Смута. Ее герои, участники, жертвы

Сразу после Смутного времени путешествующий по России англичанин Ричард Джемс записал такую народную песню о царевне Ксении, несчастной дочери Бориса Годунова.

Эта песня-плач хорошо описывает несчастную судьбу дочери царя Бориса, за которую сваталось несколько принцев из лучших европейских королевских домов и которая после убийства матери и брата осталась на поругание Гришке Отрепьеву, авантюристу, назвавшемуся именем царевича Дмитрия. Простые люди искренне сочувствовали царевне и сочинили эту песню еще при ее жизни. Попробуем и мы собрать по крупицам разбросанные сведения и восстановить ее жизненный путь.

Любимая дочь

В семье боярина Бориса Федоровича Годунова и его жены Марии Григорьевны Скуратовой-Бельской долго не было детей. Только когда отцу семейства исполнилось 30 лет, т. е. в 1582 году, появился на свет первенец — дочь Ксения. Видимо, это было 24 января по старому стилю, поскольку в этот день позже отмечалась ее память в монастырях.

Родители обрушили всю свою нерастраченную любовь на маленькую девочку. У нее были лучшая кормилица, заботливая и внимательная мамка и множество всяких прислужниц. По случаю появления на свет дочери Годуновы устроили родинные столы для своих многочисленных родственников и знакомых. Все они одарили Марию Григорьевну золотыми монетами (по обычаю). Боярский дом в Кремле (в то время семья Б. Ф. Годунова жила вместе с Д. И. Годуновым) посетили даже царевич Федор и Ирина, будущая царствующая чета. Они по-хорошему позавидовали Борису с Марией, потому что не имели детей.

Через восемь дней маленькую девочку окрестили. Священник надел ей на шею золотой крестик, который следовало носить всю жизнь. После обряда за крестинный стол было приглашено множество знатных гостей. Ведь Годуновы были в родстве не только с самим царем, но и с князьями Шуйскими, Глинскими и многими другими. Всевозможные вкусные напитки и кушанья получили также московские нищие, собравшиеся по случаю крестин Ксении у боярских палат. Словом, появление на свет нашей героини было радостно отмечено доброй половиной столичных жителей. В этот день все желающие могли увидеть ее и преподнести свой дар. После этого девочку на долгие годы спрятали от сглаза на женской половине. В покоях Марии Григорьевны была подвешена к потолку большая и просторная колыбелька. В изголовье приделали иконку и крестик, которые должны были защитить ребенка от всего нечистого. Сверху ее закрывал красивый полог из тонкой шелковой ткани. Спать в такой кроватке было тепло и уютно.

Когда девочка немного подросла, мастерицы изготовили для нее потешные куклы, вырезали из дерева различные фигурки животных и зверей. Отец купил у заезжих купцов золоченого петуха с белым хвостом, а потом даже целый город в миниатюре, с башенками, домиками, церквушками, искусно вырезанными из кости и раскрашенными. В нем Ксюша и поселила своих кукол. Вообще в доме Бориса Годунова было собрано много красивых и замысловатых вещей. Например, внимание маленькой девочки всегда привлекали часы в виде слона с сидящим на нем человеком. Очень нравились ей серебряные паникадила с забавными фигурками животных. С их помощью освещались парадные комнаты дома по праздникам. Тогда на окна вешали шелковые занавески с бархатной бахромой, на пол стелили яркие персидские ковры. Словом, любовь, забота, роскошь и красота убранства окружали Ксению с самого раннего детства.

Вскоре жизнь Годуновых стала еще лучше и богаче. После смерти царя Ивана IV Грозного на престол взошел Федор Иванович, женатый на сестре Б. Ф. Годунова Ирине. Борису Федоровичу как ближайшему родственнику царицы было позволено построить в Кремле у Никольских ворот свой собственный большой и просторный дом с двором и множеством подсобных помещений. Солидные доходы от обширных земельных владений дали ему возможность великолепно обустроить загородную резиденцию в Больших Вяземах. Там были возведены красивый каменный храм, замысловатая звонница и дом-дворец на берегу пруда с каменной плотиной. Во время жаркой летней погоды вся семья отправлялась за город, где можно было вдоволь накупаться, погулять в красивой роще, полежать на мягкой травке. Эти поездки маленькая Ксения очень любила, поскольку могла бегать и играть на свежем воздухе хоть целый день. В Кремле же она была лишена такой возможности из-за тесноты и множества посторонних людей.

В пять лет мать начала обучать ее грамоте. Вскоре девочка уже могла сама разбирать священные тексты, написанные крупными буквами. Потом к обучению подключился и отец. Он рассказал дочери о разных странах, о жизни людей в Европе, Азии, Сибири, их обычаях и обрядах. Для расширения ее кругозора Борис Федорович принес занимательные книги: жития святых, хронографы, летописи, «Космографию» и т. д. Ксения училась очень охотно и при этом отличалась прилежанием и усидчивостью. Вскоре она занялась не только чтением, но и перепиской наиболее полюбившихся книг. При этом она писала четко и красиво. Большой интерес испытывала и к рукоделию. Ей нравилось вышивать шелками лики святых, украшать замысловатыми узорами полотенца, всевозможные накидки. Глядя на свою умную и красивую дочь, родители не могли нарадоваться и постоянно благодарили за нее Бога. Многие родственники завидовали Борису и Марии. Детей не было ни у Д. И. Годунова (единственный сын рано умер), ни у Д. И. Шуйского, ни у Б. Я. Бельского и многих других. Но больше всех горевала царица Ирина Федоровна и засыпала племянницу всевозможными дарами. В 1589 году у Ксении появился братик Федор — главный наследник семьи. Его рождение стало огромной радостью для Бориса Федоровича, поскольку при благоприятных стечениях обстоятельств открывало путь к царскому престолу (при бездетной кончине царя Федора).

Окидывая единым взором жизнь Ксении, можно сказать, что детство и юность для нее были самым счастливым периодом. Рядом с любящими и заботливыми родителями она не знала ни бед, ни тревог и расцветала подобно чудесному цветку. Современники так описывали юную дочь боярина Бориса Годунова: «Отроковица чудного размышления, юной красотой цвела. Белокожая, как ягодка румяна, с алыми губами. Очи имела черные и большие, блистающие светлостью, и когда же от жалости она проливала слезы, тогда ее глаза особенно ярко светились. Брови у нее были дугой, тело полное, как бы облитое молочной белизной. Ростом она была ни высокого, ни низкого, волосы у нее были черные, густые и длинные, свисающие, как трубы, по плечам. Из всех девушек — благочиннейшая, хорошо знала книжное писание, умела замечательно говорить. Воистину во всех своих делах была очень искусна. Любила духовное пение и чудесно исполняла псалмы». Значит, Ксения была не только красавицей, но и очень умной, благочестивой и образованной девушкой. У всех, с кем она встречалась, оставалось самое благоприятное впечатление. Родители стали подумывать о подходящем женихе для дочери, но даже самые знатные и богатые юноши казались им недостойной для нее партией. Вскоре происшедшие в стране события заставили их забыть об этом и вернуться к вопросу о браке дочери уже в новой обстановке, с новыми требованиями к личности жениха.

В самом конце 1597 года царь Федор тяжело заболел и 6 января следующего года умер. Единственная его дочь, царевна Феодосия, покинула мир еще раньше, поэтому наследника у престола не было. По царскому завещанию править должна была царица Ирина, тетка Ксении, но она предпочла принять постриг и переехала в Новодевичий монастырь. Вопрос о новом царе должен был решить избирательный Земский собор.

Б. Ф. Годунов последовал за сестрой, ставшей инокиней Александрой, в Новодевичий монастырь, желая там ей служить. Его жена с детьми, видимо, готовились последовать за ним, ожидая, когда будет построено подходящее жилье. Ведь в случае избрания нового царя не из числа их родственников, жизнь в Кремле могла стать для них небезопасной. Однако Земский собор, умело подготовленный патриархом Иовом, решил, что лучшим продолжателем дел умершего царя Федора может быть только его шурин, Борис Годунов, и провозгласил его нареченным государем.

Для самого Бориса Федоровича и его семьи вряд ли это известие стало неожиданностью. Ведь в руках его многочисленных родственников были все нити по управлению Русским государством: и армия, и финансы, и международные дела. По могуществу и богатству их род превосходил все остальные боярские и княжеские кланы, способные выдвинута кандидатов на престол. Таким образом, из боярышни Ксения превратилась в царевну — в одну из наиболее важных официальных лиц государства.

Далеко не сразу Б. Ф. Годунов отважился занять царскую резиденцию. Он хоть и мечтал о престоле, но помнил, что по крови не был царским родственником, а в дворцовой иерархии среди князей, Рюриковичей и Гедиминовичей, занимал не самое видное место. Поэтому только 30 апреля Борис Федорович наконец-то со всей семьей переехал в Кремль. Около города нового царя встретила огромная толпа москвичей, которые преподнесли ему хлеб-соль и различные подарки. По скромности, он принял только первое. У ворот Кремля все вышли из карет. Подданные должны были увидеть не только своего государя, но и всех членов его семьи. По случаю торжества Ксения была одета великолепно: в ярко-красном бархатном платье с золотой и серебряной вышивкой, прекрасно оттенявшем белизну лица и черноту волос. На голове был украшенный жемчугом кокошник с белым покрывалом. Не менее красиво был одет и брат Федор. Глядя на них, простые люди говорили, что они похожи на ангелов.

