалась от сладкой боли. Болело мое сердце, сопротивляясь, дергаясь. Оно безумно боялось. Мужчина щекотал своим дыханием мою шею, по лопаткам водил свежими бинтами, а я медленно умирала.
- Мешают… - Прошептал Леманн, и сжал широкие полоски бинта ладонями в тонкую нитку.
Когда меня опрокинули на холодные простыни, листы с нотами залетели в спальню, окружили нас, и громко зашелестели, смешиваясь с нашими вздохами. С широко раскрытыми глазами, я смотрела на их сумбурный танец, отзываясь на каждое движение мужчины. Написанная на бумаге музыка толи хотела разделить с нами этот момент, толи помешать.
Подушки глухо падали на пол. Матрас прогибался под тяжестью наших тел.
Когда все закончилось, Давид все еще нависал надо мной, водил по лицу щекой, носом и губами, вплетая свою руку в мою, будто это были стебли весенних цветов в венке, а не пальцы мужчины и женщины.
Где-то в коридоре звенел раз за разом без перебоя мой телефон, но я ничего не слышала.
Вся боль мира от любви. И все прекрасное тоже…
Давид не хотел отпускать меня, но я завернулась в свой пиджак, подхватила оставшиеся вещи, и сбежала к себе.
Я не хотела ни есть ни пить. Только постояла немного под холодным душем, и поспешила в издательство с новыми рисунками подмышкой. Все пропущенные были от Лидии. Охранник с удивлением осматривал меня, но согласился передать работы главному художественному редактору.
- Липовецки, почему не поднялась ко мне? – Я шла по набережной Невы, когда снова высветился номер Лиды на экране телефона. – В любом случае я звоню сказать, что все, что ты принесла – прекрасно! Умница! Очень рада, что ты пришла в себя! До следующей недели!
Гудки брошенного вызова казались музыкой. Не электрическим сигналом, а тронутыми клавишами фортепиано.
Платье с желтыми лютиками взметнулось тюльпаном, когда я закружилась, медленно переставляя ноги. Машины ручейками струились по дороге. По реке плыли маленькие кораблики с улыбающимися людьми.
Я купила новые краски и бумагу, долго шла пешком, поднялась по лестнице дома №325, а возле моей двери, прислонившись к ней спиной, стоял Давид, и держал в руке стебелек одной единственной алой розы.