Смута. Ее герои, участники, жертвы

В трагедии Александра Сергеевича Пушкина «Борис Годунов» дан очень емкий и точный портрет Марины Мнишек: «Мрачная нимфа: глаза, уста без жизни, без улыбки… Надменный ум… Волшебный сладкий голос… И путает, и вьется, и ползет. Скользит из рук, шипит, грозит и жалит. Змея! змея!»

Именно такой была польская панночка, ставшая женой сразу двух Лжедмитриев и до самой своей смерти пытавшаяся взойти на московский трон. О ней наш следующий рассказ.

Невеста Григория Отрепьева

Существует множество версий превращения беглого чудовского монаха Григория Отрепьева в царевича Дмитрия. По одной — он сообщил о своем царственном происхождении во время исповеди священнику, по другой — на смертном одре во время тяжелой болезни, по третьей — в бане, когда получил от хозяина, князя Адама Вишневецкого, нагоняй за нерадивость. Объединяет все версии только год столь знаменательного события — 1603-й.

Хорошо известно, что Григорий бежал из России в 1602 году. Почему же почти год он оттягивал начало самозванческой авантюры? Думается, что причина заключалась в Марине Мнишек. Именно в 1603 году некрасивый и малопримечательный слуга князя Адама увидел юную пятнадцатилетнюю польскую панночку, заставившую его перевернуть всю свою жизнь. Произошло это на свадьбе Константина Вишневецкого, двоюродного брата Адама. Его женой стала сестра Марины Урсула, и естественно, что на столь большом торжестве был полный сбор всех родственников со свитами.

В 15 лет все девушки прелестны, особенно если они красиво и богато одеты, изящно причесаны, кокетливы, хорошо танцуют, веселы и непринужденны. Очевидно, Марина Мнишек была именно такой и тут же пленила сердце бывшего монаха. Но для безродного слуги она была совершенно недоступна. Григорий это прекрасно осознавал и поэтому решился на безумный шаг — назвать себя именем давно умершего царевича Дмитрия. Вряд ли он действовал спонтанно и в одиночку. Ведь ему нужны были доказательства и свидетели его происхождения. Но несомненно одно — все было сделано для того, чтобы сблизиться с Мариной и получить шанс стать ее мужем.

Как это ни странно, польская знать поверила в то, что он — чудом спасшийся сын Ивана Грозного. Многие согласились помочь ему вернуть «отчий трон». Для самозванца главным было то, что он поселился в доме возлюбленной и постоянно находился рядом с ней. Отец Марины, Юрий Мнишек, вскоре стал главным покровителем новоявленного «царевича». Причина заключалась в том, что с его помощью он надеялся поправить свое крайне тяжелое материальное положение. Управляя королевскими землями, воевода растратил казенные деньги и вскоре оказался на краю финансового краха. Собственное имущество было несколько раз перезаложено, а долги все росли. Именно поэтому юной Урсуле пришлось стать женой сорокалетнего князя Вишневецкого. Такая же участь ждала и Марину. В этих условиях влюбленный «русский царевич» показался очень подходящим женихом. Он превращал семью Мнишеков в центр внимания всей Речи Посполитой. Их гость интересовал и князей, и магнатов, и католическое духовенство, и даже самих короля Сигизмунда и папу римского. Многие были готовы пожертвовать деньги «Дмитрию» для похода на Русь.

В этих условиях о финансовых растратах Юрия Мнишека как-то забылось. Король вновь вернул самборскому воеводе свое расположение и сделал доверенным лицом в «деле царевича». Вскоре Марина официально стала считаться невестой «Дмитрия». Нравился ли он ей? Ответить на этот вопрос трудно. Возможно, имея холодный и расчетливый ум, она вообще не была способна на сильные чувства. Главным для нее были власть и богатство, и ради них она была готова на все.

Следует отметить, что внешне Лжедмитрий и Марина Мнишек представлялись очень подходящей парой. Оба невысокие, с маловыразительными, несимпатичными лицами. На сохранившемся парном портрете Марина выглядит так: маленькая, худенькая, в напряженно застывшей позе. Глаза прищурены, с холодным и надменным выражением, узкие губы плотно сжаты, нос несколько длинноват, подбородок заострен. В целом во всем облике мало женственности и игривой привлекательности. Перед нами расчетливая и властолюбивая женщина, твердо знающая, чего она хочет. Под стать ей и самозванец, горделиво подбоченившийся, с асимметричным некрасивым лицом и попыткой придать внушительность неказистой внешности.

А. С. Пушкин считал, что Марина знала, кем на самом деле был ее суженый. Хотя точных данных на этот счет нет, но думается, что поэт был прав. Об этом говорит слишком осторожное поведение ее отца и самой невесты во время борьбы самозванца за престол и после его воцарения. Перечислим эти признаки.

Во-первых, Лжедмитрий стал женихом Марины только после того, как король принял его в Кракове и назначил ему для содержания 40 000 злотых. Это как бы узаконивало его статус царевича. Во-вторых, Марина обещала стать женой не раньше, чем ее суженый займет московский престол и укрепится в своих владениях. В-третьих, жених должен был обещать Марине отдать во владение крупнейшие и богатейшие русские города Новгород и Псков, а отцу — Смоленск, обеспечивая им независимое материальное положение. Все эти обещания он должен был оформить письменно, в официальном виде, напоминающем брачный договор. Понятно, что подобные акции с пылкой любовью не совместимы и подразумевают лишь холодный расчет.

Таким образом, 25 мая 1604 года Лжедмитрий письменно поклялся Марине Мнишек, что женится на ней после того, как сядет на московский трон. После этого он должен был отправить Юрию Мнишеку 1 миллион польских золотых для уплаты долга и поездки в Москву, а Марине прислать бриллианты и столовое серебро из царской казны. Новгород и Псков должны были стать ее владениями со всеми жителями и доходами даже в случае, если она останется бездетной вдовой. В этих городах она имела право судить, рядить, устанавливать законы, строить католические храмы и монастыри, основывать латинские школы. При своем дворе полячка могла иметь римских священников и совершать богослужение по католическому обряду. В случае неудачи жениха Марина вольна была ждать его еще год, а потом — взять назад свое обещание.

Однако через месяц алчному Юрию Мнишеку показалось, что от будущего зятя он получит слишком мало, поэтому он потребовал, чтобы лично ему отошли Смоленское и Северское княжества. В случае выполнения всех этих обещаний самому Лжедмитрию достался бы куцый кусок от Русского государства. Но его польские благодетели, видимо, полагали, что беглому монаху и этого достаточно.

В августе небольшое войско для похода на Русь было собрано. В нем было не больше 2000 человек всякого польского сброда. В октябре оно перешло границу и подошло к русскому городу Моравску. Жители не захотели сражаться и сдались «истинному сыну царя Ивана Васильевича». Успех ожидал авантюриста и в Чернигове, и в Путивле. В Самбор тут же были отправлены радостные письма. Марина прочитала их с замиранием сердца. Неужели начинают сбываться все ее самые смелые мечты? Однако к концу года на Северщину прибыло царское войско и начало наносить Лжедмитрию ощутимые удары. Наконец в январе 1605 года в битве под Добрыничами он был окончательно разбит. С горсткой сторонников, на раненом коне, он едва укрылся в Путивле. Юрий Мнишек к этому времени покинул неудачника и вернулся в Самбор. Казалось, со всей авантюрой покончено.

Марина уже начала подумывать о том, чтобы официально разорвать брачный договор, как вдруг с русских границ стали приходить обнадеживающие вести. Один за другим северские города присягали «царевичу Дмитрию» и отказывались служить узурпатору Борису. После внезапной кончины царя ситуация еще больше улучшилась. В Путивле образовались двор и Боярская дума из числа русской знати, в царской армии зрела измена. Наконец, стало известно, что вся страна присягнула «царю Дмитрию». 20 июня он торжественно въехал в столицу.

Для Марины победа жениха, видимо, была полной неожиданностью. Вместе с многоопытным отцом она вполне реально оценивала его силы и возможности. Но вряд ли ей была хорошо известна ситуация в Русском государстве, где антипатия к Борису Годунову достигла предела, и любой другой претендент на престол выглядел много предпочтительнее.

Вскоре в Самбор потекла «золотая река» прямо из московской казны. Сначала были присланы деньги для уплаты долгов Юрия Мнишека. Потом последовали подарки, от будущей свекрови — икона Троицы в драгоценном окладе, ценой в 20 000 флоринтов (флоринт — серебряная монета весом в 10 г); от жениха — алмазный перстень ценой в 14 000 фл., роскошное платье за 16 000 фл., ожерелье из драгоценных камней за 48 000 фл., женский убор — 12 000 фл., чаша гиацинтовая — 32 000 фл., серебряный золоченый пеликан — 1 000 фл., фигурка крестьянина, сидящего на олене, — 7 000 фл., часы из черного дерева — 10 000 фл., серебряный корабль с позолотой — 15 600 фл., две фигурки птиц — 2240 000 фл., 40 фунтов крупного жемчуга — 48128 000 фл., 12 кусков бархата и атласа — 4000 фл. Для Юрия Мнишека были отправлены дорогая конская сбруя и несколько богато украшенных сабель ценой в 60 000 фл. В итоге общая стоимость всех подарков превысила 130 000 флоринтов, огромную по тем временам сумму.

Несомненно, все эти подарки были приняты Мариной с большим восторгом. С гордостью показывала она их своим подругам, желая вызвать зависть. И действительно, все поражались несметным богатствам жениха. Однако ехать в далекую Московию панночка не хотела, поскольку прекрасно знала, что Гришка Отрепьев не имел ни малейших прав на престол и мог быть в любой момент разоблачен.

Правда, Юрий Мнишек, желая поддержать будущего зятя, написал московским боярам письмо, в котором называл себя главным помощником «царевича». В ответ те заявили, что хвалят его и благодарят. Все это свидетельствовало о достаточно прочном положении самозванца.

На самом деле Григорий Отрепьев и сам прекрасно понимал, что может быть вскоре разоблачен. Поэтому, несмотря на браваду, загулы и явную симпатию к Ксении Годуновой, настойчиво добивался приезда своих польских благодетелей, Юрия Мнишека и Марины. Он надеялся, что с помощью их многочисленных родственников и вооруженной свиты его положение в Москве упрочится. Помощь поляков требовалась и потому, что уже было выступление Василия Шуйского, мутили воду непонятные личности на базарах, глухо роптало духовенство, поднимали бунт стрельцы.

Самозванец чувствовал, что вознесшая его на престол мутная волна может с такой же легкостью откатиться. Следовало торопиться, чтобы не потерять все. Однако и Юрий Мнишек понимал, что риск слишком велик. Спокойнее было отсиживаться в Самборе и получать дорогостоящие дары.

В течение нескольких месяцев после воцарения Лжедмитрий не смог получить от невесты вразумительного ответа: согласна ли она выполнить свое обещание, ведь сам он свое выполнил. Вполне вероятно, что Марина не испытывала к избраннику каких-либо пылких чувств, но известие о том, что рядом с ним постоянно находится красивая и умная дочь царя Бориса Ксения, заставило поторопиться с официальным оформлением прав на жениха.

Было обговорено, что в Речь Посполиту прибудет московский посол Афанасий Власьев, который проведет церемонию обручения Марины с «царем Дмитрием». Правда выбор нетитулованного дьяка на должность представителя жениха у всех вызвал большое удивление, так как по католическим обрядам заочное обручение было равнозначно свадьбе.

Итак, Афанасий Власьев, пышно одетый, с огромной свитой, прибыл в Речь Посполиту и активно занялся делом женитьбы своего государя. Прежде всего он передал подарки жениха Юрию Мнишеку.

1. Шубу из меха черно-бурой лисы с воротником.

2. Золотую чарку, обсыпанную жемчугом и драгоценными камнями.

3. Лошадь в яблоках со сбруей, обсыпанной драгоценными камнями.

4. Булаву, оправленную в золото с драгоценными камнями.

5. Часы в хрустале с золотой цепью.

6. Два ножа с рукоятками, обсыпанными драгоценностями.

7. Два персидских ковра, вышитых золотом.

8. Шесть сороков превосходных шкурок соболей, а также живые соболи и куницы в клетках.

9. Три кречета с золотыми кольцами.

Несомненно, по тем временам подарки были очень роскошными. Королю досталось много меньше.

1. Двенадцать сороков соболей.