Отец взял сына и дочь за руки и вместе с ними сначала посетил Успенский собор, где патриарх Иов надел на него золотой крест и вновь благословил на царство, потом Архангельский собор. Там все вместе почтили память прежних царей. Шествие завершилось в придворном Благовещенском соборе. После этой церемонии в Грановитой палате для знати был устроен великолепный пир. Не были оставлены без внимания и простые люди. Для них на площадь выкатывались бочки с различными напитками и выносились разнообразные кушанья. Но в этом пиршестве Ксения уже не принимала участия. С матерью она отправилась обживать свои терема, специально для них заново отстроенные и убранные. По просьбе царевны над ее палатами соорудили чердак-гульбище, где она могла заниматься рукоделием и проводить время в обществе знатных девушек и женщин, входивших в ее свиту. Теперь образ ее жизни определялся специальным дворцовым этикетом, а сама она стала четвертым по значимости официальным лицом в государстве (после отца, матери и брата). Ксения была послушной дочерью и быстро свыклась с новой ролью. Вскоре у нее с матерью появилось много дел. Предстояло расширить царицыны мастерские, чтобы рукодельницы поскорее изготовили всем новые роскошные наряды: отцу, брату и им самим. Кроме того, следовало переодеть придворных и царскую свиту. По приказу Марии Григорьевны в мастерские стали доставлять красивые заморские ткани: золотую и серебряную персидскую и турецкую парчу, разнообразный бархат, атлас, шелка, тафту. Кроме того, иностранные купцы были обязаны сначала предлагать царице и царевне драгоценные камни, ювелирные украшения и всевозможные безделушки и лишь остатки везти на рынок. Все, что выбирали царствующие особы, забиралось в казну. Вскоре все члены царской семьи оделись в новые одежды, поражавшие иностранных дипломатов пышностью и дороговизной. Многие отмечали, что никогда раньше сам царь и его придворные не выглядели столь великолепно. Несомненно, в этом была заслуга Марии Григорьевны и Ксении.

Если раньше боярская семья выезжала на богомолье в Троице-Сергиев монастырь достаточно скромно, иногда просто в свите царя Федора и Ирины, то теперь их поездки становились красочным зрелищем для простых людей. Впереди всей процессии ехали 600 пищальщиков, за ними 25 человек вели на поводу лошадей, украшенных леопардовыми шкурами, далее вели шесть рыжих лошадей, убранных алым бархатом. Перед каретой царя два боярина везли лестницу, обитую красным бархатом, за ними два боярина везли подушки из парчи. Царь ехал в золоченой карете, запряженной шестью светло-серыми лошадьми в сбруе из алого бархата. Далее верхом ехал царевич Федор в парчовой одежде. За ним пешком бежала толпа придворных. Царица ехала в золоченой карете, запряженной десятью серыми лошадями, Ксения — в такой же золоченой карете следом за ней, но видеть ее уже никто не мог. Она была на выданье, и занавески на окошках были опущены. Рядом с ее повозкой также бежали придворные, следом везли фонари для освещения дороги в темное время суток. Замыкали процессию 36 ехавших верхом женщин в красной одежде, белых войлочных шляпах с широкими полями, подвязанных красными лентами, и белой фатой. Это были замужние боярыни, чьи мужья находились в царской свите. Последними ехали кареты со знатными вдовами.

Женихи-иностранцы

С 16 лет Ксения перестала открыто появляться на людях. До свадьбы никто из посторонних не имел права видеть ее лицо. Отец, став царем, вознамерился как можно выгоднее выдать замуж свою повзрослевшую дочь-красавицу. Самым подходящим женихом мог быть отпрыск европейского королевского дома с перспективой стать правителем каких-либо земель. Дипломаты подсказали царю, что таким женихом может быть шведский принц Густав, изгнанный из своей страны вероломным дядей Карлом (королем Карлом IX). Густав сначала жил в Италии, потом переехал в германские государства. Он надеялся либо вернуть отцовский трон, либо стать ливонским королем. Правда, для юной Ксении жених был староват, разница в возрасте составляла 21 год. Но царя Бориса это обстоятельство не смущало. В 1599 году с помощью своих агентов он убедил принца приехать в Москву, обещая помощь в достижении какого-нибудь престола. Прибыв в русскую столицу, Густав узнал, что царь хочет женить его на своей дочери. В качестве приданого он обещал дать Калугу с тремя городками.

Для Густава построили красивый дом, оснащенный всем необходимым, и приставили многочисленную прислугу. Во время приемов царь встречал его как дорого друга и будущего родственника. Заранее он осыпал возможного зятя многочисленными подарками: серебряной посудой, золотой и серебряной персидской парчой, бархатом, атласом и другими дорогими тканями для всей свиты. Ему были пожалованы драгоценности, золотые и жемчужные цепи, много прекрасных лошадей в полной сбруе, всевозможные меха и большие суммы денег, не меньше 10 000 золотых. Царь Борис хотел, чтобы его гость устроил свой двор со всей роскошью на зависть шведскому королю, его изгнавшему, и брату-сопернику Сигизмунду, польскому королю.

Ксении до свадьбы нельзя было видеться с женихом, но во время официального приема она смогла через потайное окошечко разглядеть его. Вряд ли взрослый и во всем чуждый ей мужчина мог понравиться девушке. Но она не хотела огорчать отца и свое мнение высказывать не стала. Первым условием, которое поставил перед Густавом царь Борис, была перемена веры. Принц был протестантом, а русская царевна могла стать женой только православного человека. Однако упрямый швед оказался несговорчивым. Он не желал идти на поводу у гостеприимного хозяина. Более того, очень скоро выяснилось, что Густав и жениться на Ксении не хочет: в изгнании он завел себе любовницу, жену хозяина дома, в котором снимал жилье, и даже имел от нее детей. Обосновавшись в Москве, принц пригласил к себе свою зазнобу и стал жить с ней, как с женой. Тщеславная иностранка публично демонстрировала свои права на жениха царевны: выезжала в царском экипаже за покупками, присвоила подаренные драгоценности и т. д. Кроме того, оказалось, что Густав склонен к пьянству и экстравагантным выходкам. Например, грозился поджечь Москву, когда ему пеняли на некрасивое поведение. В итоге москвичи стали откровенно подсмеиваться над женихом Ксении и над честолюбивыми замыслами царя Бориса, связанными с ним.

На семейном совете было решено, что Густав является недостойным кандидатом на руку и сердце царевны. Он был выслан в Углич под надзор приставов. Там из местных доходов ему выделялось на содержание 4 000 рублей в год. Менять веру ему уже не предлагали, но любовницу отправили на родину к мужу. Вскоре приставы сообщали царю, что принц занялся какими-то опытами, похожими на чернокнижие, возможно, от скуки. После воцарения Лжедмитрия его перевели в Ярославль, а потом — в Кашин, где он и умер, всеми забытый, в 1607 году.

Очень скоро царь Борис нашел для дочери нового жениха. Им стал младший брат датского короля Христиана IV Иоганн. Он был много моложе Густава (родился в 1583 году) и представлялся более покладистым человеком: достаточно быстро согласился на переезд в Россию и перемену веры. Возможно, ему даже показали портрет Ксении, выполненный каким-нибудь заезжим живописцем, чтобы принц не затягивал с поездкой в Москву. В августе 1602 года датский корабль с Иоганном вошел в устье реки Наровы. Там, в Иван-городе, он был встречен русской делегацией во главе с боярином М. Г. Салтыковым. Не зная русских обычаев, вежливый принц снял шляпу и раскланялся со встречающими. Этим он поверг их в шок, поскольку русские бояре считали себя недостойным такой чести и милости. Салтыкову было велено со всеми подробностями описать внешность жениха и переслать это описание в Москву. Ведь Ксении и ее родителям не терпелось узнать, как он выглядит. Обстоятельный Михаил Глебович написал так: «Платьице на нем атлас алый, делано с канителью по-немецки, чулочки — шелк ал, башмачки — сафьян синь. Шляпка — пуховая, на ней кружевца, отделана золотом и серебром с канителью». Уменьшительные суффиксы, употребленные боярином, дают право предположить, что наряд датчанина был изящен и красив, правда, несколько ярковат. Далее Салтыков написал, что в Новгороде у Юрьева монастыря принц устроил охоту на утят — стрелял по ним из самопала и очень веселился, затем он обедал под игру музыкантов. Царские подарки принял с почтением и отказался отправить их брату, как советовали ему члены свиты. Судя по всему, они ему очень понравились.

Когда москвичи узнали, что к городу приближается большая свита датского принца, то сразу высыпали на улицу встречать его. Ксении также было любопытно взглянуть на жениха, но отец позволил лишь тайком наблюдать из небольшой башенки на Кремлевской стене за тем, как тот въезжает на свое подворье у Красной площади. Зрелище действительно было удивительным. Ведь по приказу царя все иностранцы, состоящие на русской службе, надели свои национальные одежды и вместе с разряженными в пух и прах русскими боярами выехали встречать гостей. Иоганн был одет в черное бархатное платье с таким же плащом, обшитым жемчугом и золотыми нитями. Под ним была прекрасная лошадь в сбруе, украшенной золотом и драгоценными камнями (подарок царя Бориса). Вокруг него ехали 30 алебардщиков в белых атласных кафтанах и красных бархатных штанах. За ними — вся остальная многочисленная свита. Гостей специально направили по пути, проходящему рядом с потайной башенкой, где спрятались не только Ксения, но и ее отец и брат. Они были не менее любопытными, чем царевна, зная что увидеть гостя, по дворцовому этикету, смогут только во время официального приема через несколько дней.

