Снэк

Глава 4: 1994 — Миндальная помадка из Хамоки

Колетт однозначно права. Наша пара равна, нет, мы и есть ходячие неприятности. Не серьезные проблемы с законом, скорее обычное баловство. Которое превратило нас в лучших друзей.

В детстве, со Снэком, мы похитили кошку его соседа. В голове пары шестилетних детей оправдания в пользу содеянного были достаточно убедительны. Котенок всегда плакал у соседской двери, а на улице становилось холодно. Мы решили, что соседу он просто не нужен, поэтому взяли его к себе. Он тайно жил в моей спальне в течение недели. Мы со Снэком отдавали ему свои обеды. Так было до тех пор, пока мой отец не почувствовал удушающий запах кошачьей мочи, исходящий из моей комнаты, и не обнаружил, что мое тело искусано блохами. Нам пришлось уехать из дома и провести в нем дезинфекцию. Именно тогда мы поняли, почему соседский кот жил на улице.

В другой раз мы собрали всех соседских детей и большого шоколадного лабрадора Ролло, который жил рядом с нами, в «Снэке» и отправились в парк, не сказав взрослым. В парке мы нашли большой улей, свисающий с ветки. В книгах о Винни-Пухе, Пух всегда ест мед и говорит, что он такой вкусный, поэтому мы убедили Пирсона, пожирателя козявок, который жил на углу, скинуть улей с ветки, чтобы мы могли съесть мед. Мы не рассчитывали, что там будут пчелы. Они атаковали всех детей, которые не успели убежать, когда улей упал на землю. Укусы были настолько сильны, что пришлось вызвать скорую. Нам повезло, что, когда наши родители нашли Снэка, мы с Ролло прятались в шкафу в спальне Снэка. Они скорее обрадовались, чем рассердились, что у нас хватило ума сбежать до того, как мы уронили улей, и не подвергнуться нападению пчел-убийц.

Когда нам было тринадцать, в День независимости 4 июля, мы подожгли газон мистера Гэри, соседа Снэка.

Тем летом была очень сильная засуха, и никому не разрешалось поливать свои газоны или клумбы. У всех соседей дворы пожелтели, при ходьбе был слышен характерный хруст высушенной травы. Мы не виноваты, что у него загорелся газон. Это было четвертого июля. Как можно не помахать бенгальским огнем, или двумя, или двадцатью?

Пожар был не сильный. Потребовалась небольшая пожарная машина, чтобы потушить его.

В каждом случае нас наказывали. Было бы легче, если бы нас наказывали физически. Но они выбирали более суровый приговор, они запрещали нам видеться друг с другом. Часто по утрам, когда я просыпалась, Снэк уже был у меня дома. Мы проводили вместе каждый день и вечер, и расставались только после того, как стемнеет. В редкие дни мы не виделись. Это убивало нас — быть вдали друг от друга. Что касается меня, то Снэк был моим лучшим другом и лучшим, что со мной случилось.

Больше всего бросается в глаза инцидент, который в наших семьях известен, как «инцидент на Женевском озере». Дело было не в том, что мы были непослушными. Ни один из нас на самом деле не был. Нет, инцидент на Женевском озере был из-за того, что Снэк не хотел оставлять меня, а я не хотела, чтобы он уходил. Это было в 1994 году. У детей не было мобильных телефонов. Тогда была электронная почта, но у родителей Снэка в хижине не было компьютера. Междугородняя связь была дорогой и это не то же самое, что находиться в одной комнате. Как мы должны были разговаривать друг с другом, когда нас собирались разлучить на восемь недель?

В гостиной Снэка повсюду разбросаны чемоданы на разных стадиях упаковки, коробки, полные скоропортящихся продуктов, и сумки с купальниками и ластами.

Мы со Снэком играем в Sonic the Hedgehog 3 и говорим об игре, чтобы избежать разговоров о разлуке. По крайней мере, это то, что делаю я. Возможно, он делает это, чтобы отвлечь меня, потому что в игре я надираю ему задницу.

— Снэк, мы уезжаем на Женевское озеро через сорок пять минут. Не уходи далеко! — кричит Колетт с лестницы.

— Мааааам! — стонет Снэк, а затем саркастически добавляет: — Мне двенадцать, женщина. Я больше никуда не «ухожу». Я знаю, куда иду. У меня есть направление!

Я хихикаю. Я не знаю никого другого, кому могло бы сойти с рук то, как Снэк разговаривает со своей мамой.

— Хорошо, мистер Сосредоточенный. — Колетт всегда знала, как реагировать на язвительные замечания Снэка.

Снэк наклоняет голову, делает глупое лицо и кивает в сторону двери. Он внезапно прекращает нашу игру, против чего я возражаю, открыв рот в шоке.

Я прихожу в себя в мгновение ока. — Что такое? Я выигрывала.