2. Восемь черно-бурых лисиц.

3. Перстень с брильянтом.

4. Лук в дорогой оправе и с красивым колчаном.

5. Три породистых коня в дорогой сбруе.

Во время официального приема у короля Афанасий Власьев заявил, что прибыл для того, чтобы обручиться с царской невестой и отвезти ее к жениху. Поскольку вопрос уже давно был обговорен, Марина на следующий день прибыла в Краков. Обручение состоялось 10 ноября в присутствии короля и католического духовенства. Его осуществлял кардинал. Жениха представлял Афанасий Власьев. Он прибыл со свитой в 200 человек в дом ксендза Фирлея, где был приготовлен для церемонии специальный зал с прекрасным алтарем.

Первыми в зал прибыли король Сигизмунд с королевой (своей сестрой) и королевичем Владиславом, а также духовные лица и польская знать. Марина появилась последней. На ней было великолепное платье, украшенное драгоценными камнями. Волосы распущены и украшены жемчужными нитями небывалой красоты. На голове корона. Ее вели два сенатора, сзади шли королева и дамы в платьях из золотой парчи, украшенных по вороту драгоценными камнями.

Перед венчанием Афанасий Власьев и литовский канцлер Лев Сапега произнесли речи. Первый прославил царя и рассказал о его намерении жениться на Марине. Второй расписал достоинства невесты, подчеркнул ее знатность, хорошее воспитание и всевозможные добродетели. Затем сказал напутственное слово кардинал. Он подчеркнул, что Марине придется забыть и своих родителей, и родину, отправляясь в чужую страну. После этого начался обряд венчания, во время которого жених и невеста должны были поклясться в верности друг другу. Некоторое недоразумение вышло тогда, когда от Афанасия Власьева потребовали дать ответ на вопрос: «Не давал ли царь обещания жениться на другой девушке?» Посол наивно ответил: «Мне как знать? О том мне ничего не наказано». Этот ответ привел Марину в замешательство, поскольку намекал на некие отношения Лжедмитрия с Ксенией Годуновой. Но кардинал пришел ей на выручку и вновь потребовал от Афанасия однозначного ответа. Тогда посол твердо сказал «нет», пояснив, что если бы у царя была иная невеста, то он не послал бы его в Польшу. Обмен кольцами прошел также не по протоколу. Когда кардинал попросил Афанасия дать кольцо жениха, то он вытащил из маленькой коробочки золотой перстень с алмазом, похожим на вишню, передал его кардиналу, и тому пришлось самому надевать кольцо на палец Марины. От невесты Афанасий сам взял перстень и тут же убрал его в коробочку.

Русский посол не желал подчиняться польским обрядам и этим сильно досаждал невесте. Так, он долго отказывался взять ее за руку и сделал это, лишь обернув свою руку чистым платком. Он страшно конфузился, когда его одежда соприкасалась с платьем Марины. Когда та опустилась на колени перед королем, благодаря его за милость, Власьев пришел в ужас, считая, что подобное унижение для будущей царицы просто недопустимо.

После обручения Юрий Мнишек устроил пир, на котором Марина уже должна была быть в качестве московской царицы. Рядом с ней полагалось сидеть Афанасию Власьеву, но тот заявил, что ему как царскому холопу не положено есть в присутствии свой государыни. Тогда Марина отправилась весело танцевать с королем и многочисленными кавалерами, не желая знать, что, по русским обычаям, ее поведение было совершенно недопустимым и привело в ужас московских посланцев. Но они не имели права ее критиковать.

Вновь на невесту посыпались дорогие подарки от жениха: драгоценное украшение в виде Нептуна; часы в шкатулке с трубачами, барабанщиками, игравшими музыку каждый час; пряжка в виде птицы с алмазами и рубинами; кубок из червонного золота с драгоценными камнями; крылатый зверь из золота и драгоценностей; богиня Диана на золотом олене; павлин с золотыми искрами; несколько жемчужин величиной с большой мускатный орех. Все это было вручено Марине во время парадного приема. Одарены были также и ее отец, и старший брат.

После всех торжеств Афанасий Власьев попытался было убедить Марину и Юрия Мнишека немедленно собраться в Москву. Но те под разными предлогами стали оттягивать отъезд. Сначала они заявили, что обязаны присутствовать на королевской свадьбе, потом сослались на плохие дороги, холод, слякоть и т. д.

Между тем «золотая река» из Москвы все не иссякала. В январе были присланы 300 000 золотых для поездки в Москву. Даже брат Марины получил 50 000 для той же цели. Вместе с ними Марине вручили: панагию с изображениями Христа и Богоматери, украшенную 96 алмазами; цепь из червонного золота с 136 брильянтами; жемчужные четки; браслет, украшенный алмазами и жемчугом; золотой ларчик с жемчужным украшением; три слитка золота; два золотых блюда и 12 тарелок; солонку гиацинтовую в золоте; бокал гиацинтовый с золотой отделкой; таз и рукомойник из золота; перстень с тремя брильянтами.

Все эти подарки вызывали у Марины большой восторг. Ни у одной ее подруги и родственницы подобного богатства не было. Царской невесте казалось, что она уже получила все, о чем мечтала: высокое положение, множество дорогих и красивых вещей, деньги, наряды, украшения. У себя на родине она уже блистала, подобно звезде, вызывая зависть у всех знатных девушек. Поэтому ехать в незнакомую страну вовсе не хотелось. К тому же она чувствовала, что рано или поздно ее жених будет разоблачен и наказан.

Да и сам он пылких чувств не вызывал. Кроме того, польской панночке не слишком понравилось нравоучительное письмо от жениха, присланное после обручения. Он писал, что ей придется причаститься на обедне у православного патриарха, и без этого он не будет ее венчать и короновать. Обручальный перстень необходимо было тут же отправить в Москву со знатным шляхтичем. В Москве Марине следовало ходить в православную церковь и исполнять ее обряды. Волосы ей запрещалось украшать и следовало покрывать головным убором. В среду ей не разрешалось есть мясо, в этот день необходимо было поститься. После обручения ей вообще было запрещено участвовать в пирах и следовало питаться только с женщинам. Появляться на людях ей можно было только в сопровождении родственников-мужчин. Естественно, что для Марины, воспитанной в вольном духе, все эти запреты казались странными и унижающими женское достоинство. Поэтому ей все меньше и меньше хотелось ехать в далекую Московию.

Путь в Москву

Но Лжедмитрий нуждался в новых польских родственниках и все более настойчиво требовал, чтобы они поскорее двинулись в путь. Не отставал от них и Афанасий Власьев. В конце февраля он лично прибыл в Самбор и стал упрекать Юрия Мнишека в том, что тот не держит обещания. Вместе с ним были лошади и повозки для путешествия. Марина поняла, что больше откладывать поездку невозможно. Начались достаточно поспешные сборы. Упаковали многочисленные наряды, украшения, провиант и т. д. 2 марта огромный обоз тронулся в путь. Дорога была ужасной: грязь, слякоть, в день удавалось сделать лишь несколько верст. В итоге до Люблина добирались семь дней. Измучившись, путешественники решили остановиться отдохнуть на несколько дней. Но уже 14 марта прискакал гонец от царя, и пришлось вновь садиться в кареты. До Бреста ехали пять дней, еще пять — до Слонима, восемь — до Минска. Туда прибыл царский гонец с 35 000 золотых для возмещения затрат на поездку.

При столь неспешном путешествии Марина с сопровождающими ее лицами прибыли к русской границе только 18 апреля. Там находились всего лишь четверо встречающих с сообщением о том, что парадная встреча будет в селе Красном и что к ней следует особо приготовиться. Первым в обозе поехал Юрий Мнишек с 445 сопровождающими его лицами. За ним — Марина с 251 представителями ее двора. Далее следовали: дядя Марины Ян Мнишек со своим двором в 107 человек, Константин Вишневецкий со свитой в 415 человек, Николай Мнишек, брат Марины, с 87 сопровождающими, 6 знатных поляков и другие лица. Общее количество достигало 2000 человек.

Путешественники сразу заметили, что к их приезду хорошо приготовились. Даже через маленькие ручьи были перекинуты мостки, дороги расчищены. Ехать стало удобнее и быстрее. Марине нравилось быть самой главной среди ее многочисленных родственников и сопровождающих, ведь ради нее они ехали в далекую Москву и испытывали всевозможные жизненные тяготы. Стояла слякотная весна, с неба сыпал не то дождь, не то мокрый снег, было холодно и сыро.

Вскоре выяснилось, что хотя русские люди достаточно радушно приветствовали путешественников и выносили к ним хлеб-соль, они не были в состоянии предоставить для них сносный ночлег. Встреченные в пути деревушки состояли из двух-трех домов и, конечно, не могли вместить всю свиту. Торжественная встреча в селе Красном показалась полякам очень убогой: ни музыки, ни фейерверков. Спать тоже было негде. Только для Марины было приготовлено сносное жилье — новая изба. Другим же пришлось довольствоваться несколькими бедными лачужками и палатками, поставленными прямо в раскисшую землю. Вскоре оказалось, что и в еде невеста довольно капризна, польские повара готовили для нее отдельно, и на ее обиход выделялись значительные суммы. Остальным приходилось довольствоваться очень немногим. Кроме того, для царской невесты прислали три кареты со слюдяными оконцами, обтянутыми внутри соболями и бархатом. В первую села она сама, и ее повезли 12 белых лошадей, во вторую — ее отец, и его повезли 10 лошадей, в третью — знатные женщины. В польскую свиту влились 1000 московских дворян, среди которых самыми знатными были князь Василий Мосальский и Михаил Нагой.

Марине и ее родственникам понравилась лишь встреча в Смоленске. Оказалось, что город велик и красив. Несколько десятков тысяч горожан били ей челом и поднесли разные подарки: связки соболей, иконы, хлеб-соль. Радость от подарков и гостеприимства омрачило то, что на пир в дом воеводы были приглашены только мужчины. Кроме того, на кухне случился пожар, чуть было не уничтоживший добрую часть продовольствия и пожитков.

Далее предстояло переправиться через Днепр. Местные крестьяне приготовили паромы, но их оказалось мало. Началась толчея и давка, во время которой утонуло несколько человек. Кроме того, Юрий Мнишек заболел. Это его больше омрачило путешествие. На всем пути Марина получала грамоты от жениха, в которых выражалась радость по поводу ее скорого приезда. Иногда их сопровождали подарки: корона с брильянтами, запонки с брильянтами, четыре нитки крупного восточного жемчуга, несколько десятков ниток более мелкого, золотые часы в виде барана и в виде верблюда. Все это несколько скрашивало тяжесть путешествия.

В Можайске по просьбе Лжедмитрия Юрий Мнишек расстался с дочерью и отправился вперед, чтобы приготовить все необходимое для свадьбы. Марина же задержалась в городе на несколько дней. Ей позволили осмотреть пять православных храмов, из которых самым большим и красивым был собор в честь святого Николая, и объяснили, что именно в этом городе празднуется память святого, очень чтимого многими русскими людьми, в том числе и царской семьей.

Следующий ночлег Марины был в бывшем имении царя Бориса, Вяземах. Ее поразили большие размеры загородного дома, глубокий ров, выложенный камнями, вокруг него и очень красивый каменный храм. Внутри он был великолепно украшен иконами и сделанными с редкой изобретательностью подсвечниками. Все говорило о богатстве и высоком художественном вкусе бывшего хозяина. Вскоре туда прибыли посланцы от царя с новыми подарками — 8 дорогими ожерельями и 8 кусками золотой парчи. Потом пригнали табун породистых лошадей, и Марина лично распределила их между членами свиты. За такими приятными занятиями все забывали невзгоды длительного путешествия. К тому же наступил май, было тепло, солнечно, деревья и кустарники цвели, распространяя по округе нежное благоухание.

Наконец, все вновь тронулись в путь. Последний ночлег должен был состояться в шатрах у самой Москвы. Они были очень красиво украшены и напоминали сказочный городок с дворцами, башенками и крепостными стенами. По дороге вновь встречались русские люди, которые одаривали будущую государыню шкурками соболей, материями, дорогой посудой. Марина все с радостью принимала, не зная, что прежние цари и царицы брали у подданных только хлеб-соль или в ответ дарили еще более дорогие вещи.