Иоганна со всеми его придворными и слугами разместили в большом доме рядом с Кремлем. Поскольку для всех не хватило отдельных комнат, то во дворе построили ряд бревенчатых зданий и освободили два монастырских подворья. Для нужд гостей были выделены: дровосек, истопник, конюх, водовоз, стража, множество лошадей. Каждый день гостю доставляли на 100 золотых блюдах еду с царской кухни. Обед проходил в присутствии приставов. Во время еды принц неоднократно произносил тосты за здоровье царя и его домочадцев и осушал чаши с вином (бочки с крепкими напитками он привез с собой). Вскоре приставы донесли, что датчанин нисколько не похож на грубого и заносчивого Густава. Он был весел, добр и искренне стремился поскорее изучить обычаи новой для себя страны. По приказу Бориса ему выделили учителя русского языка, принесли букварь и «Откровение святого Иоанна», по которым следовало обучаться.

Наконец на 28 сентября был назначен официальный прием в Грановитой палате. Чтобы не ударить лицом в грязь при знатном госте, Борис и Федор оделись особенно пышно. Их одинаковое платье буквально слепило глаза блеском брилиантов, сапфиров и изумрудов. Ксения же с матерью были вынуждены вновь спрятаться и наблюдать за принцем из потайного оконца в стене. Иоганн был одет изысканно и со вкусом. Выглядел он великолепно: высокий, стройный, с горделивой осанкой и красивым удлиненным лицом. Даже крупный нос его не портил, а наоборот, говорил о благородной породе. К тому же ему было только 20 лет, и он по-юношески был очень привлекателен. Несомненно, при виде этого обаятельного красавца сердце Ксении сначала замерло, а потом забилось, как пойманная птица. Она влюбилась в своего жениха с первого взгляда и с нетерпением стала ждать свадьбы. Царю Борису также понравился благородный и скромный датский принц. Он обнял его и усадил рядом с собой. С помощью переводчика расспросил о путешествии, о брате-короле, о первых впечатлениях от России. Потом состоялся праздничный обед, во время которого и хозяева, и гость произносили тосты в честь друг друга. В заключение пиршества Борис и Федор сняли с себя прекрасные золотые цепи и надели их на принца. Это было знаком особого к нему расположения. После этого бояре преподнесли гостю два золотых, украшенных самоцветами ковша, несколько серебряных сосудов, дорогие ткани, меха и три шубы. Состоявшиеся далеко за полночь проводы были не менее почетными, чем встреча. Все разошлись очень довольные друг другом.

Несмотря на горячее желание жениха поскорее увидеть свою суженую, свадьбу решили отложить до зимы. Пока же царь Борис с семьей отправился в богомольную поездку в Троице-Сергиев монастырь. С собой, как обычно, взяли дорогие подарки. Мария Григорьевна и Ксения собирались подарить монастырским церквям вышитые под их руководством пелены-покрывала и «воздухи» — накидки. Все они были богато украшены жемчугом, самоцветами и золотыми бляшками-дробницами.

Семья Годуновых всегда почитала Троице-Сергиев монастырь, хотя их родовым считался костромской Ипатьевский. От имени царя Бориса и царевича Федора был сделан роскошный золотой оклад на знаменитую икону Андрея Рублева «Троица», которая находилась в главном монастырском храме. Для монастырской звонницы было отлито несколько больших колоколов, а прочие подарки трудно даже перечислить. Можно предположить, что, одаривая монастырь, Б. Ф. Годунов как бы предчувствовал, что его останки будут покоиться именно в нем.

Уезжая из Москвы, царь Борис надеялся, что датский принц окончательно освоится на новом месте, подучит язык и узнает местные обычаи. Приставам было велено хорошо развлекать его: возить на охоту, устраивать в его честь пиры, показывать столицу и ее окрестности. Однако все произошло не так, как планировалось. 16 октября Иоганн внезапно заболел. У него поднялась высокая температура и началась горячка. Тут же к его постели собрали лучших лекарей, но они не смогли установить причину заболевания. Некоторые предположили, что принц отравился от избытка незнакомой пищи и напитков, другие полагали, что он стал жертвой какой-то инфекции. Так иди иначе, но состояние больного день ото дня ухудшалось. О болезни гостя известили Бориса. Он тут же прибыл в столицу и отправил к Иоганну всех своих докторов. Но те также не смогли понять причину заболевания и назначить нужное лечение. Пришлось надеяться только на Божью милость. Ксения стала денно и нощно умолять Богородицу и всех святых излечить полюбившегося ей жениха. Царь приказал у ворот Кремля раздавать нищим милостыню, чтобы те молились о здоровье принца. В Немецкую слободу было отправлено 3 рубля в качестве пожертвования протестантской кирхе. Но все было напрасным.

26 октября царь Борис лично навестил больного Иоганна, хотя это было небезопасно для его собственного здоровья и не полагалось по придворному этикету. Вид исхудавшего и пылавшего от жара юноши поверг его в глубокое уныние и тоску. Вернувшись во дворец, он горько заплакал и стал искренне сожалеть о том, что из-за его честолюбивых замыслов погибает юный отпрыск королевского дома. Вместе с отцом зарыдала и Ксения. Ей также было очень жаль своего красивого жениха. Ведь им даже не удалось познакомиться. 28 октября Иоганн скончался. Печаль охватила не только царский дворец, но и всю столицу. Веселый и красивый принц был симпатичен многим. Ксения надела траурные одежды и заперлась в своем тереме. Участвовать в похоронной церемонии ей было не положено. Поскольку гость не успел принять православие, то хоронить его следовало по протестантскому обряду, в кирхе Немецкой слободы. Везти его тело в осеннюю распутицу в Данию не представлялось возможным. Врачи, решившие забальзамировать тело для лучшей сохранности, были удивлены странному темно-лиловому цвету его кожи, особенно на ногах. У некоторых возникло подозрение, что принц был отравлен каким-то медленно действующим ядом. Возможно, в его смерти были повинны какие-то тайные недруги царя Бориса, не желавшие укрепления его трона с помощью династического брака дочери.

Для погребения приготовили три гроба: из ели, меди и дуба; еловый поставили в медный, медный — в дубовый. Последний был обтянут черным бархатом и по ребрам окован серебряными пластинами. На крышку прибили серебряное распятие, изображение отцовского и материнского гербов и пластину с именем и годами жизни принца. В день похорон у дома Иоганна собралась вся знать и иноземцы. Прибыли и царь Борис с царевичем Федором. Пешком они проводили процессию до поворота, потом сняли шапки и поклонились три раза до земли в сторону колесницы, на которой стоял гроб, хотя это и не было положено по этикету. За всем этим со слезами на глазах наблюдала Ксения с матерью из потайной башенки. Ей хотелось громко зарыдать, но сделать это она не смела. Со смертью принца рушились ее планы на удачный и счастливый брак. О других возможных женихах ей даже не хотелось слышать.

Для москвичей похороны Иоганна представляли невиданное зрелище. Впереди вели восемь коней, покрытых черными бархатными попонами, затем шли три датских дворянина с тремя гербами принца. Далее несли его корону и скипетр, за ними 20 дворян несли по гербу и черной зажженной свече. Следом ехали трое верховых с тремя знаменами с гербами, за ними — трубачи и барабанщики. Наконец, двигалась траурная колесница, запряженная в четверку вороных коней. За ней адмирал нес гербы Дании, Норвегии и Готии, где правили родственники его отца и матери. Процессию замыкали придворные принца и русские бояре и дворяне. Иоганн был похоронен внутри кирхи; лишь много позднее его гроб был перевезен на родину.

Смерть датского принца произвела в Европе неприятное впечатление. Многие стали поговаривать, что Иоганн был отравлен и что при дворе Бориса Годунова не все благополучно. В этих условиях найти нового жениха-иностранца было сложно. Кроме того, отцу приходилось торопиться, поскольку девичий век был достаточно короток — Ксении было уже 20 лет. К тому же пришло время и для женитьбы царевича Федора. Наследник престола нуждался в достойной партии. Породниться же с кем-нибудь из русской знати тщеславному Б. Ф. Годунову не хотелось. Он решил пойти по пути Ивана Грозного и поискать будущих родственников на Кавказе. Туда было отправлено русское посольство во главе с М. И. Татищевым. В помощь ему были даны 40 слуг и охрана. Послам следовало посетить несколько закавказских княжеств и доехать до Кахетии, принявшей русское подданство. Сначала их путь шел вниз по Волге, далее к русским крепостям на Тереке. Однако Татищев обнаружил, что многие кавказские княжества малы, бедны и до сих остаются языческими. Найти в них невесту для Федора было невозможно. Только в Кахетии русских послов ждала удача. Сын грузинского государя Александра Теймураз был не прочь посвататься к царевне Ксении. Он исповедовал православие, был достаточно молод и хорош собой. К тому же д ля русского царя было выгодно родство с грузинскими правителями, чтобы закрепить свои позиции на Кавказе. Но и этому браку не суждено было состояться. Пока шли переговоры, у царя Бориса появился очень опасны враг — самозванец, назвавшийся именем давно умершего царевича Дмитрия. В этих условиях Теймураз не рискнул приехать в Россию.

Таким образом, несмотря на все усилия царя Бориса, за шесть с небольшим лет своего царствования он не смог найти для дочери достойного супруга. К моменту его смерти в апреле 1605 года Ксении уже было 23 года, и, по меркам того времени, для невесты она была уже старовата.

Во власти Лжедмитрия

Образ жизни царевны Ксении, по традиции, был достаточно замкнутым, поэтому вряд ли она знала, что в русском обществе зреет недовольство ее отцом. Внешне это никак не проявлялось. Возможные соперники — бояре Романовы — постепенно почти все умерли в ссылке, аристократическая Боярская дума ни в чем не перечила царю, народ безмолствовал, в кремлевских покоях жизнь шла своим размеренным чередом.

