Снэк

Глава 2: 1988 — Добро пожаловать в Даунерс-Гроув

Летом, перед тем как пойти в детский сад, мой папа потерял работу. И мою маму. Не в таком порядке. Сначала мы потеряли маму. Правда не совсем потеряли ее. Мы знали, где она была. Просто не были уверены, вернется ли она когда-нибудь к нам.

Год спустя, совершенно неожиданно, мы переехали из пригорода Бостона в родной город моего отца, Даунерс-Гроув, штат Иллинойс. Мы поменяли один спальный район на другой. Это как высшее образование, когда твой старший брат или сестра поступает в колледж. Переезд был скорее необходимостью, нежели чем-то долгожданным. Казалось, это было хорошо для моих братьев. По сей день я все еще не уверена насчет нас с отцом.

Не знаю, почему мы здесь стоим. Мы вышли из поезда, и теперь с отцом стоим у железнодорожного вокзала. Все мы: мой старший брат, младший сводный брат, Сид и я, не двигаемся и смотрим на какой-то ресторан через дорогу. Из моего рта идет пар.

— Клиппи, что происходит? — Спрашиваю я своего старшего брата.

Мой отец перебил меня. — Детка, его зовут не Клиппи или Клип, а Клиф или Клифтон. — Я не знаю, в чем проблема папы. Я всегда называла своего брата Клипом.

— Мне нравится называть его Клипом, папочка, — говорю я и сжимаю губы.

— Ничего страшного, папа. Мне это тоже нравится, — вставляет Клип.

— Да, и мне, — говорит папа и широко улыбается, смотря на меня сверху. — Это твоя мама всегда настаивала, чтобы мы называли его настоящим именем. Думаю, теперь мы можем называть его Клипом столько, сколько захотим.

Он опустил свою большую руку мне на голову и взъерошил волосы через вязаную шапку.

Малыш Сид начал плакать. Его щеки покраснели, а из такого же красного носа текут блестящие сопли. Ему, должно быть, тоже холодно.

— Пошли, дети, — говорит папа, и мы следуем за ним через улицу в ресторан.

Мой отец, Гил… был инженером в крупной компании в Массачусетсе. Однажды он пришел домой с работы и больше туда не возвращался. За день до этого моя мать вышла за продуктами и так и не вернулась. Сколько бы мы ни спрашивали, папа так и не сказал нам точно, куда ушла наша мама. Он говорил что-то неопределенное, как будто она уехала по делам или навещает своих родителей. Папа никогда не был склонен к длительным или тяжелым дискуссиям. Если мы дрались или плакали, он уходил в свою комнату. Может быть, он изо всех сил старался держать себя в руках перед нами. Я подкрадывалась и подслушивала у двери. Все, что я могла разобрать, — странный звук, похожий на то, как душат призрака. Я была слишком труслива, чтобы войти в его комнату и выяснить, что это был за шум, но почти уверена, что он плакал. До того, как мы переехали в Иллинойс, я иногда слышала, как он с кем-то разговаривал по телефону — умолял вернуться домой. Из нашего дома больше никто не пропадал, так что я могу только догадываться, что на другом конце провода была моя мать.

В Массачусетсе мы жили в большом старом доме, в котором даже летом пахло уютным огнем. В нем было два этажа с окнами, которые дребезжали, когда дул ветер, и полами, которые скрипели при каждом шаге. Мне нравилось. Нравился каждый шум, который производил дом. Папа часто говорил мне во время штормов, что бояться нечего. Я всегда отвечала «я знаю». Эти звуки действительно успокаивали меня. Мне было грустно покидать свой дом, которому сто пятьдесят лет. Я любила в нем все, звуки и запахи.

Долгое время в этом доме были только папа, мой старший брат и я.