Свадьба

2 мая состоялся парадный въезд Марины в Москву. До окраины ее проводила польская свита. Там стоял еще один великолепный шатер. Вскоре появился Лжедмитрий, одетый очень неброско, с небольшим числом приближенных. Он приехал тайно, но не для встречи с невестой, а для наведения порядка. По его приказу от шатра в два ряда выстроились стрельцы, около тысячи человек. За ними — тысяча конных дворян. Затем стройными рядами подъехала вся знать, приветствуя будущую повелительницу. Наконец, ей подали карету, украшенную серебром и царскими гербами. В нее были запряжены 12 серых в яблоках лошадей. Внутри карета была обита золотой парчой, на сиденье лежали вышитые жемчугом бархатные подушки. Даже колеса были позолоченными. Когда Марина заглянула в карету, то увидела в ней новый диковинный подарок — маленького красивого арапчонка с обезьянкой на золотой цепочке. Они выглядели как живые игрушки.

Для парадного въезда невеста надела белое атласное платье, сшитое на французский манер — с узким лифом и широкой юбкой на кринолине. Оно было расшито драгоценными камнями и сверкало в ярких солнечных лучах. Под стать ей была и свита: шесть слуг в одежде из зеленого бархата, обшитой золотыми позументами с золотыми цепями, и в багряных, шитых золотом плащах. За зрелищем наблюдали тысячи москвичей, одетых в лучшие одежды и держащих в руках весенние цветы.

Марина вместе с фрейлинами села в карету и поехала в столицу. На всем протяжении пути ее охраняли тысячи стрельцов и конных дворян. Сзади ее сопровождали наиболее знатные русские дворяне в необычайно красивых нарядах из бархата и парчи. У многих лошади были выкрашены разноцветными красками: красной, оранжевой и желтой. Это придавало всей процессии красочность и необычайную декоративность. Когда будущая царица въехала в Кремль на большую площадь, стоявшие на помостах музыканты заиграли на флейтах, начали трубить в трубы, бить в литавры. Кроме того, некоторые из них стояли на специальных помостах над Кремлевскими воротами и также играли на различных инструментах. Для русских людей такая музыка была необычна, поскольку раньше царских особ приветствовали только звоном колоколов. Вся процессия направилась к Вознесенскому монастырю, где невесту ожидали жених и будущая свекровь. По русским обычаям, до свадьбы ей полагалось жить на женской половине, а поскольку мнимая мать Лжедмитрия Марфа Нагая была монахиней, то Марине пришлось на несколько дней запереть себя в монастыре.

Источники не сохранили никаких сведений о том, как сложились отношения между Марфой и Мариной. Скорее всего, роднила их только тайна об истинной сути «Дмитрия». Во всем остальном общих точек соприкосновения у них быть не могло, поскольку и воспитание, и образование, и даже верования у них были разными. Но публично демонстрировать свою отчужденность они не имели права и, видимо, изображали любящих родственниц.

Вскоре Марина обнаружила, что в положении русской царицы очень много отрицательных моментов. Она не имела права участвовать в публичных празднествах, в пирах и различных увеселениях. Впереди ее ждала жизнь теремной затворницы с очень ограниченным кругом общения. Для вольнолюбивой польской девушки это было просто нестерпимо. Для чего ей были наряды, украшения, драгоценности, если их некому было показать? Кроме того, оказалось, что блюда даже с царской кухни не подходят для ее нежного желудка. Все это она попросила передать жениху.

Вопреки обычаям, Лжедмитрий лично прибыл в Вознесенский монастырь, чтобы во всем разобраться. Услышав жалобы Марины, он велел прислать ей польских поваров и передать тем ключи от всех царских погребов. Но с развлечениями пришлось до свадьбы повременить. Он не решился столь грубо нарушать русские обычаи. Чтобы скрасить тоскливое ожидание невесты, Лжедмитрий подарил ей шкатулку с драгоценностями, цена которых превышала 500 000 рублей, и позволил одарить ими своих приближенных. Фрейлины Марины к тому времени совсем заскучали и усиленно просились домой. Дорогие подарки должны были немного их развлечь.

За день до свадьбы к монастырю доставили великолепную повозку — сани с оглоблями, обитыми бархатом и серебряной парчой, к хомуту были подвешены сорок соболей, сиденье покрыто бархатным покрывалом, расшитым жемчугом и украшенным соболями. Их везла белая лошадь с серебряной уздечкой, на голове который был капор, украшенным жемчугом. В этих санях ночью Марина переехала в царский дворец. За ней пешком шли русские дворяне. Это произошло ночью, чтобы не было давки от зевак, желавших взглянуть на будущую царицу.

Новые покои понравились Марине существенно больше маленькой кельи в монастыре. Они были воздвигнуты на горе, с которой открывался красивый вид на Москва-ре-ку и Замоскворечье. Ее собственная часть дворца стояла под углом к покоям царя. Стены в комнатах были обиты парчой, а в спальне — бархатом. Все гвоздики, петли, крюки и цепи сверкали позолотой. Оконные рамы были обиты цветным сукном, сами окна закрывались дорогими балдахинами. Печи были искусно выложены цветными изразцами. Наверху крыши красовались затейливые башенки. Рядом была пристроена баня, красиво украшенная внутри. Кроме того, оказалось, что во дворце много потайных дверей и ходов, через которые его можно было тайно покидать или приходить к мужу, минуя строгий этикет. На следующий день, 6 мая, должна была состояться свадебная церемония. За день до нее между женихом и невестой состоялся «крупный» разговор по поводу того, какое надеть платье на свадьбу. Марина хотела быть в своем белом польском платье, в котором она обручалась. Лжедмитрий настаивал на русском наряде, чтобы не возмущать московскую знать и духовенство. Пришлось выбрать компромиссный вариант — на свадебной церемонии быть в традиционном для цариц платье, на пиру — в польском.

6 мая рано утром Марине принесли платье из вишневого бархата, богато расшитое жемчугом, драгоценными камнями и украшенное золотой вышивкой. На голову ей надели алмазный венок, похожий на корону, стоивший 70 000 рублей. Вся одежда весила так много, что передвигаться она могла только с помощью поддерживавших ее с двух сторон свах. Ими были Прасковья Ивановна, жена Ф. И. Мстиславского, и жена М. Ф. Нагого (имя неизвестно).

Ближе к обеду участники свадебной церемонии отправились в Успенский собор. Внутрь было позволено войти только высшему духовенству, думной знати и родственникам Марины. Будучи католиками, поляки демонстративно проигнорировали православные обычаи и вошли в храм с оружием и в шляпах. С трудом у некоторых из них обманом удалось отобрать головные уборы. Тогда шляхтичи стали демонстративно облокачиваться на раки святых, показывая, что утомились от длительной церемонии. Православное духовенство и русская знать смотрели на все это с большим возмущением, но открыто выражать его не могли. Все обиды от наглых гостей приходилось пока таить. Марина старалась не замечать все возникающие неприятные инценденты.

Первой началась не свадебная церемония, а венчание Марины на царство. Это было небывалым для Руси событием, поскольку раньше царицы получали свой титул от мужа. Обряд венчания состоял в возложении на голову Марины царской шапки, на плечи — барм и вручения державы и скипетра. Затем в полном облачении ее отвели к алтарю, там ее ждали жених и патриарх. Последний благословил молодых и дал им для причастия просфору и чарку с вином. Первой сделала глоток Марина, остальное допил Лжедмитрий.

Сам обряд венчания осуществлял протопоп. Непосредственное участие в нем принимали посаженные отец с матерью, тысяцкий, дружки и свахи. Вполне вероятно, что традиционный русский свадебный обряд был представлен в сокращенном варианте, поскольку для поляков он был чужд и даже смешон (чесание волос, обсыпание хмелем, обмахивание соболями, укутывание невесты и т. д.).

После венчания пир устраивать не стали, поскольку все были утомлены, особенно Марина. В кругу близких родственников отметили торжественное событие и разошлись. Очевидно, самозванец не решился отвести Марину в сени на снопы, как того требовал русский обычай, и первая брачная ночь прошла в постельных хоромах.

В целом вся церемония оказалась смесью старинных русских обычаев с польскими. Последние особенно ярко проявились на следующий день, когда для знати был устроен роскошный пир в Грановитой палате, а для рядовых дворян — в Золотой. Лжедмитрий оделся в гусарский наряд, а Марина — в польское платье. Во время обеда музыканты играли различные веселые мелодии, что противоречило русским традициям. В своем европейском наряде молодая жена наконец-то почувствовала себя счастливой. Ей стало казаться, что теперь-то она сможет изменить суровые и чопорные порядки русского двора и будет устраивать веселые балы с танцами и маскарадом.

Хорошее настроение портил только конфликт отца с мужем. Юрий Мнишек был недоволен, что польскому послу оказывалось мало почестей, и царь постоянно затевал с ним ссору из-за того, что польская сторона не желала признавать его новый титул — «непобедимый цесарь». Юрий даже отказался присутствовать на брачном пиру, сославшись на болезнь. Марина же старалась быть всем довольной. Ей очень понравилась церемония присяги, во время которой вся знать клялась на кресте, что будет верно ей служить. Еще больше развлекли подарки, подносимые гостями: боярами, епископами, дьяками, купцами. Каждый произносил поздравление, целовал ей руку и передавал дар.

Свадебные пиры продолжались три дня. Но Марина с Лжедмитрием на них лишь присутствовали. По-настоящему они ели и веселились в узком кругу своих приближенных. Во время таких застолий никаких церемоний уже не было и царице позволялось вести себя как дома, в Польше. Однако истинного веселья и радости никто не чувствовал. Многим казалось, что к городу неслышными шагами подкрадываются несчастья. Сначала Лжедмитрий потерял свой обручальный алмазный перстень. Потом начались каждодневные стычки поляков с москвичами, создававшие напряженную обстановку. Один раз над Москвой появилась странная туча, похожая на город, охваченный дымом. Она оказалась роковым предзнаменованием.

Русская знать все больше и больше разочаровывалась в своем государе. Многим не нравилось его пренебрежительное отношение к православным обрядам: храмы посещал редко, в бане не мылся, ел блюда из телятины, которая считалась «нечистым» мясом, предпочитал на праздниках слушать не колокольный звон, а европейскую музыку. Женитьба на иностранке и иноверке и приезд ее многочисленных родственников переполнили чашу терпения. Особенно возмущало то, что Марина пыталась установить при дворе свои порядки.

Все потеряно?

В ночь на 17 мая над городом взошла кровавая луна. Где-то в неурочное время перезванивались колокола. Только в царском дворце беззаботно играла музыка, многие гости танцевали, веселились и предавались различным утехам. Марина готовилась к предстоящему карнавалу и примеряла своим близким потешные маски. Утомленные, все заснули только к утру. Когда на небе погасли последние звезды, Марина проснулась от странного шума. Тревожно гудели колокола во многих храмах. На площади перед дворцом раздавался шум от многих голосов. Чувствовалось, что произошло какое-то несчастье. Вдруг дверь спальни распахнулась. На пороге стоял полуодетый Лжедмитрий с саблей в руке. Он только и успел крикнуть: «Душа моя, измена!» — и бросился бежать внутрь дворца. Марина подбежала к окну и увидела, что во дворе собрались вооруженные люди, которые ломятся внутрь и уже убили нескольких стражников. В городе также было неспокойно. Оказалось, что заговорщики уверили москвичей в том, что поляки собрались убить «царя Дмитрия», и натравили их на заморских гостей. Сделано это было для того, чтобы не пустить родственников Марины в Кремль, где должна была состояться расправа над ненавистными правителями. Правда, телохранителям князя Вишневецкого все же удалось вскочить на коней в полном вооружении и наброситься на толпу, но улицы тут же перегородили бревнами, и те оказались в окружении. Началось массовое избиение всех иностранцев, очутившихся на улице и в незащищенных домах. Сопротивлявшихся тут же убивали, а покорных обирали донага.

Слыша топот ног в царских покоях, Марина не могла понять, куда же делась многочисленная стража, состоящая из иностранных наемников? Потом она узнала, что по роковому стечению обстоятельств охранников-алебардщиков было вдвое меньше положенного. Поэтому заговорщики без труда разоружили немногочисленных стражников, стоящих у дверей дворца, и ворвались внутрь. На своем пути они убивали всех сторонников лжецаря. Одним из первых пал его верный помощник П. Ф. Басманов.