Желая возвеличить себя на века, Борис приказал надстроить верх колокольни Ивана Великого и под куполом золотыми буками написать свое имя с полным титулом. На свободной территории началось строительство храма Святая Святых, точной копии Иерусалимского. Для его украшения из чистого золота отливались фигуры Иисуса Христа, ангелов и апостолов. Ксения с матерью активно занялись изготовлением для нового храма плащаниц, «воздухов» и пелен. Следовало подумать также о красивой церковной посуде, подсвечниках, канделябрах и прочей утвари. Вся семья надеялась, что замечательный собор прославит династию Годуновых во всем православном мире. Однако и этим замыслам не суждено было воплотиться в жизнь. В соседней Речи Посполитой самозванец Гришка Отрепьев уже вербовал войско для борьбы с царем Борисом.

Поначалу вся авантюра с Лжедмитрием казалась несерьезным и неопасным делом. Ведь многим было хорошо известно, что истинный царевич Дмитрий погиб много лет назад в Угличе. Ищейки патриарха Иова установили, что сыном Ивана Грозного назвался беглый чудовский монах Гришка Отрепьев. Удивляло, что польская знать, вопреки фактам, верила в истинность «царевича Дмитрия». Царь Борис несколько раз писал королю Сигизмунду о «ложном царевиче», отправлял к нему своих дипломатов. Но результата это не давало. Ведь главным было не то, как достоверно или не достоверно исполнял свою роль самозванец, а то, что зрители хотели ему верить. Обедневшая польская знать увидела в Лжедмитрии предводителя, который поведет ее грабить богатые русские города. В самой России было также немало людей, недовольных правлением тщеславного, мнительного и жестокого Б. Ф. Годунова. С помощью самозванца они могли отомстить за все обиды ненавистному царю и от нового получить чины и поместья.

Осенью 1604 года Лжедмитрий вторгся на русскую территорию. К нему сразу же стали переходить жители северских городов. Посланная против него царская армия долгое время не могла добиться успеха. По всему было видно, что внутри нее зреет измена. Борьба с самозванцем окончательно подточила и без того слабое здоровье царя Бориса. Ксения с тревогой замечала, что отец все чаще впадает в уныние, едва ходит, иногда надолго запирается с близкими родственниками Степаном Васильевичем и Семеном Никитичем Годуновыми. На эти тайные совещания не приглашался даже царевич Федор, которому приходилось постоянно замещать отца на заседаниях Боярской думы и приемах иностранных послов. Постепенно тревога наполнила царский дворец и прочно в нем обосновалась.

Давно замечено, что судьбоносные дни ничем не отличаются от простых и люди не могут заранее предугадать грядущего несчастья. 13 апреля 1605 года началось для всех кремлевских обитателей как обычно. Царь и царица проснулись рано и долго молились в своих крестовых палатах (небольшие помещения рядом со спальнями, в которых было много икон, ларцев с мощами святых, крестов) о даровании победы над Лжедмитрием. Потом все спустились в придворный Благовещенский собор к заутрене. Завтракали все отдельно, в своих покоях. Затем царь Борис с царевичем Федором отправились на заседание Боярской думы. Мария Григорьевна пошла в поварню, чтобы распорядиться насчет обеда к нему были приглашены иностранные гости, и следовало подумать об изысканной сервировке стола и особых блюдах. Ксения в своей светлице продолжила вышивать новый покров для подарка одному из монастырей. Во второй половине дня во дворец прибыли иностранные дипломаты и купцы, с которыми царь хотел обсудить за обедом ряд важных вопросов. Яства, как всегда, были вкусными, вина — самыми лучшими. Поэтому все много ели и пили, произнося тосты за царское здоровье и победу над всеми супостатами. Борис был весел и радушен.

Однако, когда гости разъехались, царь почувствовал дурноту. Внезапно из носа, рта и ушей у него хлынула кровь. Среди придворных началась паника, прибежали врачи, но смогли лишь уложить больного на кровать. Тот, чувствуя, что умирает, стал просить немедленно его постричь. Когда из царя он превратился в инока Боголепа, было разрешено войти в спальный покой жене и детям. Мария Григорьевна и Федор изо всех сил старались сохранить спокойствие. Ксения же была в полуобморочном состоянии. Слезы непрерывным потоком лились из ее глаз, и с этим она ничего не могла поделать. Слабеющим голосом умирающий благословил домочадцев и тихо угас. Тут только все смогли дать волю чувствам и громко зарыдать. Родственники, быстро собравшиеся во дворец, как могли, утешали вдову-царицу и осиротевших Федора и Ксению. Но времени на скорбь и печаль не было. Следовало брать власть в свои руки. В этот же день было официально объявлено о смерти царя Бориса и воцарении царицы Марии Григорьевны, царя Федора Борисовича и царевны Ксении. Русские люди должны были целовать им крест и клясться верно служить. Многие вполне искренне это вскоре сделали.

Похороны прошли необычайно пышно. За великолепно украшенным катафалком шли одетые в траур и громко рыдавшие Мария Григорьевна с Федором и все Годуновы. Ксения, будучи на выданье, прилюдно появляться не имела права. Поэтому она простилась с отцом дома. Многие москвичи также горько плакали, боясь неизвестного будущего. Гроб с телом Бориса положили в приделе Архангельского собора рядом с гробницами Ивана Грозного, царевича Ивана Ивановича и царя Федора Ивановича, правда, пролежал он там недолго. Траурные мероприятия продолжались шесть недель. За это время нищим и убогим было роздано несколько десятков тысяч рублей. Все известные монастыри и храмы получили щедрые вклады на помин души умершего монарха. Новые правители полагали, что вместе с ними скорбит вся держава, и совершенно забыли об угрозе с Запада, о своем опасном сопернике.

А Гришка Отрепьев не дремал. По всему государству скакали его эмиссары с «прелестными грамотами». Они убеждали простых людей в том, что настоящий царский сын жив и хочет занять свой отчий трон. Многие тут же согласились влиться в самозванческую армию и покончить с узурпаторами Годуновыми. Но Ксения, ее мать и брат, видимо, были далеки от всего этого. Они полагали, что давшие им клятву подданные будут верны до конца. К тому же они думали, что венчание Федора на царство окончательно закрепит за ним трон. В итоге Годуновы оказались совершенно не готовы ни к борьбе с самозванцем, ни к измене подданных, ни к восстанию против них москвичей.

Тем временем известие о смерти царя Бориса привело к тому, что стоящее под Кромами войско перешло на сторону Лжедмитрия. Попытавшиеся организовать оборону в районе Серпухова московские стрельцы были смяты своими же войсками. Оборонять царицу Марию Григорьевну, Федора и Ксению стало некому. 1 июня в Москву смело въехали два дворянина с грамотами от Лжедмитрия. Они собрали на Лобном месте народ и зачитали послание «истинного сына» царя Ивана Васильевича, в котором тот призывал простых людей встать на его сторону и схватить и держать в заточении Годуновых, незаконно захвативших власть. Москвичи с воодушевлением восприняли обращение «царя Дмитрия» и тут же бросились в Кремль громить узурпаторов.

Трудно поверить в то, что ни Мария Григорьевна, ни Федор, ни Ксения не знали о том, что происходит в городе. Ведь они были не одни, а в окружении многочисленных родственников и слуг. Тем не менее они ничего не сделали для своего спасения. Ворота Кремля были гостеприимно распахнуты, стражи не было даже у дворца. Может быть, царица и ее дети искренне верили в свою правоту, невиновность и Божью защиту? Поэтому только молились и просили Христа быть им судьей. Но, как известно, только «береженого Бог бережет». С яростью москвичи ворвались в царский дворец, схватили не сопротивляющихся Федора, Марию Григорьевну и Ксению и, посадив на водовозную телегу, под улюлюканье и оскорбления толпы отвезли на старый боярский дом в том же Кремле. Там пленников заперли в одной из комнат и поставили стражу. Федор и Мария Григорьевна стоически перенесли этот позор и пленение. Ксения же тихо плакала и лишь повторяла: «За что? За что?» Происшедшее так ее убило, что она даже не могла молиться. Упав на лавку, она забылась тревожным сном.

Из этой почти безвыходной ситуации еще можно было спастись. Взбунтовавшиеся москвичи вскоре пресытились погромами, своей яростью и многочисленными спиртными напитками, которые они обнаружили в царских подвалах. Из винных бочек выбивались днища, после этого заморские напитки черпали шапками, сапогами и башмаками. Напившись, погромщики тут же засыпали в обнимку с бочонками. Уже ночью сложилась подходящая обстановка для бегства. Но Федор твердо заявил, что бежать — значит признать себя виновным и неправым и пойти на поводу у обманщика-самозванца. Честный юноша этого себе позволить не мог. Хотя Ксения умирала от страха и желала очутиться подальше от Кремля, но с доводами брата была вынуждена согласиться. Оставалось ждать дальнейших событий.

Тем временем погромщики нашли в одном из подвалов восковую фигуру ангела, служившую моделью для отливки золотой статуи. Невиданное изображение повергло многих в изумление. Наиболее пьяные завопили, что именно такая же фигура была положена в гроб вместо царя Бориса. Сам же он, видимо, бежал за границу. Это послужило сигналом к тому, чтобы броситься громить гробницу недавно похороненного царя. Его тело выкинули из царской усыпальницы и со всевозможными надругательствами перетащили в маленький и бедный Варсонофиевский монастырь на окраине города, а по дорогам на всякий случай отправили стражников для поимки возможно сбежавшего царя Бориса.

Вскоре в Москву прибыли посланцы Лжедмитрия — бояре В. В. Голицын, В. М. Мосальский и несколько дворян. Им было поручено решить судьбу пленных Годуновых и приготовить все необходимое к въезду в город «законного государя». Для самозванца Мария Григорьевна и Федор были соперниками, от которых следовало избавиться. Ксения же не представляла угрозы, напротив, вызывала у него большой интерес, поскольку слыла необычайной красавицей и умницей. Поэтому посланцем было приказано первых убить, царевну оставить в живых, на забаву «царевича».

