Слухи

8

Генри и прежде случалось наблюдать величественную походку Дианы, когда она от него удалялась, но сейчас это его не позабавило. Были и другие женщины, которые ушли от него, но это всегда происходило в тот момент, когда они ему уже наскучили, и когда взгляд его устремился на новый желанный объект. Но сейчас ему не хотелось смотреть в другую сторону, и он замер, испытывая ощущение потери, новое для него. Он был благодарен Тедди, стоявшему с ним рядом, за то, что тот хранил молчание. Он почувствовал ужасную горечь во рту. Мужчины в высоких воротниках и белых галстуках начали появляться из лож, и Генри понял, что начался антракт. Мужчины устремились на поиски напитков, а быть может, и спутниц, которые, разнеженные музыкой, могли бы ответить на ухаживания благосклонно.

— Пойдем? — спросил Генри, оборачиваясь к Тедди и глядя в его зеленовато-серые глаза.

— Пойдем куда? — в ответ спросил Тедди.

Генри пожал плечами. Никогда в жизни то, что ему хотелось сделать, до такой степени не расходилось с тем, что он сделал. Его желания всегда были моральным компасом, который счастливо вел его по жизни. В отличие от оперного героя на сцене, он не «томился тоской по любви». В своих романах он искал новизны и приятного времяпрепровождения. В Диане он нашел земную красоту, и в то же время она была легкой, как эфир. Она была столь же стремительна и переменчива, как он сам, но он отверг ее, и она ничего не возразила.

— В бар, — в конце концов ответил Генри, и его старый друг Тедди повел его туда.

Маленький бар находился за курительной комнатой для джентльменов.

Старый Сэм с обвисшими усами, в пестром жилете и черном галстуке, ждал под круглыми стеклянными абажурами тех, кто искал здесь отдыха, устав от болтовни и визитов в ложи.

— Два виски с содовой, — попросил Дедди.

— Мне без содовой.

— Хорошо, мистер Скунмейкер, — ответил Сэм, бросив на него проницательный взгляд. — Мистер Каттинг, мне включить это в счет за вашу ложу?

— Да, Сэм, благодарю вас.

Друзья облокотились на стойку, и, когда были поданы напитки, они подняли стаканы. Генри почувствовал, что Тедди хочет что-то сказать, поэтому, поставив стакан на стойку и жестом попросив вновь его наполнить, он повернулся к другу:

— Почему ты так на меня смотришь?

Тедди проигнорировал раздражение, прозвучавшее в голосе Генри, и ответил с характерной для него мягкостью:

— Ты поступил правильно.

Генри слегка кивнул, и этот жест не выражал ни убежденности, ни несогласия. Приходится полагаться на слово Тэдди: ведь у него самого почти нет опыта такого рода — он никогда не поступал правильно. Правда, он знал, что это приносит мало радости. Предполагалось, что правильный поступок уже сам по себе награда — так всегда говорили Генри его гувернантки. Предполагалось, что хороший поступок наполняет тебя внутренним светом.

— Для человека так естественно забыть о своем характере, — продолжал Тедди. — Но я-то тебя знаю, и я должен тебе напомнить, каков ты. Ты быстро утрачиваешь интерес, Генри. Что бы ты сейчас ни чувствовал к Диане, велики шансы, что это скоро пройдет. И что же тогда будет с ней? Ты можешь погубить Холландов, Генри, если не будешь осмотрителен.

— Ты этого не знаешь, — возразил Генри, кивнув Сэму, когда тот вновь наполнил его стакан.

— Да, не знаю, — согласился Тедди. Он торопился все высказать, и Генри знал, что его другу не по себе. — Но я беспокоюсь о тебе. Возможно, ты думаешь, что все это игра и ничего серьезного, но, учитывая твое положение… Ей нужно от тебя больше, нежели случайно встреченной девушке, на которую упал твой взгляд. Будут и другие, Генри, и бьюсь об заклад, что период твоего ухаживания за женщиной будет все короче, и ты будешь все чаще их менять.

Генри выпил. С последним утверждением он не мог спорить, поскольку оно было гипотетическим и на какую-то минуту даже подбодрило его. Действительно, он был известен тем, что его романы были очень быстротечными, так что та печаль, которую он ощущал сейчас, скоро испарится. Будут новые увлечения, и возобновится та жизнь, которой он жил до помолвки с Элизабет Холланд. Но точно так же, как и утверждение, что он поступил правильно, этот ход мыслей никуда не вел. Ему по-прежнему хотелось пойти к Диане и сказать ей, что он был ослом, что он себя не помнил, и попросить, чтобы она его простила.

— Элизабет была сдержанной, а Диана слишком горяча. Если ты заставишь ее полюбить себя, то неизвестно…

— Тедди, не могли бы мы просто… — перебил его Генри, показывая на вновь наполненный стакан на стойке. Это был третий или четвертый — он точно не помнил.

— Да.

Они невесело чокнулись и молча прикончили свои напитки.

К тому времени, как они добрались до ложи 23, уже начался третий акт. Обмен посетителями между ложами был в полном разгаре, и никто больше не притворялся, будто слушает музыку, — за исключением Дианы Холланд, сидевшей с Ньюбургами, чья ложа была в середине большой подковы из лож на первом ярусе. Она слегка подалась вперед, губы ее приоткрылись. Диана так пристально смотрела на певцов на сцене, словно они были ответственны за то, что сердце ее разбито.

Тедди сидел за Пруди и занимал ее болтовней — именно об этом просил его Генри, прежде чем они покинули бар. Пруденс недавно исполнилось семнадцать, но она не стала красивее. Цвет ее лица свидетельствовал о том, что она не видит солнечного света. Ответы ее в основном были односложными, и Генри задумался: уж не подвиг ли он Тедди завязать этот разговор в наказание? Даже если его друг так думал, то не показывал виду. Когда он откинулся на спинку кресла, то повернулся к Генри и заметил жизнерадостно:

— Твоя сестра так много знает о театре.

Пруденс посмотрела своими унылыми темными глазами на Генри, чтобы удостовериться, что он оценил последнее замечание. Генри, которому после выпитого виски трудно было сфокусировать свой взгляд, пробормотал что-то в знак согласия. Потом он взглянул на зал и увидел Пенелопу Хэйз. Она смотрела на него с легкой улыбкой, а когда заметила его взгляд, подняла свой веер из перьев орла и начала обмахиваться.

Генри перевел взгляд на ложи, в которых дамы перешептывались за веерами и смотрели в театральные бинокли, а их спутники, стоявшие за спинами дам, бросали реплики в сторону. Все они пристально смотрели на Генри, чтобы удостовериться, достаточно ли он грустит по Элизабет, и скоро ли они смогут снова судачить на животрепещущую тему: кто же выйдет замуж за состояние Скунмейкеров? Генри поднял руку, намереваясь сделать иронический жест, и произнес «Хелло!» так громко, что в соседних со Скунмейнерами ложах его услышали. Генри и сам едва ли понимал этот свой выкрик, да это и не имело значения: представление на сцене продолжалось, и сидевшие вокруг него хранили молчание.