Лжедмитрий сразу же понял, в чем дело, и, предупредив жену об опасности, попытался спастись по тайному ходу. Однако он услышал, что заговорщики разрубают топором все запертые двери и стреляют по окнам. Поэтому необходимо было поскорее покинуть слишком опасный дворец и попытаться найти защиту у стрельцов, которые не так давно доказали ему свою верность. Однако он не знал, что к городу стянуты войска, вошедшие в сговор с главой восставших князем В. И. Шуйским. Смять горстку стрельцов \ля них не представляло особого труда.

Пока заговорщики охотились за Лжедмитрием, Марина попыталась спрятаться сама. Она собрала своих фрейлин и хотела бежать с ними по тайному ходу. Однако на улице уже бушевала толпа москвичей, не понимавших, что происходит. Вскоре и на женской половине оказались разъяренные дворяне, которые набросились на молодых служанок и тут же начали их насиловать. Простоволосая и полуодетая, Марина в страхе бросилась в подвал, надеясь укрыться там за полутемными сводами.

Тем временем Лжедмитрию удалось уйти от погони. Его убежищем стала одна из комнат, имевшая крепкие двери и засовы. Окна выходили на Житный двор. Самозванец решил, что сможет спастись, если выпрыгнет из окна на его крышу, поскольку высота была не слишком большой. Однако на этот раз ловкость ему изменила. Приземление оказалось столь неудачным, что беглец вывихнул ногу и повредил грудь. Прибежавшие на шум стрельцы из дворцовой охраны хотели его спасти, но заговорщики набросились на Лжедмитрия и убили его.

Окровавленный труп бывшего царя поволокли к Вознесенскому монастырю на опознание Марфе. Та, конечно, с ужасом тут же отреклась от мнимого сына. Тогда его останки вместе с телом Басманова выставили на всеобщее обозрение на Красной площади. Лжедмитрий, в маске, с дудкой и волынкой, лежал на помосте, Басманов — у его ног. Три дня толпа зевак могла лицезреть это отвратительное зрелище.

Тем временем метавшаяся в страхе Марина обнаружила, что подвал — ненадежное убежище. Она вновь устремилась наверх, где ее слуги еще пытались отбиваться от заговорщиков. Но вскоре все они были убиты. Поскольку Марину никто не узнал, она быстро юркнула под пышную юбку своей престарелой гофмейстерины и таким образом спаслась. Вскоре во дворец прибыли главные бояре и начали наводить порядок. Они вовсе не желали, чтобы царское имущество было разграблено. Простолюдинов уговорили умерить свой пыл и гнев, поскольку самозванец был уже убит и, значит, главная цель восстания достигнута. Посторонних выгнали из дворца, а Марину и ее родственников поместили в охраняемых покоях. Через день они узнали, что новым царем стал главный заговорщик — князь Василий Иванович Шуйский. Он заверил пленников, что не позволит толпе расправиться с ними.

Некоторое время бывшей царице было позволено жить в царском дворце. Однако все ее имущество было конфисковано. Отдали лишь пустые сундуки и шкатулки да несколько простых платьев. Драгоценности, жемчуга, посуду и подарки вернули в царскую казну. Отобрали все ценности и у Юрия Мнишека. Более того, с его потребовали еще 55 000 для уплаты расходов на свадьбу.

Таким образом, Марина лишилась не только того, что ей подарил самозванец, но и своего собственного имущества. Из государыни, владевшей целой страной, она превратилась в узницу враждебно настроенных к ней чужих людей. Все это должно было надломить ее юную душу и заставить мечтать только об одном — поскорее вернуться в родной дом в Самборе и навсегда забыть о московских событиях. Должно было, но не заставило. Напротив, все случившееся еще больше разожгло в Марине дух авантюризма и желание вернуть утраченное любой ценой. Поэтому домой, на родину, гордая полячка не стремилась.

Тем временем большая часть поляков была выслана в Речь Посполиту. Остались лишь те, кого бояре сочли виновными в организации самозванческой авантюры. Главным обвиняемым стал Юрий Мнишек. Для ответа его вызвали на заседание Боярской думы. Ему следовало рассказать, как появился в Польше самозванец и почему все признали в нем царевича Дмитрия. В свое оправдание Юрий сказал, что познакомился с лжецаревичем, когда тот ехал к королю в Краков в составе свиты князя Вишневецкого. Истинность Дмитрия подтвердили два человека: один из слуг, который видел его еще ребенком в Москве, и некий Петровский, служивший в Угличе. На самом деле находившийся в московском плену поляк не имел возможности видеть малютку Дмитрия, который, по обычаю, до пяти лет оберегался от посторонних глаз. Петровский же, как выяснили бояре, в Угличе никогда не служил, а был в услужении у одного из тульских дворян. На это Юрий Мнишек ответил, что истинность царевича подтверждали многие русские люди, ставшие под его знамена. Потом в России сразу несколько городов присягнули царевичу, тем самым отметая последние сомнения в законности его прав на престол.

Боярам пришлоеь замолчать, поскольку они сами когда-то целовали самозванцу крест и клялись верно служить, но все же по итогам заседания они возложили вину за организацию самозванческой авантюры на Юрия Мнишека и польского короля. Вместе с ними в число обвиняемых попала и Марина. Из дворца ее перевели на старый боярский двор Бориса Годунова. Некоторое время вместе с ней находился и отец. Новый царь и бояре никак не могли решить, что делать с польскими пленниками, бывшей царицей и ее родственниками. Отпускать в Речь Посполиту было опасно, поскольку там они могли найти поддержку у короля и предъявить свои права на престол — ведь Марина была венчана на царство по православному обряду и получила присягу всего двора. Вскоре оказалось, что и в Москве их содержать небезопасно. Среди простонародья упорно распространялись слухи о новом чудесном спасении «царя Дмитрия». Грамоты от его имени постоянно появлялись на рынках и в людных местах. Более того, в конце лета стало известно, что некоторые северские города отказались присягнуть Василию Шуйскому и собирают войско для борьбы с ним в пользу живущего в Самборе «Дмитрия».

Ссылка

Постепенно самых знатных поляков стали отправлять в отдаленные города: князя Вишневецкого — в Кострому, Тарло — в Тверь, Стадницкого — в Ростов. Наконец дошла очередь до Марины с отцом. Было решено, что в Ярославле они будут недосягаемы для нового самозванца. В конце августа им было приказано собираться. Юрий Мнишек просил царя Василия не торопить их из-за плохого самочувствия, но тот предпочел забыть об этом.

Оказалось, что общее число сопровождающих — 375 человек. Для переезда были выделены лошади и множество возов. 300 человек стрельцов должны были охранять знатных узников. В путь тронулись за час до темноты, боясь народных волнений. Первая ночевка состоялась в Ростокино, на берегу Яузы. Это было совсем рядом с городом. На следующий день удалось проехать 25 верст и остановиться в селе Воздвиженском, где обычно ночевали цари во время богомольных поездок в Троице-Сергиев монастырь. Марине лишь издали удалось увидеть необычайно красивую святую обитель. Ей уже было известно, что она считалась самым почитаемым монастырем на Руси, и подумалось, что если бы она продолжала оставаться царицей, то непременно бы ее посетила. Но узнице-католичке нельзя было даже приближаться к святому месту. Ее спутники с интересом узнали, что троицкие монахи славились своими поделками из кореньев деревьев. Они изготавливали не только ложки, но и чашки и ковши, используемые русскими людьми в повседневном обиходе.

По дороге поляки неоднократно встречали узников, отправляемых в отдаленные тюрьмы за то, что они либо сражались на стороне «Дмитрия», либо распространяли о его спасении всякие слухи. Хотя Марина не верила в то, что муж жив, но надеялась, что тот, кто назвался его именем, спасет ее и вновь вернет утраченные богатства и высокое положение. Мечты об этом отгоняли тоску и уныние.

Во время ночлега в Переславле произошел инцидент, неприятно поразивший бывшую царицу. В доме, где ей предстояло жить, оказалась местная колдунья. Она варила какое-то зелье, для которого содрала с жабы кожу. За этим занятием ее и застали слуги. Конечно, ведьму выгнали и варево уничтожили, но тяжелый осадок остался у всех. Получалось, что Марину пытались извести любым способом, даже ведовским. С этого времени члены ее свиты стали с опаской относиться ко всему, что встречалось в дороге. На этот раз путешествие было не столь приятным и радостным, как четыре месяца назад. Тогда казалось, что впереди ждет только большая удача. Теперь же перспективы были очень туманными. Никто уже не приветствовал бывшую царицу. Более того, ее даже старались везти подальше от крупных населенных мест, чтобы избежать контакта с местными жителями.

В начале сентября невольные путешественники достигли Ярославля. Издали город показался Марине малопривлекательным. Крепость располагалась на холме между двух рек, но ее стены сгнили. Каменными были только монастырские сооружения, остальные здания были обычными бревенчатыми избами. Для Марины и ее ближайших родственников отвели три стоящих рядом двора. Они были в предместье, за валом. С этого времени ее жилищем стал ничем не украшенный деревянный дом с полатями вместо кровати, лавками вместо стульев и кресел. О былой роскоши приходилось только вспоминать. Поскольку ночью было уже довольно холодно, Марина попросила протопить печь. Однако около часу ночи от этой печки начался пожар. Пришлось выскакивать на улицу в ночных одеждах. Во время поднявшейся суматохи появились местные жители с мешками. Вероятно, они хотели пограбить богатых поляков, но стрельцы их отогнали. Огонь удалось потушить только через несколько часов. К счастью, никто из свиты не пострадал, вещи также удалось вытащить вовремя. После этого инцидента все стали очень осторожно обращаться с огнем.

Вскоре из Москвы пришли странные вести о том, что войска Василия Шуйского терпят поражение от армии «царя Дмитрия» под разными городами, что вскоре столица может оказаться в блокадном кольце. У спутников Марины возникал один вопрос: «Кто действовал под именем погибшего самозванца?» Ведь от этого зависела их собственная судьба. Новый Лжедмитрий мог преследовать лишь свои собственные цели, например пограбить, внести смуту в русское общество и не пытаться вернуть престол. В этом случае мнимые польские родственники были ему не нужны. Но если его планы были более далеко идущими, то без Марины он уже не мог обойтись, поскольку она могла подтвердить его истинность, став женой. Василий Шуйский сам, видимо, вскоре понял, что польские пленники представляют определенную опасность. Поэтому по его приказу у них отобрали лошадей и попытались разоружить. Но сдать оружие польские паны отказались под предлогом неспокойной обстановки в самом Ярославле и постоянных угроз со стороны местных жителей.

В декабре 1606 года стрельцы сообщили по секрету своим пленникам, что Москва в осаде. Денег и продовольствия нет, поэтому еду следует покупать за свой счет. Но у ограбленных спутников Марины и так почти ничего не было. Пришлось всем снизить свой рацион почти до минимума. Для бывшей царицы это было особенно тягостно, поскольку традиционную русскую пищу она вообще не могла есть. Ее желудок не принимал ни черный хлеб, ни капусту, ни горох, ни репу. Питаться приходилось одними кашами на молоке.

В итоге несколько поляков решили попросту сбежать к тому, кто вновь назвался Дмитрием. Вскоре выяснилось, что и стрельцы-охранники стали оставлять свою службу и отбывать в неизвестном направлении. Все это привело Марину и ее родственников в напряженное состояние. Сами они бежать не решалась, поскольку боялись заплутать в занесенных снегом бескрайних русских лесах. Кроме того, внушало опасение и состояние здоровья Юрия Мнишека. От плохого питания и жизненных невзгод он постоянно прибаливал. К Рождеству среди поляков уже почти не осталось ни одного здорового человека. У кого была высокая температура, у кого болело горло, некоторых мучил сильный кашель. Виной были холода, промерзлые, плохо отапливаемые дома и отсутствие добротной пищи. Марине даже стало казаться, что Господь специально наказывает ее за прошлую любовь к роскоши, чванство и желание возвыситься любым путем.

Новый год, 1607-й, Марина, ее родственники и свита встретили голодными и больными. Все понимали, что следовало бороться за свою жизнь. Многие предложили покинуть Ярославль и добраться до войска нового самозванца. Однако Юрий Мнишек заявил, что бегство может еще больше ухудшить их положение. Вскоре оказалось, что он был прав. Противники царя Василия Шуйского во главе с И. Болотниковым были разбиты под Москвой и отошли к Калуге. Там их вновь окружили правительственные войска. Из столицы прискакал гонец с известием, что на радостях царь решил оказать милость пленникам: приказал не отбирать у них оружие, распорядился построить для них новый, более удобный двор и разрешил написать письма в Польшу.