7 июня в дом, где содержались под стражей плененные Годуновы, ворвались стрельцы, руководимые Голицыным и Мосальским. Они вывели Ксению в другое помещение, а потом набросились на Марию Григорьевну и Федора. Царица тут же упала бездыханной, а Федор не желал сдаваться без боя. Но все же силы были неравными, и он был убит. Москвичам было объявлено, что Мария Григорьевна с царевичем от страха перед законным государем отравились, а царевну удалось спасти. Трупы без всяких почестей, как самоубийц, отвезли в Варсонофиевский монастырь и захоронили подле Бориса. Ксения же превратилась в пленницу в доме В. М. Мосальского. Вскоре бедная девушка поняла, как ужасна участь — быть поруганной Гришкой Отрепьевым и стать его наложницей. Для царской дочери, воспитанной в чистоте и благочестии, это было хуже смерти. Но помочь ей уже никто не мог. Все оставшиеся в живых родственники были схвачены и помещены в тюрьмы. Немногочисленные сторонники отца в страхе затаились. Остальные с радостью ждали приезда «царя Дмитрия».

20 июня под перезвон всех московских колоколов самозванец въехал в столицу. Для несчастной Ксении этот звон был погребальным. Только на миг ей показалось, что Бог услышал ее молитвы. Когда Гришка Отрепьев въехал на мост через Москва-реку, внезапно большая туча закрыла солнце, поднялся сильный вихрь, запорошивший всем глаза. Но ни молнии, ни грома, которые должны были поразить обманщика, не последовало, и он благополучно достиг Кремля. Правда некоторые особенно боязливые и богомольные люди запомнили небесное знамение и стали ожидать от правления нового царя только несчастий. И они в конце концов оказались правы. Не сразу, а только почти через год унижений и мучений Бог внял молитвам несчастной царевны.

В доме новоиспеченного боярина Мосальского Ксении даже не позволили оплакать близких. Ей было велено красиво одеваться и ждать визита того, от кого зависела вся ее дальнейшая жизнь. Как только отгремели пиры и празднества, связанные с «благополучным возвращением отцовского престола», Лжедмитрий вспомнил о своей прекрасной пленнице и отправился в дом князя Мосальского. Желая произвести на Ксению хорошее впечатление, он постарался приукрасить свою неказистую внешность: надел высокую шапку с пышным мехом и драгоценными камнями, на свой крепкий и мускулистый торс натянул парчовый кафтан, поверх которого накинул на европейский манер богато расшитый плащ. Поскольку рост его был ниже среднего, то на ноги он надел сапоги на каблуках. Лицо у него было чисто выбрито, волосы, рыжие и жесткие, коротко острижены. Последнее было сделано для того, чтобы прежние знакомцы не признали в нем монаха Гришку Отрепьева.

Ксению также приодели, но не в царскую, а в традиционную для боярышень одежду: алое шелковое платье с расшитым жемчугом поясом, маленькие кожаные башмачки. На голову надели золотой венец, а густые и длинные волосы заплели в косу и перевили жемчужными нитями. В таком виде, ни жива ни мертва, Ксения встретила своего главного врага. Но, будучи скромной и благовоспитанной, она не стала бросать ему в лицо гневные слова, а лишь потупила взор и побледнела. Самозванец расценил бледность и молчание по-своему. Он решил, что она боится его и робеет. Поэтому с ласковыми и ободряющими словами подошел к пленнице и стал рассказывать о своем вымышленном детстве, скитаниях и приключениях. Ксения прекрасно знала, что все слова Лжедмитрия — наглая ложь, но была вынуждена со смирением слушать его и молчать. В заключение его визита она лишь бросилась к ногам своего гостя и со слезами на глазах стала просить сжалиться над ней, круглой сиротой, и отпустить в монастырь. Такой оборот дела не входил в планы авантюриста. Красавица царевна произвела на него неизгладимое впечатление. (Маленькая и верткая Марина Мнишек не шла с ней ни в какое сравнение.) Поэтому он решил во что бы то ни стало пленить сердце Ксении. Учинять над ней насилие он не стал, поскольку девушка и так была в полной его власти. Лжедмитрий поднял красавицу с колен, ласково обнял и сказал, что будет ей надежным защитником и опорой. Он постарался убедить ее в том, что не желал смерти ее близких и никому не приказывал их убивать. Нерадивые подданные сами все совершили, по своей воле, и за это наказаны. Бедная Ксения, убаюканная ласковыми словами, чуть было не поверила своему «благодетелю». Но его последняя фраза тут же отрезвила. Никаким наказаниям ни князь Мосальский, ни Василий Голицын, убийцы матери и брата, подвергнуты не были. Напротив, они вошли в самое ближнее окружение лжецаря. Значит, все обещания были ложью, и никакого спасения впереди нет.

Очень скоро Ксению переселили в Кремль, в тот же самый терем, в котором она жила при отце. После погромов там навели порядок и вернули прежний уют и красоту. Вновь у царевны появились прислужницы, красивая одежда и вкусная пища. О том, что она остается пленницей, напоминали лишь ограничения в круге общения и передвижении да стоящие повсюду стражники. Лжедмитрий продолжал часто навещать Ксению, подолгу беседовал с ней, был ласков и внимателен. Но девушка знала, что это лишь ловко. надетая маска. Наиболее близкие ей служанки со страхом рассказывали, что по ночам в покоях лжецаря устраиваются дикие попойки, на которые притаскивают из ближайших монастырей молодых и красивых монахинь. Христовых невест заставляли плясать в полуголом виде и распевать срамные песни. Днем с ватагой вооруженных до зубов молодцов самозванец разъезжал по городу, пугая прохожих. Больше всего он любил развлекаться у некой постройки, прозванной «Адом». Подобных забав не было даже у яростного Ивана Грозного. В итоге многие стали поговаривать: «Не злой ли чернокнижник сел на московский трон?» Слишком не похож он был на прежних благочестивых и степенных царей.

Ксению не могли обмануть ни подарки, ни внимание Лжедмитрия. Ей была понятна их цель, ведь никаких серьезных намерений у него не могло быть по отношению к ней. В Польше жила невеста лжецаря Марина Мнишек, ради которой все больше и больше истощалась казна русских государей. Правда, полячка почему-то не спешила в Москву и лишь слала каждый день письма. Несомненно, о взаимоотношениях Ксении и самозванца знали многие. Некоторые доброхоты даже поспешили сообщить о них Юрию Мнишеку, отцу Марины. Будущий тесть был возмущен и тут же написал жениху, что, пока Ксения будет жить в Кремле, он с Мариной в Москву не поедет. Поскольку Лжедмитрий был больше заинтересован в родстве с сильными польскими магнатами, чем с дочерью им же оболганного царя Бориса, то решил поскорее расстаться с прекрасной пленницей. Ксении он притворно заявил, что, видя ее тоску и печаль, уступает настоятельным просьбам и отпускает в монастырь. Для царевны это известие было и радостным, и печальным. Она освобождалась от опеки ненавистного ей убийцы матери и брата, но должна была навеки заточить себя в убогой монастырской келье.

Вскоре в ее терем прибыли приставы и отвели в небольшой и малоприметный монастырь. Там ей обрезали чудесные волосы и облачили в черное монашеское одеяние. Ксения надеялась, что ее поместят в какой-нибудь богатый и близкий от Москвы монастырь. Но лжецарь решил отправить ее подальше от столицы, куда вскоре должна была прибыть Марина Мнишек с многочисленными родственниками. Поэтому Ксению, ставшую монахиней Ольгой, повезли в закрытой повозке на Север — в один из небольших белозерских Девичьих монастырей. Конечно, ей было жаль покидать родную Москву, где прошла ее еще достаточно короткая жизнь. Но вдали от ставшего ненавистным царского двора она надеялась найти отдохновение и успокоение. Ведь ей так и не удалось оплакать безвременно погибших брата и мать.

Где найти покой?

В маленьком северном монастыре монахиня Ольга наконец-то смогла вволю наплакаться, скорбя и по умершим родственникам, и по своей несчастной доле. Совсем еще недавно она имела все: любовь родителей и брата, богатство, честь, красоту, молодость. Ее женихами были принцы из европейских королевских домов. Но по воле судьбы она лишилась всего и оказалась одна-одинешенька в убогой келье всеми забытой обители. Только молитвы, чтение священных книг, пение и рукоделие спасали молодую монахиню от полного отчаяния. Но в Москве о Ксении-Ольге не забыли, и ее пребывание в северном монастыре оказалось недолгим.

После женитьбы Лжедмитрия на католичке Марине Мнишек недовольство московской знати достигло предела. Против самозванца был организован заговор: он был свергнут и убит. Новый царь, Василий Шуйский, чтобы убедить простых людей в обоснованности и законности государственного переворота, устроил несколько акций по разоблачению самозванчества «царя Дмитрия» с демонстрацией его жестокости и еретических наклонностей. Одной из них стало перезахоронение останков царя Бориса и его семьи — жертв произвола самозванца. Для участия в нем монахиню Ольгу уже летом 1606 года перевезли из Белозерья в Москву.

Хотя Ксения никогда не была мстительной, но ее обрадовало, что Гришка Отрепьев свергнут с престола и вся его авантюра разоблачена. В Москву она возвращалась с легким сердцем. Однако очень скоро ее постигло горькое разочарование. Оказалось, что перенос останков ее родственников был очередной мистификацией, но теперь уже Василия Шуйского. Он официально объявил, что истинный царевич Дмитрий был убит по приказу ее отца Бориса Годунова, поэтому как цареубийцы ни отец, ни мать, ни брат Федор не достойны быть похоронены в царской усыпальнице — Архангельском соборе. Но, поскольку они пали от рук палача Гришки Отрепьева, то могут быть перезахоронены в Троице-Сергиев монастырь.