Снэк хватает меня за руку, поднимает с пола и выводит из своего дома.

Оказавшись снаружи, он тащит меня к нашим велосипедам, которые, как обычно, лежат на переднем дворе.

— Поехали за мороженным. — Снэк запрыгивает на свой велосипед. Когда я медлю, он смотрит на мой велосипед, а затем на меня.

У нас совсем немного времени, чтобы добраться до нашего любимого кафе-мороженого «Морозная станция», которая находится чуть дальше «Снэка»

Обеспокоенная, я прикусываю губу. — Уверен?

Снэк кивает. Его глаза блестят, когда он говорит:

— Да.

Мы направляемся вниз по улице в кафе-мороженое, но, когда мы добираемся до конца квартала, Снэк начинает крутить педали очень быстро, даже молниеносно. Как будто кто-то-быстро-преследует-его. А затем он поворачивает в прямо противоположном направлении от «Морозной станции». Очевидно, мы вообще туда не едем. Я кручу педали своего BMX так быстро, как могу, но я ниже и меньше Снэка, и мне приходится усерднее работать, чтобы оставаться наравне с ним.

Когда я, наконец, догоняю, то кричу:

— Снэк, какого черта ты делаешь? Мы едем не в ту сторону! И у меня болят ноги. — Я потираю икру. — Ты заставил меня ехать слишком быстро.

Снэк пожимает плечами.

— Я решил, что хочу поехать в другое место. «Морозная станция» надоела. Я захотел миндальную помадку. Только в одном месте можно купить это мороженое…

— Баскин-Роббинс, — заканчиваю я его предложение. — Но это довольно далеко. На другой стороне шоссе.

Снэк только кивает и снова начинает ехать быстрее.

— Эй, Снэк. Эм, ты не мог бы немного притормозить, — выдыхаю я. — Ты ведешь себя так, будто за тобой гонятся. От чего ты убегаешь?

Я не в восторге от езды на велосипеде по этим дорогам, тут достаточно большое количество автомобилей. Мы никогда раньше не ездили на велосипеде так далеко от дома, а машины едут слишком близко. Всякий раз, когда мимо проезжает грузовик, я боюсь потерять равновесие, упасть и что меня переедут. Снэк замедляется достаточно, чтобы я могла ехать рядом с ним, но мы все еще едем в тишине. Он не смотрит на меня. Наконец, он отвечает на вопрос.

— Я убегаю от поездки.

— Что ты имеешь в виду?

— Я убегаю от поездки.

Снэк ничего не объясняет, и я начинаю раздражаться. Он ведет себя странно. Может быть, дело не только в том, что он уезжает отдыхать. Снэк указывает на то, что мы прибыли в пункт назначения. Мы прислоняем велосипеды к почтовому ящику у входа и заходим в «Баскин-Роббинс». Снэк получает свой рожок с миндальной помадкой, а я заказываю дайкири со льдом в чашке. Когда я лезу в карман джинсовых шорт за мелочью, Снэк хватает меня за запястье.

— Я заплачу.

Опять же, странно. Он никогда раньше ни за что не платил для меня.

Я наклоняю голову и говорю: — Хорошо, — и делаю глоток своего дайкири со льдом. Он сладкий и кислый одновременно, освежающий после нашей долгой, жаркой поездки. Мы со Снэком сидим на обочине рядом с почтовым ящиком и спокойно наслаждаемся нашими десертами. Снэк ведет себя странно, и я почти уверена, что он, нет — мы, на самом деле, попадем в большие неприятности из-за езды на велосипеде так далеко от дома. Я даже не знаю, как долго нас не было. Когда я допиваю, Снэк забирает у меня из рук посуду и кладет их на поребрик рядом с собой.

— Я избегаю эту поездку так долго, как могу, потому что мне не хочется ехать в Висконсин. Я не в восторге от того, что уезжаю из Даунерс-Гроув на лето. Я… Я не хочу оставлять… тебя. Моя девочка. — Снэк запинается на последних словах, и я почти не могу поверить в то, что он говорит. Но чувствую то же самое.

Я сглатываю, а затем прикрываю свое неловкое возбужденное смущение смехом, в основном потому, что слова Снэка кажутся другими. Серьезными. Он никогда раньше так со мной не разговаривал, за исключением случая, когда впервые назвал меня своей девочкой, когда мы были маленькими. Это было сто лет назад. Сквозь хихиканье я говорю ему:

— У тебя будут большие неприятности. Поправочка: у нас будут неприятности!

Снэк тоже нервно смеется.

— Знаю. — Он снова становится серьезным и приближает свое лицо очень близко к моему. Я чувствую запах мороженого в его дыхании. — И мне все равно. — И с этими словами Снэк целует меня. Его губы крепко прижимаются к моим. Они холодные от мороженого и теплые внутри. И сладкие. Мило.