17 января состоялось новоселье. Новый двор был очень обширным и вместил сразу 300 человек. Марина смогла наконец-то расселить своих фрейлин с большим комфортом. У каждой появились свои покои и помещение для слуг. Удручало только скудное питание. Были дни, когда кроме хлеба и пива ничего не давали. Только в самом конце января рацион стал более разнообразным, с мясом, молоком, яйцами и овощами. По этому случаю для всех был устроен праздничный обед. Впервые за много дней пленники почувствовали себя сытыми. У шляхтичей сразу поднялся боевой дух, и они начали планировать побег к новому Лжедмитрию. Однако их замысел стал известен приставам, и бегство не состоялось.

Безделье и неопределенность положения привели к тому, что многие бравые вояки впали в беспробудное пьянство. Разгоряченные напитками, они устраивали драки с местными жителями по самому незначительному поводу. Марину и ее отца это очень обеспокоило, поскольку ярославцы могли взяться за оружие и отомстить за все обиды. Пришлось в воротах двора установить караул из боеспособных слуг. Приставы, недовольные буйным поведением поляков, стали наказывать пленников голодом. Это приводило к тому, что за кусок хлеба многие отдавали последнюю одежду. Марине же с отцом и родственниками приходилось продавать столовое серебро, которое местные купцы брали за бесценок. Тогда Юрий Мнишек заявил городским. властям, что если они будут морить их голодом, то все поляки погибнут и за это придется держать ответ перед царем.

Вскоре из Москвы прибыл окольничий М. М. Салтыков и навел порядок. Часть пленников была отправлена в Москву с тем, чтобы оттуда вернуться на родину, часть поехала в Вологду. Остальным выплатили все долги по питанию, сверх того дали 470 ведер пива и 17 ведер водки. По этому случаю во дворе Юрия Мнишека был устроен настоящий праздник. Радовали и тайные известия, приходящие из разных мест, о том, что «царь Дмитрий» жив и вновь готов бороться за свой престол. У Марины после таких новостей сразу поднималось настроение и даже хотелось петь и танцевать. Конечно, в глубине души она не верила, что ее муж жив, но надеяться на чудо все же хотелось.

В начале мая пришлось отметить сразу три когда-то счастливых, а теперь печальных события в судьбе бывшей царицы: торжественный въезд в Москву, венчание на царство и свадьбу. Казалось, что все это было давным-давно, в какой-то другой, навсегда ушедшей жизни. Лето прошло в тревожных ожиданиях вестей из столицы и-с полей сражения. Всех интересовал исход борьбы Василия Шуйского с новым претендентом на роль Дмитрия. Правда, как потом выяснилось, самого самозванца не было в армии. За него сражались Иван Болотников и некий «царевич Петруша», якобы сын царя Федора Ивановича. Но утомленные ярославской ссылкой поляки были готовы перейти на сторону даже отъявленного мошенника, лишь бы обрести свободу.

Находясь под стражей, Марина стала особенно набожной. Многие часы проводила она в молитвах или душеспасительных беседах со своим духовником отцом Бенедиктом. Поэтому, когда тот внезапно умер во время службы, она испытала чувство горя и невосполнимой потери. Казалось, что с его смертью она лишилась последнего защитника и главной опоры в беспросветной жизни. Закрывшись в своей спальне, гордая полячка долго и безутешно рыдала. Примеру своей госпожи последовали фрейлины и слуги. Тоска и уныние охватили даже самых задиристых и драчливых шляхтичей. С этого момента стало казаться, что удары судьбы будут по пятам преследовать всех заточенных в Русской земле поляков. Многие стали очень суеверными и с тревогой посматривали на небо, ожидая увидеть всевозможные предзнаменования. Один раз показалось, что полная луна вдруг превратилась в месяц, а потом и совсем исчезла. Другой раз — облака выглядели как сражающиеся сабли. Наконец, один из шляхтичей прочитал на небе стихи с дивными и страшными словами о Божьем наказании грешникам. Все эти видения говорили о грядущих переменах.

Марина и ее отец старались как можно точнее разузнать о том, что происходило в Москве. По некоторым данным, Шуйский терпел поражение, по другим — одолел своих врагов. Ясным было лишь то, что многим русским людям надоела братоубийственная война и они винили нового царя Василия в ее развязывании. Возвращавшиеся с полей сражения воины больше не желали проливать кровь за чужие интересы, и добровольцев идти под Тулу, где разыгрывалась решающая битва, не было. В октябре стало известно, что даже в Москве неспокойно. Несколько бояр, возмущенных затяжным кровопролитием, обратились к Василию Шуйскому с требованием оставить престол, с тем чтобы представительный Земский собор смог решить его судьбу и назвать имя более достойного претендента. Но царь разгневался на смельчаков и, лишив их имущества, бросил в тюрьму. Эти вести говорили о том, что до стабилизации положения в стране еще очень далеко. У Марины даже появлялась робкая надежда на то, что она вновь станет русской царицей и сядет на престол.

Зимой 1607–1608 годов в Ярославль все чаще и чаще стали приходить слухи о том, что «Дмитрий» жив и находится в Путивле. Даже разгром Болотникова и Петруши не останавливал его от намерения вновь идти на Москву. Но Юрий Мнишек отказывался верить в чудо. Сомневалась и Марина. Вскоре они узнали, что в Москву прибыл польский посол и потребовал возвращения подданных короля Сигизмунда домой, т. е. ярославских пленников. Однако Василий Шуйский с ответом медлил, видимо, боясь, что Марина и ее отец вновь начнут помогать самозванному Дмитрию.

Всю весну 1608 года в Ярославль приходили самые нелепые слухи о борьбе «Дмитрия» с царем Василием. Одни тайно сообщали, что Москва — в блокадном кольце и что деревянные укрепления уже взяты. Другие говорили, что Шуйский болен и собирается передать престол младшему брату Дмитрию. Третьи уверяли, что в войну вступил польский король и уже взял Смоленск. Только в апреле оказалось, что войско «Дмитрия» стоит под Орлом и что ряд крупных городов уже перешли на его сторону.

Но ярославские пленники уже без энтузиазма восприняли это сообщение. Их больше озаботили широкий разлив Волги, подтопивший некоторые дома, и наступившие весенние холода. Расстроил их и отъезд пристава Афанасия, с которым многие подружились. К своему новому жилищу они уже привыкли и находили большие преимущества в том, что о хлебе насущном можно не беспокоиться. Все необходимое привозится приставами. Всегда вдоволь было горилки (водки) и пива, волжская рыба нежна и вкусна, местные молочные продукты имеют отменный вкус, а в овощах и мясе уже недостатка не бывало. Марина стала устраивать обеды для местных знатных женщин. Некоторые ее фрейлины вышли замуж за молодых шляхтичей. Отец подружился с ярославским воеводой и часто с ним пировал. Жажда свободы у всех постепенно притупилась, и возвращение на родину уже не выглядело единственной целью в жизни. Происходящие в России события втягивали всех в свой водоворот.

В мае стало известно, что войско «Дмитрия» нанесло удар по правительственным войскам и что положение Василия Шуйского вновь ухудшилось. Ему требовалась помощь извне, возможно, даже от польского короля. Препятствием для ее получения было содержание под стражей Марины и ее родственников. Поэтому в Ярославль начали приезжать гонцы для переговоров с Юрием Мнишеком об условиях освобождения. Наконец, в конце мая договорились о том, что Марина с отцом и 90 сопровождающих их лиц переедут в Москву. Вновь начались сборы для путешествия по бескрайним русским просторам. Отъезд был назначен на вечер, поскольку предстояло переправиться через широкую реку. Заночевали уже на другом берегу. При расставании было пролито много слез: ни отъезжающие, ни остающиеся не были уверены, что свидятся вновь. Из-под Москвы приходили тревожные вести о мятежах и настроениях. На этот раз дорога до столицы заняла мало времени. Из-за неспокойной обстановки царь Василий распорядился доставить пленников как можно скорее. К тому же в Москве находились польские послы, которые отказывались вести переговоры без встречи с Мариной и Юрием Мнишеком. Шуйский нуждался в перемирии с Сигизмундом, поскольку сражаться сразу с несколькими врагами у него не было сил.

Вновь Марина въезжала в Москву, но как это было не похоже на то, что было два года тому назад. На этот раз никто не приветствовал ее. Лишь толпы зевак собрались поглазеть на свою бывшую царицу. Ее вновь поселили в Кремле, но не потому, что хотели оказать особое почтение, а потому, что всюду было очень неспокойно. К городу приближалась большая армия «Дмитрия». Стычки с ее авангардом проходили у самых городских стен.

Юрий Мнишек вскоре понял, что положение царя Василия таково, что уже он сам может диктовать свои условия. Прежде всего воевода потребовал, чтобы в Москву были привезены все его плененные родственники, разосланные по отдаленным городам. Однако выполнить это не удалось, поскольку уже в июне столица оказалась в блокадном кольце. Напротив, царю пришлось некоторых поляков отослать еще дальше. Так, оставшиеся в Ярославле пленные вскоре были перевезены в Вологду.

Наконец, переговоры закончились тем, что Василий Шуйский пообещал до октября отпустить всех пленных поляков домой. Марина с отцом получила возможность выехать уже в самом начале августа. Сборы были недолгими. Почти все ее имущество было разграблено, свита разбросана по отдаленным городам. Отъезд был и печальным, и радостным. Печальным, потому что все честолюбивые мечты были окончательно похоронены, радостным — потому что была надежда на конец невзгод и лишений. Марина прекрасно знала, что у стен Москвы, стояли войска того, кто считался ее мужем и мог бы вновь посадить на царский престол. Но связываться с ним было смертельно опасно. По совету отца она решила быть благоразумной и не давать царю Василию ни малейшего повода для нового ареста и ссылки в еще более отдаленные места. Более того, бывшая царица даже отказалась от своего титула, лишь бы получить свободу.

Выехали по северной дороге вместе с польскими послами. Остальные пути уже были отрезаны. Для охраны к ним был приставлен отряд, состоящий из 1000 смоленских дворян. Поначалу направились вновь к Ярославлю, чтобы обогнуть с севера районы, уже занятые войсками «Дмитрия».

Приближалась осень со слякотью, холодами и распутицей, поэтому следовало торопиться. На ямах и селах, где содержались сменные лошади, путешественникам тут же предоставляли все необходимое. Однако до польской границы ни Марина, ни Юрий Мнишек не доехали. Под Белой на них напал полковник Зборовский, отправленный Лжедмитрием II. Цель его заключалась в том, чтобы захватить их привезти в Тушинский лагерь. При несомненных военных успехах второго самозванца ему необходимо было убедить всех маловерующих в том, что он — прежний «царь Дмитрий». Лучше всего это могли сделать мнимые жена и тесть.

Тушинцам удалось легко разогнать охрану бывшей царицы и Юрия, поскольку смоляне не захотели проливать за них свою кровь. Однако потом возникли затруднения. Дело в том, что все близкие сторонники второго самозванца прекрасно знали, что он не был прежним «царем Дмитрием», а Марина и ее отец об этом только догадывались. Разоблачить уже второе самозванство для них при желании не было бы особенно сложным. Это означало, что русские провинциальные дворяне, полюбившие первого Лжедмитрия, тут же отшатнулись бы от тушинцев. В итоге Марину и Юрия Мнишека повезли в стан к гетману Сапеге, с которым они были знакомы, чтобы заранее подготовить к тому, что прежнего Дмитрия они не увидят. Вероятно, сторонники нового самозванца так и не решились открыть Марине правду. Они лишь убедили ее в том, что «муж» с нетерпением ожидает ее в Тушино и вновь готов бросить к ногам весь мир.

Тушинская царица

Радостная и счастливая ехала Марина в табор. После стольких лет невзгод и скитаний наконец-то вновь триумф. Безудержное веселье настолько охватило ее, что она начала петь и звонко смеяться. Вместе с ней хохотали все ее фрейлины. Однако вдруг к карете подъехал молодой шляхтич и тихо сказал: «Марина Юрьевна! Вы веселы и песенки распеваете. Конечно, вам бы следовало радоваться, если бы вы нашли в Тушино настоящего своего мужа, но вы найдете там совсем другого человека».