Это было, конечно, лучше, чем в убогом Варсонофиевском, но Ксению возмутила наглая ложь Василия Шуйского, который сам когда-то возглавлял Угличскую следственную комиссию и прекрасно знал, что ее отец не имел никакого отношения к смерти царевича Дмитрия. Однако новый царь не желал реабилитировать своего предшественника. Во-первых, царевича Дмитрия, как самоубийцу, нельзя было объявлять святым и с помощью его чудотворных мощей разоблачать нового самозванца. Во-вторых, всех сосланных Годуновых следовало бы тогда вернуть на прежние должности и с прежними земельными владениями, которые уже давно были розданы другим представителям знати. Свой прежний статус царевны должна была получить и Ксения. Но во дворце она уже была никому не нужна, и места там для нее не было. С Василием Шуйским к власти пришли его родственники и приближенные. Им нужны были новые дома в Кремле и обширные земли. Все это Ксении обстоятельно объяснила ее тетка по линии матери Екатерина Григорьевна, жена Д. И. Шуйского, брата нового царя. Поэтому бедной монахине пришлось вновь смириться и выполнить ту роль, которая была ей отведена «сильными мира сего».

Перенос останков Годуновых превратился в особое зрелище для простых горожан. К Варсонофиевскому монастырю подвезли три затянутых черной материей повозки. На них установили гробы царя Бориса, его жены и сына Федора. Новый патриарх, Гермоген, освятил все действо. Царь Василий выступил с речью о злодеяниях самозванца Гришки Отрепьева. Ксения-Ольга плакала и причитала: «Горе мне, бедной, горькой, покинутой сироте! Наглый вор, плут и изменник, назвавшийся Дмитрием, истинный обманщик и соблазнитель, погубил моего отца, мать, брата и всех родственников и друзей!» Горькие рыдания прекрасной монахини вызывали у всех слезы искреннего сочувствия. Хитрый царь Василий видел, что задуманная им акция дает свой результат. Вполне вероятно, что именно после нее в народе были сочинены песни-плачи о горькой судьбе царевны Ксении. Повозки с гробами медленно двинулись в сторону Троице-Сергиева монастыря. За ними в закрытой черной карете поехала и царевна. Она решила навсегда переселиться в монастырь, где будут могилы ее родителей и брата.

Следует отметать, что, хотя Троице-Сергиев монастырь считался мужским, в нем жили и знатные женщины-монахини. Так, там проживала Мария Владимировна, в монашестве Марфа, дочь Владимира Старицкого и вдова ливонского короля Магнуса. Монахи называли ее королевой. Она жила в отдельном помещении и имела целый штат прислуги. Ксению-Ольгу также поселили поодаль от монашеских келий и дали ей для обустройства быта несколько слуг. Вскоре жизнь ее потекла спокойно, размеренно и вполне благополучно. Она занималась украшением могил родных, беседовала с Марфой Владимировной, рукодельничала, помогала монахам ухаживать за больными и убогими. Ее необычайно красивый голос и пение всегда были украшением церковной службы в старинном Троицком соборе. Там она любовалась фресками Андрея Рублева, дивной иконой Троицы в роскошном окладе, подаренном когда-то отцом и братом. С необычайным благоговением молилась монахиня у раки святого Сергия, прося о даровании русским людям мира и тишины. Но эта молитва была услышана очень не скоро.

Летом 1608 года к Москве подошли войска нового самозванца, назвавшегося именем первого и выдававшего себя за «царя Дмитрия Ивановича». Они расположились в Тушино, поэтому новый лжецарь был прозван Тушинским вором. Вместе с ним на Русь хлынули полчища любителей легкой наживы: казаков и обедневшей шляхты. Они рассеялись по стране и занялись грабежами и поборами. Вскоре шайки разбойничающих казаков появились и в окрестностях Троице-Сергиева монастыря. Это напугало местных крестьян, и они с женами и детьми бросились под защиту мощных каменных монастырских стен. В итоге внутри во дворе стало очень тесно: всюду располагались повозки, палатки, шалаши, в которых жили сотни людей. Еще теснее стало, когда из Москвы прибыли воинские люди во главе с воеводами Г. Б. Долгоруким и А. И. Голохвастовым. Они должны были оборонять святую обитель.

В конце сентября пришла весть, что к монастырю движется большое войско во главе с польским военачальником Петром Сапегой и полковником Александром Лисовским. Это означало, что пора готовиться к обороне. Архимандрит Иоасаф собрал монахов, включая Ксению-Ольгу и Марию-Марфу Владимировну, и объявил им о надвигающейся опасности. Надо было серьезно подумать о запасах дров, воды, всевозможных продуктов, поскольку осада монастыря могла продлиться достаточно долго. Затем находящихся в монастыре людей начали приводить к крестному целованию. Ольга тоже с радостью поцеловала животворящий Господень крест у раки святого Сергия и поклялась «сидеть в осаде без измены». Такую же клятву дали монахи, воеводы, дворяне, монастырские слуги и крестьяне. Крестоцелование сплотило людей и просветлило их сердца. Ольга с радостью заметила эти перемены. Если раньше многие страдали от тесноты и жизненных тягот, то, дав клятву и помолившись святому, все с готовностью занялись подготовкой обители к обороне. В башнях были установлены большие пушки, на стенах — пищали, бочки со смолой, камни, мешки с песком. Каждый боеспособный мужчина был закреплен за определенным участком обороны. Ольге вместе с другими женщинами предстояло ухаживать за ранеными и больными.

Как-то утром обитатели монастыря со страхом обнаружили, что полностью окружены врагами. Вокруг стен были насыпаны валы, на которых стояли большие пушки, мортиры и другие орудия. 30 сентября начался массированный обстрел обители. Он продолжался несколько недель. Однако железные ядра не смогли разбить толстые каменные стены. Не причинили вреда и зажигательные снаряды. Защитники дружно тушили их в специально приготовленных бочках с водой. Монахам даже стало казаться, что монастырь закрыт ладонью самого Бога и что никакие обстрелы ему не страшны. Однако через несколько недель осажденным стало ясно, что большие потери неизбежны. Во время вылазок погибали самые отважные воины, многие были ранены. В то же время, на помощь к ним никто не приходил, а силы противника постоянно увеличивались. Видя это, архимандрит Иоасаф вновь созвал на совет монахов. Перед всеми стоял один вопрос: что делать, как поднять боевой дух защитников? После длительного размышления решили устроить молебен для всех людей, находившихся в монастыре. Он состоялся в Троицком соборе. Вместе со всеми Ольга повторяла со слезами на глазах: «Господи Боже наш, Бессмертный и Безначальный Создатель всей твари, видимой и невидимой. Ради нас, неблагодарных и злонравных, ты сошел с небес и воплотился от Девы Пречистой, кровь за нас пролил. Владыка и Царь небесный, выгляни из своего жилища, наклони голову свою и услышь слова наши, ведь мы погибаем! Господи, мы согрешили, совершали недостойные дела и недостойны видеть высоту твоей славы. Мы разгневали тебя тем, что не слушали твоих повелений и что на твою милость отвечали злодеяниями и беззаконием. Мы знаем, что свалившиеся на монастырь беды — это твоя кара. Но, всеблагословенный Господи, не отдавай нас врагам, не разоряй до конца святую обитель, не оставь нас без твоей милости».

После молебна многие стали исповедоваться, каяться в грехах и причащаться. Тяжело раненные постригались в монахи, желая в случае выздоровления служить Богу. Ольга, как могла, старалась облегчить страдания увечных воинов. Вместе с другими женщинами она обмывала их раны, поила целебными настоями из трав, меняла повязки. Особое внимание она уделяла пострадавшим детям: некоторых из них приютила в своей келье, поскольку во время осенней непогоды жить во дворе под открытым небом было уже нельзя.

13 октября обитатели монастыря услышали со стороны лагеря поляков странный шум: играла музыка, пелись песни, раздавались веселые крики. Оказалось, что гетман Сапега устроил для всего воинства пир. «К чему бы это?» — задавались многие вопросом. Ответ появился на следующий день — к вечеру все пространстве около монастыря заняли конные полки с развевающимися знаменами, а ночью начался приступ: множество пеших поляков, литовцев и казаков устремились к стенам обители. Одни несли лестницы, другие — щиты, третьи — пищали. Но защитники оказались бдительными. Они ударили по врагам из всех орудий и пищалей. Нападавшие остановились, а потом откатились назад, оставляя за собой лестницы, тараны и щиты.

В ночь большого приступа Ольга не ложилась спать. Она все время молилась перед иконой Богородицы: «О Всенепорочная человеколюбивая Владычица, не оставь святую нашу обитель. Ведь ты обещала преподобному отцу нашему чудотворцу Сергию быть нашей заступницей и защитницей. Сохрани и помилуй нас по великой милости твоей. Да возвеличится имя великолепия твоего во все века!»

Вскоре атаки стали достаточно частыми. Кроме того, от взятых в плен поляков удалось узнать, что противник ведет подкоп под одну из башен. Это всех очень напугало. Ведь в любой момент через тайный ход внутрь монастыря могли ворваться враги. Пришлось по ночам устраивать усиленные дежурства. Чтобы воины не спали, монахи ходили по стенам и беседовали с ними. Иногда и Ольга сопровождала их, поскольку всей душей желала приносить пользу защитникам. Во время обхода она так говорила стрельцам: «Братья мои, пришел час прославить Бога и Пречистую его Мать и святых чудотворцев Сергия и Никона, а также нашу православную христианскую веру. Мужайтесь и крепитесь и не ослабляйтесь в трудах. Не унывайте в скорбях и бедах, нашедших на нас. Уповайте на Бога и молитесь великим нашим заступникам Сергию и Никону. Я верю, мы узрим Славу Божью, и он избавит нас от рук всех врагов!»