Я закрываю глаза. Возможно, это наилучшее чувство в мире. Лучше, чем мороженое, или когда Дарт Вейдер признает, что он отец Люка, или… Я не знаю. Думаю, что теряю способность сохранять рациональное мышление. Этот поцелуй не чмок, как мой младший брат целует меня в щеку. Это не грубый поцелуй с открытым ртом, как в фильмах, весь слюнявый и с языком. Это правильный поцелуй.

Когда я отстраняюсь, опьяненная от прикосновения, и медленно открываю глаза, то вижу перед собой мигающие красные и синие огни. Нет, не фейерверк, хотя именно об этом я подумала на секунду, все еще ощущая его губы на своих. Нет, мой первый поцелуй только что засвидетельствовал лучший из Даунерсов Гроувз. Патрульная полицейская машина с горящими мигалками подъезжает к нам, и полицейский выходит и направляется к нам.

— Маркус Снэкенберг? Минни Купер? — Выражение его лица суровое и бесстрастное.

— Да, — отвечаем мы одновременно.

Полицейский качает головой и посмеивается, что приносит облегчение. Возможно, у нас не будет проблем.

— Вы двое заставляете своих родителей волноваться. Бросайте велосипеды на заднее сиденье.

Снэк шепчет мне:

— Твой папа будет так зол! Он будет как Оби-Ван Кеноби!

— Снэк, Оби-Ван — один из хороших парней. Ты называешь себя мальчиком? Ты ничего не знаешь о «Звездных войнах»! Тем более, если у кого и страшный отец, так у тебя. Твой отец — Боба Фетт.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что он холодный, стальной и почти не разговаривает.

Снэк пожимает плечами.

— Есть такое.

Мы со Снэком пошли к машине. Его родители и мой отец ждали на подъездной дорожке. Нас встречают объятиями, слезами, повторными нравоучениями и предупреждениями о том, что, если бы Снэк уже не уезжал, мы бы еще долго не могли видеться.

Снек шепчет:

— Вот, почему я убежал. Этот отпуск похож на гигантское заземление. Запертый в заплесневелой старой хижине с гигантскими комарами, без Нинтендо, компьютера и Минни. — Я слышу его, и его мама тоже, за что он получает шлепок по заду.

Машина Снэкенберга упакована и готова к отъезду, за исключением продуктов Снэка. Колетт стоит у открытой двери машины, постукивая ногой.

— Снэк, возьми свою сумку, чтобы мы могли ехать.

Мистер Снэкенберг уже включил зажигание. Его раздражение из-за задержки, похоже, перевешивает любое облегчение, которое он испытал, когда мы нашлись и закричал в окно: — ПОТОРОПИСЬ!

Мой папа смотрит на меня сверху вниз и качает головой. Когда полицейский выгружает наши велосипеды, папа закатывает велик Снэка в гараж.

Я стою, замерев, прокручивая в голове весь день, особенно ту часть, где мы целовались. Я тру губы пальцами.

Когда папа возвращается, он наклоняет голову и, прищурившись, смотрит на меня.

— Ты в порядке, Мин? — Я киваю, и папа роняет трубку. Он подходит к Колетт, качая головой, и поднимает руки к ушам ладонями вверх.

Снэк выбегает из дома с набитым рюкзаком через плечо. Он на мгновение останавливается передо мной, глядя мне прямо в глаза.

Мое сердце бьется так быстро, и я не могу перестать думать о том, как его губы касались моих. Я знаю, что он тоже об этом думает. Я хотела бы снова поцеловать его прямо здесь, прямо сейчас.

Снэк наклоняется, обвивает свой мизинец вокруг моего и тихо говорит:

— Моя девочка.

Надеюсь, больше никто не слышал. Я надеюсь, что его слова предназначены только для меня.

Момент прерывается, когда Колетт кричит из машины:

— Снэк, давай! Я хочу добраться до наступления темноты.

— Иду! — Снэк отворачивается и направляется к машине.

Колетт еще не закончила.

— Ты сходил в туалет? — громко спрашивает она его.

— Да. — Снэк отвечает без смущения.

— Правда? Ты очень быстро вернулся.

В истинном стиле Снэка последнее слово остается за ним.

— Да, мам, я могу быстро пописать. Это чудо — иметь пенис!

Прежде чем сесть в машину, Снэк поворачивается и подмигивает.

— Это правда. Это потрясающе — иметь член! — Слава Богу, его родители уже в машине.

Смеясь, я преувеличенно закатываю глаза.

— Ты придурок!

Снек громко фыркает и говорит:

— Да, но ты все равно меня любишь. — Затем он поджимает губы, посылает мне воздушный поцелуй и исчезает в машине.

Он и понятия не имеет, насколько прав.