После этих слов веселье сразу стихло. Марине стало страшно: к кому и зачем она едет? Об услышанном тут же сообщили Юрию Мнишеку, и он велел остановить коней. Опытный политикан сообразил, что из их нового положения можно извлечь ощутимую материальную выгоду. К Лжедмитрию II был отправлен верный человек, который взял с него обязательство выплатить Мнишекам 300 000 рублей в случае получения московского трона. Польский воевода очень быстро ориентировался в любой сложной ситуации и всегда старался получить для себя максимальную пользу, тем более что после ярославской ссылки он сильно обнищал и не хотел возвращаться на родину ни с чем. Новый зять в этом отношении мог стать для него находкой.

Но Марину уже мало волновали материальные вопросы. Она была глубоко возмущена тем, что совершенно посторонний человек претендует теперь на роль ее мужа. «Кто он такой?» — спрашивала бывшая царица у всех знакомых поляков. Точно никто не мог сказать про него ничего. Вспомнили лишь, что он появился весной 1607 года в Стародубе и назвался Андреем Нагим. Болотниковцы подробно расспросили его и обнаружили, что он достаточно образован, начитан, особенно хорошо знает Священное Писание, умеет витиевато выражать свои мысли. Внешность его также была не слишком заурядной, предположительно, он был крещеным евреем или школьным учителем. На совете сторонники второй самозванческой авантюры решили, что лучшей кандидатуры на роль второго Лжедмитрия не найти. Поначалу незнакомец усиленно отказывался от оказанной чести. Тогда болотниковцы пригрозили ему, что убьют, если он публично не объявит себя спасшимся «царем Дмитрием». Бедняге ничего не оставалось другого, как превратиться в нового самозванца. Возможно, он надеялся, что будет совсем недолго играть эту роль, но быстро раскручивающаяся авантюра вовлекла его в свой водоворот и уже не могла выпустить живым. Со временем новый Лжедмитрий освоился со своим высоким положением и даже начал находить в нем немало преимуществ.

Вот с этим человеком Марине и предстояло встретиться. Со свойственной ей решительностью она вознамерилась продемонстрировать ему свое презрение и полное отчуждение. Прибыь в Тушино, полячка с вызовом посмотрела на облаченного в пышные одежды лжецаря и гордо удалилась в отведенные для нее покои. Воинство, желавшее увидеть «радостную встречу супругов после долгой разлуки», было глубоко разочаровано. Лжедмитрию пришлось призвать на помощь своих польских сторонников, чтобы те уговорили Марину не отказываться от роли его жены и «тушинской царицы». Находясь в безвыходном положении, она была вынуждена сдаться. Перед новым самозванцем она поставила только одно условие: венчаться с ней законным браком, хотя бы тайно. Будучи глубоко верующей католичкой, перед Господом Богом Марина не хотела быть неисправимой грешницей.

Таким образом, 5 сентября в стане Сапеги произошло тайное венчание вдовы первого самозванца со вторым. Совершавший обряд иезуит заверил молодых, что все делается во благо римской церкви. Ради нее Марина была готова пойти на большие жертвы. За долгие годы жизни в Московии она не испытала ни малейшей симпатии к ее жителям и православной вере. Однако вскоре ради достижения власти ей пришлось отказаться от приверженности своей вере.

В Тушинском лагере Марина вновь превратилась в русскую царицу. Для нее были построены новые деревянные хоромы с достаточно красивым внутренним убранством. Приставили слуг. Еда поначалу была разнообразной и изысканной. Более того, новый муж подарил ей драгоценности, преимущественно наворованные, и повелел изготовить дорогое платье, только одно, для парадного выхода. Конечно, Тушино было не Москвой, но и в нем можно было жить с царским размахом. Марина первое время радовалась переменам и перестала роптать на судьбу за то, что та забросила ее в Московию.

Среди сторонников Лжедмитрия II было очень много поляков. Достаточно знатные шляхтичи отправились вместе с ним на Русь за ценной добычей и приключениями. Среди них были князь Рожинский, полковники Зборовский и Лисовский и даже родственник, канцлер Ян Петр Сапега. Мнишеки почувствовали себя в их обществе как дома. Сразу появилось желание отомстить «Москве» за все унижения в плену и жизненные тяготы последних двух лет. Поэтому, когда польский посол и отец собрались домой, Марина решила остаться при новом муже. К тому же она прекрасно понимала, что среди польской знати ее ожидали насмешки за брачные связи с двумя самозванными Дмитриями. Здесь же она была одной из главных уважаемых персон.

Правда, очень скоро новоявленная царица обнаружила, что второй Лжедмитрий во многом отличается от первого. Он был груб, мрачен, подозрителен и, казалось, боялся самого себя. Среди соратников он не пользовался уважением, более того, они нередко вступали с ним в споры и презрительно обзывали «цариком». Кроме того, приходилось постоянно демонстрировать приверженность православной вере: посещать близлежащие монастыри, участвовать в богослужении. По мнению самозванца, это должно было привлечь на его сторону простых людей. Чтобы католическое духовенство не заподозрило ее в измене вере, Марина регулярно слала письма папскому нунцию, в которых уверяла в своей благонадежности и обещала «употребить все меры и все силы к тому, что только будет относиться к славе всемогущего нашего Бога и распространению римско-католической веры».

Таким образом, двойственное поведение полячки свидетельствовало о том, что она вполне осознанно шла на обман. В качестве самооправдания говорила, что является коронованной царицей и должна разделить со своим государством все, что «ниспошлет правосудный Бог». Поэтому возвращаться на родину в позоре и унижении она не собиралась. Более осторожный и дальновидный Юрий Мнишек предпочел в январе 1609 года покинуть Тушино. Меньше чем через месяц он достиг польской границы.

После отъезда отца Марина почувствовала себя очень одинокой, ведь именно он был ее главной опорой и советчиком во всех делах. Сразу же вслед за ним полетели письма. В первом «покорная слуга и дочь» просила прощения за то, что простилась с родителем не должным образом и не получила родительского благословения. Возможно, Юрий не хотел, чтобы Марина оставалась в Тушино, и звал ее с собой. Кроме того, «московская царица» просила отца прислать ей двадцать локтей черного узорчатого бархату для летнего платья, которое она собиралась носить в пост. Эта просьба свидетельствовала о том, что материальное положение тушинской государыни было просто плачевным. Во втором письме Марина жаловалась, что не может отправить к отцу своего посланника, поскольку у нее нет денег, чтобы оплатить его дорогу. Третье письмо, посланное в марте 1609 года, просто жалобное, и заканчивалось оно такими словами: «Милостивый государь мой батюшка, помните, как вы с нами кушали лучших лососей и старое вино пить изволили, а здесь того нет. Ежели имеете, покорно прошу прислать».

Получалось, что в Тушино у Марины не было не только подходящей одежды, но и хорошей пищи. Будучи уже второй раз замужем, она все еще считала своим покровителем отца, а не Лжедмитрия II. Последний, судя по всему, о жене мало заботился и не испытывал к ней каких-либо теплых чувств. Только политический расчет связывал его с полячкой. Марина, видимо, отвечала супругу тем же. В письмах к отцу она о нем не упоминала, лишь отмечала, что относятся к ней не так, как было обещано. Но при явно отчужденном отношении к Лжедмитрию Марина все же не забывала об их общих интересах: разбить врагов и заполучить московский трон. Поэтому в каждом письме она просила отца похлопотать перед польским королем и выпросить военную и материальную помощь. Однако у Сигизмунда появились свои собственные планы относительно раздираемого междоусобием ослабленного Русского государства. Права своей подданной на московскую корону он не собирался признавать. Для него стало выгодней расправиться с самозванцем и самому попытаться завладеть Москвой или хотя бы Смоленском.

Осенью 1609 года королевская армия перешла русскую границу и осадила Смоленск. В Тушино приехали гонцы, приглашавшие польских сторонников Лжедмитрия прибыть в лагерь Сигизмунда. Положение самозванца, а значит, и Марины очень осложнилось. С севера неумолимо приближались полки Михаила Скопина-Шуйского, шедшего на помощь царю Василию, с юга шла Понизовая рать Ф. И. Шереметева, с запада грозился польский король. В самом таборе зрела измена.

Письма Марины к отцу со второй половины 1609 года наглядно отражали тягостную обстановку в Тушинском лагере. Грабежи и разбои поляков и казаков настроили против них население многих городов и сел. Деньги и продовольствие для армии почти перестали поступать. Это привело к раздорам и конфликтам среди обитателей табора. Перспектива выглядела очень туманной, поэтому печаль и уныние стали обычным состоянием царицы.

В конце 1609 года в Тушино прибыли послы от короля с предложением всему воинству перейти к нему на службу. Сигизмунд обещал тут же выплатить жалованье, которое Лжедмитрий уже давно задерживал. Многие решили, что служить законному монарху выгоднее и почетнее, чем неизвестному бродяге. Узнав о готовящейся измене, самозванец решил бежать. 400 донских казаков согласились его сопровождать. Однако беглецам не удалось уехать достаточно далеко. По приказу Рожинского они были схвачены и возвращены в лагерь. После этого за «цариком» установили строгий надзор и отлучили от всяких дел. В неведении пребывала и Марина. За их спиной начались новые переговоры с посланцами короля. Обеспокоенный Лжедмитрий напрямую спросил Рожинского: «Для чего прибыли королевские послы?» В ответ услышал только брань. Когда лжецарь возмутился грубостью ответа, то гетман даже пригрозился побить его. Все это убедило самозванца в том, что его жизни угрожает большая опасность. В тот же вечер он переоделся в крестьянское платье и вместе со своим любимым шутом Кошелевым на навозных санях отбыл из Тушино. Марина, естественно, ничего не знала о побеге супруга, поскольку того не интересовала ее судьба. В новой осложненной ситуации она уже была ему не нужна и представляла собой лишнюю обузу. Когда наутро стало известно об исчезновении Лжедмитрия II, большая часть тушинцев решила перейти на сторону короля Сигизмунда и известила об этом его посланцев.

Все эти новости буквально убили Марину. Вновь она лишалась надежд на светлое будущее. Бледная, рыдающая, с распущенными в знак скорби волосами, бродила она по лагерю, заглядывала в воинские палатки и умоляла их обитателей не покидать мужа и помочь вернуть «отчий престол». Но мало кто откликался на ее призыв. Постыдное бегство окончательно подорвало авторитет «царика».

Тушинцы решили отправить к королю посольство с просьбой дать на московский престол своего сына Владислава. В этой ситуации Марине оставалось только бежать куда-нибудь с надеждой на перемену судьбы в лучшую сторону. Она свято верила в то, что «кого Бог осветит раз, тот будет всегда светел. Солнце не теряет своего блеска потому только, что иногда черные облака его заслоняют». Марина не желала выглядеть трусливой беглянкой в глазах общественности, поэтому польскому королю она написала так: «Всего лишила меня превратная фортуна, одно лишь законное право на московский престол оказалось при мне, скрепленное венчанием на царство, утвержденное признанием меня наследницей и двукратной присягой всех государственных московских чинов». Утверждая свои права на московский престол, «тушинская царица» вспомнила, что венчание ее на царство произошло раньше бракосочетания с первым Лжедмитрием и само по себе уже возносило на трон, даже без мужа. Благодаря этой церемонии она имела самостоятельное законное право на царский венец. Правда, ни русское общество, ни король Сигизмунд этого признавать не хотели.

Покидая Тушинский лагерь, Марина оставила послание и для воинства. «Не могу уже дальше быть к себе жестокой, попрать, отдать на произвол судьбы и не радеть о том, что люди добродетельные ставят выше всего, и не уберечь от окончательного несчастья и оскорбления себя и своего сана от тех самых, которым долг повелевает радеть обо мне и защищать меня. Полно сердце скорбью, что и на мое доброе имя, и на сан, от Бога данный, покушаются! С бесчестными меня равняли на своих собраниях и банкетах, за кружкой вина и в пьяном виде упоминали! Тревоги и смерти полно сердце от угроз, что не только, презирая мой сан, замышляли изменнически выдать меня и куда-то сослать, но и побуждали некоторых к покушению на жизнь мою! Подобно тому, как я не могла вынести оскорбления невинности и презрения, так и теперь не попустит Бог, чтобы кто-нибудь часто спекулировал моей особой, изменнически выдавая меня, прислуживаясь, понося меня и мой сан, задумывая увезти меня туда-то и выдать тому-то, ибо никто не имеет никаких законных прав ни на меня, ни на это государство. Не дай Бог того, чтобы он когда-нибудь порадовался своей измене и клятвопреступничеству! Теперь, оставшись без родителей, без родственников, без кровных, без друга и без защиты, в скорби и мучении моем, препоручив себя всецело Богу, вынужденная неволею, я должна уехать к своему супругу, чтобы сохранить ненарушенной присягу и доброе имя и хотя бы пожить в спокойствии и отдохнуть в своей скорби, ожидая от Бога — защитника невинности и правосудия — скорейшего решения и указания.