Затем однажды, как гром среди ясного неба, моя мать появилась в дверях, передала ребенка моему отцу и ушла. Все, что она сказала, было:

— Его зовут Сид. Он не твой. — А потом — пуф! Ушла. Я все это отчетливо помнила, потому что стояла рядом с папой, держась за штанину его джинсов. Она никогда не смотрела на меня сверху вниз. Ни разу. Она никогда не просила о встрече с Клипом или со мной. Она доставила свою посылку и ушла. Вот так у меня появился сводный брат. Папа принял его без возражений, дал ему нашу фамилию и официально усыновил его. Будучи ребенком, ты никогда не понимаешь, как это удивительно — любить ребенка, который тебе не принадлежит.

Только много лет спустя я узнала, что моя мать была очень больна. Психически. Оставив Сида с нами, она была арестована несколько месяцев спустя за бродяжничество и публичное пьянство. Ее не арестовали. Судья постановил, что она слишком больна, и отправил ее в лечебное учреждение. Конечно, это не называется учреждением, это называется больницей. Прошли годы. Я не думаю, что она когда-нибудь выйдет.

Визит моей матери и приезд Сида запустили механизм в движение. Так как отец был безработным с тремя детьми, он решил перевезти нас обратно в свой родной город, Даунерс-Гроув. Клиппи сказал мне, что мы уже бывали в Даунерс-Гроув раньше, но я, честно говоря, не помню. Все, что я знала, это то, что мы собирали все наши вещи, уезжали далеко и собирались жить с моей Мими в ее подвале, и мне не разрешили взять с собой моего любимого хомяка, Эггролла (прим. переводчика — дословный перевод «Яичный рулет»), потому что мы летели на самолете. Это было в значительной степени воплощением кошмара для шестилетнего ребенка.

— Куда мы идем, папочка?

— Внутрь. В то кафе. Оно называется «СНЭК», и им владеют мои друзья. Мы можем что-нибудь выпить и согреться, — говорит мне папа, открывая дверь.

Приятный запах корицы, кофе и тепла сразу же окружили меня коконом ощущений, которые, уверена, я никогда не забуду.

— Гил! Гил Купер! Что ты тут делаешь? — Симпатичная дама с длинными светлыми волосами, убранными назад в красную бандану, обходит прилавок.

— Ты должен был позвонить по приезду в О'Хара. Я собиралась отправить Роберта за вами.

Когда она подходит к нам, то очень крепко обнимает папу, а затем целует его в щеку. Леди улыбается, но ее брови сведены вместе, а глаза влажные. Для меня ее лицо выглядит счастливым и грустным одновременно, поэтому не могу сказать, о чем она думает. Затем она слегка смеется. Взрослые такие странные.

Я никогда не видела, чтобы кто-то, кроме моей мамы, обнимал папу. И даже это я не очень хорошо помню. Почему эта леди обнимает и целует моего папу?

Думаю, что мой папа почти плачет, потому что я слышу, как он шмыгает носом, а затем его плечи опускаются. Его голос звучит забавно, когда он говорит:

— Колетт. Так приятно видеть тебя. Даже не представляешь, как я рад тебя видеть. Я не хотел беспокоить Боба или тебя нашим приездом. Мы доехали на поезде. Детям нравится поезд.

В поезде было правда круто, но я так устала, что заснула и ничего не видела в окне.

— О, Гил, посмотри на этих очаровательных мальчиков, — взволнованно щебечет хорошенькая леди, прикоснувшись к щеке Сида, а затем слегка присев на корточки, чтобы посмотреть на нас с Клипом. Я уже собираюсь поправить ее и сказать, что я девочка, когда она окликает меня через плечо.

— Снэк! Иди познакомься с Куперами!

Из-под прилавка показывается светлая голова, чуть не сбивая с ног леди Колетт.

— Я здесь, мам. Не обязательно кричать. — Это мальчик. Должно быть, сын Колетт. Он выглядит как ровесник Клиппи. Его волосы такого же цвета, как и у его матери и у него большие голубые глаза, которые выглядят… забавно.

Как будто у него множество идей для веселья… и, может быть, небольшие проблемы! Он мне уже нравится.