Вскоре во время одной из вылазок удалось обнаружить начало подкопа и взорвать его. Правда, при этом погибло много отважных воинов. Архимандрит повелел всех героев постричь и похоронить с честью. Ольга вместе с другими женщинами пролила на их могилах немало слез. Она видела, как все меньше и меньше защитников выходит на монастырские стены, и понимала, что без посторонней помощи монастырю долго не выстоять. Но царь Василий Шуйский ничем не мог помочь осажденным. Он сам был заперт тушинцами в столице и уже не контролировал большую часть территории страны. У всех была одна надежда на молодого и мужественного полководца Михаила Скопина-Шуйского, который отправился за войсками в Новгород. Ему было поручено договориться со шведским королем о военной помощи.

Наступила зима 1609 года. Троице-Сергиев монастырь продолжал обороняться, но моральный дух его защитников существенно упал. Не хватало продовольствия, топлива, боеприпасов. Из-за тесноты и телесных невзгод начались эпидемии всевозможных болезней. Обстановка накалилась из-за склонности некоторых воинских людей к измене. Им надоело вынужденное затворничество и хотелось навсегда покинуть тесный монастырский мирок. Царской дочери, выросшей в неге и довольстве, также было очень тяжело выносить голод и холод. В марте она заболела и написала своей тетке Екатерине Григорьевне в Москву прощальное письмо с такими словами: «В своих бедах чуть жива, совсем больна вместе с другими старицами, и вперед ни одна из нас себе жизни не чает, с часу на час ожидаем смерти, потому что у них в осаде шатость и измена великая». Ольга рассказала о конфликте стрельцов с архимандритом из-за питания. Монастырским властям следовало кормить своих защитников, но запасы продовольствия таяли день ото дня. Пришлось всем потуже затянуть пояса. Архимандрит для экономии решил всех кормить в трапезной: и воинов, и монахов. Но стрельцы стали просить разрешение уносить свои порции в кельи, где их ждали голодные жены и дети. Монахи понимали, что всех обитателей монастыря из своих запасов не прокормить, поэтому собрали со старцев и стариц по рублю и предложили воинам деньги вместо еды. Однако в условиях осады они были бесполезным металлом — купить-то на них было нечего. Тогда по предложению Иоасафаг монахи стали добровольно ограничивать себя в пище. Изо дня в день у них было только два блюда: хлеб с водой, да сухари с водой. Так же приходилось питаться и Ольге. Ведь она понимала, что, если воины не смогут сражаться, то все они окажутся в руках безжалостного врага. Свое письмо Ольга завершила так: «В осаде нам теснота и нужда великая. По дрова никого не выпускают, пришлось разобрать часть кровли келий, задние сени и чуланы. Все пошло на дрова. Доживем ли до лета и тепла, не знаю».

Однако и летом не стало легче. Один из монахов донес воеводе Борису Григорьевичу Долгорукому, что казначей Иосиф Девочкин собирается изменить и перебежать к врагу с монастырской казной. Началось шумное разбирательство. Девочкина арестовали и стали пытать. За него попытались заступиться архимандрит Иосиф и второй воевода Алексей Голохвастов. Но это только усугубило ситуацию. Доносы друг на друга посыпались, как из рога изобилия. Один из стрельцов даже заявил, что во время вылазки Долгорукого Голохвастов собрался затворить за ним ворота и не впустить обратно, чтобы поляки перебили всех выехавших для сражения смельчаков.

Эта тяжелая и напряженная обстановка буквально убивала Ольгу. Теперь она уже не ухаживала за ранеными, не ободряла защитников — на это не было сил в ее истощенном теле. Она лишь замыкалась в келье и истово молилась, прося всех святых о спасении обители и несчастных, доведенных до изнеможения людей.

Вскоре оказалось, что главный доносчик монах Гурий Шишкин решил бросить тень и на подругу Ольги Марфу (в миру Марию Владимировну). Он написал царю Василию Шуйскому о том, что бывшая королева ссылается с поляками и готова признать их ставленника Лжедмитрия II истинным сыном царя Ивана Грозного и своим братом. Его же самого она поносит бранными словами. Этот донос, скорее всего, был ложным и вызван завистью. Дело в том, что у Марфы были большие личные запасы продовольствия и много слуг, которые обеспечивали ей сносный быт. Кроме того, ей было позволено брать все необходимое из личных царских запасов, хранящихся в монастыре. Поэтому она могла не только сама питаться пирогами, блинами и разными кушаньями, но и угощать близких ей монахов, в том числе и заточенного казначея Иосифа Девочкина. Зависть Гурия вызывало и то, что при недостатке дров Марфа имела возможность часто мыться в бане, а также получать различные напитки из монастырских кладовых. Однако о происках коварного монаха вскоре стало всем известно. Его доносы были изъяты и в Москву не попали.

Наступила осень 1609 года. Уже больше года Троице-Сергиев монастырь находился на осадном положении. Помощи не было ниоткуда. Моральные и физические силы защитников были на исходе. Однако все новые беды продолжали обрушиваться на их головы. В ноябре у многих началась цинга. С ужасом наблюдала Ольга за мучениями сотен людей. Сначала у них распухали ноги, потом все тело, зубы выпадали, изо рта исходило зловоние. Потом наступала завершающая стадия болезни: руки и ноги скрючивались, по телу шли язвы и начиналось постоянное извержение жидкого кала. В этом смраде человек буквально сгнивал, не имея возможности сдвинуться с места. Вскоре от цинги умерло более 800 человек, которых практически некуда было погребать. Монастырь окутался смрадом. Наконец Иоасаф повелел для всех умерших выкопать одну братскую могилу, чтобы оставшиеся в живых не задохнулись от нечистот. После снятия осады было подсчитано, что умерло 2125 человек мужского полу. Женщин и детей никто даже не считал. Кроме того, было вывезено больше 100 возов всяческого мусора, скопившегося за год с лишним.

В совершенно нечеловеческих условиях монастырским сидельцам приходилось не только жить, но и обороняться от постоянно наступающих врагов. От отчаяния их спасали только молитвы и обнадеживающие вести от князя Михаила Скопина-Шуйского. Вместе с новгородцами и шведскими наемниками он продвигался к Москве, громя на всем пути войска Тушинского вора. Сначала в конце 1609 года в монастырь прибыл отряд под началом Давида Жеребцова и помог укрепить оборону, потом пришла весть, что на подходе основное войско князя Михаила Скопина-Шуйского. Гетман Сапега не пожелал сразиться с прославленным полководцем и бежал со своими полками в Дмитров. Оставшиеся в живых обитатели Троице-Сергиева монастыря наконец-то смогли вздохнуть спокойно и выйти за ворота обители. Ольга с Марфой решили навсегда покинуть монастырь, в котором они испытали столько бед и жизненных тягот.

В январе прибыли полки Михаила Скопина. Архимандрит Иоасаф и немногочисленные старцы вышли его встречать с крестами и иконами. Ольга и Марфа были вместе с ними. Увидев своих освободителей, они не смогли сдержать радостных слез. Всем казалось, что главные несчастья уже позади. Собрав свои пожитки, знатных монахини двинулись в столицу. Они надеялись, что царь Василий Шуйский позаботиться о них. Действительно, по царскому указу Ольгу и Марфу поместили в Новодевичьем монастыре, который казался более безопасным местом, поскольку находился рядом со столицей. Он к тому же был окружен достаточно прочными стенами, имел удобные кельи для послушниц царского рода. Некогда в нем жили вдова царевича Ивана Ивановича Елена Федоровна Шереметева, в монашестве Леонида, и вдова царя Федора Ивановича, царица Ирина Годунова, в монашестве принявшая имя Александры. Новодевичий монастырь был удобнее еще и тем, что был женским, с небольшой территорией, на которой не было посторонних мирян. Его Смоленский собор был красив и величественен, с богатым внутренним убранством. Поэтому Ольге стало казаться, что на новом месте она поправит свое подорванное здоровье и залечит все душевные раны.

В палатах Ирины Годуновой на Ольгу нахлынули воспоминания. Со слезами она вспоминала, как жила здесь с батюшкой, матушкой и братом, как любила молиться в домовой церкви с теткой, царицей Ириной, как к стенам монастыря приходили толпы людей, умоляя отца принять престол. Какими переменчивыми оказались эти люди. Через семь лет они жестоким образом расправились с семьей царя Бориса и ее саму отдали на поругание жалкому обманщику Гришке Отрепьеву. Но Ольга старалась не держать в своем сердце обиду на простых людей, превратившихся в слепую и безвольную игрушку в руках ловких авантюристов. Она лишь с прежним рвением молила Богородицу о том, чтобы та упросила своего сына больше не наказывать Русь и дать народу мир и успокоение. Однако и на этот раз ее просьбы остались без ответа.

В конце апреля из Москвы пришла печальная весть о внезапной кончине князя-освободителя М. В. Скопина-Шуйского. Некоторые монахини за спиной Ольги шепотом поговаривали, что полководец был отравлен на пиру Екатериной Григорьевной, ее теткой. Отравительница действовала в интересах своего мужа, князя Д. И. Шуйского. Он был родным братом царя Василия и стремился занять ведущее положение при дворе. М. В. Скопин-Шуйский был для него соперником, которого следовало оттеснить от престола. Получалось, что жена оказала ему неоценимую услугу. Эти известия больно задели Ольгу, но опровергнуть их она не могла. Не желая слушать сплетниц, она была вынуждена закрыться в своей келье и полностью отрешиться от мира, но ее затворничество продолжалось недолго. 17 июля 1610 года стало известно, что дворяне свергли царя Василия Шуйского и постригли в монахи вместе с молодой женой Марией Буйносовой. Власть взяли семь наиболее видных бояр. Это было чем-то непонятным и доселе неслыханным. Московские новости испугали всех монахинь. Возникал вопрос: кто же теперь будет их охранять и защищать? Последующие события показали, что их страх был вполне обоснованным.