Посему объявляю это перед моим Богом, что я уезжаю, как для защиты доброго имени, добродетели, сана — ибо, будучи владычицей народов, царицей московской, возвращаться в сословие польской шляхтенки и становиться опять подданной не могу, — так и для блага сего воинства, любя добродетель и славу, верного своей присяге». Это письмо показывает, как быстро повзрослела и обогатилась новым политическим опытом Марина. За год с небольшим из воеводской дочки, мечтавшей о копченой лососине с вкусным вином, она превратилась в женщину, претендующую на высший титул государыни большой державы. Именно себя она считала носительницей царской власти, полученной от Бога, а не мужа. К Лжедмитрию она уезжала лишь потому, что связана супружескими узами и в его лице видела своего единственного защитника. Но при этом она твердо заявляла, что никогда не вернется в прежнее шляхетское сословие и всегда будет считать себя владычицей народов.

Любопытно, что в это время Марине был только 21 год. Но по взглядам, убеждениям и твердости жизненной позиции она предстает перед нами зрелым и достаточно опытным политиком. Можно предположить, что именно это письмо заставило тушинских казаков увидеть в Марине своего лидера и сплотиться вокруг нее после гибели второго самозванца. Но это произойдет еще не скоро. Пока же в ночь на 11 февраля, в гусарском наряде, верхом на коне, с одной служанкой и сотней донских казаков Марина отправилась в путь, но не в Калугу, а в противоположную сторону — к Дмитрову. Там находилось войско гетмана П. Сапеги, который обещал стать ее опорой.

Не пропал и Лжедмитрий II. Он направился в один из калужских монастырей, и убедил настоятеля поддержать его и стать посредником в переговорах с калужанами. Главный аргумент состоял в том, что польский король вознамерился его убить за защиту православия и отказ отдать Смоленск, но сам он готов сложить голову за Веру и Отечество. Калужанам понравилось послание самозванца, и с хлебом и солью они отправились приветствовать гонимого государя. Отныне их девиз стал таким: «Не дадим торжествовать ереси, не уступим королю ни кола, ни двора». С торжеством и пышностью горожане приняли Лжедмитрия, построили для него хоромы и выделили достаточно средств для содержания царского двора. Им импонировало, что Калуга превратилась в стольный город.

Узнав о новом, достаточно прочном положении своего «государя», многие тушинцы и казаки отправились к нему, чтобы вновь поступить на службу.

Марина же вскоре поняла, что в Дмитрове отнюдь не безопасно. Быстро приближалось войско М. В. Скопина-Шуйского, и вскоре началась осада города. Под напором русско-шведских отрядов поляки стали ослабевать. Видя это, Марина выскочила из своего жилища и гневно закричала: «Что вы делаете, злодеи! Я — женщина, но не боюсь врагов и готова взяться за оружие». Гордость шляхтичей была уязвлена, и с удвоенной энергией они принялись отбивать атаки. Но в целом положение отрядов Сапеги оказалось сложным. Многие стали склоняться к тому, чтобы отправиться в Смоленск к королю. Узнав об этом, Марина с вызовом заявила своим сторонникам: «Никогда тому не бывать, чтобы для своей выгоды кто-нибудь стал бы мною торговать. У меня есть три с половиной сотни донских казаков, и если понадобится, я дам битву своим недругам». Вновь надев красный бархатный кафтан, с саблей на боку и пистолетом, она вскочила на коня и отправилась в путь. На этот раз — прямо в Калугу.

В конце февраля ночью «тушинская царица» с отрядом казаков постучалась в крепостные ворота Калуги. На вопрос часового она ответила, что является личным посыльным к «царю Дмитрию». Ее впустили и проводили прямо в царские покои. Там она и увиделась с изумленным супругом. На этот раз встреча оказалась неподдельно радостной. Трусливый «царик» сразу же понял, что остро нуждается в такой мужественной и отважной подруге, как Марина.

На новом месте Марине действительно удалось обрести на время спокойствие и благополучие. Семейная жизнь вошла в свою обычную колею, и молодая женщина вскоре поняла, что беременна. Конечно, для появления на свет ребенка было не самое благоприятное время, но все же будущие родители были вполне довольны. Теперь у них была перспектива иметь наследника, который мог претендовать на московский престол.

Пока Марина осваивалась с новым для себя состоянием, Лжедмитрий ожидал подходящего момента для нового похода на Москву. Хотя Тушинский лагерь полностью развалился, в Калуге вскоре собралось новое войско. На этот раз в нем не было поляков, но были русские князья и дворяне, донские казаки и касимовские татары.

Через месяц после триумфального въезда в Москву полководец-освободитель М. В. Скопин-Шуйский внезапно скончался. Многие стали поговаривать, что он был отравлен по приказу царя Василия, увидевшего в лице племянника слишком опасного соперника. В итоге авторитет московского государя окончательно упал. Никто не хотел за него сражаться. В этой сложной ситуации польский король Сигизмунд отправил против Василия Шуйского войско под командованием опытного гетмана Жолкевского. Летом состоялась Клушинская битва, во время которой царская армия была полностью разгромлена. Шведские наемники прямо с поля боя направились к Новгороду и вскоре его захватили. Для поляков путь к Москве оказался свободным.

Лжедмитрий II, узнав о плачевном положении своего противника Василия, также выступил в поход. Он прибыл в Коломенское и расположился в загородной царской резиденции, ожидая дальнейших событий. В Москве всеобщее недовольство Шуйским к этому времени достигло предела. Этим воспользовались эмиссары Лжедмитрия и предложили москвичам избавиться от ненавистного царя, после чего вместе избрать на престол более достойного кандидата. Те живо откликнулись и 17 июля арестовали В. И. Шуйского вместе с братьями, потом царя и царицу постригли в монахи.

Таким образом, путь к престолу для Лжедмитрия оказался открытым. От многообещающих вестей сердце Марины возликовало. В Калуге даже были устроены веселые празднества по случаю свержения «узурпатора Шуйского», однако они оказались преждевременными. Власть в столице перешла в руки семи бояр — Семибоярщины. Возводить на престол безродного бродягу Лжедмитрия II они категорически отказались. Не нужна была им и полячка Марина Мнишек. Но поскольку отогнать самозванца от Москвы у бояр не было сил, то они были вынуждены вступить в переговоры с польским гетманом Жолкевским и поддержать план бывших тушинцев избрать новым царем королевича Владислава, сына Сигизмунда III. После подписания соответствующего договора Жолкевский ударил по войску Лжедмитрия и заставил вновь вернуться в Калугу. С этого времени многие польские сторонники самозванца превратились в его врагов и вступили с ним в борьбу. Теперь главными его соперниками в схватке за престол стали король Сигизмунд и его сын. Марина же по условиям русско-польского договора должна была вернуться в Польшу и навсегда отказаться от своих прав на царскую корону.

Смена противника привела к тому, что ряды сторонников Лжедмитрия стали уменьшаться. Одним из первых покинул Калугу касимовский хан. Он поспешил к Сигизмунду под Смоленск, чтобы высказать свои верноподданнические чувства. Но поскольку при дворе Лжедмитрия остался его сын, то хану пришлось вернуться, чтобы его забрать. Мстительный и жестокий лжецарь тут же наказал изменника — по его приказу хан был утоплен. Это очень возмутило всех татар, и они поклялись отомстить за смерть своего соплеменника.

11 декабря Петр Урусов во время охоты зарубил лжецаря. Когда его тело привезли в Калугу, Марина, находившаяся на последнем месяце беременности, выбежала из своих покоев и в отчаянии стала кричать о мщении убийцам мужа. Тут же схватили тех татар, которые ничего не знали о заговоре Петра Урусова. Их зарубили саблями и бросили в реку. Только немногим удалось бежать в Крым.

Потом приближенные лжецаря отправились в лес, где нашли тело самозванца, уже ограбленное, оставленное в одной рубашке. Они привезли его на санях в город, обмыли, пришили голову, одели в красивое платье и выставили на помосте для всеобщего обозрения. Несколько дней все желающие могли проститься со своим государем. Немало настоящих, неподдельных слез пролила и Марина. Ведь все-таки самозванец был ее единственной опорой и отцом будущего ребенка. Без него перспектива становилась туманной и пугающей.

Волнения и тревоги привели к тому, что роды начались немного раньше срока. Но на здоровье ребенка это никак не сказалось. Мальчик родился крепышом. Его нарекли русским именем Иван и крестили по православному обычаю. Твердо решив связать свою судьбу с Россией, Марина хотела, чтобы ее сын не казался русским людям иноземным выродком. Бояре Лжедмитрия поклялись верно служить своему будущему государю — царевичу Ивану и выделили на его содержание довольно значительную сумму. Это позволило молодой матери на какое-то время успокоиться. Вскоре ее главным покровителем стал казачий атаман и тушинский боярин Иван Мартынович Заруцкий. Статный и красивый казак уже давно смущал Марину своими огненными взорами. Но возбуждать ревность у мнительного и скорого на расправу мужа она не решалась. Теперь же, став молодой вдовой с младенцем на руках, она остро нуждалась в крепком мужском плече. Новый союз был взаимовыгоден. Полячка получила возможность стать казачьей царицей, Заруцкий рассчитывал на роль всесильного временщика. Ради своих честолюбивых планов он даже отправил в монастырь законную супругу.

Только три месяца смогла прожить Марина в относительном спокойствии. В конце зимы 1611 года посланцы Семибоярщины уговорили калужан присягнуть королевичу Владиславу. Жить во дворце Лжедмитрия II стало опасно, а бороться с польским королем не было сил. В этой сложной ситуации Марина обратилась за помощью к брату Станиславу, находившемуся в королевском лагере под Смоленском. Но тот лишь смог договориться о том, что на содержание сестры будут предоставлены два города: Гродно и Самбор. Взамен она должна была окончательно отказаться от своих прав на московский трон и царский титул.

Возможно, после трезвого размышления Марина и пошла бы на сделку с королем, но тут выяснилось, что многие городовые воеводы не желают подчиняться полякам и не намерены целовать крест Владиславу. Во главе антипольского движения встал рязанец Прокопий Ляпунов. Поскольку собственного претендента на трон у патриотов не было, то можно было рассчитывать, что им станет малютка Иван. В новой ситуации Марина решила прервать переговоры с Сигизмундом и вместе с Заруцким и казаками покинула ставшую негостеприимной Калугу. Было решено, что донцы вместе со своим атаманом примкнут к Первому ополчению и постараются сделать все возможное, чтобы посадить на престол свою царицу с царевичем Иваном.

Последняя попытка стать государыней

Новым местом пребывания Марины стала подмосковная Коломна. Здесь были достаточно мощный кремль, красивый Успенский собор с богатым внутренним убранством и загородный царский дом-дворец. Со времен Дмитрия Донского русские государи любили приезжать в этот город, живописно раскинувшийся на берегах Оки. Оставив крепкую охрану для своей зазнобы, И. Заруцкий отправился на соединение с П. Ляпуновым. Вместе с ним в ряды ополченцев влились и другие сподвижники второго самозванца во главе со знатным князем Д. Т. Трубецким. На общем собрании воевод было решено двинуться к Москве и попытаться выбить из нее польский гарнизон. В начале апреля состоялись первые бои у стен Белого города. Вскоре вся эта значительная часть столицы оказалась в руках ополченцев. «Седьмочисленные» бояре и их польские союзники были заперты в Кремле и Китай-городе. Но выбить их оттуда сил не хватало.

Летом в подмосковном таборе было избрано временное правительство из трех воевод: Д. Т. Трубецкого, И. М. Заруцкого и П. П. Ляпунова. В триумвирате рязанец занял последнее место, поскольку носил чин только думного дворянина, Трубецкой и Заруцкий считались боярами. Удалой атаман тут же заверил Марину, что в случае победы она вновь станет московской царицей. Он полагал, что слабовольный князь Трубецкой не будет ему перечить, рязанский воевода будет вынужден подчиниться решению большинства.