— Иди познакомься с мистером Купером и его мальчиками. Гил, это мой сын, Маркус или Снэк. Все зовут его просто Снэк.

Почему она думает, что я мальчик?

Мой папа говорит:

— Ээ, Колетт…, — Но не успевает договорить, потому что мальчик обрывает его и подходит, чтобы встать прямо передо мной.

Глядя мне прямо в глаза, он говорит:

— Мама, это не мальчик… Это девочка.

— Что? — Брови хорошенькой леди взлетают вверх.

— Да, — говорит мой папа. — У меня два мальчика и одна девочка, Колетт. Это мои мальчики, Клифтон и Сид. Мою дочь зовут Минни. Я понимаю, почему ты подумала, что Минни мальчик. Они все одеты одинаково. — Я смотрю на Клипа и Сида и понимаю, что мы действительно все одеты одинаково. Смотря на нас, казалось, наверное, что мы выглядим как трое маленьких осужденных. Джинсовый комбинезон. Кеды. Зимнее пальто. Варежки и вязаная шапка. Все мы в синем. Мне не нравится розовый, так что, наверное, папа просто одел меня в те же вещи, что и мальчиков. Я никогда по-настоящему не задумывалась об этом. Мне было все равно. До этого момента.

Светловолосый мальчик не переставал смотреть на меня. Хотя это заставляло меня чувствовать себя немного неловко, но я не хотела, чтобы он переставал на меня смотреть. Он не обратил никакого внимания ни на Сида, ни на Клипа.

— Видишь, мама, я же говорил, что она девочка. Она слишком хорошенькая, чтобы быть мальчиком. — Никто никогда не называл меня хорошенькой. Никто за все шесть лет моей жизни. Не то, чтобы я могла вспомнить. Мальчики не говорят о красивых вещах, а я всегда была только с мальчиками. Внезапно мальчик стягивает с меня варежки и пожимает мне руку.

— Привет, Минни! Меня зовут Снэк.

Меня зовут Вильгельмина Джейн. Кто так поступает с ребенком? Вильгельмина Джейн. Есть так много ужасных прозвищ, которые можно сделать из этого имени. Подсказать? Вилли Джейн. Минни Джейн. Все стало только хуже после того, как СМИ начали использовать прозвище JLo/Хип-хоп исполнительницы. Список можно продолжать. Затем добавьте мою фамилию — Купер. Ага, вы поняли. Минни Купер. Серьезно. Такого никогда не было, когда я была ребенком — только в 2000-х годах, когда появились автомобили Mini Cooper и вышел этот чертов фильм The Italian Job (1969). Так вот, мое имя — это большая шутка.

Снэк помогает мне снять пальто и шапку, бросает их на ближайший стул, а затем, без предупреждения, обнимает меня! Эта семья определенно любит обниматься.

— Я рад, что ты НАКОНЕЦ-ТО здесь, Минни, — говорит мне Снэк, драматично вскидывая руки в воздух. — Пойдем поиграем!

Я смотрю на своего отца. Он кивает, что означает, что мне можно пойти со Снэком. Я слышу, как мама Снэка говорит:

— О, прости, Гил. Она просто… Почему ты одеваешь эту милую малышку, как мальчика? Комбинезон? Стрижка эльфа? Серьезно, Гил?

Папа вздыхает, и я слышу, как он говорит ей:

— Я знаю, знаю. Просто я мало что знаю о девочках. И ей не нравятся розовое или куклы Барби.

Папа был прав. Мне не нравился и до сих пор не нравится розовый цвет. Жизнь в семье мальчиков не подготовила меня к тому, чтобы я много общалась с девчонками. Я предпочитала играть с «Горячими колесами», «Лего» и моими фигурками из «Звездных войн». Другие маленькие девочки в моем детском саду в Бостоне думали, что я странная. В итоге я стала тусоваться с мальчиками — совсем как дома.