Уже в августе к Москве двинулись полчища нового врага — польского короля Сигизмунда III, который решил воспользоваться Смутой и поживиться за счет русских территорий. Его ведущий полководец гетман Жолкевский разбил остатки царских войск и, не встречая отпора, вскоре подошел к Новодевичьему монастырю. Защищать его было уже некому. В страхе все монахини, включая и Ольгу, стали ждать поругания и неминуемой гибели. Однако Жолкевский предпочел вступить в переговоры с боярским правительством и предложил избрать на вакантный престол польского королевича Владислава. Эта перспектива показалась многим заманчивой, поскольку с другой стороны Москве угрожали шайки Лжедмитрия II, превратившиеся в настоящих грабителей и разбойников. Для всех принц крови был много предпочтительнее безродного авантюриста, прозванного Тушинским вором. Поэтому на этот раз беда миновала Новодевичий монастырь и его обитательниц. Никакого зла поляки им не сделали. Вскоре часть из них вернулась под Смоленск к королю, а часть была введена в Москву для ее защиты от самозванца. Переговоры об избрании Владислава на престол были продолжены.

Однако через некоторое время оказалось, что Сигизмунд III передумал посылать своего юного сына в Москву. Видя слабость Русского государства, он вознамерился силой присоединить его к своей короне. Отправленных к нему русских послов он арестовал и вынудил гарнизон Смоленска сдать город. В столице поляки начали наводить свои порядки. Страна оказалась на краю гибели. Но русские люди не желали сдаваться. Призываемые к новой борьбе патриархом Гермогеном, они начали создавать народное ополчение. Одним из главных руководителей патриотического движения стал рязанский воевода Прокопий Ляпунов. К нему присоединились не только отряды из многих городов, но и бывшие тушинцы: Д. Т. Трубецкой и казачий атаман И. М. Заруцкий, которые после гибели на охоте Лжедмитрия II были не у дел. Общими усилиями они смогли освободить от поляков часть Москвы, носившую название Белый город. Боярское правительство и оставшаяся часть гарнизона оказались в блокадном кольце.

Таким образом, рядом с Новодевичьим монастырем расположился лагерь ополченцев. Первое время это соседство не причиняло монахиням большого беспокойства. Во главе патриотов стояло правительство — «Совет всей рати», державшее казаков в узде и следившее за порядком. Однако атаману Заруцкому и его дружкам дисциплина была не по нутру. Им удалось настроить казачий Сход против Прокопия Ляпунова и убить его. В лагере началась полная анархия, казаки вспомнили о богатой обители и решили поживиться за счет монастырского имущества и знатных постриженниц. Ведомые Иваном Заруцким, они ворвались в монастырь и занялись грабежами. Сразу же была разворована ценная церковная утварь. С чудотворных икон сорвали дорогие оклады, из гробниц выломали золотые и серебряные кресты, из церквей вынесли всю ценную утварь. Ольга с Марфой заперлись в своих кельях, надеясь, что казаки их не найдут. Но все было напрасным, их обнаружили, и все украшения, ценная одежда и посуда стали добычей разбойников. Молодых и красивых монахинь ждала еще более печальная участь. Грабители надругались над ними и увели в табор для своей утехи.

Желая скрыть свое преступление, И. Заруцкий приказал поджечь монастырь. В итоге Ольга с Марфой лишились даже крыши над головой. Некоторые совестливые ополченцы сжалились над бездомными монахинями и отвели их в табор к князю Д. Т. Трубецкому. Тот искренне посочувствовал дочери царя Бориса и племяннице Ивана Грозного и повелел отвезти их в Успенский Княгинин монастырь во Владимир. Там были вполне сносные условия для много претерпевших монахинь. Только в обители, основанной когда-то женой Всеволода Большое Гнездо Марией, несчастная царевна-монахиня обрела относительный покой. Здесь она встретилась с еще одной женщиной царского рода — бывшей женой царевича Ивана Ивановича Прасковьей Михайловной Соловой. Много лет назад она была пострижена по приказу Ивана Грозного, недовольного ее бесплодием. Уже давно не было в живых этого царя, а она все продолжала коротать свой долгий век в тиши монастырской кельи. Неподалеку, в суздальском Покровском монастыре, проживала ее подруга по несчастью — первая жена царевича Ивана Евдокия Юрьевна Сабурова, превратившаяся в инокиню Александру. Рядом с ней все еще проливала горькие слезы недавно постриженная Мария (в монашестве Елена) Буйносова, бывшая жена царя Василия Шуйского. Таким образом, на владимирской земле оказалось сразу пять монахинь из царского рода. Все они познакомились и подружились. Делить им уже было нечего, да и судьба у всех оказалась одинаковой.

Владимирский воевода Артемий Васильевич Измайлов оказывал помощь и заботился о знатных инокинях. Здесь у них было вдоволь еды, удобное жилье и теплая одежда. Вдовы царевича Ивана научили инокиню Ольгу довольствоваться тем малым, что было у нее в настоящий момент, не вспоминать прежнее житье и благодарить Бога даже за кусок хлеба и кружку воды. Она вновь занялась рукоделием, чтением книг и пением во время церковной службы.

Из столицы вскоре стали приходить обнадеживающие вести. Руководители ополчений Д. М. Пожарский, К. Минин и Д. Т. Трубецкой объединились и дали отпор польскому гетману Хоткевичу, попытавшемуся снять осаду Кремля и Китай-города. В итоге польский гарнизон сдался, и столица была полностью очищена от врагов. Для избрания царя в 1613 году собрали представительный Земский собор. Он провозгласил новым царем юного Михаила Романова, двоюродного племянника царя Федора Ивановича. Вместе с матерью, инокиней Марфой, избранный государь прибыл из Костромы в Москву и сел на трон.

Владимирские монахини были рады, что в государстве стал восстанавливаться мир и порядок. Вскоре в лице матери нового царя они обрели покровительницу и щедрую дарительницу. Марфа хорошо знала, как тяжело быть насильно постриженной и разлученной с мужем, детьми и родственниками. Поэтому постоянно посылала различные подарки опальным царицам и царевнам. Когда около Москвы ситуация нормализовалась, Марфа помогла Марии (Елене) Буйносовой, переехать в восстановленный Новодевичий монастырь. Покинула владимирскую обитель и Прасковья Соловая. Новым домом для нее стал московский Ивановский монастырь. Вдали от столицы остались только Ольга и ее дальняя родственница Евдокия Сабурова. Их великая государыня старица Марфа не слишком привечала, поскольку не могла забыть свою обиду на давно умершего царя Бориса. Ведь по его приказу она была насильно пострижена и провела в далекой ссылке четыре тяжелых года. Хотя время и лечит душевные раны, но далеко не все. Возможно, изменилось бы положение и Марфы Владимировны, но она к этому времени умерла.

Ольга давно уже не роптала и смирилась со своей участью, понимая, что должна страдать за ошибки отца. Со временем красота ее поблекла, бренное тело стали одолевать всевозможные болезни. Наконец в 1622 году царевна тихо скончалась. Ей было только 40 лет, но всевозможные жизненные невзгоды и тяготы свели ее в могилу значительно раньше положенного срока. При жизни бывшей царевне очень хотелось, чтобы ее бренные останки покоились рядом с родными, поэтому она попросила дальнего родственника боярина Никиту Дмитриевича Вельяминова выполнить ее последнюю волю — перенести гроб в Троице-Сергиев монастырь. Вельяминов не подвел Олыу и после ее кончины договорился о перезахоронении. Вкладом по ее душе стали личные вещи: икона Богоматери в серебряном окладе, две братины с крышками, два серебряных стакана, пять чарок различного назначения, тарелка и ложка… Они были оценены монахами в 42 рубля 1 алтын и 2 деньги. Туда же были пожертвованы три собольих шубы, покрытые камкою, шуба без матерчатого покрытия, две ряски из тафты, ценой в 80 рублей. Других ценностей у бывшей царевны не оказалось. Монахи Троице-Сергиева монастыря сочли вклады достаточными, чтобы записать имя Ольги-Ксении в вечные синодики для многолетнего поминания.

Таким образом, на святой земле многострадальная семья Годуновых наконец-то соединилась. Там их захоронение находится до сих пор.

Размышляя о жизни Ксении-Ольги, следует отметить, что в юности у нее были все задатки к тому, чтобы прожить счастливую жизнь. Она была очень красива, умна, хорошо образована, знатна, богата и любима родителями. Ей прочили в женихи отпрысков европейских королевских домов. Но судьба была к царевне сурова и немилостива. Один жених оказался недостойным человеком, второй не дожил до свадьбы. Отец умер в самое тревожное для страны время и оставил свою семью один на один с грозным врагом-соперником. Осиротев, Ксения оказалась во власти самозванца-авантюриста и испытала немало унижений и надругательств. Даже в монастыре молодая монахиня не могла найти покой и отдохновение от жизненных тягот. Беды буквально шли за ней по пятам. Она невольно оказывалась в гуще самых драматичных событий Смутного времени и жестоко от этого страдала. Казалось, что Бог постоянно ее, безвинную, наказывал за грехи других. Простые люди это заметили и искренне ей сочувствовали. Это нашло отражение в песнях-плачах, сказаниях и повестях, дошедших до наших дней.