Однако вскоре оказалось, что Прокопий и другие городовые воеводы даже слышать не желают о Марине и ее сыне, прозванном Воренком. Более того, они начали переговоры с новгородцами о кандидатуре шведского королевича Карла-Филиппа. Все это очень не понравилось Заруцкому, и он решил избавиться от Ляпунова. Натравить буйных казаков на любящего порядок воеводу оказалось очень несложным делом. Помогла и дезинформация о тайных переговорах Прокопия с московскими боярами. Атаманы вызвали рязанца на круг и без разбирательства зарубили саблями.

Марина была очень довольна «подвигами» своего возлюбленного и твердо поверила в то, что вскоре под звон кремлевских колоколов сядет на «свой» престол. Однако выбить поляков из центральных районов Москвы все не удавалось. После смерти Ляпунова все его сторонники, го-, родовые воеводы, покинули подмосковный стан и оставили неуправляемых казаков одних решать сверхсложную задачу. Те же занялись грабежами и разбоем, нагоняя страх на местных жителей. В итоге продовольствие и деньги на содержание ополченцев перестали поступать с мест. Это еще больше ослабило их силы.

Главный инициатор патриотического движения патриарх Гермоген решил вновь обратиться ко всем здоровым силам страны и поднять их на борьбу с польскими интервентами. На этот раз центром сбора ополченцев стал Нижний Новгород. Войско возглавили князь Дмитрий Пожарский и земский староста Кузьма Минин. Иван Заруцкий, узнав, что руководители нового ополчения категорически против воцарения Марины и ее сына, отправил наемных убийц, которые должны были расправиться с Пожарским. Однако те были пойманы и разоблачены.

Летом 1612 года Второе ополчение выступило к Москве. Заруцкий понял, что ему смертельно опасно оставаться в подмосковном лагере: за покушение на убийство князя Дмитрия Михайловича ждала неминуемая расплата. Поэтому, забрав с собой Марину с Иваном, он двинулся в богатые рязанские земли. Гостеприимную Коломну напоследок разграбили и выжгли.

Новым местом пребывания беглецов стал Михайлов. Там, конечно, для «московской царицы» не было подходящих условий для жизни. Крепость была мала, каменных зданий никаких, одни бревенчатые избы. Но казачье войско смогло подкормиться и разжиться за счет грабежа местных жителей. Вновь приходилось ждать московских известий и надеяться на удачу. Ведь «шапка Мономаха» все еще не имела своего хозяина. В ноябре пришли вести о том, что ополченцы сначала отогнали гетмана Хоткевича, а потом очистили от поляков Китай-город и Кремль. Польский король с сыном пытались было подъехать к Москве, чтобы предъявить свои права на престол, но были отогнаны и вернулись в Польшу ни с чем.

По поводу неудачи своего соперника Марина буквально возликовала. Обнадеживало и то, что ополченцы не захотели вести переговоры с новгородцами о кандидатуре шведского королевича. Других претендентов на трон не было. Это заставило Заруцкого заняться тайной агитацией среди ополченцев в пользу своей возлюбленной. В скором будущем предполагалось созвать избирательный Земский собор, и необходимо было действовать активно и решительно. Однако для большинства русских людей Марина с сыном второго самозванца и сам Заруцкий были слишком одиозными личностями, запятнавшими себя бессовестной ложью и кровавыми преступлениями. Никто, кроме горстки казаков, не желал признавать их права на московский престол. Но гордая и упрямая полячка, судя по всему, это не понимала и стремилась идти до конца, т. е. до самой смерти. При этом она не беспокоилась о том, что маленький сын становится заложником ее честолюбивых мечтаний и подвергается смертельному риску.

После избрания новым царем Михаила Федоровича Романова у Марины была возможность бросить все затеи и вернуться домой в Польщу. Там тяжело болел отец, в том же 1613 году его не стало. Но остановиться она, видимо, уже не могла. Когда к Михайлову подступили правительственные войска, непрошеные гости вновь отправились в бега. Заруцкий решил, что в бескрайних волжских и донских степях можно будет на время укрыться. Около Воронежа их настигли царские воеводы. Пришлось дать бой и с большими потерями продолжить бегство. По непонятной причине преследователи почти на год оставили их в покое.

Таким образом, Марина и Заруцкий добрались до крупного и богатого волжского города Астрахани. Его жители ничего не знали о московских событиях. Поэтому удалось убедить их в том, что Москва все еще под властью поляков-интервентов и что польский король собирается подчинить себе всю страну. В этих условиях астраханцы решили, что им выгоднее принять у себя вдову «царя Дмитрия», которому они когда-то целовали крест, и отделиться от остального государства.

Конечно, Астраханский край был меньше Московского царства, но в нем было много столь любимой Мариной копченой красной рыбы, икры и заморских вин. Рынок буквально ломился от экзотических восточных товаров, которые стоили в Европе очень дорого. Особенно понравились «царице» чудесные персидские, китайские и индийские ткани. Она даже смогла пополнить свой гардероб достойными ее сана нарядами. Привольно было и малютке Ивану: много солнца, воды и фруктов. Заруцкий сразу почувствовал себя хозяином в городе. Все наиболее ценные вещи постепенно стали перекочевывать в его казну. Больше всего горожан возмутило то, что атаман забрал из местного храма серебряное кадило и повелел изготовить из него стремена.

Марина вскоре поняла, что радоваться новым владениям не стоит. Многие казаки отправились к своим семьям на Дон. Местный гарнизон был мал и не желал служить казачьему атаману. Следовало поискать сильного покровителя. Лучше всего на эту роль, по ее мнению, подходил иранский шах, чьи владения были неподалеку. Она написала ему грамоту от своего имени и отправила послов. Однако Аббас очень дорожил добрыми отношениями с Москвой и попросту арестовал послов «астраханской царицы». Потом они были переданы послу царя Михаила Федоровича и отправлены в Москву для разбирательства.

Между тем ситуация в Астрахани постепенно начала накаляться. Местный воевода И. Д. Хворостинин был убит по приказу Заруцкого. Боясь внезапного восстания, Марина запретила утренние колокольные звоны. Жителям она объяснила, что ее сын пугается резких звуков и плохо спит. Чтобы добиться покорности от астраханцев, «царица» повелела всем жителям целовать ей крест и подписать крестоцеловальную запись. Не получив ответа из Персии, Заруцкий решил войти в дружеские отношения с ногайцами.

Несколько князьков прибыли к нему в Астрахань и вошли в его свиту. Днем и ночью атаман разъезжал по своим владениям и хватал и грабил тех, кто казался ему подозрительным. Ограбленные иноземные купцы в страхе покинули город. Многие горожане оказались в тюрьмах и умирали от пыток.

Зима 1613/14 годов прошла относительно спокойно. Весной удалой атаман планировал поход под Самару и Казань. Своим подручникам он говорил так: «Знаю я московские наряды: [артиллерию] пока люди с Москвы подойдут, я Самару возьму да и у Казани повоюю». Поскольку его войско сильно поредело, то были разосланы грамоты от имени «царя Дмитрия, царицы Марины Юрьевны и царевича Ивана Дмитриевича» по многим казачьим станицам. У беднейших казаков они находили отклик. Они говорили: «Нам все равно, где добыть себе зипунов». Но богатые казаки не собирались ссориться с новым московским государем. Некоторые даже предлагали обманом явиться в Астрахань, арестовать там Марину и Заруцкого и выдать их правительству. Все это свидетельствовало о сложном положении «астраханской царицы».

Вскоре астраханцы узнали, что против Заруцкого и Марины отправлены правительственные войска во главе с князем И. Н. Одоевским. Эта весть взбудоражила и соседний терский гарнизон. Его воевода Петр Головин решил сам пойти войной против астраханских «воров» и отправил под Астрахань 700 стрельцов во главе с В. Хохловым. Когда отряд подошел к городу, из него выбежали 2000 мужчин и 6000 женщин и детей, запуганных Заруцким. Сам атаман с Мариной и Иваном заперлись в кремле и попытались обстрелять противников из пушек. Но весть о подходе царских войск заставила их покинуть Астрахань.

В ночь 12 мая 1614 года Марина вновь превратилась в беглянку. С сыном и несколькими служанками она села на судно и отправилась вниз по Волге. Сзади с казаками и награбленным добром плыл Заруцкий. Но далеко уйти им не удалось. Хохлов отправил за ними погоню, и разгорелся бой. Марине приходилось опасаться за маленького сына, который, попав в воду, неминуемо бы утонул. Но на этот раз все обошлось благополучно. Под прикрытием ночи 320 большинству судов удалось выйти в открытое море и избавиться от погони. На небольших речных судах удаляться от берега было опасно, поэтому беглецы решили войти в устье реки Яик (Урал) и спрятаться на одном из островов.

Тем временем к Астрахани прибыли войска И. Н. Одоевского. Жители встретили князя хлебом-солью и сообщили, что Марина и Заруцкий нашли пристанище у яицкого атамана Уса. б июня на их поимку были отправлены 100 стрельцов. Уральские казаки не захотели проливать кровь за непрошеных гостей и охотно указывали дорогу правительственному отряду. 23 июня стрельцы добрались до Медвежьего острова, на котором Марина и Заруцкий пытались схорониться. Разгорелся недолгий бой. Казаки быстро сообразили, что силы слишком неравны, и сами выдали беглецов.

Таким образом, Марина с сыном Иваном и своим покровителем Иваном Заруцким оказались под стражей. Все их довольно значительное имущество было конфисковано. Сначала пленников привезли в Астрахань. Но там их держать побоялись, поскольку среди донских казаков продолжались «шатость и нестроение». Поэтому Марину с сыном тут же отправили под охраной 600 стрельцов речным путем в Казань. Заруцкого повезли отдельно с 230 стрельцами. Его охранникам было приказано тут же убить пленника, если кто-нибудь захочет его освободить. Но русские люди уставшие от кровопролития и междоусобия, не захотели помочь Марине вновь обрести свободу. Все понимали, что вместе с сыном она может стать заводчицей «нового разлития христианской крови».

Что испытала Марина во время путешествия в Москву, неизвестно. Может быть, она молила Бога, чтобы он вновь спас ее, может быть, пыталась уговорить стражников отпустить ее домой в Польшу. Теперь ей приходилось опасаться не только за свою жизнь, но и за жизнь маленького сына. Ведь Ивану было только три с небольшим года, и вряд ли он понимал, что происходит вокруг.

В столице состоялся боярский суд над «ворами». Заруцкого как самого виновного посадили на кол. Смерть его была необычайно мучительной. Было решено казнить и малыша Ивана, который хоть и не совершил никакого преступления, но мог стать притяжением антиправительственных сил. Действительно, много позднее выяснилось, что один поляк пытался подкупить стражников для того, чтобы подменить маленького мальчика другим ребенком. Сына Марины он хотел отвезти в Польшу, чтобы тот, повзрослев, смог снова организовать поход на Русь. Однако осуществить свой замысел он не успел. Ивана повесили сразу после вынесения приговора.

Марину казнить не стали. Ее поместили в тюрьму. Существует легенда, что ее отвезли в Коломну и заточили в одной из кремлевских башен, где она умерла. Но, может быть, это произошло и в другом месте. Несомненно, что гибель сына и возлюбленного стала для женщины страшным потрясением. Горе от утрат было настолько огромным, что собственное бедственное и бесперспективное положение уже не волновало ее. Узница перестала есть и двигаться. Безучастно лежала она на своем нищенском ложе, пока не умерла. Польские родственники Марины пытались обвинить русские власти в том, что те либо отравили, либо уморили голодом пленницу. На это был отправлен официальный ответ, говорящий о том, что специально убивать Марину Мнишек надобности не было. Она умерла сама от горя и тоски. Ведь жить ей уже было не для чего.

Марина Мнишек прожила короткую, но очень бурную жизнь. Ее приключений хватило бы на добрый десяток авантюристов-храбрецов. Венчавшись на царство по прихоти первого Лжедмитрия, она твердо уверилась в том, что имеет права на трон Российского государства. Ни свержение первого лжецаря, ни убийство второго не могли остановить ее от борьбы за престол. Ради своей несбыточной мечты она пожертвовала единственным сыном и возлюбленным. Мрачная коломенская башня до сих пор носит ее имя — «Маринкина».