Мы со Снэком идем в комнату на другой стороне кафе, подальше от окон, выходящих на железнодорожный вокзал. Там есть камин, и там намного теплее. У моего нового друга есть огромная коробка со всеми моими любимыми игрушками и еще множеством других. У него есть не только «Лего» и «Горячие колеса», но и электронный футбол и микромашины. Клип умолял о некоторых из них. Он проводит для меня экскурсию по всем своим вещам, и когда он, наконец, замолкает, он говорит:

— Во что хочешь сыграть?

Я знаю, что должна что-то сказать. Но я молчала; он говорил за нас обоих. Этот светловолосый мальчик такой шумный, суетной и интересуется мной. Это ново для меня. Никто никогда не спрашивал меня, чем я хочу заниматься. Папа всегда так занят Сидом, потому что тот еще совсем маленький. В последний раз, когда я видела свою маму, я, должно быть, была невидимкой, потому что она вела себя так, как будто не видела меня. Этот мальчик не думает, что я невидимка. Он такой… красивый и милый. Я не знаю, почему я не могу поговорить с ним. Я без проблем разговариваю со своими братьями.

Я уже собираюсь открыть рот, чтобы сказать ему, что не знаю, когда Снэк указывает на мою грудь и спрашивает:

— Что это?

Я опускаю взгляд на карман своего комбинезона. Маленькая, пушистая, золотистая головка с глазами-бусинками смотрит на меня снизу вверх. Попался! Я оглядываюсь через плечо, чтобы посмотреть, смотрит ли мой отец.

— Это Эггролл, мой хомячок, — шепчу я.

— Твой хомяк? Ооооо, твой хомяк… э-э-э… Мне нравится, как ты это говоришь.

В то время я понятия не имела, что мой бостонский акцент был забавным или отличающимся от местного. На самом деле, я тоже думала, что Снэк разговаривает довольно забавно. Он никогда не дразнил меня по этому поводу. Он просто смеялся и пытался говорить то же самое. Через двадцать шесть лет после нашей первой встречи мой акцент стал далеким воспоминанием, появляющимся только тогда, когда я очень уставала или была пьяна, или и то, и другое вместе.

Снэк смеется слишком громко.

— Эггролл? Забавное имя. — Я снова поворачиваю голову, чтобы посмотреть, смотрит ли папа. У меня могут быть неприятности из-за того, что я спрятала Эггролла в кармане и взяла его с собой в самолет. Мы с папой договорились, что я отдам его. Я упаковала его в клетку и отвезла в школу, но потом просто не смогла этого сделать, поэтому солгала папе, и сказала, что отдала его своей воспитательнице в детском саду. Но это было не так. Я выбросила его клетку и спрятала Эггролла в коробке в своей комнате, пока не пришло время уезжать.

Потом я спрятала его в кармане своего комбинезона.

Я достаю Эггролла и показываю его Снэку, чтобы погладить, убедившись, что отец не видит.

Он улыбается Эггроллу, а затем мне.

— Почему ты называешь его Эггролл?

— Потому что он размером и толщиной с яичный рулет и вкусно пахнет. По крайней мере, я думаю, что он вкусно пахнет.

Папа, должно быть, подкрался ко мне сзади, потому что я подпрыгиваю, когда он говорит:

— Вильгельмина Джейн Купер! Это то, о чем я думаю?

Снэк мгновенно встает на мою защиту, говоря что-то вроде:

— Не злитесь, она просто не хотела быть одна, и я помогу ей позаботиться об Эггролле. — Вот так, Волшебный Снэк, мой герой в синих джинсах и кедах спасает положение в первый, но не в последний раз в моей жизни.

— Пожалуйста, мистер Купер. — Снэк сложил руки вместе, как будто молится. Его глаза стали большими, как у щенка. Мой папа, похоже, тоже бессилен против Снэка, потому что сразу сдается и соглашается с тем, что я могу оставить себе Эггролла, так как он должно быть суперхомяк, раз пережил путешествие на самолете.

— Минни, завтра мы купим новую клетку для Эггролла, — говорит мне папа с полуулыбкой. — Клянусь, вы, дети, убиваете меня.

Я вздохнула с облегчением. Благодаря Снэку, который встал на мою защиту. Папа почти никогда не сердится на меня, и мне очень не хочется его разочаровывать, но отказаться от Эггролла было слишком тяжело.

Мои полусонные братья сидят за столиком в кафе. Сид сидит, склонившись в сторону, на высоком стуле; его голова качается то вверх, то вниз. Клип едва притронулся к горячему какао. Его рука обхватывает кружку, но он смотрит куда-то в пустоту. Раздается звонок в дверь, и я вижу, что приехала моя Мими (бабушка), и папа прекращает обсуждение Эггролла. Он обнимает Мими и обсуждает с ней что-то, время от времени указывая на мальчиков и меня. Я не очень хорошо знаю Мими. Она присылает нам хорошие рождественские подарки, но я никогда не проводила с бабушкой больше одного-двух дней. Мы вообще никогда не видели родителей моей мамы.

— Я не знал, что мисс Дженис твоя бабушка, — говорит Снэк.

— Да, это моя Мими. — На самом деле я не знала ее, как кого-нибудь другого, кроме Мими. Дженис? Кто такая Дженис?

Затем Снэк задает логичный вопрос.

— Где твоя мама?

— Она не живет с нами… ну. Она в больнице. Болеет, — отвечаю я как ни в чем не бывало.

Мои шестилетние рассуждения были подсознательно заблокированы. Только факты. Никакого осуждения. Что есть, то есть. Намного позже всплывут чувства потери и предательства по отношению к моей матери.

Снэк, пожимая плечами и радостно восклицая «О», принимает мое объяснение, и мы решаем выпустить Эггролла на пол кафе, чтобы он размялся. Ему стоит больше бегать, так как он немного набрал вес.

Эггролл привык болтаться в моем кармане, так как я часто его туда сажала, но не так надолго, как в этот раз. Мы почти закончили нашу игру, когда папа говорит мне собрать вещи и разбудить мальчиков, потому что пора идти.

Снэк бежит к своей маме и громко спрашивает:

— Мама, моя девушка может переночевать у меня дома?

— Твоя девушка? Кто его девушка? — Мими смотрит на моего отца со странным выражением лица.

Стоя рядом со Снэком, я быстро поворачиваюсь, и смотрю на него с недоумением.

Колетт Снэкенберг кладет руки на плечо Снэку. Мне нравится ее большая и сияющая улыбка.

— Твоя девушка? — Она смотрит на меня, а затем касается моего подбородка. У нее такие мягкие руки.

— Ты имеешь в виду Минни? Она твоя девушка?

— Да, — говорит Снэк и обнимает меня, притягивая ближе к себе. Мне нравится, когда он обнимает меня. Все во мне говорит, что я всегда должна быть так близко к нему. Он веселый.

Колетт бросает взгляд на папу и Мими, а затем смеется. Они присоединяются. Я не знаю, над чем они смеются. В том, что он сказал, нет ничего смешного. Я хочу остаться со Снэком.

Если честно, с этого момента и в будущем… Я никогда не хотела быть вдали от него.

— Он никогда раньше так себя не вел, — говорит Колетт другим взрослым, а затем наклоняется, чтобы обратиться к Снэку.

— Сегодня будний день.

Снэк не отступает.

— Значит, в пятницу?

— Конечно, — отвечает Колетт. Она слегка качает головой и как бы улыбается и хмурится одновременно.

— Что на тебя нашло, Снэк?

Снэк с самого начала вел себя со мной очень властно. Я никогда никому не позволяла командовать собой, но со Снэком я была другой, как гончая, умоляющая почесать ей животик.

Я начала подозревать, что с этого момента Снэк завладел мной. Заявлял на меня права, владел мной. Разрушил меня для кого-то другого. В шесть лет.